рпеливо. - Да, да, иду,- проговорил Мальпа. Он
поднялся  и  пошел  к  двери.  Мелькнула  его  худая  фигура.  Дверь  быстро
захлопнулась.
     Не прошло и пяти минут, как вблизи прозвучал короткий залп.  Януша  бил
озноб.


                                 Глава 3.
                   СТЕФАН ЯВОРСКИЙ И ЕГО КРАСАВИЦА ЖЕНА

     Стефан Яворский родился неудачником. Всю жизнь он  терпел  унизительное
сострадание  окружающих  и  выполнял  наиболее  грязную,   низкооплачиваемую
работу.
     По образованию он был учителем, но педагог из него не получился и он не
смог работать по этой специальности. Он знал  немецкий  и  французский,  был
очень начитан, но природная робость мешала ему делать карьеру. Стефан  менял
одно занятие за другим. Коллеги над ним смеялись. Он был  умнее  их,  но  не
умел устраиваться.
     В довершение всего Стефану было написано на  роду  попасть  под  башмак
неверной жены. Двадцати восьми лет  он  познакомился  с  красавицей  Вандой,
которой только что исполнилось девятнадцать. Она была похожа на  цыганку,  с
вьющимися черными как смоль волосами, со смуглым лицом,  на  котором  горели
угольно-черные  глаза,  а  рот  выражал   одновременно   и   жестокость,   и
чувственность. Она сразу  же  ответила  согласие  на,  его  предложение.  Ее
родители были бедными крестьянами, и Стефан Яворский казался им барином.
     Свадьбу сыграли летом 1939 года. Стефан был безмерно горд  и  счастлив.
Все постоянно смеялись - над ним, пусть же теперь мужчины с завистью смотрят
на его красавицу жену. Он любил гулять с ней и радовался, когда ее провожали
взглядами.
     Ванда начала обманывать мужа через два месяца  после  свадьбы.  Стефан,
разумеется, и не подозревал об этом. Он был  слишком  занят  поисками  новой
работы, так как прежний хозяин указал ему на дверь.  А  средств  требовалось
больше: ведь надо было баловать свою красавицу. Она  же  относилась  к  нему
снисходительно и иронически, быстро поняв, что Стефан - жалкий неудачник.
     Зимой 1941/42 он работал на постройке  бараков  в  лагере  Миколув  под
Катовице. Жили они в небольшом домике  в  деревне,  севернее  Освенцима.  На
работу приходилось ездить  поездом.  Стефан  уезжал  в  пять  часов  утра  и
возвращался в девять вечера. Вот уже несколько месяцев  у  него  был  верный
кусок хлеба. Кончали строить в одном месте и сразу начинали в другом. Шансов
оказаться на улице было меньше, чем на другой работе.  Строительство  велось
немецкой фирмой, и всегда не хватало  рук.  Поляки  не  хотели  работать  на
немцев и предпочитали скрываться в лесах.
     Стефана не смущало, что его окружали,  как  правило,  лодыри,  немецкие
прихвостни и преступники. Квалифицированных рабочих  не  было,  поэтому  его
недостатки меньше бросались в глаза. Но и тут он служил  постоянной  мишенью
для насмешек. Он не обращал внимания, когда смеялись над ним самим (привык к
этому), а насмешки над женой объяснял чистейшей завистью.
     Стефан старался забыть, на кого работает,  но  иногда  задумывался  над
тем, что происходит в Освенциме. Из ворот лагеря то и дело выезжали  машины,
доверху груженные одеждой. Он отбрасывал эти мысли. Ванда  последние  месяцы
стала внимательнее к нему. Она давала ему на работу такие завтраки,  которые
приводили всех в  изумление.  А  ночами...  Правда,  она  не  совсем  охотно
принимала его ласки, но все же не прогоняла прочь  с  язвительной  усмешкой,
как это нередко случалось раньше.
     И все  же  он  начал  сомневаться  в  верности  своей  красавицы  жены.
Постоянные насмешки  по  одному  и  тому  же  поводу,  их  недвусмысленность
зародили в нем подозрения.
     И вот однажды его окончательно вывели из себя.
     Все началось как обычно.
     - Черт возьми, Стефан, расскажи-ка что-нибудь еще о твоей жене...
     Он мог без конца говорить о Ванде. Она всегда была в его мыслях,  и  он
не упускал случая что-нибудь рассказать о ней.
     - Каждому дураку ясно, что не по Ванде такое чучело гороховое, как  ты.
Женщинам с ее темпераментом  надо  бы  разрешать  выходить  замуж  сразу  за
пятерых или шестерых.
     - Жаль, что ей не по вкусу простые рабочие. Не мешало бы  познакомиться
с ней поближе. Но Ванда предпочитает, конечно, более откормленных.
     - Господ немцев,- добавил кто-то, и все громко расхохотались.
     - Вы готовы лопнуть от зависти,- сказал Стефан. Грегорц, подай мне  вон
тот молоток.
     - Замолчите!- закричал один из  немецких  надсмотрщиков.  -  Вам  здесь
платят не за трепотню.
     Но как только он отвернулся, все началось сначала.
     - Будет не очень приятно, Стефан, когда ты узнаешь, что тебе  достаются
лишь объедки.
     - Какие же вы все-таки мерзкие люди! У вас грязные сердца и злые языки.
Противно слушать. Вы просто завидуете мне.
     - А как вы назовете своего первенца, Стефан? Уж, наверное, не Стефаном.
. Это было бы слишком большой наглостью с ее стороны.
     - Назовите его лучше Адольфом,- произнес толстый рабочий с усмешкой.
     - Лучше посмотри на свои бутерброды,- сказал  Стефан.  -  Твоя  любящая
жена подсунула тебе сухой хлеб с большой любовью. А моя дала мне с говядиной
и ветчиной...
     - А где она их взяла, Стефан?
     И тут его как обухом по голове стукнуло! В самом деле,  где  она  взяла
это? Мясо стало в изголодавшейся Польше неслыханной роскошью. Откуда  у  нее
красное французское вино? А этот ярко-красный пеньюар, обтягивающий  фигуру?
А тончайшая ночная сорочка? На какие средства  она  купила  радиоприемник  и
коврик? А кофе, который они пили в прошлое воскресенье?
     Стефан пытался успокоить себя. Зачем ей обманывать его? Она ведь всегда
была холодна и неохотно принимала его  ласки.  Обычно  она  отодвигалась  от
него. А если и не противилась его желаниям, то отвечала  на  них  сдержанно,
закрыв глаза и недовольно сжав губы.
     - Да бросьте, черт возьми! Ведь Стефану все известно не хуже  нас.  Еще
кровать не успеет остыть после него, а немец уж тут как тут. Стефан  хитрее,
чем кажется. Он закрывает на все глаза  и  делает  вид,  что  ни  о  чем  не
догадывается. А сам уплетает мясо  и  пирожки,  пьет  кофе  и,  может  быть,
русское шампанское.
     - Как вы могли дойти до такой низости?!- воскликнул Стефан. В  нем  все
клокотало. Он понимал, что ведет себя трусливо и глупо. Он сносил все.  лишь
потому, что не умел сопротивляться. Но не вступиться за честь  Ванды  он  не
мог. Любовь к ней была настолько велика, что и теперь, через два с половиной
года  совместной  жизни,  он  был  готов  целовать  землю,  по  которой  она
проходила. Ее стройная фигура всегда глубоко волновала  его.  Он  готов  был
плакать от радости при одной мысли о том, что когда-нибудь она  подарит  ему
сына. А еще лучше дочку, похожую на нее. Но если она... если  она  осмелится
попрать в нем то единственное и прекрасное, что? возвышало его над  другими,
его безмерную любовь, то он...
     Ему хотелось крикнуть им в лицо: "Вы и не представляете, как она  любит
меня, как целует по утрам, провожая на работу, как ласкает  усталого,  когда
прихожу домой...  "  Хотелось  крикнуть,  но...  в  действительности  ничего
подобного не было. Страшное сомнение, закралось в душу. Проклятие!  Что  они
привязались к нему?
     - А ты поезжай домой да посмотри сам,- послышался  снова  подначивающий
голос.
     - Бьюсь об заклад, в своем курятнике ты найдешь чужого петуха!
     - Нет уж, лучше не езди, Стефан! А вдруг там большой и сильный петух?
     Стефан бросил молоток. Губы дрожали. Он чуть не плакал, но, к  счастью,
сдержался и проглотил обиду. Ему не хотелось оставаться  посмешищем  на  всю
жизнь. Он  жаждал  уважения  и  завидовал  каждому,  кто  казался  настоящим
мужчиной.
     - А вот и поеду!- воскликнул Стефан. - Поеду и посмотрю, как там у  нее
дела.
     Он направился в барак за своим пальто.
     - Эй, Яворский, ты куда?- окликнул его надсмотрщик.
     - У меня заболел живот,- ответил Стефан. - Еду  домой.  -  И  вызывающе
добавил: - Там моя милая женушка приготовит мне что-нибудь вкусненькое, а вы
оставайтесь здесь на холоде.
     - Твоей жене есть о ком позаботиться,- равнодушно бросил надсмотрщик. -
Иди работай, иначе я удержу с тебя дневную зарплату.
     - Удерживай,- ответил Стефан, вошел в барак и вскоре вернулся в пальто.
.
     - Хлеб с мясом я оставляю здесь,- сказал он с вызовом. -  Дома  у  меня
достаточно.
     Стефан неторопливо вышел из лагеря,  стараясь  не  слышать  язвительных
насмешек, несущихся вслед. Отойдя подальше, он бросился бежать  к  маленькой
станции.
     Сначала его не хотели впускать в  поезд.  Он  сказал,  что  болен.  Ему
поверили, так как он действительно выглядел больным: бледный, со слезящимися
глазами, с каплями пота на лбу. Он вошел в вагон. В этот  полуденный  час  в
нем находились почти одни немцы.
     Стефан прислушивался к стуку колес и к биению своего сердца. Он смотрел
на родные заснеженные дали, чувствовал, как утихает волнение, и  уже  жалел,
что поддался первому порыву. Ванда,  конечно,  занимается  хозяйством.  Она,
наверное, уже готовит для него ужин. Что же ей сказать? Сказать,  что  плохо
себя чувствует? Тогда она, возможно, пожалеет его и приласкает так,  как  он
видел часто в своих мечтах.
     Беспокойство сюда  вернулось,  когда  он  вышел  на  маленькой  станции
Хржанов и зашагал по скользкой укатанной дороге к дому. Здесь все знали друг
друга, как обычно в деревне. Почему же прохожие так странно смотрят на него?
Что в их взглядах - насмешка,  любопытство,  презрение  или  злорадство?  Он
ускорил  шаг.  Вот  и  его  ветхий  домишко,  стоящий  в  саду,  огороженном
частоколом. Под снегом гряды, на которых он сажал картофель и овощи.
     Сердце снова учащенно забилось, во рту пересохло. Он жалел, что пришел.
А вдруг все это правда? Что тогда делать? Что сказать? Уж лучше бы не  знать
такой правды!
     У него не было ключей, но он передумал стучать в  дверь,  решив  обойти
сначала вокруг дома. Шторы на окнах кухни были задернуты, а дверь на  черный
ход заперта.
     Сомнений больше  не  оставалось.  Следов  кованых  сапог  на  тропинке,
ведущей к дому, он не увидел. Но маленький "фольксваген" стоящий  во  дворе,
говорил без слов.
     В доме находится мужчина!
     И этот мужчина - немец!
     Стефан похолодел, совсем растерялся, не зная, что делать.  Может  быть,
уйти? Побродить по пустынным снежным полям, а вечером прийти как ни в чем не
бывало, словно с работы? А что дальше?  Снова  ехать  в  Миколув?  Работать?
Слушать язвительные насмешки и знать, что все это правда?
     Он смотрел на снег под ногами, но видел лишь осколки своего потерянного
счастья, черепки разбитой вдребезги мечты.
     - Я должен убедиться!- произнес он вполголоса.
     Крышка угольного люка примерзла намертво, и ему стоило  немалого  труда
сдвинуть ее с места. Стефан скользнул вниз, не обращая внимания на  то,  что
весь перемазался углем. Уголь! Еще одно сокровище, которого нет у других,  а
здесь полон погреб. Какой же он  слепец,  какой  дурак!  Проклятие!  Как  же
смеются над ним люди!
     Из подвала он осторожно прошел, в  кухню  и  снял  там  ботинки.  Внизу
никого не было. Печь жарко натоплена. Не удивительно, что здесь  пусто.  Где
еще быть немцу, как не в постели? У Стефана с Вандой общая кровать.  Значит,
все происходит в  его  собственной  постели...  Черт  побери!  При  чем  тут
постель? Главное, что жена действительно изменяет! Какая разница где?
     Наверху, у двери в спальню, Стефан остановился и прислушался к  голосам
- рокочущему басу немца и сладострастному хихиканью Ванды. Его  Ванды!  Она,
оказывается, способна веселиться, похотливо смеяться  от  удовольствия.  Его
же, законного мужа, она обычно избегала, постоянно жалуясь на усталость.
     Рука автоматически потянулась к двери. Стефан шагнул в комнату и  молча
остановился. Да и что он мог сказать? Все было ясно без слов.
     Ванда. Красивая, проклятая, грешная,  желанная  и  потерянная  Ванда  в
объятиях  немца.  Самоуверенного  жирного  немца  с   бычьим   загривком   и
невыразительным, бесцветным лицом.
     При появлении Стефана они замерли. В комнате стало так тихо,  что  было
слышно чириканье воробьев на улице. Но вот прекрасные глаза Ванды  вспыхнули
диким пламенем. В них не было ни стыда, ни раскаяния. Одна ярость.
     - Что тебе здесь надо, проклятый идиот?- крикнула она.
     - Ничего,  -  ответил  Стефан,  облизывая  пересохшие  губы.  -  Просто
посмотреть.
     - Ну и смотри, осел!
     - Как ты  посмела?  -  произнес  Стефан,  посмотрев  на  немца,  лениво
почесывавшего грудь. - Ведь я твой муж...
     - Муж?- с ехидством прервала она. - Муж! С твоей-то нищенской зарплатой
и с сотней никчемных профессий!
     - Немец - и в моей постели!- продолжал Стефан, еще  не  веря,  что  все
происходит не во сне, а наяву.
     - А как же иначе я могла кормить тебя мясом, поить  французским  вином,
дурак?
     - И все же нельзя было так поступать,-  возразил  Стефан  с  грустью  и
сожалением, как бы извиняясь. - Я...
     - Что ты? Уйдешь? Скатертью дорога, жалкое ничтожество. А  может  быть,
ты хочешь проучить меня, задав хорошую трепку?
     Они говорили по-польски. Ванда и двух слов не могла связать по-немецки,
но большего ей и не требовалось в шашнях с любовником.
     Стефан глотал слезы обиды и унижения.
     - Это твой муж, сокровище?- спросил немец.
     "Сокровище!- с  ненавистью  подумал  Стефан  и  взглянул  на  форму,  в
беспорядке лежавшую  на  полу.  -  Грязный  развратник!  Видно,  он  здорово
торопился, что побросал все на пол". Взгляд Стефана упал на ремень с тяжелым
револьвером. Нет, у него никогда не хватит смелости  мстить.  Такому  трусу,
как он, разумнее взять веревку и повеситься где-нибудь  в  лесу:  Что  может
сделать жалкий неудачник с вооруженным соперником?
     - Да, мой муж,- произнесла Ванда.
     - Хочешь, я помогу ему?- сказал немец. - Подыщу для него хорошую работу
поближе к дому.  И  получать  он  будет  вдвое  больше.  Теперь,  когда  все
открылось, нет смысла отсылать его из дому на целый день.
     "Вот как!- мелькнуло в голове Стефана. - За работу на  стройке  я  тоже
должен благодарить шкопа. Видно, вся эта история началась  уже  давно".  Ему
хотелось рвать и метать, ругаться на чем свет стоит. Но ничего подобного  он
не делал, а стоял молча, опустив руки.
     - Слышишь, Стефан,- сказала Ванда. - Эрих хочет  подыскать  тебе  место
получше. Он может все сделать, слышишь? Эрих занимает очень высокий  пост  в
тайной полиции в Кракове, а сюда регулярно приезжает по делам.
     "Наверное, в Освенцим,- подумал Стефан. - Эта откормленная свинья  явно
из банды палачей, которые... "
     - Можно назначить его надзирателем в Освенцим, продолжал шкоп,  избегая
обращаться непосредственно к Стефану. - Заключенных водят  на  строительство
дороги и в  каменный  карьер.  Надо  следить  за  этими  скотами,  чтобы  не
лодырничали. Ему будут хорошо платить, если я скажу.
     - Слышишь, Стефан?- снова спросила  Ванда.  -  Эрих  незлопамятный.  Он
хочет тебе помочь, и ты должен благодарить его за это.
     "Незлопамятный!- с ожесточением  повторил  про  себя  Стефан.  -  Можно
подумать, что не немец, а я виновен во всей этой грязной истории".
     - Я отблагодарю его,- буркнул Стефан, еще раз посмотрел  на  револьвер,
лежавший на полу, и замолчал, зная, что на месть не решится.
     - Можно устроить его и  в  лагерь,  -  продолжал  Эрих.  В  его  голосе
прозвучала скрытая угроза, от которой Стефана бросило в дрожь.
     - Стефан очень благодарен,  -  торопливо  вмешалась  Ванда.  -  Он  все
понимает.
     "Я трус,- думал Стефан. - Самый обыкновенный, вонючий трус".
     - Приготовь свою фотокарточку.  -  сказал  Эрих  Стефану.  -  Завтра  я
принесу тебе удостоверение, и послезавтра можешь приступать к новой  работе.
Рад, что ты покладистый  парень.  Я  не  буду  тебе  в  тягость.  Постараюсь
приходить сюда в твое отсутствие. Правда, по субботам и воскресеньям я  буду
здесь. Но через каждые  две  недели  по  субботам  ты  будешь  занят,  а  по
воскресеньям можешь куда-нибудь съездить. Билетами я тебя обеспечу. А теперь
уходи, я охотно поговорю с тобой в другой раз. И немец обнял Ванду, чувствуя
себя полным хозяином.
     Стефан вышел из комнаты, спустился вниз и сел в душной кухне. Он  думал
о том, что делали  теперь  его  красавица  жена  и  жирный,  отвратительный,
надменный шкоп. Там, наверху, он чувствовал себя беспомощным и ничтожным, не
мог противиться силе немца, не мог поднять руку на Ванду, такую  красивую  и
все еще любимую им.  С  глубоким  стыдом  он  признавался  себе,  что  готов
удовлетвориться крохами, остававшимися после "господина Эриха".
     Но  в  то  же  время  ему  хотелось  совершить  что-то  необыкновенное,
героическое. Что-то такое, что привлекло бы всеобщее внимание, возвысило его
в собственных глазах и в глазах окружающих.
     Он мечтал убить Гиммлера. Или даже самого Гитлера! Тогда весь  мир  был
бы благодарен ему. Ванда бросилась бы к его ногам и стала молить о прощении.
     Но, черт возьми, у него  даже  не  хватило  смелости  убить  ту  жирную
свинью. Жалкий трус...
     Стефан нашел свою карточку, положил ее на стол и сел к печке, в которой
ярко пылал уголь, полученный все от того же Эриха.
     Он закрыл лицо руками и заплакал.


                                 Глава 4.
                          ГЕНЕК ГЖЕСЛО - МСТИТЕЛЬ

     Генек Гжесло  всегда  слыл  забиякой.  В  школьные  годы  он  частенько
расквашивал носы и наставлял синяки своим сверстникам.  У  него  никогда  не
было друзей, да он я не нуждался в них, считая, что сильному иметь друзей не
обязательно.
     В восемнадцать лет Генек увлекся боксом и два раза  выступал  на  ринге
как любитель. Оба боя принесли ему победу, но после второго  нокаутированный
им противник умер по  пути  в  больницу.  В  газетах  Генека  назвали  тогда
"Мордерца" ("Убийца"). Эту  кличку  он  и  взял  себе,  когда  в  1940  году
присоединился к партизанам.
     Генек служил  в  польской  кавалерии,  которая  в  сентябре  1939  года
бросилась с саблями наголо на наступавшие немецкие танки и  почти  полностью
была уничтожена. Почти полностью! Но таких  парней,  как  Генек,  не  так-то
просто уничтожить. Под  ним  подстрелили  коня.  Он  укрылся  среди  убитых,
выждал, когда ушли танки, под покровом ночи пробрался через немецкие позиции
и присоединился к пехоте. Он воевал до тех пор, пока не попал в плен.
     В начале 1940 года Генека отпустили, и он поехал к  своим  родителям  в
Кельцы. Но там ему даже не  пришлось  переночевать.  Генек  ушел  в  леса  к
партизанам, тогда еще немногочисленным и неорганизованным.  Не  удивительно,
что такой парень, как он, сразу же стал среди них партизанским вожаком.  Его
отряд пользовался славой самого неустрашимого. Он не  нападал  на  одиночных
немцев, а уничтожал  сильно  охраняемые  военные  объекты.  Отряд  появлялся
всегда внезапно, действовал  дерзко  и  успешно.  Бойцы  не  столько  любили
Генека, сколько восхищались им. Он не относился к  тем  командирам,  которые
составляли планы и приказывали другим выполнять их. Он сам находился  всегда
в центре опасности, дрался одержимо,  с  наслаждением,  с  жаждой  вражеской
крови. Даже пули, казалось, относились к нему с уважением и обходили его.
     Немцы давно  охотились  за  Генеком.  В  районах  действия  его  отряда
проводились облавы с танками и самолетами. Но отряд Генека  был  неуловим  и
внезапно появлялся в сотне километров от тех мест, где его ловили  каратели.
И погоня начиналась сначала!
     Зимой 1941/42 года отряд действовал в окрестностях  Люблина,  в  районе
лагерей смерти  Майданек  и  Собибор.  Здесь  было  полно  эсэсовцев.  Генек
наслышался об их жестокости и расправлялся с ними беспощадно.
     В январе 1942 года его схватили. Но Генеку повезло, как обычно везло  в
наиболее отчаянных боях с превосходящими силами врага