было
поужинать. Какое облегчение, что можно оставить удочки в  надежных  руках.
Теперь, когда эта маленькая задача была решена, он с изумлением понял, как
сильно она его тревожила; уладив это, можно спокойнее думать о будущем.
   Сразу  после  ужина  он  поднялся  в  спальню.  В  сумрачном  коридоре,
освещенном только слабой лампочкой без колпака, ему встретилась горничная.
   - Я приготовила для мсье постель на полу, - сказала она  вполголоса.  -
Вы увидите.
   Она отвернулась.
   - Вы очень добры, - сказал Хоуард.
   И умолк, испытующе глядя на женщину. В скудном свете видно было  плохо,
но ему показалось, что она плачет.
   - Что-нибудь случилось? - мягко спросил он.
   Горничная вытерла глаза краем фартука.
   - Ничего, - пробормотала она. - Право, ничего.
   Он постоял в нерешимости.  Нельзя  же  оставить  ее,  просто  пройти  в
спальню и закрыть дверь, если  у  этой  женщины  какая-то  беда.  Она  так
помогала ему с детьми.
   - Может быть, хозяйка вами недовольна? - спросил он. - Если  так,  я  с
ней поговорю. Я скажу ей, как много вы мне помогали.
   Она покачала головой и опять вытерла глаза.
   - Не в том дело, мсье. Но... меня уволили. Завтра мне придется уйти.
   - Но почему? - изумился Хоуард.
   - Пять лет, - сказала она, - целых пять лет я работала у мадам. И зимой
и  летом,  мсье,  пять  лет  подряд.  И  вот,  уволили,  только  за   день
предупредили. Что же мне делать! - она заплакала громче.
   - Но почему же хозяйка вас уволила? - спросил старик.
   -  Разве  вы  не  слыхали?  Гостиница  завтра  закрывается.  Тут  будет
Управление железных дорог. - Она подняла  заплаканное  лицо.  -  Нас  всех
уволили, всех до одного. Ума не приложу, что только  будет  со  мной  и  с
крошкой Розой.
   Он растерянно молчал. Какими  словами  помочь  этой  женщине?  Конечно,
учреждению горничные не  понадобятся;  всем  служащим  гостиницы  придется
уйти. Он еще помолчал в нерешимости.
   - Все обойдется, - сказал он наконец. - Вы такая хорошая горничная,  вы
легко найдете другое место.
   Она покачала головой.
   - Нет, мсье. Все гостиницы закрываются, а какой семье теперь  под  силу
держать прислугу? Вы очень добры, мсье, только места мне не найти. Ума  не
приложу, как мы будем жить.
   - Разве у вас нет родных, кто бы вас приютил?
   - Никого, мсье. Только и есть брат, Розин отец, а он в Англии.
   Хоуард вспомнил - брат служит официантом  в  отеле  "Диккенс",  что  на
Рассел-сквер. Он сказал женщине какие-то жалкие слова утешения и ободрения
и скрылся в спальне. Не может он ей помочь в такой беде.
   Она положила на полу матрас и устроила старику вполне удобную  постель.
Он подошел к кровати и посмотрел на детей: оба спали крепким сном, хотя  у
Шейлы еще, видно, был жар. Хоуард  немного  почитал,  сидя  в  кресле,  но
быстро устал: он плохо спал прошлую ночь  и  провел  тревожный,  тягостный
день. Скоро он разделся и улегся спать на полу.
   Когда он проснулся, было уже светло; в окно врывался лязг и грохот:  по
улице двигался танк. Дети  уже  проснулись  и  играли  в  постели;  Хоуард
полежал немного, притворяясь спящим,  потом  поднялся.  Лоб  у  Шейлы  был
прохладный, и она выглядела совсем здоровой.
   Он оделся и померил ей температуру. Оказалось,  чуть  выше  нормальной;
чем бы ни было вызвано недомогание, девочка  явно  поправляется.  Он  умыл
детей и, оставив Ронни одеваться, пошел заказывать завтрак.
   Весь распорядок жизни в гостинице уже нарушился. Из ресторана  выносили
мебель; ясно, здесь уже не подадут  завтрак.  Хоуард  добрался  до  кухни,
застал там горничную, она уныло совещалась с двумя другими служанками;  он
попросил отнести поднос с завтраком к нему в номер.
   То был тягостный, утомительный день.  Вести  с  севера  были  неизменно
плохи; на улицах люди собирались кучками, разговаривали вполголоса.  После
завтрака Хоуард, взяв с собой Ронни, пошел  на  вокзал  справиться  насчет
поездов на Париж; Шейлу он оставил в постели на попечении верной Розы.
   На вокзале выяснилось, что поезда до Парижа идут очень  неаккуратно  "a
cause de la situation militaire" ["в связи с военным  положением"  (фр.)],
но все-таки идут каждые три-четыре часа. Насколько тут было  известно,  от
Парижа до Сен-Мало движение нормальное, хотя это и Западная дорога.
   Хоуард прошел с Ронни к центру города  и  не  очень  уверенно  вошел  в
детский отдел большого магазина. Приветливая француженка продала  ему  два
шерстяных детских свитера и серое  ворсистое  одеяло.  Купить  одеяло  ему
подсказал не рассудок, а скорее чутье, страх перед трудностями дороги.  Из
всех возможных осложнений он больше всего опасался, как бы  кто-нибудь  из
детей опять не заболел.
   Они купили еще немного конфет и вернулись в  гостиницу.  Вестибюль  уже
заполнили французские чиновники, явно измученные и усталые с  дороги,  они
спорили из-за комнат. На лестнице Хоуарду встретилась  девушка-конторщица.
Он может остаться у себя в номере еще на одну ночь, сказала она, потом ему
придется выехать. Она постарается, чтобы  ему  приносили  поесть,  но  он,
наверно, понимает, все теперь будет не так хорошо, как хотелось бы.
   Хоуард поблагодарил и поднялся по лестнице. Роза читала Шейле книжку  о
Бабаре; она забралась с ногами на кровать, и они вместе смотрели картинки.
Шейла взглянула на Хоуарда,  веселая,  оживленная,  какой  он  знал  ее  в
Сидотоне.
   - Regardez, - сказала она, - voici Jacko [смотрите... вот Жако (обычная
кличка мартышки, фр.)] карабкается на спину Бабару прямо по хвосту.  -  От
восторга она никак не могла улежать спокойно. - Правда, какой озорник?
   Хоуард наклонился и посмотрел на картинку.
   - Да, озорная обезьянка, - сказал он.
   - Ужасно озорная, - сказала Шейла.
   - Qu'est-ce que monsieur a dit? [Что мсье  сказал?  (фр.)]  -  тихонько
спросила Роза.
   Ронни объяснил ей по-французски, и дети снова перешли на этот  язык.  С
Хоуардом они всегда разговаривали по-английски, но естественно  переходили
на французский, играя с другими детьми. Старику нелегко  было  определить,
какой язык им ближе. В  целом  Ронни  как  будто  предпочитал  английский.
Шейла, младшая, чаще сбивалась на французский, быть может потому, что  еще
недавно была на попечении няни.
   Детям сейчас весело и без  него.  Хоуард  достал  саквояж  и  осмотрел:
слишком он мал, все необходимое для  троих  не  вместить.  Этот  саквояжик
вполне снесет и Ронни, а кроме того, нужно достать чемодан  побольше,  его
Хоуард понесет сам. Прекрасная мысль, решил старик  и  вышел  из  спальни,
сейчас он купит дешевый фибровый чемодан.
   На лестнице ему встретилась горничная. Немного  робея,  она  остановила
его:
   - Мсье завтра уезжает?
   - Придется уехать, надо освободить комнату, - ответил старик. -  Но,  я
думаю, малышка уже достаточно оправилась  и  может  ехать.  К  завтраку  я
позволю ей встать, и днем она немного с нами погуляет.
   - Вот и хорошо. Ей полезно погулять по солнышку...  -  Горничная  опять
замялась, потом спросила: - Мсье поедет прямо в Англию?
   Он кивнул.
   - В Париже я не задержусь. Первым же поездом отправлюсь в Сен-Мало.
   Она с мольбой обратила  к  нему  изрезанное  морщинами,  преждевременно
увядшее лицо.
   - Мсье... даже страшно вас просить... Может, возьмете Розу  с  собой  в
Англию?
   Хоуард молчал, он просто не знал, что тут отвечать. А женщина  поспешно
продолжала:
   - У меня есть деньги ей на дорогу, мсье. И Роза хорошая девочка,  очень
хорошая. От нее вам не будет никакого беспокойства, мсье, она  тихая,  как
мышка...
   Всем существом старик чувствовал,  что  этот  разговор  нужно  оборвать
немедленно. Он знал, хоть  и  не  желал  себе  в  этом  признаться:  чтобы
добраться до Англии с двумя детьми на руках, ему понадобятся все его силы.
В глубине его сознания таился страх - страх перед неминуемым, непоправимым
несчастьем.
   Он посмотрел на заплаканное  встревоженное  лицо  и  спросил,  лишь  бы
выиграть время:
   - Но зачем вам отсылать ее в Англию? Война никогда не дойдет до Дижона.
Розе ничего здесь не грозит.
   - У меня нет денег, мсье, - ответила горничная. - У нее в Англии  отец,
а присылать нам сюда деньги он не может. Лучше ей теперь поехать к отцу.
   - Может быть, я сумею помочь ему переслать деньги, - сказал Хоуард.  Он
мог это сделать при помощи своего  аккредитива.  -  Вам  ведь  не  хочется
расставаться с девочкой, правда?
   - Мсье, во Франции сейчас так плохо, вам, англичанам, не понять, -  был
ответ. - Подумать страшно, что с нами будет, нам всем страшно.
   Оба помолчали.
   - Я знаю, что дела очень  плохи,  -  негромко  сказал  старик.  -  Мне,
англичанину, теперь нелегко будет вернуться на родину. Надеюсь, что доеду,
но все может случиться. Представьте, вдруг я почему-либо не  смогу  увезти
Розу из Франции?
   Лицо женщины сморщилось, она поднесла к глазам угол фартука.
   - В Англии с Розой ничего не стрясется, - пробормотала она. - А  здесь,
в Дижоне... ума не приложу, что с нами будет. Подумать  страшно...  -  Она
опять заплакала.
   Хоуард неловко потрепал ее по плечу.
   - Ну-ну, - сказал он, - я подумаю. Такие дела наспех не решают.
   И он поторопился уйти.
   Очутившись на улице, он совсем забыл, зачем шел. Машинально шагал он  к
центру города, гадая, как избежать новой ответственности.  Потом  зашел  в
кафе и спросил кружку пива.
   Нет, он совсем не против "крошки" Розы. Наоборот, девочка ему  нравится
- тихая, спокойная, ласковая, поистине маленькая мамаша. Но она  стала  бы
новым бременем для него, а он сейчас всем существом чувствует, что лишнего
бремени ему не вынести. Он и сам в опасности. Немцы быстро продвигаются  в
глубь Франции, это больше не  тайна:  похоже  на  вторжение  в  Бельгию  в
прошлую войну, только стремительнее. Если промедлить минутой  дольше,  чем
необходимо,  он  окажется  на   территории,   захваченной   немцами.   Для
англичанина  это  означает  концентрационный  лагерь,  для  человека   его
возраста это скорее всего означает смерть.
   Сидя за столиком перед кафе, он  смотрел  на  мирную,  залитую  солнцем
площадь. Для французов настают плохие времена; ему с  детьми  надо  отсюда
выбраться, да поскорей. Если немцы победят, они неизбежно принесут с собой
мародерство и голод, а когда они окажутся перед лицом столь же неизбежного
поражения, не миновать развала  и  хаоса.  Нельзя  допустить,  чтобы  дети
попали в этот хаос. Для детей во Франции, если она будет разбита, наступит
страшное время.
   Бедная маленькая Роза. Он совсем не против  нее;  наоборот,  она  очень
помогала ему в последние два дня. Нелегко ему было бы с Шейлой, если бы не
Роза. Она нянчилась с малышкой, забавляла ее и развлекала, ему  бы  одному
не справиться.
   Как жаль, что невозможно ее взять. В обычное время  он  был  бы  только
рад; в Сидотоне он пытался найти девушку, которая  доехала  бы  с  ним  до
Кале. Правда, Розе только восемь лет, но она французская  крестьянка;  они
взрослеют рано...
   Так ли уж невозможно ее взять?
   Теперь уже казалось жестоко, невозможно - оставить ее здесь.
   Полчаса  он  терзался  сомнениями.  Наконец,  подавленный,  измученный,
поднялся и побрел назад в гостиницу. Он будто разом постарел на пять лет.
   Горничную он встретил на лестнице.
   - Я решился, - сказал он с усилием. -  Роза  может  поехать  с  нами  в
Англию; я отвезу ее к отцу. Она должна быть готова к отъезду завтра утром,
в семь часов.



4

   В ту ночь Хоуард почти не спал. Он лежал  на  своей  постели  на  полу,
мысленно перебирал все, что еще  надо  сделать,  строил  разные  планы  на
случай, если все пойдет плохо. Он не  боялся,  что  они  не  доберутся  до
Парижа. В Париж-то они попадут, поезда идут  каждые  три-четыре  часа.  Но
потом... что потом? Сумеет ли он выехать из  Парижа  дальше,  в  Сен-Мало,
откуда идут пароходы в Англию? Вот что сложнее  всего.  Париж  подвергался
осаде в 1870 году; очень возможно, что осады не миновать и на этот раз.  С
тремя детьми на руках нельзя позволить себе застрять в осажденном  городе.
Так или иначе, еще до приезда в Париж надо узнать, как  попасть  оттуда  в
Англию.
   Он встал в половине шестого, побрился и оделся. Потом  разбудил  детей;
они не выспались и капризничали, и Шейла немножко поплакала, пришлось  все
бросить и усадить ее на колени к себе,  и  вытереть  ей  глаза,  и  как-то
развлечь. Но жара у нее не было, несмотря на слезы, она была явно  здорова
и немного погодя послушно дала себя умыть и одеть.
   Ронни спросил сонно:
   - Мы поедем в автомобиле?
   - Нет, - сказал старик, - не сегодня. Мне не удалось нанять автомобиль.
   - А как? В char de combat?
   - Нет. Мы поедем поездом.
   - И спать будем в поезде?
   Хоуард терпеливо покачал головой.
   - Я не достал билеты на такой поезд. Может быть, нам и придется спать в
поезде, но я надеюсь, что сегодня вечером мы уже выйдем в море.
   - На пароходе?
   - Да. Пойди почисти зубы. Я приготовил тебе пасту на щетке.
   Над гостиницей раздался громовой рев, и  над  самым  вокзалом  пролетел
самолет. Из  окна  видно  было,  как  он  уносится  прочь  -  двухмоторный
темно-зеленый  моноплан  с  низко   расположенными   крыльями.   Откуда-то
послышался слабый прерывистый  треск,  похожий  на  ружейную  стрельбу  по
отдаленной цели.
   Старик сел на кровать, глядя вслед самолету. Не может быть...
   - Как низко, правда, мистер Хоуард? - сказал Ронни.
   Они никогда не  осмелились  бы  летать  так  низко.  Наверно,  это  был
француз.
   - Очень низко, - ответил старик чуть  дрогнувшим  голосом.  -  Пойди  и
почисти зубы.
   В дверь постучали, горничная принесла на подносе кофе и булочки. За ней
вошла Роза в своем лучшем праздничном платье, в черной соломенной шляпе  с
большими полями, в узком черном пальто и белых чулках. Видно было, что  ей
очень не по себе.
   - Доброе утро. Роза, - ласково сказал Хоуард по-французски. -  Едешь  с
нами в Англию?
   - Oui, monsieur, - ответила девочка.
   - Она всю ночь говорила про то,  как  поедет  в  поезде,  и  приедет  в
Англию, и станет жить у отца, - сказала горничная. - Бедняжка почти  и  не
спала.
   Женщина улыбнулась, но губы ее дрожали;  Хоуарду  показалось,  что  она
опять готова заплакать.
   - Ну и отлично, - сказал он и предложил горничной: - Садитесь,  выпейте
с нами кофе. И Роза выпьет - правда, Роза?
   -  Merci,  monsieur,  -  сказала  горничная,  -  только  мне  надо  еще
приготовить бутерброды, а кофе я уже пила.  -  Она  погладила  девочку  по
плечу. - Хочешь еще чашку кофе, ma petite?
   Она оставила с ними Розу и вышла. Хоуард усадил детей и дал им по чашке
некрепкого кофе и по булке, намазанной маслом. Они ели очень медленно;  он
уже  покончил  с  завтраком,  а  они  справились  еще  только  наполовину.
Дожидаясь, пока они кончат, он упаковал свой несложный багаж; чемоданчик с
вещами Розы стоял возле нее на полу.
   Дети все еще заняты были едой. Горничная  принесла  несколько  больших,
кое-как перевязанных свертков с провизией на дорогу и  молоко  в  огромной
бутыли из-под вина.
   - Вот, - сказала она нетвердым голосом.  -  Нынче  никто  с  голоду  не
помрет.
   Дети весело засмеялись жалкой шутке. Роза кончила есть, и Ронни запихал
в рот последний кусок, но  Шейла  все  еще  сосредоточенно  жевала.  Ждать
больше было нечего, и старику  не  терпелось  отправиться  на  вокзал,  он
боялся пропустить поезд.
   - Ты уже не голодная, оставь это,  -  сказал  он  Шейле,  показывая  на
недоеденную половину булки. - Нам пора идти.
   - Нет, я голодная, - возмутилась Шейла.
   - Но нам пора идти.
   - Я голодная.
   Он не стал тратить на это силы.
   - Хорошо, - сказал он, - возьми булку с собой.
   Он подхватил вещи и повел  детей  к  выходу.  На  пороге  гостиницы  он
повернулся к горничной:
   - Если будут какие-нибудь затруднения, я вернусь сюда. Если нет, как  я
уже говорил, в Англии я доставлю Розу к отцу и сразу дам вам телеграмму.
   - Нет-нет, мсье, вы не должны на  это  тратиться,  -  поспешно  сказала
горничная. - Анри сам даст телеграмму.
   Хоуард был тронут.
   - Во всяком случае,  мы  телеграфируем  сразу,  как  только  приедем  в
Лондон. Au revoir, mademoiselle.
   - Au revoir, monsieur.  Bonne  chance  [До  свидания,  мсье.  Счастливо
(фр.)].
   Она стояла и смотрела, как он вел троих детей через площадь, освещенную
нежарким  утренним  солнцем,  и  не  замечала  слез,  струящихся   по   ее
морщинистым щекам.
   На вокзале царил отчаянный беспорядок. Невозможно было выяснить,  когда
ждать поезда и найдутся ли среди этого скопления солдат места  для  детей.
Удалось только узнать, что поезда  на  Париж  отходят  с  платформы  номер
четыре и что с полуночи их было два. Хоуард хотел взять билет для Розы, но
оконце кассы оказалось закрыто.
   - Билетов никто больше не берет, - сказал кто-то  рядом.  -  Это  ни  к
чему.
   - Так что же, за проезд платят прямо в поезде? - удивился Хоуард.
   Тот пожал плечами:
   - Может, и так.
   Прошли на платформу; билетов никто  не  проверял.  Хоуард  повел  детей
через толпу. Шейла все еще жевала недоеденную  булку,  зажав  ее  в  руке,
масло  давно  растаяло.  Платформа  номер  четыре,  к  удивлению  старика,
оказалась почти пуста. Видно, желающих ехать в  Париж  не  слишком  много;
похоже, все устремились в обратном направлении.
   Хоуард увидел машиниста и подошел к нему:
   - Сюда придет поезд на Париж?
   - Ну конечно.
   Ответ не успокаивал. Старика угнетала эта безлюдная платформа, что-то в
этом было неестественное, зловещее. Он подошел к скамье,  положил  на  нее
свертки и саквояжи и сел - оставалось ждать поезда.
   Дети принялись бегать взад и вперед, затеяли  какие-то  игры.  Помня  о
простуде, которая так его задержала, Хоуард подозвал Ронни и Шейлу и  снял
с них пальто, - можно будет одеть детей после, в поезде. Потом он  подумал
и о Розе.
   - Ты тоже сними пальто и шляпу, - предложил он, - будет удобнее играть.
   Он помог ей раздеться и  положил  вещи  подле  себя  на  скамью.  Потом
закурил трубку и терпеливо стал ждать поезда.
   Прождали полтора часа, поезд пришел около половины  девятого.  К  этому
времени на платформе  набралось  немного  народу.  Состав  подошел  и  все
заслонил; кроме машиниста и кочегара, на паровозе оказались  двое  солдат,
они стояли на подножке.
   К великому облегчению Хоуарда, поезд не  был  переполнен.  Быстро,  как
только мог, он устремился к купе первого класса и нашел одно, где только и
сидели два угрюмых офицера-летчика. Дети карабкались на  сиденья,  сновали
по  всему  купе,  осматривая  каждый  уголок,  болтали  между  собой,   по
обыкновению мешая английские и французские слова. Оба  офицера  помрачнели
еще больше; через каких-нибудь пять минут они поднялись, негромко ругаясь,
и перешли в другое купе.
   Хоуард беспомощно посмотрел им вслед. Он хотел извиниться, но не  нашел
слов.
   Вскоре он уговорил детей сесть. И, опасаясь новой простуды, сказал:
   - Теперь вам лучше одеться. Роза, ты тоже надень пальто.
   Он стал одевать Шейлу. Роза растерянно огляделась:
   - Мсье, а где мое пальто? И шляпа где?
   Он поднял глаза.
   - Что? А ты взяла их, когда садилась в поезд?
   Но она ничего не взяла. Она забыла про них,  когда  бежала  с  младшими
детьми к вагону, а Хоуард спешил за ними с  багажом.  Ее  пальто  и  шляпа
остались на вокзальной скамейке.
   Лицо девочки скривилось, и она заплакала. Старик  сперва  посмотрел  на
нее с досадой:  он-то  надеялся,  что  она  будет  ему  помощницей.  Потом
терпение, которому выучили его  семьдесят  лет  разочарований,  пришло  на
помощь; он сел, притянул Розу к себе, вытер ей глаза.
   - Не горюй, - сказал он ласково. - В Париже мы купим  другое  пальто  и
другую шляпу. Ты их сама выберешь.
   - Они так дорого стоили, - всхлипнула Роза.
   Хоуард опять вытер ей глаза.
   - Ничего, - сказал он. -  Слезами  не  поможешь.  Я  пошлю  твоей  тете
телеграмму и объясню, что ты не в