- Бедняжка ты моя, было бы гораздо хуже, если  бы  она  была  некрасивой.
Тогда бы ты без конца думала о том, чем это  таким  она  его  околдовала.  -
Тетушка Гортензия  выпустила  из  своих  рук  руки  Максины  и  позвонила  в
колокольчик, чтобы им принесли кофе. - Сейчас тебе, по  крайней  мере,  ясно
чем: привлекательной внешностью  в  сочетании  с  новизной  и  со  сладостью
запретного плода. - Она пожала плечами. - Как бы он ни любил тебя, но Чарльз
к тебе привык. Очень жаль, что невест заранее не предупреждают  о  том,  что
они когда-нибудь обязательно влюбятся снова в  кого-то  другого,  как  и  их
мужья. Но объяснять жизнь молодым - это трудно,  больно,  и  они  все  равно
никогда не верят.
   Она отвернулась, отдавая  необходимые  распоряжения  явившемуся  на  звон
колокольчика слуге.
   - Так что оставь Чарльза в покое, дорогая, и ничего не замечай. Ты должна
себя вести как ангел.
   Тетушка Гортензия снова взяла Максину за руки.
   - Ты должна подумать еще и вот о чем, - сказала она,  тщательно  подбирая
слова. - Хороший муж - это куда важнее, чем - собственный бизнес. Я не  хочу
этим сказать, что твой бизнес не важен. Я  имею  в  виду,  что  хороший  муж
гораздо, гораздо более важен.
   Максина честно старалась вести себя как ангел,  но  делать  это  ей  было
трудно, поскольку с каждым днем она  все  больше  раздавалась  и  испытывала
нарастающее душевное напряжение. Чарльз часто отсутствовал,  а  когда  бывал
дома, то постоянно казался чем-то занятым. Иногда Максима бросала  взгляд  в
его сторону и ловила Чарльза на том, что он тоже  рассматривает  ее,  причем
как-то разочарованно и осуждающе. В такие моменты  сердце  ее  сжималось  от
непонятной и мучительной боли.
   Она  испытывала  жесточайшую  ревность  и  переживала  как   оскорбленный
собственник. В уме она постоянно высчитывала, где  в  данную  минуту  должен
находиться Чарльз, хотя и не осмеливалась чересчур прямо расспрашивать его о
том, где он бывает. Максина старалась не  досаждать  ему:  ей  не  хотелось,
чтобы у Чарльза возникло чувство, будто его постепенно припирают  к  стенке,
ведь тогда у него могло бы  появиться  искушение  сбежать  из  дома.  Иногда
настроение  ее  внезапно  менялось,  и  тогда  Максину  охватывало  яростное
негодование, захлестывало чувство  обиды  из-за  предательства  мужа,  из-за
того, как ловко он ей врет - день за днем, месяц за месяцем, - а  еще  из-за
того, что его, похоже,  совершенно  не  мучила  при  этом  совесть.  Максина
страшно страдала из-за той роли, которую взялась играть, из-за связанного  с
этой  ролью  напряжения,  из-за  необходимости  не  показывать   мужу   свои
переживания и боль, лгать ему так же, как он лгал ей.
   Когда родился их третий сын, Чарльз предположительно был в Лионе. Мальчик
появился на свет на неделю раньше срока, а роды прошли  гораздо  легче,  чем
ожидала Максина. Она прижимала малыша к себе и старалась, чтобы он постоянно
находился при ней. Маленький Александр был ее надеждой на будущее, тем,  что
связывало ее с мужем.
   На этот раз, однако, не было ни малейшего шанса на то, что спустя  четыре
месяца после родов Максина забеременеет снова. Потому  что  и  через  четыре
месяца после рождения  нового  сына  Чарльз  все  еще  не  вернулся  к  ней,
продолжая ночевать на раскладной кровати, поставленной в его гардеробной.
   К 1963 году Чарльз и Максина прожили врозь уже около  трех  лет.  Максина
по-прежнему не обращала никакого внимания на неверность  мужа.  Естественно,
делать это  ей  удавалось  лишь  ценой  постоянного  подавления  собственных
инстинктов и чувств, полагаясь только на те хорошие манеры и умение  держать
себя в руках, что были привиты ей строгим французским воспитанием,  принятым
в буржуазных семьях. Время от времени она сбегала к тетушке Гортензии, чтобы
там найти сочувствие и утешение.
   Максина по-прежнему вела себя в отношении Чарльза как ангел. Но  огромное
напряжение, которого это требовало, начало уже сказываться на ней. Она плохо
спала, лицо у нее приобрело изможденный вид, и,  даже  когда  она  нацепляла
обычную свою легкую самоуверенную улыбку, темные мешки под глазами  выдавали
ее внутреннее беспокойство. Иногда она  вдруг  срывалась  на  детях  или  на
ком-нибудь из прислуги либо сотрудников; но если бы она не делала этого, она
бы, наверное, просто закричала или разрыдалась. Максина сильно  страдала  от
того внутреннего напряжения, что неизменно сопутствует раздвоенности в жизни
или  необходимости  исполнять  чуждую  тебе  роль.  Жизнь  ее  проходила   в
непрерывном ожидании чего-то. Если  бы  только  она  могла  повернуть  время
вспять! "Если бы" стало излюбленной ее темой.
   Если бы только можно было стряхнуть паутину  времени  и  вернуться  в  то
прекрасное теплое лето, что было перед ее самой последней беременностью!
   Если бы только она в свое время  остановила  выбор  на  другом  рекламном
агентстве!
   Если бы избранное ею агентство не поручило работу с фирмами Шазаллей этой
разрушительнице семейных очагов!
   Если бы она сама могла стать выше, моложе, стройней, очаровательней!
   Если бы только Чарльз продолжал находить в ней то, что увидел когда-то!
   Ее уверенность в себе исчезла, словно растворилась. Она потеряла стиль  в
одежде, то  влезая  в  старые,  уже  не  красившие  ее  вещи,  то  напяливая
что-нибудь эксцентричное, что ей совершенно  не  шло.  Мастерица,  постоянно
обслуживавшая ее у Диора, приходила в полное отчаяние и ворчливо  жаловалась
своей помощнице: "Если мадам де Шазалль не способна выдерживать конкуренцию,
так нечего было выходить замуж за привлекательного  мужчину.  Просто  стыдно
смотреть, как одна из моих клиенток на глазах всего  Парижа  теряет  чувство
собственного  достоинства.  Ей  бы  надо  прописать  месье  графу   его   же
собственное средство: в Париже полно привлекательных молодых мужчин, которые
с восторгом сорвали бы эту спелую грушу".
   В мае 1963 года к де Шазаллям приехала на уикенд по каким-то делам Джуди.
Насмотревшись  на  грустную   механическую   улыбку   Максины,   поразмыслив
хорошенько насчет ее насыщенной, но одинокой жизни, Джуди  решилась.  Чарльз
был ее клиентом, Максина же была ее подругой. Она тщательно выбрала  момент,
и  на  следующее  утро,  когда  Чарльз  подвозил  ее  в  контору  завода  по
производству шампанского, Джуди вдруг спросила его:
   - Ты доволен, что оба дела идут так успешно? Чарльз рассеянно кивнул.
   - А какие у тебя три чудных сына! Ты ими, наверное, гордишься?
   Он снова кивнул с отсутствующим видом.
   - А правда Максина великолепная хозяйка? Об этом, по-моему,  вся  Франция
знает!
   В ответ снова последовал механический кивок.
   - И, как ты думаешь, Чарльз, сколько еще. она сможет выдерживать нынешнее
положение? По-моему, она дошла уже почти до ручки. Я знаю,  что  во  Франции
почти не бывает разводов, что мужья и жены здесь заводят связи  на  стороне,
не угрожающие их браку. Но Максина любит тебя, ей  не  нужен  никто  другой.
Поэтому мне кажется, что скоро она не  сможет  больше  выносить  ту  двойную
жизнь, которую ведет сейчас. И тогда она бросит тебя и предпочтет  вернуться
в Париж. Скорее предпочтет все потерять,  чем  жить  с  постоянной  болью  в
сердце. Подумай о том, что ты в  этом  случае  потеряешь,  Чарльз.  -  Джуди
тщательно подбирала слова,  стараясь  обращаться  не  к  доброте  и  совести
Чарльза,  но  к  его  чисто  французскому  инстинкту  самосохранения.  -  Ты
потеряешь ту легкую и комфортную жизнь,  которую  ведешь  сейчас.  Потеряешь
своих  детей.  Потеряешь  хозяйку,  которой  так  гордишься  и  которая  так
необходима тебе во всех твоих делах. И что ты получишь  взамен?  Расчетливую
пухлявую машинисточку и первоклассный скандал.
   Джуди повернулась и посмотрела на  Чарльза.  Он  сидел  за  рулем  молча,
вперившись взглядом в дорогу, вне себя от злости. Она заговорила снова:
   - Чарльз, невозможно  иметь  все,  что  хочется.  Так  не  бывает.  Из-за
какой-то глупости ты рискуешь невероятным счастьем. Господи, куда подевалась
твоя любовь к семье, к комфорту и к деньгам!
   Чарльз молчал, руки его еще сильнее сжимали руль. Первым его чувством был
шок от того, что Джуди вообще стала обсуждать с  ним  столь  личный  вопрос.
Вторым - негодование: да как она смеет! Но, когда они добрались до  конторы,
Чарльз уже поостыл и начал обдумывать то, что сказала ему Джуди:  как  может
сложиться его жизнь без Максины.
   Через  неделю  после  отъезда  Джуди  Максина  сидела  как-то  за  белым,
кружевного чугунного литья столом, что стоял  под  золотисто-желтой  березой
возле террасы. Она наблюдала за восьмилетним  Жераром,  который  из  больших
желтых  и  оранжевых  кубиков  строил  на  траве  крепость  для  двухлетнего
Александра. Максина лениво  просматривала  список  приглашенных  на  большой
прием, который они собирались устроить по случаю окончания  модернизации  их
завода шампанского и первого хорошего урожая на виноградниках их имения.
   Вдруг на террасе появился Чарльз. Максина удивленно посмотрела  на  него:
странно, что он вдруг дома в самый разгар дня.
   Чарльз двинулся к ней, и Максина почувствовала,  будто  все  происходящее
вокруг нее замедлило движение и стало куда-то проваливаться. Шел  он  весьма
целеустремленно.
   Максина ждала, сердце ее колотилось изо всех сил.
   Подойдя к жене, Чарльз нагнулся и поцеловал ее за ухом.
   Так, как он это делал раньше.
   Максина резко повернулась и посмотрела  ему  прямо  в  глаза.  Увидев  их
выражение, она ощутила надежду и радость и почувствовала, что силы  покидают
ее, но потом вскочила на ноги, опрокинув кресло, на котором  сидела.  Чарльз
заключил ее в объятия.
   Он нежно сжал ее и прижал к себе. Потом наклонился через  плечо  Максины,
взял со стола ее ручку и вычеркнул имя де Фортюни  из  списка  приглашенных.
Максина схватила его руку и поцеловала ее, у нее не было сил ее отпустить.
   Некоторое время спустя Максина лежала на  своей  постели  в  спальне,  ее
пышные светлые волосы раскинулись по голубому шелковому покрывалу.  На  этот
раз между ними не было той сумасшедшей, самозабвенной страсти, как  в  самый
первый раз. Было гораздо лучше: секс соединился с чувствами и со  всем  тем,
что они оба пережили, Чарльз беззвучно просил ее о прощении, и  Максина  так
же беззвучно дала ему понять, что прошлое теперь уже не важно, важно  только
то, что есть сейчас.
   - Поищи под подушкой, -  прошептал  ей  Чарльз.  Она  провела  рукой  под
кремовыми кружевами и достала маленькую ярко-красную коробочку.
   - Ой, от Картье! А у меня сегодня не день рождения!
   - Это не ко дню рождения. Это... навсегда, - сказал  Чарльз  с  виноватым
видом. Внутри маленькой бархатной коробочки сверкал перстень с  изумительной
огранки бриллиантами.
   - Ты и размер угадал верно! - воскликнула Максина. Чарльз снова  заключил
ее в объятия, что-то любовно нашептывая ей на ухо.
   - В этом семействе  не  только  ты  умеешь  делать  все  самым  наилучшим
образом, - проговорил Чарльз и улыбнулся ей так, как улыбался  тогда,  когда
они в первый раз были вместе.

Эпилог

   Жизнь продолжалась. Девочки из школы "Иронделли" шли по ней каждая  своим
путем. Но тонкие и необыкновенно прочные нити тянулись от  сердца  к  сердцу
через страны и континент. Они еще раз встретятся, Максина и Пэйган, Джуди  и
Кейт. В жизни каждой из них случится многое, но это  уже  другая  история  -
история Лили.



    Ширли КОНРАН
    ДИКИЕ



    ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


Анонс

   В романе рассказывается о судьбе  нескольких  женщин  из  высшего  света,
волей трагических обстоятельств оказавшихся в джунглях тропического острова,
где они скрываются от преследований террористов.
   Автор  превосходно  раскрывает  внутреннюю  сущность  человека,   которая
обнажается  в  экстремальных  условиях,   показывает   разгул   необузданных
страстей, скрывающихся под флером великосветских манер и приличий.

   Мортону Янклоу с любовью, уважением и признательностью.

   "Пусть будет так, как есть"
   Джон Стюарт Милл

ВСТУПЛЕНИЕ

ПАУИ

   Дети из богатых семей никогда не ожидают,  что  с  ними  случится  что-то
ужасное.
   Уверенный в себе юный антрополог, принадлежащий  к  одной  из  старинных,
богатейших и наиболее могущественных фамилий в Америке, почти не  испугался,
когда его лодка перевернулась. Торговец-датчанин, у которого он приобрел ее,
предупреждал,  что  лодке  требуется  более  мощный  двигатель  и  небольшая
загруженность, но  юноша  был  не  менее  упрям,  чем  остальные  члены  его
знаменитой семьи. В данной ситуации ему просто повезло,  потому  что  вокруг
бушевал шторм, который, казалось, сосредоточил всю свою мощь на  том,  чтобы
оторвать его пальцы от скользкого борта. Волны высотой в десять футов  снова
и снова обрушивались на него, заставляя захлебываться, цепляясь в буквальном
смысле слова за свою жизнь в темной бурной ночи. И все же он не паниковал.
   Перед закатом, когда эта старая аборигенская  лодка  почти  уже  достигла
острова, один из членов экипажа доложил о появившейся течи.  Местный  лоцман
выключил двигатель, и все четверо обеспокоенных мужчин  обследовали  носовую
часть, где между двумя досками, явно нуждающимися в  ремонте,  намного  ниже
ватерлинии и была обнаружена течь.
   Тем временем начался шторм. Солнце ослепительно ярко сияло на потемневшем
небе, влажный воздух нагрелся, темно-пурпурная поверхность океана дрожала  и
искрилась, свет становился ярким, резким и невыносимым - как огни рампы -  в
то время, как синевато-багровое небо наливалось  свинцом,  а  горизонт  стал
черным. Наступила гнетущая тишина, не нарушаемая  ни  ветром,  ни  раскатами
грома.
   Затем воздух исчез, словно  чьи-то  гигантские  легкие  вдохнули  его,  и
разразилась  буря.  Ветер   и   дождь   хлестали   вместе,   словно   хорошо
синхронизированные цимбалы. Юноша почувствовал капли на шее, потом  на  ухе,
после чего с неба хлынул поток воды как из ведра.
   Одна десятифутовая волна ударилась о борт и толчком отбросила его  назад.
Он пополз на корму, к местному  лоцману,  преодолевая  сопротивление  ветра,
воды и дождя. Блестящий от дождя лоцман прокричал:
   - Хозяин, у нас неполадки с  двигателем.  Юноша  вслушался  в  отрывистый
рокот мотора.
   - Далеко до острова?
   - Миль пятнадцать, хозяин.
   При этих словах двигатель совсем заглох. Лодку  подбрасывало  на  жестких
волнах, и юноша  слышал,  как  грохочет,  перекатываясь  с  борта  на  борт,
оборудование. Он надеялся, что тяжелые мешки не упадут за борт.
   Лодка легла в дрейф в сторону норга, потом, казалось, остановилась.
   Вода полилась через леера.
   В течение трех минут лодка была затоплена, а  спустя  тридцать  секунд  -
перевернулась.

***

   Его предупреждали, что течение в сторону от юго-западного побережья Новой
Гвинеи было быстрым и коварным и что море  Арафура  -  наиболее  наводненное
акулами место в мире. Само побережье  было  не  менее  опасным  и  зловещим:
мангровые заросли, болота, непроходимые топи, зыбучие пески и на много  миль
вокруг гнилая стоячая вода: устья многих рек  образовали  целые  угодья  для
крокодилов-людоедов, гигантских пиявок и ядовитых змей.
   За береговой  линией  находились  угрожающего  вида  джунгли  -  одно  из
немногих оставшихся неизученными мест на  земле.  Многие  из  населявших  их
племен все еще жили в  каменном  веке.  Белые  люди  редко  заходили  дальше
нескольких береговых и  речных  поселений,  да  и  то  хорошо  вооруженными.
Поскольку,  хотя  это  и  отрицалось  властями,  не   имевшими   возможности
контролировать ситуацию, каждый миссионер в этом районе знал, что  охота  за
головами и каннибализм,  по-прежнему  практиковались  наиболее  агрессивными
племенами. А так как наш юноша был антропологом,  то  именно  эти  обычаи  и
привели его  и  его  фотографа,  крепкую  молодую  женщину,  стремившуюся  к
известности, в этот район.
   Двое белых, которые познакомились во время предыдущей экспедиции в  Новую
Гвинею, в то утро тихо снялись со своего базового лагеря.  Они  направлялись
на запад, к маленькой группе внешних островов дальше Пауи, где  рассчитывали
провести следующие три месяца в примитивном племени балу.
   В отличие от своего  черствого  и  ожесточенного  отца,  молодой  человек
интересовался не политикой или бизнесом, а своими человеческими  сородичами.
Он избрал своим призванием антропологию - изучение других людей, их  обычаев
и культуры с целью узнать как можно больше о человечестве, и здесь,  видимо,
и крылась его ошибка. Особенным интересом  у  юного  богача  вызывал  вопрос
взросления в  примитивных  культурах:  казалось,  их  молодежь  не  обладает
комплексами смущения и насилия, одиночества и неврозов западных  подростков,
испытываемыми в переходном возрасте к зрелости и социальной ответственности.
В некоторых племенах, таких, например, как балу,  приготовление  к  взрослой
жизни длилось  не  годами,  а  занимало  всего  несколько  месяцев,  которые
считались наиболее  важной  частью  человеческой  жизни.  В  этот  период  и
мальчиков, и девочек с помощью различных физических упражнений тренировали и
требовали  от  них  полагаться  только  на  себя,  переносить  моральную   и
физическую боль. На этих ритуалах никогда не присутствовали белые люди.
   Если бы он подал официальную заявку о поездке,  она  была  бы  отклонена.
Местные власти никогда не позволили бы исследовательской экспедиции посетить
балу - одно из наиболее воинственных племен - без вооруженного  полицейского
эскорта. Племя находилось в "неконтролируемом" районе, все  еще  раздираемое
племенными войнами  и  насилием,  в  отличие  от  "контролируемых"  районов,
патрулируемых  полицией,  старавшейся  подавлять  наиболее  кровожадные   из
местных ритуалов и обычаев.
   Но юноша знал, что он никогда не убедит балу позволить ему присутствовать
при их тайных ритуалах, если его  будет  сопровождать  полиция,  поэтому  он
сказал властям, что собирается обследовать пустынный береговой район прямо к
югу от их лагеря.
   В   результате   этого   обмана   безумно   дорогостоящая   международная
спасательная  операция  "в  воздухе  и  на  море",  последовавшая   за   его
исчезновением,  прочешет  сотни  миль  в  сторону   от   того   места,   где
перевернулась его лодка.
   Молодой человек,  страстно  увлеченный  своей  работой,  пренебрег  всеми
предупреждениями об опасности посещения племен. Он был настроен решительно и
равнодушно относился к опасностям.  Его  маленькая  экспедиция  была  хорошо
вооружена и экипирована на  любой  случай,  достаточно  было  и  потрясающих
товаров для обмена: стальных топоров, табака, ножей,  дешевых  транзисторных
приемников.
   Возможно, он был таким упрямым, потому что подсознательно предпринял  эту
опасную экспедицию в качестве своеобразного  обряда  посвящения  для  самого
себя. Он решил показать всему миру - и своему отцу тоже, - что он не  просто
испорченный богатый ребенок. С тех пор как он впервые  пошел  в  школу,  ему
приходилось платить за факт своего рождения. Ему приходилось  испытывать  на
себе мстительность, злобную  хитрость  и  зависть,  неослабеваемое  давление
известности и, что еще хуже, неумолимую тяжесть ожиданий его отца.
   Отец никогда не понимал, почему сын решил стать антропологом -  хотя  ему
было более  понятно  желание  мальчика  быть  исследователем,  так  как  все
состояние семьи было добыто их предком из покрытых льдом  гор  Клондайка.  С
тех пор потомков того старателя ненавидели, им  завидовали  те,  у  кого  не
хватило духу сделать то же, что и он.
   В этой своей экспедиции  молодой  человек  надеялся  пройти  какие-нибудь
испытания, достичь чего-нибудь серьезного, чего-нибудь, чего  нельзя  просто
купить за деньги. Возможно, он также хотел избавиться от смущающего изобилия
богатой семьи, ее славы, блеска и ставшего  притчей  во  языцех  борцовского