ывернулась  и,  шатаясь,
потащилась по коридору к выходу.
   Джим настиг ее на ступенях. Бросив взгляд через плечо,  она  увидела  его
лицо - белое от бешенства и полное решимости.
   Инстинкт  самосохранения  гнал  ее  вверх   по   ступеням,   а   рассудок
подсказывал, что Джим неизбежно догонит ее прежде, чем она успеет  добраться
до последней. "Надо закричать!" - стучало у нее в голове, но  она  понимала,
что это бесполезно: любые крики в этой трущобе примут  за  обычную  семейную
ссору, и никто даже ухом не поведет.
   Сделав усилие, она развернулась и ногой пнула его в лицо.
   Джим упал на спину, но тут же в ярости  вскочил  и  бросился  за  ней  по
ступеням.
   Каждый раз, когда он пытался схватить ее, она сгибала  ногу  в  колене  и
пинала его вновь - ноги у нее все же были длиннее, чем его руки. Один раз ее
высокий тонкий каблук прошелся по щеке Джима, и он вскрикнул от боли.
   Плам поняла, что добралась до верха, только когда почувствовала,  что  ее
спина уперлась в дверь. И от неожиданности запнулась.
   Джим мгновенно среагировал  на  ее  замешательство.  Присев,  он  прыгнул
вверх, вытянув вперед обе руки, и поймал ее за ноги.
   Плам закричала, когда они вместе покатились по ступеням вниз.
   Она стукнулась головой о  чугунные  перила,  затем  их  сцепившиеся  тела
налетели на стену в конце лестницы и, как бильярдные шары, отскочили  назад.
Почувствовав сверху тяжелую тушу Джима, Плам с ужасом поняла, что  оказалась
в ловушке.
   Угасающее сознание уловило какие-то крики с наружной стороны двери, затем
резкий удар, наверное, треск выбитой двери. Люди в темной  форме  сбегают  к
ней по ступенькам. А вслед за ними несется истерический крик Лулу:
   - Скорее, скорее, вы, глупые идиоты!

Глава 29

Пятница, 12 июня 1992 года

   Лежа на заднем сиденье полицейского автомобиля, Плам с просила Лулу:
   - Как ты узнала, что я в опасности?
   - Когда я раскрыла папку,  лежавшую  в  твоей  сумке,  и  из  нее  выпала
фотография, я тут же узнала Джилли Томпсон.
   Это недовольное выражение, длинные космы и мешки под глазами ни с кем  не
спутаешь. Поскольку Джилли стояла рядом с голландским натюрмортом, я поняла,
что это была та самая фотография Джиллиан Картерет в спальне, о  которой  ты
говорила. И тогда до меня дошло, что Джилли Томпсон и  Джиллиан  Картерет  -
одна и та же личность. Тут меня осенило, что  она  получает  подделки  через
Джима.
   Вид у Лулу стал несколько смущенный.  Чтобы  не  расстраивать  Плам,  она
никогда не рассказывала ей о романе Джима и  Джилли  Томпсон,  все  признаки
которого были налицо: однажды они вдвоем оказались  "случайно"  закрытыми  в
какой-то аудитории и просидели там больше часа. Бросалось в глаза и то,  что
Джим явно благоволил к этой студентке, да и сама Джилли не раз хвастала, что
прибрала к рукам самого  симпатичного  преподавателя  в  колледже.  Это  был
секрет, который знали все, кроме Плам.
   Так что стоило Лулу увидеть эту фотографию  с  Джилли,  как  она  тут  же
поняла, что Джим направляется из Портсмута вовсе не для того,  чтобы  помочь
Плам.
   Лулу позвонила в Хэмпширский художественный колледж и попросила позвать к
телефону Джима. Ей сказали, что у Джима в этот день нет занятий, поэтому  он
не появлялся в колледже. К этому секретарша добавила:
   - Я уже проверяла это после звонка Плам Рассел.  Ясно,  что  Джим  солгал
Плам, и это усилило подозрения Лулу.
   Плам перешла на шепот, чтобы  ее  не  услышали  полицейские  на  переднем
сиденье патрульной машины:
   - А как вышло, что меня спасло подразделение  по  борьбе  с  наркотиками?
Лулу смутилась.
   - Я не знала, с каким подразделением ты  имеешь  дело.  И  даже  если  бы
выяснила, то не смогла бы толком объяснить им причины своей тревоги. Все это
было бы страшно долго. А  тут  я  быстро  убедила  копов,  что  тебе  грозит
серьезная опасность, что тебя уже, возможно, застрелили, разрезали на мелкие
кусочки, аккуратно уложили в чемодан и  сдали  в  бюро  находок  на  вокзале
Паддингтон.
   Лулу довольно посмеивалась.
   - Я наплела им такого, что они, как известно, не могли не  оторвать  свои
задницы от кресел и бросились спасать тебя. Я сказала, что ты была толкачом,
направлявшимся на  встречу  с  поставщиком  наркотиков,  что  у  тебя  можно
доставать все, что угодно, - кокаин, "экстази", крэк, "кислоту", смэк, -  но
ты мне больше не даешь в долг... Я всячески старалась показать, что действую
из мести, и это, должно быть, сработало, потому что они спросили, готова  ли
я отправиться с ними для опознания.
   Детектив на переднем сиденье повернулся к ним и усмехнулся:
   - Она говорила очень убедительно, миссис Рассел.  Настолько  убедительно,
что  вам  светило  четырнадцать  лет  тюрьмы  -  максимальное  наказание  по
уголовному законодательству за обладание наркотиками категории "А"  с  целью
их распространения.
   - Спасибо, что выручила меня, Лулу. - Плам обняла ее за плечи и привлекла
к себе. На ее пальце сверкнул бриллиант. Не убирая руки с плеч подруги, Плам
сняла его с пальца.
   - Дай мне твою руку.
   Она положила кольцо в ладонь Лулу и сжала ее.
   - Это поможет тебе расплатиться за дом, Лулу. Лулу, не дыша, смотрела  на
подругу.
   - О господи... Я не могу.., нет.., могу.., ты не представляешь,  что  это
значит для меня, Плам.
   - Знаю. Свободу, - твердо сказала Плам. - У меня достаточно  бриллиантов.
Они доставляют много беспокойства и требуют больших расходов на страхование.
Они вызывают зависть, порождают насилие и привлекают грабителей. Вложенный в
них капитал не приносит процентов. Через пять минут после того, как  за  них
уплачено, они  теряют  половину  своей  ценности.  Я  буду  рада,  если  эта
безделица поможет тебе оплатить твою закладную, Лулу.
   Лулу надела кольцо на свой тонкий палец.
   - Я  не  могу  поверить  в  это!  Я  уже  потеряла  всякую  надежду,  что
когда-нибудь  избавлюсь  от  этой  проклятой  закладной,  Бен  до  сих   пор
использует ее, чтобы на все мои просьбы отвечать мне "нет". - Она пошевелила
пальцами, бриллиант засиял всеми цветами радуги. -  Не  возражаешь,  если  я
поношу его несколько дней, прежде чем продать? Просто так, потешиться...

Воскресенье, 14 июня 1992 года

   Плам посетила Джима в полицейском участке  и  нашла  его  раскаявшимся  и
прозревшим. Утром следующего дня он должен  был  предстать  перед  судом  по
обвинению в подделке и причинении телесных повреждений.
   Заботясь о сыновьях, она пыталась убедить полицию снять с него  обвинение
в причинении ей телесных повреждений, но ей отказали в этом.
   - Мы же видим, какие синяки у вас  на  шее,  -  сказал  инспектор.  -  Мы
застали его в момент совершения преступления и не можем закрыть глаза на то,
что он пытался задушить вас.
   Если  бы  они  с  Джимом  все  еще  состояли  в  браке,   это   было   бы
квалифицировано как семейная ссора и не подлежало преследованию  по  закону.
Из-за этого обвинения полиция не допустила ее в камеру. Общение с Джимом  ей
разрешили лишь через зарешеченное окно на высоте человеческого  роста.  Джим
лежал одетый на резиновом матраце, расстеленном на жестко закрепленной лавке
во всю длину камеры. В конце камеры  находился  открытый  унитаз.  Небольшое
окошко под потолком было забрано толстой решеткой.
   - Спасибо за то, что пыталась снять с меня хоть одно обвинение, -  сказал
он.
   - Не стоит. Мы также пытались добиться, чтобы тебя выпустили под залог.
   - Мне жаль детей. Думаю, меня выгонят  из  колледжа.  -  Джим  знал,  что
впереди его ждет тюрьма и что жене с детьми стыдно за него. Разговаривать он
не хотел.
   Перед тем как уйти, Плам спросила, действительно ли он звонил  ей  только
для того, чтобы поговорить о летнем отпуске. Она  только  сейчас  вспомнила,
что необычность  его  голоса  заставила  ее  еще  тогда  заподозрить  что-то
неладное.
   - Мне позвонила твоя мамаша и сообщила кое-что полезное,  в  кои-то  веки
раз, - печально улыбнулся Джим. - Она сказала, что ты в отчаянии, потому что
на тебя напала Дженни, из-за того, что ты нашла ее поддельные натюрморты.  И
я тут же позвонил тебе, чтобы выяснить, что же случилось на самом деле.

***

   С оранжевым шарфом на шее, в желтом хлопчатобумажном платье  и  сандалиях
на толстой пробковой  подошве,  тихо  ступая  по  линолеуму,  Плам  вошла  в
госпитальную палату Дженни и застыла на пороге, увидев сплошь  забинтованную
и заключенную в гипс фигуру, глаза которой смотрели на нее  с  осуждением  и
без намека на какое бы то ни было раскаяние.
   - Ты понимаешь, конечно, что теперь меня ждет тюрьма, - прошипела Дженни,
- спасибо тебе.
   - А на что ты рассчитывала?
   - Надеюсь, ты также понимаешь, что по твоей вине в тюрьме оказался  Джим.
Как это воспримут твои дети?
   Плам много часов провела в раздумьях над этим  вопросом.  Она  надеялась,
что мальчики не будут винить ее и что  она  поможет  им  справиться  с  теми
страданиями, которые им предстоят.
   - Вот уж не думала, что ты была влюблена в Джима.
   - Это похоже на тебя. Ты всегда была черствой. Я  же,  напротив,  поняла,
что он любит тебя, еще до того, как  это  дошло  до  твоего  сознания.  -  И
предавшись воспоминаниям, Дженни добавила:
   - Именно тогда зародилась моя ненависть к тебе, Плам... Помнишь,  как  мы
возвращались после нашего первого новогоднего бала в старом  "Форде"  Джима,
где нас было человек десять? Когда я выходила, там оставалась только  ты.  Я
помню, как подхватила свое кружевное платье и  брела  по  сугробам  к  дому.
Затем я обернулась, чтобы помахать  вам  на  прощание.  -  В  голосе  Дженни
появились злобные нотки:
   - Но вы оба уже забыли  обо  мне.  Я  увидела,  как  Джим  пальцем  нежно
проводит по твоей щеке, словно твое мерзкое личико самая  чудесная  вещь  на
свете. Вы даже не тискались, он просто глазел на тебя... И я поняла, что  он
любит тебя, так же, как я люблю его.
   - С тех пор прошло очень и очень много времени, - тихо  сказала  Плам.  -
Давай забудем все, Дженни.
   - Я никогда не забуду этого! Я стояла  в  дверях,  меня  не  было  видно,
потому что вы сидели в желтом свете уличного фонаря, и  я  чувствовала  себя
изгоем.
   - Это вряд ли была моя вина, - возразила Плам.
   - Ты заманила его! - с горечью протянула Дженни. -  Я  избегала  тебя  до
самого весеннего семестра, пока мне  не  показалось,  что  я  справилась  со
своими чувствами. Потом я опять ощутила себя несчастной, но Джим  здесь  уже
был ни при чем. - Дженни вновь предалась воспоминаниям:
   - Помнишь день, когда мы впервые рисовали красками?  Мой  мольберт  стоял
напротив твоего, потому что мы рисовали друг друга. В  конце  дня,  совершая
свой обычный обход класса, старый Дэвис бросил на мою работу лишь мимолетный
взгляд и остановился у твоего мольберта. Он подозвал своего дружка  Бриггса,
который вел у нас занятия на натуре, и они долго глазели  на  твою  картину,
переговариваясь друг с другом, словно нас не было рядом.
   - Дженни, вряд ли я виновата и в этом...
   - А кто же тогда? Ты все время была причиной  моей  боли!  -  Во  взгляде
Дженни горела ненависть. - Поначалу я говорила себе, что могла бы с таким же
успехом завидовать Пикассо или Джейн Фонде.  Но  не  они  делали  мою  жизнь
невыносимой, твое постоянное присутствие и превосходство надо мной отравляли
мое существование.
   Плам хотелось сказать, что она сожалеет  о  том,  что  из-за  нее  Дженни
чувствовала себя несчастной. Но воспоминания о том, как Дженни  хладнокровно
пыталась убить ее, останавливали Плам.
   - Одним из лучших моментов моей жизни, - со смешком сказала Дженни, - был
тот, когда ты разревелась в туалете и сообщила мне,  что  беременна.  Ты  не
могла смотреть в глаза родителям. Ты не знала, как рассказать Джиму.  А  мне
очень хорошо было известно, что такое отчаяние. Я торжествовала!  Я  думала,
ты сделаешь аборт. Но ты  оставила  ребенка,  и  я  почувствовала  себя  еще
несчастней из-за того, что не в моем теле будет вызревать плод,  зачатый  от
Джима. - Дженни улыбнулась еще шире:
   - Всякий раз, когда Джим изменял тебе, я тут же узнавала  об  этом  -  не
только по тому, как он смотрел на свою новую избранницу, но и по  тому,  как
он смотрел на тебя. Ты связывала его по рукам и ногам! Я видела,  как  скука
Джима превращалась сначала в досаду, а потом в ненависть.  И  наконец  мы  с
Джимом оказались  связанными  одной  веревочкой.  Этой  веревочкой  была  не
любовь, а ненависть - ненависть к тебе, Плам!
   Плам почувствовала, как в душе ее закипает гнев. Как  могла  Дженни,  так
ненавидевшая ее, столько времени скрывать свои истинные чувства.
   - Дженни, я никак не пойму, почему...
   - Ох, шла бы ты...

***

   На обратном пути из госпиталя черный  "Порше"  то  и  дело  выбивался  из
потока машин, поскольку сидевшая за его рулем женщина мучительно билась  над
вопросом: остаться ли ей с Бризом или уехать к Полю?
   Бриз не хотел ничего слышать.  Что  бы  она  ни  говорила,  он  неизменно
обращал все в аргумент против их развода. Плам не ожидала, что он будет  так
отчаянно цепляться за нее. Это трогало, но и заставляло ее чувствовать  себя
виноватой. И тогда она  сердито  спрашивала  себя,  кого  Бриз,  собственно,
боялся потерять:  Плам-женшину,  Плам-жену,  Плам-художницу  или  Плам-вещь,
которая была его собственностью. Как Бриз воспринял бы ее уход, если бы Поля
не существовало в природе? Не взыграли ли в  нем  чувства  собственника,  на
имущество которого посягнул чужой?
   А как же быть с чувством ответственности? Она обещала любить  и  почитать
Бриза до конца дней своих и может  ли  она  позволить,  чтобы  ее  увлечение
разрушило их брак? Но женщины, которая  давала  такое  обещание,  больше  не
существует. Может быть, подобных обещаний вообще  не  следует  давать,  ведь
нельзя заглянуть в свое будущее?
   Логика и долг требовали остаться с Бризом, а чувства неудержимо влекли  к
Полю. Их невозможно ни отринуть, ни успокоить. Они  не  исчезнут,  какое  бы
решение она ни приняла.
   Но действительно ли ей хочется будущего, в котором придется  говорить  на
чужом языке, усваивать чужие обычаи, жить в чужой стране  и  растить  детей,
для которых чужой язык будет родным?
   "Если я не уйду  к  Полю,  -  раздумывала  Плам,  -  то  сколько  времени
потребуется, чтобы воспоминания о нем стерлись из памяти?" Бриз уверяет  ее,
что может дождаться этого.
   У нее только одна жизнь. Должно ли ее будущее диктоваться чувством вины и
радости?
   Тетя Гарриет, наверное, сказала бы, что ей на данном  этапе  надо  пожить
одной  и  стать  совершенно  независимой,  прежде  чем  бросаться  в  третье
замужество.
   Плам с тоской припомнила слова тети, что  счастье  каждой  женщины  в  ее
собственных руках. "Как и несчастье", - подумала она.
   Ясно было только одно:  либо  она  останется  в  той  жизни,  которая  не
приносит радости, либо изберет ту  жизнь,  где  была  счастлива  уже  только
потому, что оказалась в ней.
   А что, если Поль окажется безрассудной, но проходящей страстью, в чем так
уверен Бриз?
   Все смешалось в голове у Плам.

***

   К полудню Плам была дома. "Хорошо, что Бриза  до  пятницы  не  будет",  -
подумала она, надеясь, что, пока он находится в  Цюрихе,  она  разберется  в
своих чувствах и примет окончательное решение.
   Она стояла на крыльце и собиралась достать ключ, как вдруг  почувствовала
на плече чью-то твердую руку.
   Вздрогнув от неожиданности, Плам резко обернулась и увидела  перед  собой
небесной  синевы  глаза,  окруженные  густыми  черными  ресницами.  По  телу
пробежала волна возбуждения.
   - Я не хотел напугать тебя.
   Плам бросилась в его объятия.
   - Поль, любимый! Какая приятная неожиданность!
   - Я подумал, что самым простым выходом будет,  если  я  приеду  и  заберу
тебя. Я заказал билеты на двухчасовой рейс в Бордо.
   - В Аквитанию, - пробормотала Плам, уткнувшись в его грудь.
   - Да. У тебя полчаса на сборы.
   Плам бросила взгляд на дверь дома, подбежала  к  "Порше"  и  вынула  ключ
зажигания. Затем достала из сумочки ключи от дома  и  вместе  с  ключами  от
машины протиснула их в почтовый ящик.
   И побежала вниз по мраморным ступеням навстречу своему счастью.




   Ширли КОНРАН
   МУЖЬЯ И ЛЮБОВНИКИ

Перевод с английского Е. Козловой


Анонс

    И  снова  вас  ждет  встреча  с  красавицей  кинозвездой  Лили,   ее
возлюбленным - молодым автогонщиком, с королем Абдуллой, подругами вновь
обретенной матери. Их  судьбы  переплелись  самым  причудливым  образом,
образуя затейливое кружево, в котором любовь и  верность  соседствуют  с
предательством и ненавистью. У каждой из женщин - непростая, а подчас  и
опасная судьба.
   Но вновь, как и в  юности,  они  готовы  мчаться  на  выручку,  когда
кому-то из них грозит опасность.

   Патеру с любовью

Пролог

31 августа 1979 года

   "Это самая дорогая в мире грудь",  -  думала  Лили,  водя  губкой  по
золотистой коже. Мыльная пена кружевными узорами спадала с  ее  округлых
форм.
   Жизнь  Лили  складывалась  по-всякому,  и  грудь  была  для  нее   то
паспортом, то разрешением на получение работы, то  талоном  на  обед,  а
теперь и целым состоянием. Компания "Омниум пикчерз" оценивала ее  грудь
в семизначную сумму, которой  определялся  гонорар  за  исполнение  роли
Елены Троянской.
   Лили вздохнула, отбросила  губку  и  вылезла  из  ванны,  неосторожно
выплеснув целую лужу воды  на  розовый  мраморный  пол.  Завернувшись  в
полотенце, она прошла в комнату. На маленьком  столике  стояло  блюдо  с
нарезанным на дольки инжиром. Положив кусочек  в  рот,  Лили  скользнула
взглядом по валявшейся здесь же газете.
   "Кажется, 1979 год не стал удачным для президента Картера", -  думала
она, читая о нападении на американское  посольство  в  Иране  и  захвате
заложников.
   Печально вздохнув, Лили отодвинула в сторону "Геральд трибюн" и вышла
на балкон, откуда открывался вид на зеленоватые воды Босфора.
   В азиатской стороне города так же приветливо светило солнце, и в  его
лучах    мирно    поблескивали     "смит-и-вессон     магнум",     "узи"
девятимиллиметрового калибра, "Калашников" и  две  ручные  гранаты.  Они
лежали на шатком столике в небольшой комнате, где отчетливо чувствовался
запах марихуаны.
   Он отказался  проносить  весь  этот  груз  через  таможню.  Ему  дали
необходимые инструкции, и на месте, в Стамбуле,  все  прошло  гладко.  В
небольшом кафе на базаре он заказал две чашечки кофе, потом,  сославшись
на то, что кофе недостаточно крепок, отослал их обратно. Через несколько
минут перед его столиком вырос человек в темном костюме. Они  долго  шли
по узким запутанным улочкам,  потом  поднялись  по  грязной  лестнице  в
небольшую  темную   комнату,   где   он   показал   свой   паспорт.   Из
представленного ему оружия он выбрал три вида.
   "Магнум", потому что из него  можно  было  бы  уложить  наповал  кого
угодно, даже великана. Пулемет "узи" весил семь с половиной фунтов и был
самым миниатюрным из всех пулеметов. "Узи" выстреливал  600  патронов  в
минуту, и их было легко достать. Человек выбрал также "Калашников" -  за
удобство в обращении и надежность.
   Бог знает, как этот автомат оказался в Стамбуле - модель 56-го  года,
с деревянным прикладом, однако штуковина весьма полезная.
   Теперь он сидел в комнате  со  всем  этим  хозяйством.  Рядом  лежали
горкой   насыпанные   пули,   моток   нейлоновой   веревки,   стеклянная
пол-литровая бутылка с  прозрачным  раствором,  несколько  хирургических
бинтов, две карты города и номер журнала "Пипл".
   Мужчина подошел к окну и  стал  медленно  оглядывать  противоположный
берег в полевой бинокль. Показались пологие холмы, поросшие кипарисами и
елями. "Слишком высоко взял", - подумал он и исправил ошибку. Теперь  он
увидел нагромождение зданий, увенчанных минаретами, -  все  еще  высоко.
Потом он наконец отрегулировал уровень, но коричневые,  налезающие  друг
на друга дома были  до  стр