ненавидели их так же, как  капо  и  остальную
банду.
     - Соглашайся, глупец,- шепнул ему Тадеуш,- ты сможешь нам помочь.
     - Я согласен, господин шарфюрер СС,- ответил Януш.
     - Марш по местам!- раздалась команда.
     Бандиты с зелеными  треугольниками  защелкали  кнутами,  но  никого  не
тронули без приказа эсэсовца. Янушу показалось, что его ответы ошеломили всю
шайку. Так оно и было на самом деле.
     Позже они не р. аз видели, как встречаются новые партии: не менее трети
новичков расстаются с жизнью на плацу.
     Юп Рихтер - человек с бычьей шеей и квадратным лысым  черепом  (вылитый
немец с карикатуры) - неприветливо  и  испытующе  посмотрел  на  Януша.  Его
беспокоило покровительство шарфюрера СС этому поляку.
     - На кой черт мне писарь, у меня уже есть один!- заорал он.
     - Не знаю. Господин шарфюрер сказал, что я  должен  явиться  к  вам,  -
ответил Януш.
     - Правда, мой писарь умеет все, кроме писанины, и списки у него никогда
не бывают в порядке, а в воскресенье как раз уходит  команда.  И  если  хоть
один не окажется на месте - отвечать мне. Раз. а  два  мне  уже  приходилось
красть в соседнем блоке мертвецов, чтобы сошлось количество. А ты  и  впрямь
справишься?- поинтересовался Юп.
     - Разве это так сложно?- ответил Януш.
     - Я не здорово разбираюсь!- признался Юп. - Хорошо, я  возьму  тебя.  А
старого писаря отошлю к заключенным. Он последнее  время  стал  зазнаваться.
Направь его сразу же в  строительную  команду.  Интересно,  сколько  он  там
протянет. Подожди здесь, я сейчас вернусь.
     Прошло десять минут. Каморка Юна  была  отделена  от  общего  помещения
деревянной перегородкой. Здесь стояли сравнительно чистая  кровать,  стол  с
двумя стульями. На грязном столе - ящик с картотекой, журнал, чернильница  с
воткнутой  в  нее  ручкой,  старая  промокашка  со  следами   тысячекратного
применения. На стенах - картинки. В глаза бросилась непристойная  фотография
жирной голой женщины с отвислыми грудями, с  чувственным  ртом  развратницы.
Януш вспомнил нежную, хрупкую Геню, вдвойне чистую без одежды.
     Появился Юп.
     - Мировая баба!- осклабился он. - Моя! Я убил ее, застав с  другим.  За
это попал в Заксенхаузен, а оттуда - сюда. Эсэсовцы оставили мне фотографию.
Отличная была баба... Вкусная, стерва!
     Януша передернуло. Так вот каков его новый шеф! Но Тадеуш  прав.  Место
писаря открывает широкие возможности, и надо воспользоваться ими.
     Юп Рихтер сел за стол.
     - Мне здесь недостает только бабы. Хотя для такого ловкого  парня,  как
я, найдется выход... Тебя как зовут?
     - Тадинский. Януш Тадинский.
     - А ты  действительно  справишься  со  всеми  этими  бумагами?  Садись!
Старший по блоку и писарь должны быть друзьями. На каждого вновь  прибывшего
надо заводить карточку. Карточки мертвых убирают из  картотеки,  как  только
похоронная команда разделается с трупами, а фамилии  мертвецов  перепишут  в
этот регистр. Количество карточек должно совпадать  с  количеством  людей  в
блоке. А их здесь больше тысячи. Неужели справишься?
     - И это все?- спросил Януш, подумав, что на  такую  "работу"  уйдет  не
больше часа в день.
     -  Больше  писарю  нечего  делать,  -  сказал  Юп,  вытащил  ручку   из
чернильницы и начал вертеть ее в руке. На стол упала большая черная капля.
     - Да садись же,- продолжал он и, когда Януш сел, добавил: - У меня есть
полбуханки хлеба. Хочешь есть?
     - Конечно, хочу,- не выдержал Януш, стыдясь  своей  жадности.  Он  взял
хлеб, посмотрел на него голодными глазами и спрятал под рубашку.
     - Почему же ты не ешь?
     - У меня есть товарищи.
     - Забудь здесь о товарищах. Думай лишь о себе.
     - У меня есть товарищи,- упрямо повторил Януш.
     - Хочешь сигарету?
     "Ему что-то от меня нужно,- подумал Януш. - Старшие по блоку такими  не
бывают. Все они садисты, убийство для них - развлечение. И Юп не  отличается
от остального лагерного начальства, но почему-то старается казаться иным".
     Януш взял сигарету и с жадностью прикурил от зажженной Рихтером спички.
Глубоко затянулся и закашлялся. На глазах выступили слезы.  Когда  он  курил
последний раз?
     - Я не очень хорошо разбираюсь в бумагах,- продолжал тараторить  Юп.  -
Ежедневно нужно комплектовать рабочие команды и всегда точно знать, кто  где
работает. Это очень сложно.
     - Ты хочешь, чтобы я делал это вместо  тебя?-  спросил  Януш,  которому
стало ясно, почему тот лебезил перед ним.
     Юп повертел ручку и бросил ее.
     - Да,- признался он.
     - А что же ты сам тогда будешь делать?
     - Ты думаешь, у меня мало дел? Регулярно  надо  ходить  в  одиннадцатый
блок, в блок смерти. Ты еще услышишь о  нем.  Будешь  хорошо  работать  -  я
возьму тебя с собой. Сам посмотришь разочек. Во всем Освенциме  никто  лучше
меня не орудует дубинкой. Потом еще сжигание трупов в лесу под Биркенау. Это
пока тайна. Там работает только проверенный персонал. Выгодное  дельце.  Нам
дают водку и сигареты. Может быть, и ты хочешь? Скоро построят четыре  новых
крематория...
     - Четыре новых крематория?- переспросил Януш.
     - Да, в Биркенау. Временные  крематории  не  справляются  с  проклятыми
евреями.  Газовая  камера  вмещает  одновременно  три  тысячи   человек,   а
крематории рассчитаны лишь на шесть-десять тысяч трупов  в  день.  Сейчас  в
газовые камеры посылают только евреев и  поляков.  Новые  крематории  должны
быть готовы к первому января следующего года. Тогда  сюда  начнут  присылать
евреев со всей Европы. Вот будет потеха смотреть, как подыхают эти  выродки.
Черт возьми, ты тоже сможешь развлечься...
     - Я все приведу здесь  в  порядок,  -  прервал  Януш  его  восторженный
рассказ, опасаясь, что не в силах будет сдержаться. - Я заведу двойной учет:
один - общий, а второй - по командам. Тогда мы в любую минуту можем сказать,
кто где находится.
     - Здорово! Но ведь  это  чертовски  трудная  работа,  -  ахнул  Юп,  на
которого предложение Януша произвело огромное впечатление.
     - Конечно,  -  подтвердил  Януш  серьезным  тоном.  -  Поэтому  я  хочу
поставить одно условие.
     - Никаких условий,- поспешно прервал его Юп. - Время от времени я  буду
давать тебе хлеб. Возможно, добуду для тебя бабу. На большее не рассчитывай.
     - Мне хотелось бы самому подбирать людей в команды.
     -  И  все?  -  с  облегчением   спросил   Юп,   а   потом   недоверчиво
поинтересовался: - А почему? .
     - У меня здесь три друга. Мы прибыли в одном эшелоне из Варшавы, вместе
были в Биркенау. И я хочу позаботиться о них.
     - В какую команду ты хочешь их зачислить?
     - В каменный карьер.
     - Чтобы удрать?
     - Чтобы работать.
     -  Почему  именно  в  карьер?  Там  очень  тяжело.  Не  легче,  чем  на
строительстве в Биркенау.
     - Им нравится свежий воздух,- отшутился Януш.
     - Хорошо.  Сбежать  оттуда  не  удастся.  Карьер  в  границах  большого
сторожевого пояса.
     - Какого пояса?
     - Ты что - младенец? Сторожевые вышки и проволочные заграждения с током
- это первый пояс.  Второй,  или  главный,  сторожевой  пояс  -  примерно  в
километре от лагеря. Там посты через каждые сто метров. В случае побега цепь
по тревоге замыкается, и тогда уж ни одна сволочь не проскочит.
     Януш насторожился. Новые осложнения. Ничего, у него хватит времени  для
размышлений. Писарям живется  легче.  Надо  прислушиваться  к  разговорам  и
мотать на ус, заботиться о товарищах.  Тогда  можно  придумать  верный  план
побега.
     - Завтра новичков тоже направлять на работу?
     - Конечно. Подъем в половине пятого, утренняя поверка -  и  на  работу.
Всех новичков пошли в карьер. Утром перепиши их,  а  сейчас  спать.  Хочешь,
сюда принесут соломенный матрац? Но ты можешь спать и с персоналом блока.
     - Я пойду к своим ребятам,- ответил Януш.
     - Они убьют тебя там. Черт возьми! Нас боятся как чумы, но и  ненавидят
смертельно.
     - Это уж моя забота. Куда направили новых?
     - В отсек А, на втором этаже,- быстро пояснил Юп.
     - Я тебе еще нужен?
     - Н-нет... утром придешь на поверку со всеми вместе, но  станешь  рядом
со мной. Писарю не положено стоять с этим сбродом. Иди спать.
     - Хорошо.
     Новички разместились на втором  этаже  вместе  с  сотней  "старожилов".
Легли прямо на пол, на  соломе,  прикрывшись  тонкими  одеялами.  Нестерпимо
воняло. Заключенных донимали вши, которых и в Биркенау хват. ало.
     При появлении  Януша  кто-то  предостерегающе  прошептал:  "Писарь",  и
разговоры прекратились. Враждебно и со страхом смотрели теперь на  него  те,
кого он считал товарищами.
     - Вы что?- набросился он. - Решили, что я переметнулся на их сторону  и
начну вас мучить? Я стал писарем, чтобы помочь вам. Если бы я не согласился,
назначили  бы  другого,  который  издевался  бы  над  вами.  Теперь  я  буду
составлять списки рабочих команд. Все ваши просьбы выслушаю завтра вечером и
сделаю все, что в моих силах.
     Казимир, Генек и Тадеуш находились в углу. Там же они заняли место  для
Януша.
     - Ты прав, Тадеуш,- сказал, подойдя к ним, Януш. - Хорошо, что  я  стал
писарем. Ночью расскажу вам новости. Когда выключат свет?
     - Кажется, сейчас.
     - Я принес немного хлеба.
     Януш лег рядом с друзьями, подняв вверх худое лицо с  обтянутыми  кожей
скулами  и  острым  костлявым  подбородком.  Только  карие  глаза   излучали
неиссякаемую энергию. Тощие тела друзей придвинулись к нему ближе.
     - Ты говоришь, что поможешь нам, составляя  списки  команд?  -  спросил
один из заключенных.
     - Да, если удастся. Куда тебя направить?
     - Я хочу пойти к женщинам!
     - К каким женщинам?
     - Здесь, в Освенциме, за  каменной  стеной  несколько  женских  блоков.
Женщин скоро переведут в Биркенау, тут они временно.
     - Зачем тебе женщины? По твоему виду не скажешь, что у тебя  есть  силы
возиться с ними,- иронически заметил кто-то.
     - Я ксендз,- прозвучало в ответ.
     На соломе приглушенно рассмеялись:
     - Их  преподобие  всегда  тянет  к  женщинам.  Представляете,  что  они
проделывают со своими прихожанками, если и здесь не могут обойтись без них.
     - Докажи, что ты ксендз - попросил Януш.
     - Я действительно ксендз, но  доказать  не  могу.  В  1939  году  немцы
изнасиловали в моей церкви двести женщин. Меня заперли в ризнице, и я слышал
крики несчастных. Немцы убили бы меня,  свершив  свое  гнусное  дело.  Но  я
выломал раму и убежал, переодевшись в мирскую одежду. Издали я смотрел,  как
горели церковь и мой дом. Я ушел к партизанам-коммунистам, да  простит  меня
бог.
     - За что?
     - За то, что я ушел к коммунистам. Они безбожники.
     - И все же ты пошел к ним?!
     - Я решил, что они не так страшны, как нацисты. Я пошел к  ним,  потому
что... Потому что у коммунистов есть  вера  и  цель.  Они  хотят  установить
порядок. А нацисты - это хаос, кровь, насилие, преступления. Да простит меня
бог, но в душе я заключил перемирие с коммунистами. Потом я, конечно,  опять
буду бороться с ними, если доживу. Но если советские солдаты освободят  нас,
то  я  буду  кричать  от  радости,  приветствуя  их,  как  самый  фанатичный
коммунист.
     - Но как же убедиться, что ты на самом деле ксендз?
     - Он ксендз,- раздался голос.
     - Или отпетый комедиант. Ведь шкопы тоже знают, кто он.  Его  держат  в
штрафной команде.
     - В штрафной?-  недоверчиво  спросил  Януш.  -  Среди  тех  смертников,
которые с таким трудом добрались до лагерных ворот?
     - Да, я со штрафниками.  Уже  два  месяца.  Правда,  мне  дают  пищу  и
разрешают спать здесь, а  не  в  бункере.  Мне  легче,  чем  остальным.  Бог
помогает мне.
     - Ты даже не прочь отправиться к женщинам,- послышалось в темноте. -  У
них ты, наверное, будешь чувствовать себя еще лучше. Это не то, что  толкать
телегу с трупами.
     - Я не прошу посылать меня туда ежедневно,- быстро проговорил ксендз. -
Я должен быть там один раз в три-четыре недели. В женский  лагерь  постоянно
направляют монтеров, каменщиков или слесарей. Нельзя  ли  и  меня  направить
вместе с  ними?  Я  могу  работать  каменщиком.  Когда-то  я  помогал  своим
прихожанам.
     Лицо говорящего еле виднелось в темноте. Изредка в  окна  врывался  луч
прожектора, освещая холодным желтым светом людей, лежавших  на  соломе,  как
скот. Большинство  из  них  уже  спали.  Остальные  молча  прислушивались  к
разговору.
     - Как тебя звать?
     - Мариан Влеклинский.
     Януш допускал, что его собеседник мог  лгать  и  придумал  рассказанную
историю, чтобы попасть в женский лагерь с грязными намерениями.
     - Я должен убедиться, что ты говоришь правду,- сказал он.
     - Пусть скажет что-нибудь по-латыни,- предложил Тадеуш.
     - Верно! Латынь знаешь?
     - Credo in unum Deum, patrem omnipotentem .
     Голос звучал с удивительной чистотой и ясностью,  глаза  светились.  Он
продолжал говорить как в экстазе. Все молча слушали - католики, протестанты,
евреи, ортодоксы, неверующие. Всех захватил  его  голос,  звучавший  в  этом
вонючем и вшивом бараке как призыв другого мира,  как  символ  освобождения,
как маяк света, подобный звезде Бетлема, как надежда на победу сил добра над
силами зла.
     - Он действительно ксендз. Он прочел "Верую". А вы сами все еще верите,
отец?- спросил Тадеуш.
     - Да,- ответил ксендз твердо. - Я еще верю.
     - Несмотря на... Несмотря на все, что здесь  творится?  -  раздалось  в
темноте.
     - Да,- повторил ксендз. - Верю. Вера помогает мне жить. Человек  должен
цепляться за жизнь. Если я перестану верить,  то  не  выдержу  и  нескольких
дней. Вера придает мне силу.
     -  Спасибо,  -  произнес  Тадеуш.  -  Карантин.  Расстрел,  свидетелями
которого мы сегодня были. Штрафная  команда.  От  всего  этого  я  пришел  в
отчаяние. Спасибо вам, отец. Вы вновь вернули мне веру.
     - А я верю в социализм,- сказал кто-то в темноте. - Я верю  в  то,  что
все люди вместе будут строить свободный мир, когда  кончится  эта  проклятая
война и нацистское чудовище будет раздавлено.
     - Очень хорошо,- ответил Мариан. - Здесь я многое понял. Истин не мало,
и одна не исключает другую. Очень хорошо,  что  вы  верите  в  свою  истину,
считая ее единственно справедливой. Моя вера - бог, ваша -  социализм.  Одни
верят в гуманизм, другие - в разум. В сущности, если разобраться,  все  веры
могут оказаться одинаковыми. Ведь в основе их всех лежит  вера  в  торжество
справедливости и наказание зла, в победу света над тьмой.
     - Так зачем тебе нужно попасть в женский лагерь?-  положил  Януш  конец
разговорам, которые начали уже выводить его из  себя.  Он  верил  в  Геню  и
маленького Януша, в них он видел свое счастье, к  ним  он  стремился,  когда
строил планы побега. Жажда быть с ними рядом была сильнее жажды свободы.
     - Женщинам нужен  священник.  Они  страдают  сильнее,  чем  мужчины,  -
ответил Мариан. - Я был у них однажды и видел, как издеваются  над  ними.  У
эсэсовцев много способов сломить их физически и унизить морально. В тот  раз
они выстроили тысячи две женщин и сказали, что им нужно двести добровольцев,
желающих ехать в Россию на работу... в солдатский бордель.
     - Мерзавцы,- прошептал Януш, вспомнив угрозу Циммермана отправить  Геню
в Смоленск.
     - Добровольцев, конечно, не нашлось,- произнес кто-то  резко.  -  Любая
полька предпочтет тысячу раз умереть, чем...
     - Почти все предложили свои услуги,  -  громко  сказал  Мариан.  -  Вот
тогда-то я понял, как велики их страдания. Конечно, каждая из них  предпочла
бы смерть позору. Но то, чему они подвергались в  лагере,  страшнее  смерти.
Добровольцами оказались тысяча восемьсот измученных женщин с бритыми  наголо
головами, с выбитыми  зубами.  Женщины,  худые,  как  щепки,  страшные,  как
привидения. Отказались лишь те, кто недавно попал в лагерь. В их глазах  еще
светилась жизнь, голод пока не обезобразил их тела.
     - А ты все же  интересуешься  женским  телом,  ваше  преосвященство,  -
попытался кто-то разрядить атмосферу.
     - Замолчи,- крикнул на него священник. - Верх  кощунства  -  превращать
это в шутку. Конец  этой  истории  ужасен.  Знаете,  что  сделали  эсэсовцы?
Покатываясь от смеха, они  натравили  на  несчастных  разъяренных  собак,  а
потом, подгоняя кнутами и осыпая оскорбительными ругательствами,  загнали  в
газовую камеру. А двести отказавшихся ехать забрали для своих подлых целей.
     Мертвая  тишина.  Вдруг  кто-то  застонал  во  сне,  отчего  стало  еще
страшнее.
     - Вот почему я должен попасть в женский лагерь,- закончил свой  рассказ
Мариан.
     - Посмотрю, удастся ли,- сказал потрясенный Януш.
     - Там я многое могу сделать,- продолжал ксендз.  -  Даже  в  неверующих
можно пробудить чувство собственного достоинства.  Женщины  будут  бодрее  и
увереннее, когда увидят, что не все мужчины приходят в их лагерь с  мерзкими
намерениями. Ведь с ними обращаются, как с животными.
     -  Ты  хочешь  сказать,  что  некоторые  пользуются  своим  положением,
чтобы...
     - Да. Особенно капо и персонал лагеря. Они проносят хлеб. Честь женщины
за кусочек хлеба! Мерзкая сделка! Если тела женщин  и  забудут  со  временем
ужасы Освенцима, то в душах навечно останется позорное  клеймо  проститутки.
Достаточно кусочка хлеба, чтобы... Вот, к примеру, наш старший по  блоку  Юп
Рихтер. После "работы" в блоке смерти он регулярно  отправляется  в  женский
лагерь под видом каменщика или плотника. Здесь  он  так  же  жесток,  как  в
одиннадцатом блоке. Только там он лишает свои жертвы жизни, а тут - голодных
девушек невинности. Он особенно беспощаден к представительницам высших слоев
общества, которые еще острее переживают унижения.
     - Эсэсовцы знают об этом?
     - Нет, конечно. Ведь Юп  -  немец.  Если  они  узнают,  что  он  тайком
пробирается в женский лагерь и "развлекается" там с еврейками и польками, то
его, наверное, пошлют в штрафную команду.
     Януш вдруг вспомнил, что  говорили  об  Освенциме  партизаны,  и  почти
беззвучно спросил:
     - А правда ли, что в лагере есть движение Сопротивления? Я слышал,  что
здесь есть фотоаппараты и кинокамера.  Неужели  правда,  что  здесь  снимают
фильм?
     - Да, правда. Но больше я тебе ничего не скажу.
     - Не надо. Я помогу тебе. Но ты достань  мне  фото  Рихтера  в  женском
лагере.
     - Разве ты не понимаешь,  что  каждая  фотография  может  стоить  жизни
сотням людей? Фотографируют  наиболее  вопиющие  факты:  массовые  убийства,
длинные очереди голых женщин  с  детьми  на  руках  перед  газовой  камерой,
сожжение трупов. Это должен знать весь мир.
     - Мне нужна фотография Рихтера,- настаивал Януш. -  Он  должен  быть  у
меня в руках. Тогда я сумею сделать многое для всех вас.
     - Хорошо, постараюсь достать.
     - А я выполню твою просьбу, если смогу.
     - Спасибо. Спокойной ночи.
     - Отец, благословите меня!- попросил Тадеуш.
     - С большим удовольствием, сын мой,-  проговорил  ксендз,  благословляя
Тадеуша. - Ты не понимаешь, как обрадовал меня. Значит, мое пребывание здесь
имеет смысл.
     Тишина. Смрад от грязных истощенных тел, изъеденных вшами. Пятна  света
на окнах. Тяжелое прерывистое дыхание. Громкий бред.
     Януш разломил хлеб на четыре равные доли.
     - Утром пойдете работать в карьер. Там  есть  гражданские.  Смотрите  в
оба!-  напутствовал  он  друзей.  -  Завтра  вечером  поговорим.  Никому  не
доверяйте, пока не убедитесь в безопасности.


                                 Глава 3.
                                 В КАРЬЕРЕ

     На следующее утро их  подняли  в  половине  пятого.  Ночь  не  принесла
избавления от усталости. И во сне их мучили кошмары, лишая возможности  хоть
немного восстановить силы.
     Заключенные,  пошатываясь,  с  трудом  раскрывая   слипающиеся   глаза,
становились в строй.  Каждый  получал  по  кружке  тепловатой  и  безвкусной
темно-коричневой жидкости,