чет доверять работу  такой
молодой; ну что ж,  надо  произвести  на  него  впечатление".  Она  раскрыла
привезенный  с  собой  большой  блокнот  и   принялась   заносить   в   него
многочисленные записи, наброски, рисунки.
   Скромный и застенчивый, Чарльз де Шазалль казался привлекательным в своей
полнейшей беспомощности. Возможно, более  агрессивный  по  складу  характера
человек решил бы, что  Максина  слишком  раскомандовалась.  Но  для  Чарльза
Максина оказалась именно той, кто был ему нужен, и он чем дальше, тем больше
восхищался ею. Максина непрерывно что-то писала, прикидывала и под конец дня
предложила простой, но весьма разумный план приведения в порядок того хаоса,
посреди которого неожиданно для себя самого оказался вдруг Чарльз.
   Неудивительно, что она получила заказ. После этого  она  почти  ежедневно
тряслась сюда по проселочной дороге на своем маленьком белом фургоне "Рено",
каждый раз привозя с собой из Парижа какого-нибудь  очередного  специалиста.
То это был оценщик, то архитектор, то кровельщик, то владелец  аукциона,  то
специалист по канализации, то реставратор мебели или картин.
   Каждый из них спустя какое-то время  представил  Максине  свой  отчет,  и
теперь по пятницам, вечерами, Максина  и  Чарльз  встречались  за  ужином  в
старой, XVIII века, таверне в Эперне и обсуждали все детали будущей  работы.
Здесь подавали оленину - олени водились в этой же местности, -  мясо  дикого
кабана, всегда свежий, мягкий, белый и острый бурсальский сыр и, конечно же,
местное белое вино, разумеется, сухое, с тонким букетом и  легким  привкусом
лесного ореха. Так продолжалось все лето.
   Но Максине во время этих деловых ужинов можно было бы подавать  все,  что
угодно, хоть сухари с водой: она совершенно не замечала, что  ест.  И  хотя,
прежде чем сделать заказ, они долго и тщательно обсуждали выбираемые  блюда,
мысли Максины были не о прелестях местной кухни. Она думала лишь о том,  как
бы ей понравиться Чарльзу.
   - Тот, напротив, наслаждался каждым кусочком, который  отправлял  в  рот.
Чарльзу  нечасто  приходилось  бывать  в  ресторанах.  Он   вел   уединенный
деревенский образ жизни, его не тянуло блистать в Париже, вести  там  пустую
болтовню на светских приемах и раутах. Днем он напряженно работал,  стараясь
привести  в  порядок  запущенные  виноградники  своего  имения,   а   вечера
предпочитал проводить в одиночестве и  дома,  вытянув  длинные  тонкие  ноги
перед камином и читая или слушая музыку. Максина  казалась  ему  занятной  и
интересной - отчасти еще и потому, что она была une serieuse.
   - Сколько всего еще предстоит сделать! - вздохнул он как-то  в  очередную
их пятничную встречу, когда они уже кончали ужинать. - Начать с того, что  у
наших виноградников  пока  еще  слишком  мал  выход  вина.  В  пересчете  на
шампанское средний урожай должен быть порядка 5600 литров с  гектара.  -  Он
жестом показал официанту, чтобы тот подавал кофе. - Откуда я все  это  знаю?
Ну, наша семья уже несколько веков живет в этих  краях,  так  что  не  стоит
удивляться  моему  хорошему  знанию  основ  производства   шампанского.   Но
практикой я смог заняться только после того, как умер отец.
   Он замолчал, пока официант наливал  ему  в  бокал  коньяк,  потом  капнул
чуть-чуть на краешек стола, чтобы проверить качество: пролитое  должно  было
остаться на столе несколькими каплями, не растекаясь.
   - Французы чаще всего предпочитают,  чтобы  сыновья  продолжали  семейное
дело. Но моему отцу так хотелось демонстрировать  всем  свою  независимость,
что он не позволял мне никак участвовать в его бизнесе. А в то же  время  он
не разрешал мне и работать на какую-нибудь другую фирму.  Все  это  доводило
меня просто до отчаяния, тем более что отец решительно не признавал  никаких
новых, современных методов. Я знал, что жить  ему  осталось  недолго  -  его
покалечило гестапо во время войны: его там зверски пытали, - поэтому никогда
не шел против его воли.
   Посетители  "Руаяль  Шампань"  постепенно  расходились  -  провинциальные
ресторанчики имели обыкновение закрываться рано, - однако Чарльз, не замечая
этого, продолжал вертеть в руках пустой коньячный бокал.
   - Наверное,  естественно,  что  отец  испытывал  какую-то  ностальгию  по
довоенному времени. Ему доставляло удовольствие делать вид, будто он сам  не
переменился и ничто другое тоже не изменилось.  -  Им  принесли  на  тарелке
счет. Чарльз мельком взглянул на него - не может быть, чтобы  он  успел  так
молниеносно проверить его, подумала Максина, - расписался и  продолжил  свой
рассказ:
   - К сожалению, отец работал методами, которые уже давным-давно  устарели.
А когда я пытался сказать ему об этом, меня всякий  раз  твердо  ставили  на
место. Отец обычно говорил: "Когда я умру, сможешь делать все, что хочешь  и
как хочешь". Я уважал его желания. Но теперь предстоит восстанавливать фирму
де Шазаллей, и я намерен  приложить  для  этого  все  силы.  -  Он  помолчал
немного, посмотрел на Максину и добавил:
   - Наше шампанское уже больше не считается одним из лучших. Но я  добьюсь,
чтобы оно снова получило  признание.  -  Он  заговорил  быстрее,  как  будто
ожидая, что ему станут возражать, и заранее отбиваясь от нападок:
   - Не вижу  ничего  ненормального  в  этом  стремлении.  У  Лэнсонов  была
поначалу очень маленькая фирма. А во  время  Первой  мировой  войны  все  их
владения были полностью разрушены. Но два  его  сына  -  Виктор  и  Генри  -
объездили весь мир в поисках заказов и добились поразительных успехов.
   Официант начал выключать свет. Чарльз понял намек.
   - Пойдем? - Не показывая  виду,  что  ей  страшно  не  хотелось  уходить,
Максина кивнула головой и встала, другой официант мгновенно подскочил, чтобы
отодвинуть ей стул. Чарльз кивком головы попрощался с ним и  двинулся  вслед
за Максиной к выходу, договаривая уже на ходу:
   - Не понимаю, почему бы и мне не попробовать сделать  то  же  самое,  что
сделали Лэнсоны. За полвека они  добились  того,  что  их  шампанское  стало
знаменитым на весь мир, а ведь на  эти  полвека  пришлись  депрессия  и  две
мировых войны.
   Чем дальше, тем сильнее каждый из них втайне с нетерпением ждал очередной
пятницы, и Максина после их вечерних встреч стала возвращаться в  Париж  все
позже и позже. Ей все труднее было расставаться с  Чарльзом,  который  начал
уже слегка поддразнивать ее за деловую пунктуальность: ему  легко  удавалось
заставить ее смеяться и над самой собой, и просто так, и даже хихикать, чего
она не делала уже со времен школы.
   Всем другим Чарльз казался человеком тихим, сдержанным, почти скучным; но
Максина была о нем иного мнения. Способность рассмешить женщину  -  одно  из
самых  сильных  притягательных  качеств,  причем  такое,  которое  усиливает
половое влечение; и Максина уже с трудом дожидалась прихода каждой следующей
пятницы. Одеваясь и собираясь утром  в  такой  день,  она  испытывала  такое
ощущение, как будто в  самом  воздухе  витало  возбуждение.  Обдумывая,  что
надеть, она меняла решение по меньшей мере три раза, и  когда  она  в  итоге
уходила, то вся спальня после нее оставалась закиданной  одеждой.  Мать  при
виде всего этого испытывала прилив радости и бодрости. Если женщина не может
решить, что ей следует надеть, это верный признак того,  что  здесь  замешан
мужчина.
   Вечером, когда они сидели в "Руаяль Шампань" за кофе и коньяком,  Максине
всегда хотелось, чтобы Чарльз прикоснулся к ней,  но  он  никогда  этого  не
делал.
   Как-то во время очередной пятничной  встречи,  за  ужином,  у  них  вдруг
скомкался разговор, и  оба  почувствовали,  что  между  ними  возник  барьер
смущения и замешательства. Максина ощутила, внезапно и совершенно ясно,  что
для нее Чарльз не просто клиент. С этого момента она стала очень внимательно
следить за собой: не скребет ли она карандашом в голове -  эту  ее  привычку
дружно осуждала вся ее семья, - не слишком ли шумно ест и пьет.
   К концу следующей недели Максина испытывала уже такое возбуждение, что ей
было трудно находиться рядом с Чарльзом. В этот  вечер  она  показывала  ему
несколько старых и попорченных  картин,  на  которых  маслом  были  написаны
лошади. Она собрала эти холсты по всему дому  и  выставила  их  в  коридоре.
Картины оказались весьма похожи на серию  аналогичных  работ,  которую  Джек
Реффолд как раз начал  продавать  в  Америке.  Они  уже  опаздывали  к  тому
времени, на которое был заказан столик в ресторане, но ей хотелось  показать
эти картины Чарльзу и посоветоваться, не стоит ли послать одну-две Джеку для
оценки.
   - А почему бы нам не вернуться сюда после ужина? -  предложил  Чарльз.  -
Тогда и выберем, какие послать в Лондон.
   - Я слишком устану и к тому же очень поздно вернусь в Париж. Как  бы  мне
вообще не заснуть за рулем на обратной дороге.
   - Я тебя отвезу, - вызвался Чарльз.
   - Слишком далеко, ты тогда вернешься в Эперне только на рассвете.  -  Про
себя  она,  однако,  подумала,  что  он  может  и   совсем   не   вернуться:
единственное, что не нравилось Максине в Чарльзе, была его манера  лихачески
водить машину.
   После ужина, когда им  уже  принесли  кофе,  Чарльз  вдруг  наклонился  к
Максине  через  стол  и  медленно-медленно  провел  рукой  по   ее   густым,
золотистым, цвета спелой кукурузы, волосам. Максина  ощутила  вдруг  удушье,
как будто оказалась на  большой  высоте  в  горах.  Она  почувствовала,  как
возбуждение сильными волнами прокатилось по коже головы, по груди,  в  паху.
Чарльз задержал в руке прядь ее волос, потом тихо отпустил, волосы  медленно
качнулись на место, и с  губ  Максины  сорвался  еле  слышный  стон.  Чарльз
услышал его.
   - Ты слишком устаешь от этих поздних поездок, - сказал он.  -  Почему  бы
тебе просто не переехать ко мне?
   - Потому что моих родителей хватит от этого удар!
   - Не хватит, если мы поженимся, - сказал Чарльз. Не сводя глаз с ее лица,
он поднес к своему рту  запястье  ее  левой  руки  и  очень  мягко  и  нежно
поцеловал проступавшие там бледно-голубые жилки.
   Максина, всегда уверенная в любой ситуации и ясно знающая, что она делает
и зачем, на этот раз не знала, что  сказать.  Ей  не  хватало  воздуха.  Она
боялась пошевелиться. Она испытывала такую слабость, что  не  была  уверена,
сможет ли сама выйти из ресторана. Она не  могла  оторвать  взгляда  от  его
лица.  На  этот  раз  он  не  улыбался,  а  казался  даже  каким-то  странно
равнодушным.
   Когда они вышли из ресторана и сели в машину, Чарльз, не говоря ни слова,
с сумасшедшей скоростью погнал машину назад к своему шато.  Схватив  Максину
за руку и по-прежнему не произнося ни звука, он чуть не бегом потащил  ее  к
входной двери,  прыгая  по  ступеням  и  не  обращая  никакого  внимания  на
романтические запахи теплой земли, прогревшейся за  день  травы.  Он  ощущал
лишь страсть, передававшуюся, как электрический  ток,  через  их  сцепленные
руки, - страсть сильную, страсть, рождающую предвкушение и решимость.
   Едва они вошли в дом,  как  Чарльз  притянул  Максину  к  себе  и  сильно
поцеловал ее в губы, одной рукой прижимая к себе, а другой  гладя  ее  вдоль
всего тела. Он ласково провел рукой сверху вниз по контуру ее  позвоночника,
мягко погладил по ягодицам, ощутив их линии и форму. Крепко прижимая Максину
к себе, чтобы она  могла  чувствовать  нарастающее  в  нем  возбуждение,  он
медленно поднял ей юбку, и она ощутила вначале прикосновение его  руки  чуть
ниже трусиков, а затем почувствовала, как рука забирается внутрь, под тонкое
кружево. Максину всю трясло. Она хотела его так,  как  не  хотела  никого  и
никогда в жизни. Колени у нее сильно дрожали, ей казалось, что  она  вот-вот
упадет.  Максина  чувствовала,  как  руки  Чарльза  гладят  ее  по  дрожащим
ягодицам, все крепче прижимают ее к  его  телу,  ставшему  вдруг  сильным  и
твердым.
   Сделав над собой усилие,  Чарльз  оторвался  от  Максины,  издал  громкий
предвкушающий стон, поднял Максину на руки, ощутив ее вес - никогда в  жизни
она не будет легкой как пушинка, - и понес ее по винтовой лестнице наверх, в
запыленную, но великолепную парадную  спальню,  отделанную  голубой  парчой.
Там, под косыми лучами серебристого лунного света, он мягко  опустил  ее  на
старинное шелковое покрывало, ожесточенно сорвал с себя  одежду  и  упал  на
Максину.
   Максина задохнулась от удивления.  Она  никак  не  ожидала,  что  мягкий,
очаровательный и покладистый  Чарльз  окажется  таким  умелым,  страстным  и
опытным.
   В  течение  следующих  четырех  часов  тело  Максины  само  двигалось   и
отзывалось на все, что делал Чарльз. Она даже не подозревала за своим  телом
таких способностей. А потом, ей не хотелось ни на  мгновение  оторваться  от
Чарльза. Обнаженная, она изо всех сил прижималась  к  нему,  а  спутанные  и
влажные золотистые волосы рассыпались по ее полной груди.
   - Я не хочу уезжать! - шептала она со слезами в глазах и  сопротивлялась,
но он нежно, однако настойчиво поднял ее с постели и помог одеться.  В  окна
по-прежнему светила луна.
   - Твои родители будут волноваться, - говорил Чарльз. -  Я  сейчас  отвезу
тебя назад в Париж, а утром поговорю с твоим отцом.
   Они остановились внизу, в холле, чтобы подобрать комочек порванных  белых
кружев, а потом  на  предельной  скорости  понеслись  в  Париж  на  открытой
темно-зеленой  "Лагонде"  Чарльза.  Великолепная  спортивная  машина   легко
неслась  через  ночь,  распахивая  перед  ними  таинственные  и  неожиданные
пейзажи, и оба они испытывали прилив бурного, торжествующего ликования.  Все
вокруг было непривычно молчаливым и как будто принадлежало только им  одним.
Облака закрыли луну, и ночь стала  бархатно-черной,  только  впереди,  перед
машиной, бежала высвечиваемая фарами желто-золотая дорожка.
   Потом они влетели в темно-зеленый, еще более  непроглядный  туннель,  под
черные тополями  помчались  по  нему.  Со  всех  сторон  до  них  доносились
странные, животные звуки ночного леса, так  похожие  на  те,  беспомощные  и
неразборчивые, что лишь недавно разносились  под  лунным  светом  в  голубой
парчовой спальне.

Глава 15

   Пэйган не смогла приехать на свадьбу, потому  что  была  в  это  время  в
Египте; но Джуди и Кейт помешать не смогло бы ничто. Кейт  подарила  Максине
большой кусок цельного аметиста: его можно было использовать как тяжесть для
бумаг  на  письменном  столе.  А  Джуди  привезла   очаровательную   гравюру
Стейнберга: на ней  была  изображена  невеста  с  пустыми,  невыразительными
глазами, нервно вцепившаяся в жениха - явного простофилю-деревенщину. Пэйган
прислала изумительный старинный  ларец  дамасской  работы,  инкрустированный
перламутром.
   Максина и Чарльз сочетались браком в мэрии Эперне почти через  год  после
того, как познакомились. На Максине  были  бледно-розовое  шелковое  платье,
юбка которого была сшита  так,  что  напоминала  лепестки  розы,  и  большая
соломенная шляпа кремового цвета. Они сидели  с  Чарльзом  на  двух  жестких
маленьких стульях. Церемонию,  оказавшуюся  короткой  и  быстрой,  вел  мэр,
костюм которого украшала  торжественная  лента  красного,  белого  и  синего
цветов. Они расписались  в  книге  регистрации  гражданских  актов,  что  во
Франции примерно соответствует свадебному контракту.  С  этого  момента  они
были уже официально мужем и женой.  После  церемонии  они  с  родственниками
отправились в "Руаяль Шампань" на свадебный обед,  продолжавшийся  до  шести
часов вечера, а потом Максина вместе со своими родителями вернулась в  Париж
- так было принято.
   Церковная церемония состоялась на следующий день в очень уютной  каменной
церкви в Эперне. Во Франции у невест обычно не бывает во время такой  службы
посаженой матери и подружек невесты, но на этот раз две маленькие племянницы
Максины исполняли роль пажей и сопровождали ее,  когда  она  поднималась  по
старинным каменным ступеням церкви.
   Максина попросила Кейт помочь ей одеться. Кейт  расхохоталась,  увидев  в
гостиничном номере Максину, на которой были только фата  и  белое  свадебное
атласное белье, едва прикрывавшее интимные части тела. Вся остальная  одежда
была разложена на  кровати.  "Ну,  Максина,  ты  верна  себе!  У  тебя  даже
свадебное платье должно быть  практичным!"  -  сказала  Кейт,  взяв  в  руки
кремового цвета шелковое платье, сделанное по фасону от Рафаэля. Укороченная
жакетка плотно облегала грудь. От скромного, мандаринового цвета  воротничка
вниз шел ряд небольших пуговиц из настоящего жемчуга. Он доходил  до  пояса,
откуда начиналась очень широкая длинная юбка.  По  случаю  свадьбы  под  это
шелковое  платье  полагалось  тоже  кремовое  тюлевое  выходное   платье   с
открытыми, без бретелек, плечами; но потом его можно было носить и отдельно,
как поддевая под него что-либо, так и самостоятельно. В нем можно  было  бы,
например, поехать на скачки в Шантильи или пойти на любой официальный прием.
   - Это лучшее платье, какое у меня было за всю жизнь, - возразила Максина,
- так почему же я его должна надеть один-единственный раз?
   Идя сейчас по проходу между  торжественными  колоннами  церкви,  Максина,
обычно столь уверенная в себе, деловая и  энергичная,  выглядела  непривычно
для себя. Она не шла, а скорее плыла, как нечто воздушное, неземное.  Из-под
широкого длинного платья струился поток кремового тюля. На голове у  Максины
был сплетенный из похожих на звездочки цветов венок в форме простой  короны.
Проходя мимо Кейт, сдержанно-благопристойная Максина быстро и  сладострастно
подмигнула ей.
   Когда они вернулись из свадебного путешествия, Максину  представили  всем
самым видным семействам, что жили в округе. Кристина  продолжала  заниматься
делами "Парадиза", а Максина заводила новые важные знакомства. Больше  всего
ей понравилось посещение  фирмы  "Моэ  и  Шандон",  традиции  гостеприимства
которой  восходили  еще  ко  временам  Наполеона.  Максину  -  как  до   нее
императрицу Жозефину, русского царя, императора Австрии и короля  Пруссии  -
провели по длинным подземным погребам и  показали  ей,  как  изготавливается
шампанское. Они шли темными серо-зелеными  от  времени  сводами,  где  пахло
отсыревшим мелом, плесенью и кислым вином.
   -  В  меловых  отложениях  под  Эперне  пробито  восемьдесят  миль  таких
погребов, - рассказывал ей Чарльз. Он взял руку Максины и поскреб ее  ногтем
по рыхлой поверхности стенки погреба.  -  Видишь?  Весь  район,  где  делают
шампанское, стоит на таких особых меловых отложениях. Только на такой  земле
вырастает виноград, из которого получаются вина с особым шампанским вкусом и
букетом. Больше нигде в мире нет ничего подобного.
   К концу этого посещения Максине начало казаться, что  она  наслушалась  о
шампанском на всю жизнь. Она  понимала,  конечно,  что  могло  получиться  и
гораздо хуже. Она могла бы выйти замуж, например,  за  фермера-овцевода,  за
короля консервной промышленности или, в  конце  концов,  даже  за  человека,
который занимался бы производством рельсов и  прочих  железок  для  железных
дорог. Чарльз как будто прочел ее мысли и проговорил:
   - Не бойся. Я не стану докучать тебе делами. Но производство  шампанского
- это мой бизнес, это часть моей жизни, это доставшееся мне наследство и то,
за что я теперь несу ответственность. Однако я  не  городской  бизнесмен.  Я
сельский житель. Я люблю  ухаживать  за  своей  землей,  бродить  по  ней  с
собаками. А вечерами я люблю читать или слушать музыку - в общем, веду тихую
жизнь.
   - А по ночам ты любишь заниматься любовью, - продолжила Максина.
   - Любовью я люблю заниматься всегда, - твердо ответил ей Чарльз.
   На следующий день он предложил Максине съездить к нему на фирму и  узнать
кое-что о том, как делается шампанское. "Как жена владельца фирмы, ты просто
должна это знать, - сказал он. - Так что за работу. Постараюсь, чтобы она не
показалась тебе скучной, дорогая".
   Значит, утро  пропало,  думала  Макс