-
Черт возьми! Дайте мне хлеба, ребята. Что толку для тех несчастных, если и я
сам сдохну?
     - Эй, ты, куда направляешься?- окликнул Януша эсэсовец у ворот лагеря.
     - В "небесной команде" работает  один  парень  из  нашего  блока.  Надо
проверить, справляется ли он...
     - Так ты писарь из восемнадцатого, один из этих пронырливых лизоблюдов?
Тебе не повезло, приятель. Там сейчас нет аппетитных баб.
     - Я выполняю свой долг,- ответил Януш невозмутимо.
     Его пропустили. Об этом примерном писаре знали почти все эсэсовцы.  Они
насмехались над  его  исполнительностью,  но  не  лишали  его  относительной
свободы, не видя в этом ничего  опасного.  Кругом  полно  эсэсовцев,  вокруг
лагеря посты, дальше - большой сторожевой пояс надежно охраняет  Освенцим  и
Биркенау.
     Сердце Януша заколотилось, когда он приблизился к крематорию. Вонь была
нестерпимой. Рассказами Казимира Януш был подготовлен ко всему, но  невольно
вздрогнул, когда своими глазами увидел горы трупов,  сам  вдохнул  ядовитого
дыма.
     Группа из похоронной команды швыряла трупы в две машины.
     Подойдя ближе, Януш спросил:
     - Казимир Полчанский здесь?
     - Что еще там за Казимир, черт подери?!
     - Он работает в вашей команде с начала этой недели.
     - Посмотри за крематорием, там есть еще несколько человек.
     Пришлось шагать мимо штабелей  трупов.  Некоторые  совсем  разложились,
кожа почти истлела. Януш считал себя достаточно сильным и закаленным, но  от
этого зрелища ему стало страшно. Он боялся, что вечером, как и  Казимир,  не
сможет ничего взять в рот. Со стыдом думал он о  том,  что  отдавал  друзьям
жестокие  приказания,  а  сам  спокойно  работал  в   конторке,   подделывая
документы, или бродил по  лагерю.  Удостоверение  для  Казимира  было  почти
готово, не хватало лишь фотографии. Своего друга Януш нашел за  крематорием.
Вместе с другими заключенными из команды он сидел на корточках  и  просеивал
пепел. Человеческий пепел. Двое насыпали пепел  лопатами  в  мешки,  которые
бросали в машину. Дрожь пробежала по спине Януша, губы  пересохли.  Казимир,
увидев его, улыбнулся, пытаясь показать, что он уже закален и ему теперь все
нипочем. Януш побелел как полотно.
     - Что вы делаете?- прошептал он. - Просеиваем пепел, разве не видишь? -
с горечью ответил Казимир. - Представь  себе...  Эти  "проклятые  скоты"  не
придумали ничего лучшего, как вырвать свои золотые  зубы  и  проглотить  их,
пока их везли сюда в поезде. Но эсэсовцев не проведешь... Тебе не напоминает
это поиски золота в Клондайке? Я уже нашел несколько золотых комочков. Какое
счастье, что американцы не про-. нюхали об этом, а то и  здесь  началась  бы
золотая лихорадка.
     "Ежедневно  сталкиваясь  с  таким  чудовищным   варварством,   невольно
начинаешь задумываться, не сошел ли весь мир с  ума,-  пронеслось  в  голове
Януша. - Не стали  ли  такие  понятия,  как  бог,  справедливость,  братство
народов, пустыми звуками? Казимира завтра же надо перевести  отсюда.  Он  не
выдержит. Каждый  день,  проведенный  здесь,  может  превратить  человека  в
садиста или лишить его разума".
     Казимир словно прочел его мысли.
     - Завтра я опять пойду сюда,- сказал он твердо.  -  Видел,  у  входа  в
крематорий грузят трупы? Дело расширяется, мой друг. Фабрика уже не успевает
перерабатывать сырье. Завтра похоронная команда отправится  за  лагерь.  Там
тоже жгут  трупы.  Нам,  может  быть,  "выпадет  честь"  присутствовать  при
удушении газом в одном из временных бункеров. Разве это не развлечение?!
     Он продолжал яростно работать. Сквозь  серое  облачко  пепельной  пыли,
окутывавшей его, пробивались солнечные лучи...
     Шуршали лопаты, погружаясь в пепел.
     С другой стороны крематория раздавался  стук  -  там  кидали  в  машину
трупы.
     А над всем этим - черное облако дыма, смрад и зловещая тишина.
     "Нет, я не имею права оставлять  его  здесь",  -  снова  подумал  Януш,
беспомощно оглядываясь.
     Казимир понял его без слов.
     - Кто-то должен работать здесь,- сказал он. - У  кого  достаточно  сил,
чтобы выжить и рассказать об этом всем. У меня хватит.
     Но на следующий день вечером обнаружилось, что он  ошибался.  Сил  было
меньше, чем он полагал. Попытки казаться безразличным и  циничным  не  могли
скрыть его состояния. Он был страшно  бледен  и  горел  как  в  огне.  Глаза
лихорадочно блестели, брови и ресницы были опалены. Когда Януш протянул  ему
кусок хлеба, он посмотрел на свои трясущиеся руки и вздрогнул.
     - Я не настолько глуп, чтобы объявлять  голодовку,-  проговорил  он.  -
Положи, пожалуйста, хлеб мне прямо в рот. Я не могу брать его в  руки  после
того, что пришлось ими сегодня делать...
     Он еще раз посмотрел на  свои  руки,  удивляясь  тому,  что  в  них  не
произошло никакой перемены.
     - Я думал,  что  после  "тренировки"  в  похоронной  команде  могу  все
выдержать,- продолжал  Казимир,-  Но  нынешний  день  был  слишком  трудным.
Погрузка трупов, сжигание, отравление газом. А под конец  еще  и  "охота  на
зайцев". Этого вы еще не знаете. "Охота на зайцев!"
     - Рассказывай!- твердо  произнес  Януш,  хотя  ему  и  было  мучительно
стыдно, что он заставлял товарищей пройти сквозь такие страдания. Если побег
не удастся, то он не простит себе, что так много от них требовал.
     - Нет, пусть молчит,-  испуганно  прошептал  ксендз.  -  Есть  вещи,  о
которых нельзя говорить...
     - Кстати, ваше преподобие, вы  тоже  сегодня  не  в  своей  тарелке,  -
заметил Генек с усмешкой. - Уж не встретили ли вы дьявола?
     - Да, дьявол здесь,- прошептал Мариан. - Я слышал сегодня...
     - Сегодня наша команда  в  лагере  почти  ничего  не  делала,  -  начал
Казимир. - У крематория оставили  только  четверых,  наверное,  для  обычной
работы. А всех остальных повезли на машинах. Какая роскошь!  Заключенных  из
лагеря везут на работу на машинах. Наверное,  ее  считали  очень  важной.  У
Бжезинки  в  машины  сели  еще  человек  пятнадцать.  Оказывается,  им   уже
приходилось раньше совершать такие прогулки. Они рассказывали, что все  силы
брошены  на  постройку  четырех  новых  крематориев  с  газовыми   камерами.
Строительство ведется  недалеко  от  проволочных  заграждений  около  лагеря
Биркенау. Камеры рассчитаны на уничтожение 60 000 человек ежедневно.  Звучит
внушительно...
     Он с трудом проглотил кусочек хлеба, положенный ему в рот Янушем.
     - Дальше,- сказал Януш.
     - Ну, а пока эти объекты, строящиеся из соображений "человеколюбия", не
готовы, они используют два бункера в глухом лесу под Бжезинкой. Это были два
заброшенных дома. Но эсэсовцы переоборудовали  их  для  своих  "благородных"
целей. Когда мы прибыли на "место работы", то увидели там тысячи людей.  Они
раздевались в бараке, построенном перед  домом.  За  домом  валялись  тысячи
трупов. Горы трупов, понимаете?
     Он замолчал и посмотрел на товарищей, ожидая от них знака, говорить  ли
дальше.
     Никто не произнес ни слова, и он продолжал:
     - Нас заставили носить трупы. В сотне метров от домов был вырыт длинный
широкий ров. Настоящий канал, на дне которого лежал толстый  слой  пепла,  а
края были черны от сажи. Стволы и кроны деревьев вблизи рва  опалены.  Жаль,
что я не смог прихватить с собой немного запаха, стоящего там.  Вы  бы  тоже
получили свою порцию "удовольствия".
     - Дальше,- торопил Януш.
     - Мы должны были сбрасывать трупы в ров. Некоторые из них уже несколько
дней  разлагались  на  солнце.  Тысячи  крыс  бегали  под  ногами.  Им   там
раздолье...  Мы  видели  результаты  их  работы  -  обглоданные  лица...  О,
проклятие! Мы сбросили мертвецов в канал.  Около  рва  лежали  горы  тряпья,
пропитанного горючим. Сомнения не было, шла подготовка к  сжиганию.  Сначала
клали слой тряпок, затем трупы, потом опять тряпки, трупы, тряпки,  трупы...
Когда мы отнесли последних, оказалось, что ров наполнили только наполовину.
     Эсэсовец сказал, что поджигать рано, и послал нас помочь в бункере.
     А тысячи голых людей стояли и ждали. Мужчины -  отдельно  от  женщин  с
детьми. Одни евреи. Кто знает,  откуда  они?  По-польски  они  не  понимали.
Похоже, что из Германии или Голландии. Судя по их мертвенно  бледным  лицам,
они знали, что их ждет, но держались мужественно.  Только  несколько  женщин
истерически рыдали и рвали на себе волосы. Эсэсовец увел их за барак,  и  мы
услышали  выстрелы.  У  некоторых  ребятишек  в  руках  были  игрушки.  Дети
нервничали. Они понимали,  что  здесь  не  все  в  порядке.  Матери  ласково
успокаивали их.
     Один из эсэсовцев произнес короткую речь. Он сказал, что пленные должны
пойти в баню, а  оттуда  в  дезокамеру,  потому  что  затем  их  направят  в
показательный лагерь И нельзя допустить, чтобы они занесли туда вшей.
     Но немцу не поверили.
     Казимир виновато улыбнулся.
     - Черт, как хочется курить.
     - Вот возьми,- протянул кто-то из темноты сигарету...
     Оказывается, почти все  слушали  рассказ  Казимира,  хотя  тот  говорил
шепотом.
     Казимир глубоко затянулся.
     - На доме,- продолжал  он,-  висела  доска  с  надписью  на  нескольких
языках: "Вход  в  баню".  Домик  с  белыми  занавесками  на  окнах  выглядел
заброшенным, но не опасным.  Несколько  человек,  обслуживающих  крематорий,
пошли в дом, я  пошел  с  ними.  Внутри  дома  помещался  большой  бункер  с
бетонными стенами и потолком. Там было сыро и жарко. На  раскаленных  добела
печах в котлах кипела вода.
     "Циклон Б" - это зерна, похожие на горошины. Их  оболочка  растворяется
во влажном горячем воздухе и высвобождает ядовитый газ.
     Внутри дома, за  входной  дверью,  есть  вторая,  железная,  с  тяжелым
засовом.
     В газовой  камере  было  почти  совсем  темно  и  отвратительно  пахло.
Напротив входной двери еще одна, с надписью:  "Вход  в  дезокамеру".  Я  уже
знал, что эта дверь ведет во двор, откуда мы носили трупы  в  ров.  В  двери
вставлено толстое стекло, чтобы можно было наблюдать за происходящим в доме.
Между стеной бункера и стеной дома узкий проход, куда выходят  люки  газовой
камеры. Их можно открывать и закрывать. Но подумайте, что через эти  люки  в
камеру идет свежий воздух. Нет!. . Они для газа.
     Он посмотрел  на  потухшую  сигарету,  от  которой  сделал  всего  одну
затяжку, стряхнул пепел и положил ее в карман.
     - Парни из крематория поковыряли для вида в печке и вышли. Я понял, что
в газовой камере им делать было нечего. Эти дегенераты находят  удовольствие
в убийстве, и им просто приятно побывать в помещении, где убивают людей.
     Вскоре началось. Первыми стали загонять детей и  женщин.  И  оказалось,
что, несмотря на все,  в  тайниках  души  у  людей  теплилась  еще  какая-то
надежда. Когда первые вошли и  обнаружили,  что  это  совсем  не  баня,  они
подняли крик и бросились назад, навстречу людскому потоку. Поднялась паника.
В дверях образовалась пробка.  Эсэсовцы  посмеялись  над  дерущимися  голыми
людьми и начали "обрабатывать" несчастных сапогами и  кнутами.  Им  помогали
крематорские. Они с наслаждением  били  кулаками  по  голым  женским  телам.
Понимаете?
     Вскоре порядок восстановили. За женщинами погнали мужчин. Они держались
с достоинством, видно, не хотели доставить удовольствие  эсэсовцам,  показав
свой смертельный страх. Железную дверь закрыли. Эсэсовцы  дали  крематорским
коробочки, и те пошли к люкам. Я понял,  что  сейчас  они  пустят  газ.  Что
творилось в камере,  можно  было  только  представить  по  немногим  звукам,
долетавшим до нас: молитвам, проклятьям, плачу. Эти звуки  били  по  нервам.
Несколько ребят из нашей команды  пошли  за  дом,  я  с  ними.  Эсэсовцы  со
скучающим  выражением  лица  смотрели  сквозь  окошко  в   газовую   камеру,
крематорские облепили их, как мухи. Эсэсовцы посмеялись  немного  и  отошли.
Тогда стали смотреть заключенные. Понимаете?! Заключенные!. .
     Он грубо выругался и со злостью глянул на Януша.
     - Я тоже смотрел!. . Ведь ты хотел все знать! Не так ли? Тебе нужен был
точный отчет обо всем, что здесь происходит! Я смотрел через окошечко  и  не
забуду об этом до самой смерти...
     Он весь дрожал. Глаза округлились от ужаса.
     - Умерли они не сразу. Зерна "циклона Б" бросали в  камеру  через  люк.
Стоявшие вблизи схватились за  горло  и  почти  мгновенно  упали.  Остальные
испугались. Они пытались устроиться как можно дальше от опасных люков. Таким
образом, борьба со смертью превратилась в страшную  пытку,  которая  длилась
больше пятнадцати минут. Особенно много несчастных скопилось у  дверей.  Они
дрались друг с другом, чтобы стать ближе к выходу, прижимаясь ртами к щелям,
пытаясь вдохнуть свежий воздух. Но безуспешно. Эсэсовские специалисты знали,
что они строили!
     - Ах! Да замолчи же ты!- прервал его Тадеуш со страхом. - Хватит  того,
что людей убили. Большего нам знать не нужно.  Не  нужно  говорить  об  этих
подробностях...
     - Видел бы ты, как широко раскрывались рты, хватающие воздух! Видел  бы
ты, как от ужаса исказились лица, когда люди поняли, что обречены! Посмотрел
бы ты на руки, срывающие одежду, которой не было! Хаха-ха! Посмотрел бы, как
они бились, ходили под себя от страха и...
     Внезапно  Казимир  замолчал.   Он   не   плакал.   Просто,   совершенно
обессиленный, замолчал. Затем глубоко вздохнул и продолжал:
     - Минут через пять после того, как умер последний, открыли обе двери  и
все люки. Наступил  черед  действовать  нашей  команде.  Все  пошло  обычным
порядком.  Искали  золотые   зубы.   Стригли.   Знаете,   эсэсовцы   продают
человеческие  волосы  по  пфеннигу  за   килограмм.   Когда   "зубодеры"   и
"парикмахеры" закончили, мы перенесли убитых в ров.
     Казимир пытался скрыть свои чувства под маской циничного равнодушия.
     - Затем их стали сжигать. Я никогда не видел  такого  пожарища.  Сперва
занялись  тряпки,  но  скоро  стали  гореть  и  трупы.  Мы  с   любопытством
заглядывали в ров. Я тоже, чтобы не  упустить  что-либо  из  "удовольствия".
Мертвецы в пламени дергались как сумасшедшие.  Эсэсовцы  зубоскалили,  когда
видели, как корчится тело  молодой  женщины.  Персонал  крематория  угодливо
вторил их смеху, так что все превратилось чуть ли не в праздничное  зрелище.
Но вскоре языки пламени поднялись высоко надо  рвом,  и  мы  вынуждены  были
отойти в сторону.
     Мои ресницы и брови тоже остались там, во рву, но  это  не  так  важно,
если учесть, что случилось с теми, которые находились в нем.
     Огонь поднялся вверх на  десятки  метров.  Невероятно!  Треск  пламени,
вонь, дым. Когда, кроме бушующего пламени, ничего не стало  видно,  эсэсовцы
погнали нас назад, к бункерам.
     Туда на машинах прибыли новые группы эсэсовцев. Офицер зачитал  номера.
То были номера крематорского персонала. Половина эсэсовцев  ушла  в  лес.  И
тогда  офицер,  зачитавший  список,  сказал  крематорским,  что  они  хорошо
поработали и заслужили свободу, поэтому могут бежать в лес и там спрятаться.
Какой добряк этот эсэсовец, не правда ли? Я никак не мог понять, почему  эти
парни дрожат как осиновый лист и отказываются  бежать.  Мне  объяснили.  Это
"охота на зайцев". Оказывается, в крематории рабочие работают от четырех  до
шести недель. Затем их заменяют. Иногда их отправляют в газовую  камеру,  но
если эсэсовцам приспичит повеселиться, устраивают "охоту на зайцев".
     Заключенных загоняют в лес, который со  всех  сторон  окружен  немцами.
Начинается  "потеха".  Можно  прятаться  в  ямы,  забираться   на   деревья,
зарываться в землю, от этого лишь веселей идет "охота".
     Кнутами пленников заставили бежать в лес. Эсэсовцы подождали  несколько
минут и тронулись тоже. Офицер велел нам внимательно смотреть, так как и  мы
скоро. тоже примем участие в этой забаве.
     Мы видели немного. Мешали деревья, но слышали все. Выстрелы, проклятия,
когда пуля не попадала в цель, и вопли раненых.
     - Завтра ты пойдешь в карьер,- сказал Януш. -  Попытайся  не  думать  о
том, что видел сегодня.
     - Черт возьми, ваше преосвященство, сегодня вы должны благословить меня
трижды, иначе я совсем не усну.
     - То, что видел ты, и наполовину не так ужасно, как то,  что  случилось
этой ночью в одиннадцатом блоке,- ответил ему ксендз.
     - На сегодня хватит! Молчите!- сказал Тадеуш. - Вы сами говорили, отец,
что лучше молчать.
     - Может быть, все же лучше знать,- прошептал Мариан.


                                 Глава 6.
                              АННА ЛИВЕРСКАЯ

     В воскресенье вечером, когда Стефан Яворский сошел с поезда в Билаутах,
он привлек внимание нескольких поляков, находившихся на станции.
     Здесь все знали друг друга, и появление  нового  человека  в  маленькой
деревушке не останется незамеченным.
     Конечно, Ливерским можно предъявить свой документ из тайной  полиции  и
разговор  с  ними  вести   только   по-немецки.   Но   это   опасно.   Могут
заинтересоваться им самим. Нет! Это не годится. Нужно что-то придумать, и он
придумал.
     Когда стемнело, Стефан направился к домику ксендза, стоявшему  рядом  с
маленькой церквушкой. Тощего ксендза, на котором сутана  болталась,  как  на
вешалке, он буквально вытащил из постели.  Стефан  знал,  что  слуги  церкви
умели молчать, если надо. Знал, что в этой священной войне они не могли быть
на стороне шкопов, которые оскверняли церкви оргиями и убийствами, а  паству
за малейшую провинность бросали в концлагерь.
     Ксендз оказался не из разговорчивых. Он не предложил  Стефану  сесть  и
сурово  смотрел  на  него  огромными,  резко  выделявшимися  на  испещренном
морщинами лице глазами.
     - Что вам нужно от Ливерских?
     - Меня прислал Казимир Полчанский.
     - Казимир Полчанский, как я слышал, убит. А если он и жив, то находится
там, откуда с визитом не ездят!
     - Он жив,- ответил Стефан. - Находится в Освенциме. Работает за лагерем
вместе с вольнонаемными. Я один из них.
     - Интересно, как вы сюда попали. Ведь в  поездах  все  время  проверяют
документы?
     - У меня есть справка из тайной полиции,- сообщил Стефан.
     - Вон!-  закричал  ксендз.  -  Ливерские  достаточно  пережили.  У  них
расстреляли отца, когда бравый Казимир спятил, а мать... Оставь их в  покое,
нацистская собака! Сажай меня, если тебе кто-то нужен. Я скорей откушу  себе
язык, чем скажу, где они живут. Иди расспрашивай своих дружков-убийц.
     - Я помогаю Казимиру,- ответил спокойно Стефан. - Он  хочет  бежать,  а
для этого нужна его фотография. Она есть у  Анны.  Приехав  сюда,  я  рискую
своей головой,- добавил он с гордостью. - Завтра, в шесть  утра,  мне  нужно
вернуться.
     - Рассказывай все!- приказал ксендз.
     - Тогда я должен рассказать и о своем позоре.
     - Неважно, о чем ты будешь говорить. Я  хочу  слышать  правду  и  сразу
пойму, если ты будешь лгать.
     - Поклянитесь, что вы будете мо...
     - Хоть я и в юбке, но я не баба,- со злостью перебил его ксендз.
     - Моя жена живет с немцем,- сгорая от стыда,  начал  Стефан.  -  Я  был
трусом, молча терпел и жрал  вместе  с  ней  то,  что  приносил  этот  шкоп.
Затем...
     И он рассказал все.
     Суровое лицо ксендза выражало сочувствие. Он с жалостью  поглядывал  на
Стефана.
     - Садись. Давай выпьем. У меня есть немного водки. Довоенной.
     - Не могу. Нет времени. Я должен уехать чуть свет. А у Ливерской  тоже,
может быть, придется рассказать все с самого начала.
     - Если они не натравят на тебя собак,- задумчиво проговорил ксендз. - Я
пойду с тобой. Так будет  вернее.  После  расстрела  мужа  Ливерская  слегка
помешалась. Да и по деревне тебе сейчас не пройти. Недавно кто-то  перерезал
здесь телефонный кабель, и теперь после десяти вечера  появляться  на  улице
запрещено. Расстреливают на месте. А сейчас уже десять.  Подожди,  я  надену
рясу. Если нас задержат, я скажу, что иду соборовать старуху Ливерскую.
     - А я?
     - Но ведь у тебя ес