сойдет, когда ее наденет",- шутили товарищи). Достали  и
два  настоящих  золотых  обручальных  кольца.  Не  забыли   и   об   "ужине"
новобрачных. Яйцо, три яблока,  буханка  хлеба,  четыре  картофелины,  кусок
пирога и даже кусок жареной свинины из эсэсовской  кухни.  Где-то  раздобыли
пол-литра вина. Была тут и туалетная вода, и порошок от вшей, "чтобы  Тадеуш
не тратил время на почесывание, ха-ха-ха!"
     Все   старались   вести   себя    на    вечерней    поверке    особенно
дисциплинированно, чтобы она закончилась побыстрее. Но это вывело  эсэсовцев
из себя, и они затянули ее на два часа.
     Эти дни Тадеуш жил как во сне. Он немного поправился, стал спокойнее, а
когда подсмеивались над его хромотой, только улыбался.  Друзья  чувствовали,
что готовящееся событие имело очень важное значение для Тадеуша. Он уже  был
близок  к  полной  потере  сил,  и  то,  что  готовилось,  было  похоже   на
рождественское чудо.
     Когда команды  разбрелись  по  блокам,  в  женский  лагерь  отправились
четверо. Ксендз предупредил Ядвигу,  и  в  женском  лагере,  так  же  как  в
мужском, царила атмосфера ожидания запретной радости.
     Они шли молча.
     Оказалось, что почти весь лагерь знает Тадеуша. Он шел,  а  заключенные
беззлобно подшучивали.
     - Держись, Тадеуш!
     - Не теряйся, Тадеуш!


                           * ЗАРЯ НОВОЙ ЖИЗНИ *

                                 Глава 1.
                             ВСТРЕЧА У ФРАНЕКА

     Тревога поднялась на вечерней поверке. Януш, как  обычно,  стоял  перед
строем рядом с Рихтером. Он вопросительно взглянул на Генека,  когда  завыли
сирены и сотни эсэсовцев с лаявшими  собаками  бросились  за  ворота.  Генек
подмигнул.  В  этот  вечер  поверка  длилась  недолго.  Охранникам  тоже  не
терпелось принять участие в охоте на людей.
     Уже через четверть часа на плацу остались только  мертвые  из  штрафной
команды и еще четыре человека, стоявшие  на  коленях  с  поднятыми  в  руках
камнями.
     Януш, Генек и ксендз забрались в свой угол.
     - Значит, они решились?- спросил Януш.
     - Но ведь ты сам сказал, что побег назначен на  сегодня.  Когда  Рихтер
привел нас из зондеркоманды прямо в карьер, мы еще  не  знали,  что  делать.
Потом Тадеуш опять затянул свою песню, что его  долг  -  остаться  здесь.  Я
решил кончать и велел им лезть в ящик.
     - У них же нет продуктов!
     - Голодать нам всем приходилось не  раз,  и,  зная,  что  впереди  ждет
свобода, выдержать не трудно.
     - Если они там не задохнутся,- добавил Мариан.
     - И если их не обнаружат проклятые овчарки.
     - Давайте не будем думать об этом. Помолитесь о  них,  отец,  -  сказал
Януш. - Генек, у них есть лопата?
     - Конечно. А когда тронемся мы?
     - Через день после того, как они выберутся из ящика. Ты можешь говорить
с ними?
     - Я говорил с ними после того, как замаскировал все камнями.  Завтра  я
опять поднимусь к ним. Ты же знаешь, как усердно эсэсовцы  с  собаками  ищут
беглецов. Они не  скоро  угомонятся.  Я  должен  предупредить  ребят,  когда
закончатся поиски. Наверное, не раньше чем через два  дня.  Шкопы  подумают,
что беглецы отмахали уже десятки километров.
     - Если повезет... - добавил Януш.
     - Может быть, помолимся вместе?- предложил ксендз.
     Януш  и  Генек  с  удивлением  взглянули  на   свои   пальцы,   которые
автоматически сложились для молитвы.
     -  Черт  возьми,  ваше  преподобие.  Если  бы  вы  родились  веков   на
девятнадцать раньше, вы непременно были бы апостолом,- сказал Генек.
     - Мне нужны двадцать  человек  из  вашего  блока!  -  орал  Грабнер  на
следующее утро. - И если эти мерзавцы не вернутся сегодня вечером, то вам  и
без объяснения понятно,  что  ждет  заложников.  А  может  быть,  вы  знаете
что-либо о побеге?- Он  широко  расставил  ноги  и,  покачиваясь,  испытующе
смотрел на заключенных восемнадцатого блока.
     Все немного знали о побеге. Живя в такой тесноте, совершенно невозможно
было хранить тайну. Но ни один человек не выдал их  даже  звуком.  Эти  люди
побороли страх. Смерть не пугала их. Она означала победу, потому что два  их
товарища оставили в дураках шкопов и, несомненно, отомстят за них.
     - Вы что, идиоты, не понимаете? Прежде чем повесить  заложников,  Палич
отрежет им языки. А вы все будете  смотреть  на  эту  операцию.  Рихтер!  Ты
хорошо знаешь этих мерзавцев. Отбери два десятка!
     Физиономия Рихтера ничего не выражала. Он пошел вдоль  рядов,  довольно
долго постоял возле Мариана, но прошел дальше. Генеку  казалось,  что  время
остановилось. Януш следил за каждым движением Рихтера. За друзей он не очень
боялся. Рихтер прекрасно знал,  что  не  получит  ни  гроша,  если  что-либо
случится с Генеком или Марианом. Но сам отбор  заключенных  был  пыткой  для
Януша. Он вздрагивал каждый раз, когда  Рихтер  тыкал  пальцем  в  очередную
жертву. Янушу казалось, что это он сам, своими собственными  руками  убивает
несчастных.   Он   смотрел   на   лица   заложников.   Обреченные   медленно
поворачивались, пробирались через ряды, шли к  стене  кухни  и  становились,
подняв руки вверх.
     Такие картины они видели  неоднократно.  Януш  пытался  понять  чувства
людей, сознающих, что они должны умереть по вине своих товарищей.
     Когда эти события  не  касались  их  самих,  Януш  с  друзьями  считали
прекрасной молчаливую солидарность заключенных. Но теперь!
     - Команды, марш!- прокричал Грабнер, когда к стене стали все двадцать.
     Начался  обычный  утренний   спектакль.   Звуки   марша.   Постукивание
деревянных башмаков: хлоп, хлоп,  хлоп.  Монотонный  скрип  "мясной  лавки".
Свист плетей,  брань.  Но  вот  туман  поглотил  и  людей  и  звуки.  Только
"мусульмане" с консервными банками в руках бродили  по  опустевшему  лагерю,
высматривая  лужу  -  бальзам  для  их  запекшихся  губ.  Януш  смотрел   на
заложников. Надо подойти к ним, сказать...
     - Пойдем со мной!- позвал его Рихтер.
     С большой неохотой Януш  подчинился.  Да  и  что,  собственно,  мог  он
сказать  обреченным?  Их  жизнь  была  ставкой  в  игре,  которая  велась  в
Освенциме. Победа двух здесь оплачивалась двадцатью душами.
     - Где они?- спросил Рихтер.
     - Далеко,- ответил Януш. - И оставь меня в покое, пожалуйста!
     - А деньги? Когда я получу их? Ведь я сдержал свое слово!
     - Скоро,- буркнул Януш. - Через день после того, как я, Мариан и  Генек
вместе отправимся на работу в карьер.
     - А Мариан не удерет с вами?
     - Нет! Ты получишь свои кровавые сребреники, сволочь!
     Заключенным не  пришлось  смотреть,  как  отрезают  языки.  Грабнер  не
выполнил свою угрозу. Но все же смерть заложников  была  мучительной  пыткой
для Януша и Генека. Они знали,  что  из  двадцати  по  крайней  мере  десяти
достаточно много известно о плане побега,  чтобы  дать  эсэсовцам  подробные
сведения. Но ни один из заложников не заговорил. Отстояв день у  стены,  они
примирились со смертью, которая в лагере избавляла от  мук.  Их  лица  стали
сосредоточеннее, черты мягче. Они были взволнованы и немного горды тем,  что
своей смертью они окупали победу.
     Знакомая  картина  казни.  Десять  терпеливо  ждут,  пока  повесят   их
товарищей.
     Януш и Казимир не сводят с них  глаз.  Смертники  стоит  на  скамейках.
Эсэсовцы надевают им петли на шеи. А оркестр играет веселый марш.  Умирающие
пытаются что-то  крикнуть,  эсэсовцы  спешат  выбить  скамейку  из-под  ног.
Возгласы обрываются на последнем слове:
     - Да здравствует Поль...
     - Да здравствует героическая Советская Ар...
     - В твои руки вверяю я душу свою, госп...
     - Отомстите за меня, товари...
     - Да здравствует мировая революция и социали...
     Качающееся тело  ударяется  о  столб.  Падают  отброшенные  со  злостью
скамейки.
     Мягкое "дзынь... " натянувшейся веревки звучит громче колокола.
     Десять трупов висят, покорно склонив набок головы  и  вытянув  по  швам
руки.
     Десять пар глаз смотрят, как из петель вынимают их товарищей и  швыряют
на землю.
     Тысячи не сводят взора с убитых и тех, которые сейчас перестанут жить.
     - Какая пытка!- простонал Генек. - Я не могу смотреть, как они умирают.
Это мы виновны в их смерти. Весь наш план - преступление...
     - Ничего не поделаешь, раз нацисты такие звери, ответил  Мариан.  -  На
заре христианства священники тайно служили молебны,  и  в  случае  опасности
священника спасали,  а  простые  христиане  попадали  в  руки  врага.  Рааве
священники были виновны в их смерти? Священник, служа молебен, выполнял свой
долг. Его прихожане знали, какая судьба ждет их за то, что они  присутствуют
на этой службе.
     - Верующие шли сами, добровольно,- возразил Генек. - А здесь...
     - Ты не должен думать об этом. Выполняй  свой  план!  Нацистские  звери
используют самые чудовищные методы. Но из-за этого  не  стоит  самим  совать
голову в петлю. Ни один из тех двадцати не винит вас,- продолжал  Мариан,  -
напротив, они пошли на смерть с гордостью,  потому  что  умирали  за  правое
дело. Да простит меня бог, но в моих глазах они тоже мученики.  Мученики  за
коммунизм или за любовь к отечеству. Неважно, за что! Каждый из них верил во
что-то возвышенное. И они готовы были идти на смерть за эту веру.
     - Ты разговаривал с ними? Как они?- спросил Януш.
     - Жаловались больше на жажду, чем на голод,- ответил Генек. -  Они  все
слыхали, как выли сирены и эсэсовцы шумели всю ночь.
     - Да. Раз начали, надо довести дело до конца,- сказал Януш. - Но мне до
самой смерти не забыть этих двадцать!
     Взволнованные всем, что пришлось пережить за последние  сутки,  они  не
сразу услыхали за спиной громкий шепот:
     - Писарь!
     - Да! Кто там?
     - Мы все знали о вашем плане и понимаем, что вас сейчас мучает.  Но  вы
должны выполнить свой план.
     - А что ты скажешь, если дня через два мы  с  Генеком  скроемся,  а  ты
попадешь в заложники?- спросил Януш.
     - То же самое!- послышалось в ответ.  -  Его  преподобие  прав.  Каждый
должен во что-то верить. Все равно, как эта вера называется - бог, социализм
или человеколюбие. Каждый верит в  свое,  но  есть  и  общая  вера.  Вера  в
свободу. Не для нас, так для других. Ведь и здесь мы находимся  потому,  что
дрались за свободу для других. Мы были готовы отдать жизнь за это. Готовы  и
сейчас.
     - Но если заложником они возьмут тебя?- допытывался Януш.
     - Когда сирены возвестят о вашем побеге, я  сам  выйду  добровольно,  -
ответил его собеседник. - Мы говорили об этом, мы все, живущие в этом блоке.
Добровольцев будет двадцать, но если Грабнеру понадобится тридцать -  выйдут
тридцать. Вот об этом я и хотел вам сказать. Думайте о своей цели, о нас  не
волнуйтесь. Наша судьба - крематорий. И какое имеет значение, месяцем раньше
или позже. Умирать от непосильного труда  или  от  рук  капо  обидно.  Такая
смерть бесцельна. Но если нас повесят после  вашего  побега,  значит,  и  мы
принимали в нем участие и победили.
     Он замолчал.
     - Кажется, теперь я понимаю, почему бог хочет, чтобы  я  был  здесь,  -
произнес Мариан. - Раньше в каждом человеке я искал слабость. Я  не  выносил
лжи, сквернословия, нарушения брачного обета. Отпуская грехи  прихожанам,  я
знал, что  все  грешны.  Слово  "человек"  было  для  меня  синонимом  слова
"слабый". Сейчас мне кажется, что бог открывает мне  глаза,  показывая,  как
велик может быть  человек,  несмотря  на  его  слабость.  Здесь  тоже  лгут,
сквернословят, воруют, но не  это  главное.  Бог  привел  меня  сюда,  чтобы
показать, что слабость не имеет значения. Я был плохим ксендзом, считая себя
лучше всех. Слишком большое значение  я  придавал  внешним  атрибутам  своей
духовной власти.
     Здесь я понял, каким был  ничтожеством.  Ведь  у  меня  не  хватило  бы
мужества пойти на смерть добровольно.
     Луч прожектора осветил окна. На грязных стенах появились крестообразные
тени рам.
     - Вы меня слышите?
     - Да!
     - Как дела?
     - Страшно хочется пить. Болит все тело, но мы выдержим.
     Это было через два дня после побега. Генек сидел на корточках  наверху,
как раз над ящиком.
     - Кажется,  поиски  прекратились!  Сегодня  ночью  можете  отправляться
дальше. Миски у вас с собой?
     - Да!
     - Швырните одну в карьер, когда будете уходить. Желаю успеха...
     - А вы когда?
     - Если вы уйдете сегодня, то мы, наверное,  послезавтра.  Ждите  нас  у
Франека.
     - Они... убили кого-нибудь... за то, что мы убежали?
     - Н-нет!- ответил Генек запинаясь.  -  Нет!  Обошлось.  -  И  торопливо
добавил: - Счастливого пути. Будьте осторожны у большого сторожевого пояса.
     Он натянул брюки и спустился вниз.
     - Их уже нет!- сказал на следующий  день  Генек.  Я  был  там,  они  не
ответили, а на дне карьера валялась  миска.  Эсэсовцы  ничего  не  заметили.
По-видимому, сошло благополучно...
     У Януша перехватило дыхание.
     - Ты когда-то говорил...
     - Мариан, я назначу тебя в карьер,- перебил Януш. - А  завтра  вечером,
когда вернешься с работы, передай Рихтеру деньги.
     - Хорошо!
     - Я хочу тебе что-то сказать, Мариан,- сказал Януш. - Я неверующий,  но
мы все так дружно жили здесь. Моя жена очень религиозна, и мы прекрасно ужи-
вались с ней. Я думаю, что верующие и неверующие отлично могут ладить друг с
другом, понимать и уважать чужие взгляды.
     Вашу братию я считаю немного фанатиками, а вы, наверное,  то  же  самое
думаете о нас. Теперь я всегда буду  уважать  и  ценить  взгляды  других.  Я
постараюсь понять их идеи и относиться к ним с уважением. Этому научил  меня
ты, Мариан.
     - Этому научил тебя Освенцим,- серьезно ответил ксендз. - То, что понял
ты, понял и я. Вот заповедь, друзья, которую вы должны  унести  с  собой  из
этого ада: уважайте друг друга!
     - Но не шкопов!- прервал Генек. - Их я буду душить при  каждом  удобном
случае...
     Рихтер испытующе посмотрел на Януша, увидев, что  тот  включил  себя  и
Мариана в список команды, работающей в карьере.
     - Поди сюда!- шепотом позвал он.
     - Ну, что тебе?
     - Значит, сегодня?
     - Да!
     - А деньги когда? Вечером?
     - Да!
     - Они с собой у его преподобия?
     - Конечно, нет!- солгал Януш. - Деньги спрятаны в карьере. Я передам их
ему перед побегом. Ты получишь вечером.
     - Командам выходить!- распорядился Грабнер.
     Януш стал в колонну,  направлявшуюся  в  карьер.  Рихтер  с  ненавистью
смотрел на него, но молчал. У него было пять тысяч причин не  разевать  рот.
Но, несмотря на все, у Януша бешено колотилось сердце, когда они выходили из
ворот...
     Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп... стучали деревянные башмаки по камням.
     Туман разнес чад крематория по всему лагерю. Музыка лагерного  оркестра
преследовала их по пятам. Трудно поверить, что эта безотрадная,  безнадежная
картина завтра уже будет прошлым! Трудно поверить, что они не увидят  больше
убийств, не услышат криков умирающих.
     Не верилось, что он, Януш, скоро увидит Геню, обнимет ее, услышит,  как
детские губки лепечут: "Татус".
     Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп.
     - В ногу, проклятые ублюдки!
     Загрохали сапоги.
     Послышалась брань.
     Засвистели кнуты.
     Вдали, над лесом, появилось солнце, исчезли последние клочья тумана.
     У Януша и Генека под одеждой были спрятаны хлеб и вода.  Им  в  убежище
будет легче, чем Тадеушу и Казимиру.
     Они проработали полдня. Иногда капо  устраивали  проверку  в  обеденный
перерыв. Лучше, если  их  побег  обнаружится  вечером.  Тогда  трудно  будет
установить, бежали они по дороге или на  работе.  Если  же  побег  обнаружат
раньше, то в карьере все перевернут  вверх  дном  и  какому-нибудь  эсэсовцу
может взбрести в голову осмотреть насыпь. Тогда все пропало.
     К концу дня Генек и Януш поднялись на насыпь. Они постояли, осмотрелись
и сняли брюки на случай, если их кто-то видит.
     В Бжезинку входил длинный состав с товарными  вагонами.  Один  из  капо
камнем добивал заключенного. Над Биркенау, как всегда, висело черное облако.
Блоки-конюшни  мрачными  силуэтами  вырисовывались  вдали.   Высокая   стена
проволочного заграждения.  Сторожевые  вышки.  Неужели  правда,  что  они  в
последний раз видят эти мрачные  картины?  Они  присели,  поспешно  отгребли
щебень и отодвинули крышку ящика. С бешено колотящимся  сердцем,  в  страхе,
что их заметят в последний момент, беглецы забрались в ящик, горячо  надеясь
на удачу. Они лежали рядом, со слезами на глазах смотрели на  голубое  небо.
Ящик был коротковат, пришлось поджать ноги, но выдержать два-три дня  можно.
Выдержали же Казимир и Тадеуш...
     Они  прислушивались  к  доносившимся  сквозь   туман   брани,   крикам,
выстрелам, скрипу тачек.
     Появился Мариан.
     - Устроились?
     - Да! Закрывай скорей.
     - Я буду молиться за вас.
     - Иди к нам, места хватит!
     - А закроет кто?
     - Первый, кого попросим! Я спущусь вниз в карьер и...
     - Нет! Мое место здесь. Теперь я понял, почему я тут. Мне кажется, я не
ушел бы отсюда, если бы даже шкопы отпустили меня на свободу. Верующим я был
с детства, но здесь я обрел новое - веру в людей...
     -  Если  не  хочешь,  то  быстрей  закрывай  крышку!  -   перебил   его
нервничавший Генек.
     - Я буду за вас молиться!- повторил ксендз.
     - Осторожней с Рихтером,- предупредил Януш. Он не очень-то рад, что  ты
знаешь о его сделке. Попытайся перейти в другой блок!
     - Не беспокойтесь обо мне. Если все взвесить как следует, то  окажется,
что Рихтер ничего не может мне сделать!- ответил Мариан.
     Януш задвинул крышку, и они услыхали, как на доски посыпались камни.  В
ящике стало темно, как в могиле. Но вот Мариан расчистил два  отверстия  для
воздуха, и лучик света проник к ним. Вентиляция была в порядке.
     - Вы меня слышите?- глухо прозвучал голос Мариана.
     - Да!
     - Завтра я, безусловно, опять буду в штрафной. Рихтер вряд  ли  захочет
лишиться такого удовольствия. Я не смогу предупредить,  вас,  когда  пройдет
опасность. Переждите на всякий случай три дня...
     - Всего тебе наилучшего, Мариан,- простился с ним Януш
     - Ты был хорошим товарищем,- добавил Генек.
     Из  карьера  до  них  доносился  приглушенный  гул,  время  от  времени
раздавались выстрелы. Крематорий требовал своей ежедневной порции. Мертвецов
должны поставлять все команды.
     Началось томительное ожидание.
     На вечерней поверке опять завыли сирены. Как ни странно,  но  немцы  не
поняли, что в течение нескольких дней  из  карьера  совершен  второй  побег.
Оказывается, Рихтер после ухода команд отважился вписать Януша  и  Генека  в
группу, которая сносила дома в  деревне  Освенцим.  Он  надеялся,  что  днем
поверки не будет. Он пришел к выводу, что кровно заинтересован в удаче этого
побега.
     Если этих двоих поймают и прижмут как следует, они, пожалуй,  выболтают
о подкупе. Тогда ему несдобровать. Сейчас о подкупе знает только ксендз.  Но
с этим расправиться просто.
     Вой сирены. Лай собак. Эсэсовцы бросились  в  погоню.  В  глазах  тысяч
изнуренных пленников -  скрытое  злорадство.  Дежурный  офицер  кричит,  что
завтра утром из восемнадцатого блока возьмут двадцать заложников.
     Мариан вернулся в блок. Он знал, что скоро явится за  деньгами  Рихтер.
Так и  случилось.  Но  Рихтеру  было  мало  денег,  ему  нужно  было  убрать
единственного свидетеля.
     Хриплым от нетерпения голосом он выкрикнул номер Мариана. Мариан прошел
за ним в конторку.
     - Они у тебя?- набросился Рихтер.
     - А если нет?
     - Я тебя убью.
     - А если да?- спокойно спросил Мариан.
     - Давай деньги, проклятый святоша!
     Мариан вынул из кармана деньги и  швырнул  их  Рихтеру.  Тот  дрожащими
руками схватил бумажки и стал их пересчитывать. Пять тысяч!
     Он свирепо посмотрел на ксендза.
     - Надеюсь, тебя не надо учить, что о таких делах помалкивают?!
     -