потали  несколько
человек; слишком поздно старик спохватился - это место  надо  было  обойти
стороной, страшно подумать, что увидят там дети...
   Ронни сказал громко, с любопытством:
   - Там убитые, мистер Хоуард?
   Старик повел их на другую сторону дороги.
   - Да, - сказал он негромко. - Надо очень о них пожалеть.
   - Можно, я пойду посмотрю?
   - Нет, - сказал Хоуард. - Не следует  смотреть  на  мертвых.  Им  нужен
покой.
   - Мертвые очень странно выглядят, правда, мистер Хоуард?
   Старик не знал, как на это ответить, и  молча  провел  их  мимо.  Шейла
тихонько что-то напевала,  ей  было  не  любопытно;  Роза  перекрестилась,
опустила глаза и ускорила шаг.
   И опять они медленно бредут по шоссе. Будь здесь боковая дорога, Хоуард
свернул бы, но такой дороги нет; Идти в  обход  можно  бы  только  полями;
вернуться в Жуаньи тоже не легче. Лучше уж идти дальше.
   Опять они проходили мимо мест, где рвались бомбы, но детей, видно,  это
не занимало. Хоуард  вел  их  так  быстро,  как  только  мог;  теперь  они
подходили туда, где упала последняя партия бомб, наверно,  здесь  кончится
этот парад смерти. Хоуард уже видел это место -  в  полумиле  впереди.  На
дороге застыли два автомобиля, и, похоже, повалены несколько деревьев.
   Медленно,  очень  медленно  они  приближались.  Одна  машина  оказалась
разбита вдребезги. Это был большой "ситроен"; бомба  разорвалась  как  раз
перед ним, радиатор раскололся, ветровое стекло разлетелось в пыль. Да еще
прямо на машину повалилось дерево и сплющило крышу так, что она  вдавилась
в шасси. Дорога была залита кровью.
   Четверо мужчин  из  старого,  потрепанного  "диона"  пытались  сдвинуть
дерево в сторону и освободить дорогу для своей машины. На траве у обочины,
кое-как прикрытое пледом, лежало что-то недвижное.
   Мужчины  бились  над  упавшим  деревом,  тянули,  толкали  и   наконец,
приподняв, сняли с разбитой машины,  оттащили  назад  и  освободили  узкий
проход. Отерли потные лбы и втиснулись в свою старую  двухместную  машину.
Хоуард остановился рядом, когда водитель уже взялся  за  баранку.  Спросил
вполголоса:
   - Убиты?
   - А вы как думали? - с горечью ответил тот. - Подлые боши!
   Он нажал стартер, и  машина,  медленно  обогнув  дерево,  двинулась  по
дороге.
   Ярдов через полсотни она остановилась.  Один  из  седоков  обернулся  и
крикнул Хоуарду:
   - Эй, вы, с детьми! Gardez le  petit  gosse!  [Приглядите  за  малышом!
(фр.)]
   Машина опять тронулась. Хоуард в недоумении посмотрел на Розу:
   - Что он такое сказал?
   - Он сказал, там маленький мальчик, - объяснила Роза.
   Хоуард огляделся по сторонам.
   - Здесь нет никакого мальчика.
   - Тут только мертвые, - сказал Ронни. - Вот они,  под  брезентом.  -  И
показал пальцем.
   Шейла вышла из задумчивости.
   - Я хочу посмотреть мертвых.
   Старик крепко взял ее за руку.
   - Я ведь уже сказал, никто не будет на них смотреть.
   Он растерянно озирался. Шейла спросила:
   - Тогда можно, я поиграю с мальчиком?
   - Здесь нет мальчика, милая.
   - Есть. Вон там.
   Она показала через дорогу. Там, шагах в двадцати за поваленным деревом,
неподвижно стоял мальчуган лет пяти-шести. Он был во всем  сером  -  серые
чулки выше колен, серые штанишки и серый свитер. Стоял не шевелясь,  будто
окаменел, и смотрел в их сторону. Лицо застывшее, мертвенно-бледное,  тоже
почти серое.
   Хоуард посмотрел - и у него перехватило дыхание и еле слышно вырвалось:
   - О, господи!
   Никогда, за все свои семьдесят  лет,  он  не  видел  у  ребенка  такого
выражения лица.
   Он поспешил к мальчику, дети пошли  за  ним.  Мальчик  не  шевельнулся,
смотрел в упор невидящими глазами. Старик спросил:
   - Тебя ранило?
   Никакого ответа. Казалось, мальчик не слышал.
   - Не бойся, - сказал Хоуард и тяжело опустился на одно  колено.  -  Как
тебя зовут?
   Никакого ответа. Хоуард оглянулся, не поможет ли кто, но на дороге, как
назло, ни одного пешехода. Поваленное дерево медленно объехала машина,  за
ней другая, потом прошел грузовик, полный  усталых,  небритых  французских
солдат. Помощи ждать не от кого.
   Старик поднялся на ноги, совершенно растерянный. Он должен  идти  своей
дорогой, не только добраться до Монтаржи, но и увести  детей  подальше  от
ужасного раздавленного автомобиля, от зрелища, которое,  если  они  поймут
его  страшный  смысл,  будет  их  преследовать  всю  жизнь.  Не  может  он
оставаться тут ни минуты дольше, чем необходимо.  Но  нельзя  же  оставить
этого ребенка. В ближайшей деревне или хотя бы в Монтаржи,  наверно,  есть
монастырь; надо будет передать мальчика монахиням.
   Он велел детям оставаться на месте  и  торопливо  пошел  через  дорогу.
Приподнял угол пледа. Мужчина и женщина, хорошо одетые, лет  тридцати,  не
старше, были страшно изувечены. Собравшись с духом, Хоуард  заставил  себя
расстегнуть пальто мужчины. Во внутреннем кармане лежал  бумажник;  старик
открыл его и достал документы. Жан Дюшо из Лилля, улица Победы, 8-бис.
   Хоуард взял бумажник, какие-то письма и сунул себе в карман; надо будет
отдать их первому встречному жандарму. Погибших кто-нибудь похоронит,  ему
не до того.
   Он вернулся к детям. Шейла, смеясь, подбежала к нему.
   - Какой смешной мальчик, - сказала она весело. - Он  совсем  ничего  не
говорит!
   Двое  старших  отступили  и  удивленно,  с  ребяческой   настойчивостью
разглядывали бледного мальчика в сером, а он все  еще  смотрел  невидящими
глазами на разбитую машину. Хоуард опустил саквояжи и свертки, взял  Шейлу
за руку.
   - Не надо его беспокоить, - сказал он. - Наверно, ему сейчас не хочется
играть.
   - Почему не хочется?
   Хоуард не ответил, сказал Розе и Ронни:
   - Вы пока понесете по саквояжу. - Потом подошел к мальчику. - Пойдем  с
нами, хорошо? Мы все идем в Монтаржи.
   Никакого ответа, непонятно, слышал ли он.
   Минуту Хоуард стоял в растерянности, потом наклонился и  взял  мальчика
за руку. День жаркий, а влажная рука холодна как лед.
   - Allons, mon vieux [пойдем, дружок (фр.)], - сказал Хоуард ласково, но
твердо. - Пойдем в Монтаржи.
   И он направился к шоссе; мальчик в сером пошевелился и мелкими  шажками
послушно двинулся рядом. Ведя малышей за руки, старик  побрел  по  дороге,
двое старших шли следом, каждый со своей ношей.
   Их опять и опять обгоняли автомобили, среди  легковых  машин  все  чаще
появлялись военные грузовики. Не только гражданское население  устремилось
на запад, множество солдат, видно, двинулось туда же. Грузовики  громыхали
и скрипели допотопными тяжелыми шинами,  скрежетали  дряхлыми  передачами.
Половина была с ацетиленовыми фонарями на радиаторах - то  были  армейские
реликвии 1918 года, двадцать лет простояли они в сараях,  в  автомобильных
парках за казармами, в мирных захолустных городках. Теперь они вновь вышли
на дорогу, но уже в другом направлении.
   Пыль, поднятая машинами, очень досаждала детям. От жары и долгой ходьбы
они скоро начали уставать; Ронни  пожаловался,  что  саквояж  оттянул  ему
руку, а Шейла попросила пить, но молока больше не было. Роза сказала,  что
она натерла ногу. Только тихий маленький мальчик в сером шел не жалуясь.
   Хоуард  как  мог  старался  развлечь  своих  подопечных,  но  они  явно
утомились. Невдалеке впереди показалась ферма; он подошел туда  и  спросил
изможденную старуху у порога,  не  продаст  ли  она  немного  молока.  Она
ответила, что молока нет,  тогда  он  попросил  воды  для  детей.  Старуха
провела их к колодцу во дворе, неподалеку  от  навозной  кучи,  и  набрала
ведро воды; Хоуард подавил брезгливость и опасения, и все напились.
   Они немного отдохнули у колодца.  В  открытом  сарае  во  дворе  стояла
старая, по-видимому давно заброшенная повозка со сломанным колесом. В  ней
был свален всевозможный старый хлам, и среди этого хлама  виднелось  нечто
похожее на детскую коляску.
   Хоуард подошел ближе, старуха зорче коршуна следила за ним. Да, в самом
деле, детская коляска, ей, должно быть, лет сорок, а то и  все  пятьдесят,
она вся в грязи, одна рессора сломана. И все же это коляска. Хоуард отошел
к старухе и стал торговаться с нею.
   Через десять минут за сто пятьдесят франков он  приобрел  эту  коляску.
Старуха дала ему в придачу лохматый обрывок веревки,  и  Хоуард  ухитрился
закрепить сломанную рессору. Раньше в коляске гнездились куры  и  заляпали
ее пометом; Хоуард велел Ронни  и  Розе  нарвать  полные  горсти  травы  и
оттереть все это. Когда они кончили, он  не  без  удовлетворения  осмотрел
покупку. Она была все еще грязная  и  обошлась  очень  дорого,  но  решала
многие нелегкие задачи.
   Он купил у старухи немного хлеба и уложил вместе с багажом в коляску. К
его удивлению, никто из детей не захотел ехать в коляске, всем хотелось ее
везти; пришлось установить очередь.
   - Сначала самые маленькие, - сказал он. - Шейла повезет первая.
   - Можно, я разуюсь? - спросила Роза. - А то ногам больно.
   Хоуард в сомнении помедлил с ответом.
   - Думаю, что это неразумно, - сказал он. - Дорога не такая уж  гладкая,
босиком идти по ней не очень приятно.
   - Но, мсье, мы никогда не ходим в башмаках,  только  вот  в  Дижоне,  -
возразила Роза.
   Как видно, она вполне привыкла обходиться без обуви.  После  некоторого
колебания Хоуард позволил ей попробовать и убедился, что  она  свободно  и
легко ступает даже по камням и выбоинам. Он сунул ее  чулки  и  башмаки  в
коляску и потратил следующую четверть часа, отклоняя  настойчивые  просьбы
маленьких англичан - им непременно хотелось тоже разуться.
   Вскоре Шейла устала толкать коляску.
   - Теперь очередь Пьера, - сказала Роза и заботливо наклонилась к малышу
в сером. - Ну-ка, Пьер. Возьмись вот так.
   Она подвела его к коляске, по-прежнему бледного, отрешенного,  положила
его руки на облупившуюся фарфоровую  рукоятку  и  начала  толкать  коляску
вместе с ним.
   - Откуда ты знаешь, что его зовут Пьер? - спросил Хоуард.
   Она посмотрела с удивлением:
   - Он сам сказал - тогда, у колодца.
   Старик еще не слышал от мальчика ни слова; втайне он боялся  даже,  что
ребенок утратил дар речи. Не впервые подумал он, какая пропасть  разделяет
его и детей, глубокая пропасть, что лежит между юностью и старостью. Лучше
предоставить этого малыша заботам других детей, чем пугать его  неловкими,
чуждыми ребенку проявлениями сочувствия и расспросами.
   Хоуард внимательно наблюдал за этими двумя, пока  они  катили  коляску.
Роза, казалось, уже достигла какого-то взаимопонимания с малышом и  теперь
держалась уверенно. Толкая вместе  с  ним  коляску,  она  развлекала  его,
болтала, затевала что-то вроде игры. То пускалась рысцой - и тогда мальчик
бежал рядом, то замедляла шаг - и он тоже шел медленно; но в остальном  он
по-прежнему словно ничего не замечал вокруг. И лицо у него было все  такое
же застывшее, отрешенное.
   - Почему он ничего не  говорит,  мистер  Хоуард?  -  спросил  Ронни.  -
Какой-то он странный.
   - Почему он ничего не говорит? - как эхо, повторила Шейла.
   - С ним случилось большое несчастье, - сказал  Хоуард.  -  Постарайтесь
быть с ним ласковыми и добрыми.
   Минуту они в молчании с этим осваивались. Потом Шейла спросила:
   - Мистер Хоуард, а вам тоже надо быть с ним ласковым?
   - Ну конечно, - ответил старик. - Всем нам надо быть с  ним  как  можно
ласковей.
   - А почему вы ему не сделали свисток, как  тогда  для  нас?  -  в  упор
спросила Шейла по-французски.
   Роза подняла голову:
   - Un sifflet? [Свисток? (фр.)]
   Ронни объяснил по-французски:
   - Он очень здорово делает свистки из  дерева.  Он  делал  нам  такие  в
Сидотоне.
   Роза так и подпрыгнула от радости:
   - Ecoute, Pierre, monsieur va te fabriquer un  sifflet  [слушай,  Пьер,
мсье смастерит тебе свисток (фр.)].
   Все они смотрели на, Хоуарда сияющими глазами. Ясно было, что  для  них
свисток - лекарство от всех болезней, исцеленье от всех горестей.
   - Я совсем не прочь сделать ему свисток, - кротко согласился старик. Он
сомневался, что это поможет Пьеру, но хотя бы остальные дети порадуются. -
Надо найди подходящее дерево. Нужен куст орешника.
   - Un coudrier, - пояснил  Ронни.  -  Cherchons  un  coudrier  [Орешник.
Давайте искать орешник (фр.)].
   Вечер  был  теплый,  они  шли  дальше  по  шоссе,  толкали  коляску   и
поглядывали, нет ли где орешника. Вскоре Хоуард увидел подходящий куст.  С
фермы они вышли уже три четверти часа назад, детям пора отдохнуть;  Хоуард
подошел к кустарнику и срезал перочинным ножом прямой сучок.  Потом  отвел
детей в сторону, подальше от потока  машин,  усадил  на  траву  и  дал  им
разделить апельсин. Трое детей завороженно следили, как  он  трудится  над
сучком, и даже почти забыли про апельсин. Роза обняла за плечи мальчика  в
сером; он, казалось, неспособен  был  на  чем-либо  сосредоточиться.  Даже
дольки апельсина надо было совать ему в рот.
   Старик закончил работу, сунул вкладыш  на  место  и  поднес  свисток  к
губам. Раздался короткий негромкий звук, чистый и ясный.
   - Ну, вот, - сказал он. - Это Пьеру.
   Роза взяла у него свисток.
   - Regarde, Pierre, ce que monsieur t'a fait [смотри, Пьер, что для тебя
сделал мсье (фр.)], - и она коротко посвистала.  Потом  осторожно  прижала
свисток к губам малыша. - Siffle, Pierre [посвисти, Пьер (фр.)].
   И тихий мелодичный свист прозвучал над грохотом грузовиков на дороге.



5

   Они вернулись на шоссе и пошли дальше к Монтаржи.
   Вечерело; по безоблачному небу солнце спускалось к горизонту.  Был  тот
вечерний час, когда в Англии  после  долгого  жаркого  дня  начинают  петь
птицы. В средней Франции птиц мало, по воскресеньям французские  крестьяне
охотятся на них, но Хоуард невольно прислушался - не  зазвучит  ли  птичье
пение. Однако услышал  он  совсем  другую  песню.  Послышалось  отдаленное
гуденье самолетов; вдалеке затрещали пулеметы, грохнули взрывы - вероятно,
рвались бомбы. По дороге чаще прежнего  катили  грузовики  с  французскими
солдатами - все туда же, на запад.
   Ясно, что до Монтаржи не добраться. Дороге не видно конца; по  расчетам
Хоуарда, с того места, где остался автобус, они прошли  около  пяти  миль.
Впереди еще миль десять, и уже надвигается ночь. Дети  измучены.  Ронни  с
Шейлой то и дело начинают ссориться; Шейла - сердитая, усталая  -  вот-вот
расплачется. Роза уже не так  оживлена,  как  раньше,  и  поток  болтовни,
обращенной к новому мальчику, иссяк; она молча ведет его за  руку,  устало
переступая босыми ногами. Пьер бредет с нею рядом, бледный  и  молчаливый,
часто спотыкается; в свободной руке стиснута ореховая дудочка.
   Пора найти пристанище на ночь.
   Выбор был небогат. Впереди по правую  сторону  дороги  видна  ферма,  в
полумиле дальше по левую сторону - еще одна; больше этого детям не пройти.
Хоуард повернул к ближней ферме. Табличка,  прибитая  к  столбу  -  "Chien
mechant" [злая собака (фр.)], - предостерегла его, но  не  детей.  Собака,
огромная пятнистая зверюга, рванулась к  ним  на  всю  длину  своей  цепи,
загремела ею, оглушительно  залаяла.  Дети  кинулись  назад,  перепуганная
Шейла громко закричала и заплакала, захныкала и Роза.  Под  вопли,  слезы,
неистовый лай Хоуард подошел к дверям и попросился на ночлег.
   - Негде тут ночевать, - проворчала угрюмая старуха. - По-вашему, у  нас
гостиница?
   Женщина помоложе, с приветливым лицом, возразила из-за ее плеча:
   - Они могут спать в амбаре, ma mere [матушка (фр.)].
   - А? В амбаре? - переспросила старуха. Оглядела Хоуарда с головы до ног
и прибавила: - Когда у нас стоят солдаты, они спят в амбаре. Деньги у  вас
есть?
   - Денег хватит, - ответил он. - Я вам заплачу за  хорошую  постель  для
детей, мадам.
   - Десять франков.
   - Десять франков у меня найдется. Можно посмотреть амбар?
   Старуха провела  его  через  хлев  в  амбар.  Это  было  большое  голое
помещение, пустое и неудобное, один конец, видимо,  служил  для  молотьбы.
Младшая женщина вошла следом. Хоуард покачал головой.
   - Очень печально, мадам, но детям нужна постель. Придется мне  поискать
где-нибудь еще.
   Он услышал, как младшая женщина зашептала что-то про сеновал.  Услышал,
как сердито заспорила старуха. Младшая сказала:
   - Us sont fatigues, les petits... [малыши так устали... (фр.)]
   Обе отошли немного и стали совещаться.
   Сеновал оказался вполне подходящий.  Так  или  иначе,  это  пристанище,
здесь  дети  могут  выспаться.  Хоуард  согласился  уплатить   за   ночлег
пятнадцать франков. Хозяйки уделили ему молока, но еды почти  не  нашлось.
Старик оставил детей на сеновале и  пошел  мимо  пса  за  коляской,  потом
разломил купленный прежде хлеб пополам, дал  половину  молодой  женщине  и
попросил размочить в молоке для детей.
   Через полчаса он стал укладывать детей, стараясь поудобнее устроить  их
на сене. Вошла младшая женщина, постояла, поглядела. Потом спросила:
   - А одеял у вас нет?
   Хоуард покачал головой, он горько жалел, что оставил одеяло в автобусе.
   - Пришлось все оставить, мадам, - сказал он тихо.
   Она не ответила и тотчас вышла. Через  десять  минут  она  вернулась  с
двумя одеялами, грубыми, точно попоны для лошадей.
   - Только не говорите матушке, - хмуро предупредила она.
   Хоуард поблагодарил и  захлопотал,  устраивая  детям  постель.  Женщина
стояла и смотрела молча, лицо ее ничего не  выражало.  Наконец  дети  были
удобно устроены на ночь. Хоуард оставил  их,  подошел  к  двери  амбара  и
остановился, глядя во двор. Женщина стала рядом, сказала:
   - Вы и сами устали, мсье.
   Он устал смертельно. Теперь, когда его заботы на  время  кончились,  он
вдруг ощутил безмерную слабость.
   - Немножко устал, - сказал он. - Пойду поужинаю  и  лягу  возле  детей.
Bonne nuit, madame [спокойной ночи, сударыня (фр.)].
   Она ушла в дом, а Хоуард пошел к коляске взять оставшийся хлеб. Позади,
из дверей, через весь двор пронзительно закричала старуха:
   - Подите поешьте с нами супу, коли хотите.
   Он с благодарностью принял приглашение. На  угольях  очага  в  кастрюле
что-то булькало; старуха налила  Хоуарду  полную  миску  мясной  похлебки,
подала ложку. Он с удовольствием сел за тщательно отмытый  и  выскобленный
дощатый стол и принялся за суп с хлебом.
   - Вы из Эльзаса? - спросила вдруг старуха. - Вы говорите, как немец.
   Он покачал головой:
   - Я англичанин.
   - Вот оно что, англичанин. - Обе посмотрели с любопытством. -  А  дети?
Они ведь не англичане? - сказала старуха.
   - Старший мальчик и  меньшая  девочка  англичане,  -  заметила  молодая
женщина. - Они говорили не по-французски.
   Не без труда Хоуард объяснил им что к чему. Они слушали молча, верили и
не верили. У старухи за всю жизнь не было ни единого свободного дня;  лишь
изредка случалось ей выбраться дальше городка, куда она ездила  на  базар.
Обеим трудно было представить, что есть другой  мир,  есть  люди,  которые
уезжают в чужую страну, далеко от дома, только затем, чтобы ловить рыбу. А
чтоб старый человек стал заботиться о чужих детях - этого они уж вовсе  не
могли понять.
   Наконец они перестали его расспрашивать, и он в молчании доел похлебку.
   После этого он почувствовал  себя  лучше,  много  лучше.  Он  церемонно
поблагодарил хозяек и вышел во двор. Стемнело. На  дороге  все  еще  порой
громыхали грузовики, но стрельба как будто прекратилась.
   Старуха подошла за Хоуардом к двери.
   - Нынче они не останавливаются, - сказала она, показывая  на  шоссе.  -
Позавчера в амбар набилось полно народу. Двадцать два франка нам  перепало
от солдат за ночлег, за одну только ночь.
   Она повернулась и ушла в дом.
   Хоуард поднялся на сеновал. Дети спали, все они сбились  в  один  живой
клубок; маленький Пьер вздрагивал и хныкал во сне. Он и  сейчас  сжимал  в
руке свисток. Хоуард осторожно вынул свисток и положил на молотилку, потом
поправил на детях одеяла. Наконец он примял немного сена  с  краю,  лег  и
укрылся пиджаком.
   Прескверные