Что ж, ему там обещали, что ли?
     - Я  не знаю.  Поговорите ему,  пожалуйста;  нам скоро будет нечем жить
совсем.
     - То-то  и  есть  поговорить...  Самой надобно не  малодушничать...  Он
человек добрый;  из него можно,  как из воску,  все делать.  Из чего сегодня
алярму сделали!  Очень весело судить вас!  Где нельзя силой, надобно лаской,
любовью взять...  так ведь нет, нам все хочется повернуть, чтобы сейчас было
по-нашему.   Ну,  если  старуха  действительно  умирает,  можно  было  бы  и
приостаться, не ехать, - что за важность?
     Юлия слушала выговор папеньки потупившись.
     Явился Павел.
     - Ну,  что у вас там такое?  Садитесь-ка сюда, - начал довольно ласково
Владимир Андреич.
     Павел сел и, кажется, решительно не смел взглянуть на жену.
     - Я вас хочу попросить,  Павел Васильич,  -  начал Владимир Андреич,  -
пожалуйста,  не позволяйте тетке в вашем доме делать этаких комеражей!.. Что
это  такое?  На  что это похоже?  Между благородными людьми,  образованными,
браниться...  Фу  ты,  мерзость какая!  Дочь  моя  так  воспитана,  что  она
решительно не только не испытала на себе,  даже не видала, не слыхала ничего
подобного;  даже не в состоянии была передать мне всех сальных выражений:  у
нее язык не поворачивается!  Конечно, это происходит от невежества Перепетуи
Петровны  -  так  ваша  обязанность остановить  ее.  Вы,  кажется,  человек,
получивший воспитание. Не нравится, не езди... Какая вам надобность в ней?
     - Она приехала к матушке.
     - Прекрасно!  Так она и  сиди у  матушки,  -  на вас-то она какое имеет
влияние?  До вас ей какое дело?  Помилуйте,  в  нашем образованном веке отцы
родные не мешаются в  семейные дела детей.  Ну вот я,  скажите,  пожалуйста,
мешался ли  хоть  во  что-нибудь?  Позволил ли  я  себе  оскорбить вас  хоть
каким-нибудь  ничтожным словом?  Вы  вежливы,  а  я  еще  того  вежливее,  и
прекрасно.
     Павел  сидел  потупившись  и,  кажется,  вполне  соглашался  с  словами
Владимира Андреича,  будучи сам убежден,  что Перепетуе Петровне не  в  свое
дело не следовало мешаться.
     - Ну, что матушка-то, скажите, пожалуйста, плоха?
     - Очень слаба. Сейчас был доктор и пустил ей кровь.
     - Да,  вот  еще  кстати.  Я,  признаться сказать,  хотел с  вами  давно
поговорить об  этом,  -  начал Владимир Андреич.  -  Что вы с  собой думаете
делать? Отчего вы не служите?
     Этот вопрос очень смешал Павла.
     - Я приготовляюсь на магистра-с.
     - Что ж, вы занимаетесь? Повторяете старое, что ли, или вперед учите?
     - Ничего не делает, - подхватила Юлия.
     - Нет   еще.   Я   буду  заниматься,   -   отвечал  Павел,   совершенно
сконфузившись.
     С самой свадьбы, или, лучше сказать, с самого сговора, он почти не брал
книги в руки. Сначала, как мы видели, хлопотал о свадьбе и мечтал о грядущем
счастии,  а  потом...  потом...  мы  увидим впоследствии,  что занимало ум и
сердце моего героя.
     - Вот видите,  что я вижу из ваших предположений,  - рассуждал Владимир
Андреич.  - Вы еще не начали заниматься, а времени уж у вас много пропущено,
а следовательно,  я полагаю,  что вам трудно будет выдержать экзамен.  Это я
знаю по себе - я тоже первые чины получал по экзаменам; так куда это трудно!
Ну, положим, что вы и выдержите экзамен, что ж будет дальше?
     - Я надеюсь получить кафедру профессора.
     - Как же, то есть вас сейчас и сделают профессором после экзамена?
     - Нет еще... но большая надежда получить.
     - Так,  стало быть,  это  пустяки -  одни  только надежды.  Нет,  Павел
Васильич,  на жизнь нельзя так смотреть:  жизнь -  серьезное дело; пословица
говорится:  "Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки". Полноте, батюшка,
приискивайте-ка здесь место; терять время нечего, вы теперь человек женатый.
Вот уж двенадцать часов. Честь имею вас поздравить с Новым годом. Малый! Дай
шампанского!  Вот видите,  жизнь-то какова:  пришел Новый год, нужно бутылку
шампанского, а это стоит двенадцать рублей. Вот жизнь-то какова!
     Подали  бутылку  шампанского.  Владимир Андреич  заставил дочку  выпить
целый бокал,  а  Павла стакан,  и  сам тоже выпил стакан,  а  вслед за  тем,
разгулявшись, предложил детям еще, и сам тоже выпил.
     - Ну,  теперь помиритесь же,  да смотрите не ссориться,  жить в  любви.
Юлия! Поцелуй мужа, да крепче, чтоб сердце мое родительское радовалось.
     Юлия подошла к  мужу и,  все-таки нехотя,  поцеловала его,  но Павел...
Вино  великое  действие оказывает на  человека.  Он  обхватил жену  и  начал
целовать ее.  Напрасно Юлия толкала его в грудь, напрасно делала гримасы; он
не выпускал ее и целовал ее лицо, шею и грудь.
     - Браво...  важно!  -  говорил старик. - Выпьемте еще по стакану, а ты,
Юлия, еще полбокала, непременно. Чокнемтесь!
     Павел на  этот раз не  заставил себя упрашивать,  залпом выпил стакан и
совершенно ожил.
     - Батюшка!  Я сделаю все,  что вы прикажете!  Я готов умереть для Юлии!
Юлия! Я вас боготворю.
     - А тетка где?
     - Тетка у нас.
     - Я, Павел, не поеду домой, если тетка у нас, - возразила Юлия.
     - Я ее прогоню, я ее в шею вытолкаю, если хочешь.
     - В шею толкать не следует, - заметил Владимир Андреич, - а напишите ей
отсюда письмо, в котором попросите ее убираться, куда ей угодно.
     - Хоть двадцать напишу, - сказал Павел.
     - И прекрасно, - сказал Владимир Андреич, - вот вам бумага.
     Павел  начал  писать,  но,  написав:  "Милостивая государыня  Перепетуя
Петровна!" - остановился.
     - Позвольте мне вам продиктовать, - сказал Владимир Андреич.
     - Сделайте одолжение.
     Кураев  начал:  "Давешний  ваш  поступок,  выходящий из  всяких  границ
приличия, поставляет меня в необходимость попросить вас немедленно удалиться
из  моего дома,  в  который ни  я,  ни моя жена в  противном случае не можем
возвратиться,  опасаясь скандалезных сцен,  столь неприличных и  невыносимых
для каждого образованного человека".
     Павел написал и тот же час отправил это письмо к себе на дом.  Бешметев
еще часа два сидел у  тестя.  Допили всю бутылку.  В припадке нежности Павел
дал  слово  Владимиру Андреичу отказаться от  своей мысли о  профессорстве и
завтра же начать приискивать себе должность. Возвратившийся слуга донес, что
Перепетуя Петровна по получении письма тотчас же уехала.
     Павел,  возвращаясь с женою домой,  обхватил ее,  сверх обыкновения, за
талию и начал целовать.
     - Оставь,  пожалуйста, завтра Бахтиарова у нас обедать: он такой милый,
так любит тебя!
     - Оставлю,  душа моя,  оставлю,  чего я  для тебя не сделаю,  хоть это,
знаешь, для меня...
     - Что такое?
     - Так, ничего... горько немного...
     - Вот какие глупости выдумал!
     Приехав домой, они застали священника, который соборовал старуху.


                                    XIII

                               ВСЯКАЯ ВСЯЧИНА

     Старуха  умерла.   Смерть  ее  не  произвела  на  Павла  того  сильного
впечатления, какого бы следовало ожидать по его искренней к ней любви. Герой
мой думал о себе,  о своем тяжелом и безотрадном положении. Несмотря на свою
неопытность,  он скоро, и очень скоро, догадался, что жена не любит его, что
вышла за него замуж так,  может быть для того только,  чтоб сделаться дамой,
может быть даже, ее принудили к тому. Павел проклинал свою недальновидность,
помешавшую ему узнать чувства Юлии, когда она еще была невестой. "Что теперь
мне делать?  -  думал он.  -  Буду стараться внушить ей любовь к себе:  буду
угождать  малейшим  ее  желаниям,  прихотям,  даже  капризам.  Постараюсь ей
объяснить самого  себя".  Утвердившись на  этой  мысли,  Павел  каждый  день
просыпался с  твердым намерением высказать жене,  как он  ее  любит,  как он
страдает,  видя  ее  холодность,  и  объяснить ей,  что  таким  образом жить
невозможно в супружестве, - просить ее хоть приневоливать себя и постараться
к нему привыкнуть.  Но герою моему не только не удавалось вполне объясниться
с  женою,  но  даже  заговорить об  этом.  Юлия  вечно была занята:  она  то
капризничала и  сердилась  на  Павла,  то  хлопотала  о  своем  туалете,  то
принимала гостей или собиралась на бал;  и только иногда -  что, может быть,
случалось не  более двух или трех раз -  она делалась как бы  внимательнее к
мужу и заговаривала с ним ласково.  Обрадованный Бешметев тотчас приступал к
объяснению;  но  Юлия  слушала  его  довольно невнимательно и  почти  всегда
перебивала  просьбой  -  дать  ей  денег  или  познакомиться с  каким-нибудь
новоприезжим молодым человеком.
     Так проходили дни за днями. Павел, как робкий любовник, подмечал каждое
слово жены,  каждое движение, каждый взгляд ее и старался их перетолковать в
свою пользу.  "Вот она, кажется, начинает привыкать ко мне и любить меня", -
думал он,  но тотчас же,  вслед за тем,  кидался невольно ему в  глаза такой
поступок Юлии,  который очень ясно выказывал не только отсутствие любви,  но
даже уважения.
     Мучения Бешметева еще не  ограничивались этим:  он  уже ревновал Юлию к
довольно опасному человеку,  к  общему  мучителю местных губернских мужей  -
Бахтиарову.  Губернский лев бывал у  них довольно часто,  но с  какой целию,
решить было трудно,  потому что с  Юлией он был только вежлив;  но зато сама
хозяйка очень  много  обнаруживала к  гостю  внимания.  Она  обыкновенно без
всякой  скрытности  с  большим  нетерпением ожидала  его  приезда,  с  самым
глубоким вниманием прислушиваясь к каждому его слову,  не пускала его, когда
он  сбирался ехать домой,  и  ревновала его ко всем городским дамам.  В  его
отсутствие она старалась со  всеми говорить о  нем и  приходила в  искренний
восторг, говоря о его наружности или припоминая рассказываемые им анекдоты.
     Незадолго до  смерти  старухи Бахтиаров сделался гораздо внимательнее к
Юлии и  начал бывать у ней без Павла.  Я не в состоянии описать тех мучений,
которые переживал Бешметев.  Несколько раз  он  думал отказать Бахтиарову от
дому;  но положит ли этим конец?  Ему очень хотелось расспросить людей,  что
делает Бахтиаров, когда бывает у жены в его отсутствие; но и этого герой мой
не решался сделать из деликатности:  ему казалось, что подобными расспросами
он унизит и себя и Юлию.
     Нечаянный  приезд  Лизаветы  Васильевны  значительно успокоил  ревность
Павла,  во-первых,  потому что Бахтиаров с первого же дня начал к ним ездить
реже и снова сблизился с Масуровым;  а во-вторых -  Лизавета Васильевна была
на этот раз откровеннее и  вполне посвятила Павла в  тайну своих отношений к
Бахтиарову и своих чувствований к этому человеку.  Она рассказала брату, как
губернский лев с первого ее появления в обществе начал за ней ухаживать, как
она  сначала  привыкла его  видеть,  потом  стала  находить удовольствие его
слушать и потом начала о нем беспрестанно думать: одним словом, влюбилась, и
влюбилась до такой степени, что в обществе и дома начала замечать только его
одного;  все другие мужчины казались ей совершенно ничтожными,  тогда как он
владел всеми достоинствами:  и умом,  и красотою, и образованием, а главное,
он был очень несчастлив;  он очень много страдал прежде,  а  теперь живет на
свете с растерзанным сердцем,  не зная,  для кого и для чего.  С юных лет он
хотел быть чем-то выше посредственности и,  может быть,  достигнул бы этого;
но  люди и  страсти испортили его  на  первых порах.  Вот  в  чем  уверял ее
Бахтиаров и просил у ней сочувствия,  просил ее врачевать его больное сердце
своею юною любовию. Лиза сочувствовала, тем более, что это все так возможно,
так походит на многих героев романов, которые она читала. Предусмотрительная
Перепетуя Петровна заметила любовь племянницы к  Бахтиарову и довольно тонко
начала с  того,  что  ласково вошла с  нею в  искреннее объяснение по  этому
предмету. Доверчивая Лиза призналась тетке, что Бахтиаров говорил ей о любви
своей и  что  она  сама  его  тоже  любит.  Старая девушка,  услышав,  какой
опасности подверглась ее  племянница,  всплеснула руками и  подняла на целый
дом  тревогу:   разбранила  не   слишком  деликатно  Лизу  за  ее  будто  бы
безнравственные поступки и, призвав сестру и зятя, торжественно объявила им,
что  дочь их  погибла,  потому что ее  поймал в  свои сети модник Бахтиаров.
Старики перепугались и  уже  всем  хором принялись бранить Лизу,  толкуя ей,
каждый по-своему,  что мужчина имеет право говорить о  любви только невесте;
если же он скажет это не невесте, то тотчас же должен сделать предложение; в
противном случае он низкий человек и  ищет только одной погибели девушки.  В
пример приведена была  какая-то  Машенька Жилова,  которую увез  музыкальный
учитель и потом бросил,  а это уморило старика,  ее отца, уморило потом и ее
самое.  Лиза плакала в продолжение всех этих выговоров,  плакала и остальной
весь день,  а к вечеру написала Бахтиарову письмо,  в котором,  пересказав о
случившемся,  просила  его  на  другой  же  день  сделать  ей  предложение и
успокоить папеньку,  маменьку и  ее.  На это письмо Бахтиаров на другой день
прислал самый страстный ответ, в котором, проклиная судьбу, признавался, что
он  жениться  не  может,  потому  что  женат,  но  умолял  Лизу  любить  его
по-прежнему и  не проклинать его.  Лиза целую неделю после этого открытия не
осушала глаз, но видеть Бахтиарова уже более не хотела. Каждодневные визиты,
дюжина самых страстных писем,  даже несколько ночных прогулок под  окнами со
стороны губернского льва остались без  всякого успеха.  Ему не  удавалось ни
видеться,  ни поговорить с m-lle Бешметевой. Родственная Перепетуя Петровна,
чтобы  окончательно исправить беду,  не  замедлила приискать для  племянницы
жениха в  особе Михайла Николаича Масурова.  Старики согласились;  Лиза тоже
согласилась,  и  через неделю была  сыграна свадьба,  а  через месяц молодые
супруги уехали в дальнее имение Масурова, в котором, по его словам, были три
каменные усадьбы.
     Лизавета  Васильевна не  переставала любить  Бахтиарова.  Мужа  она  не
уважала.  Встречу ее  с  Бахтиаровым и  дальнейшую тактику с  той  и  другой
стороны мы  видели уже  прежде.  В  деревню уехала Лизавета Васильевна после
свидания с теткою,  от которой она узнала все городские толки;  но, кажется,
главною причиною ее отъезда было то,  что бедная женщина стала очень бояться
самое себя.  Живя в  деревне,  она  приходила в  состояние полного отчаяния:
ходила в  весеннее время по  сырой земле в  одних башмаках с  целью получить
горячку;  ездила верхом на  невыезженных лошадях -  и  вот теперь расстроила
свое  здоровье  совершенно.  Бахтиаров  писал  к  ней  несколько писем,  над
которыми плакала она по целому дню, но не допускала себя прочитать их и даже
нераспечатанными отправляла обратно.  Но  теперь  она  чувствует себя  более
способною владеть собою и  не допустит Бахтиарова заговорить с  нею о любви;
но не видеть его совершенно у ней недостает сил.
     Вот что рассказала Павлу Лизавета Васильевна.
     Что касается до Юлии,  то она в  настоящее время тоже страдала не менее
других.  Лишенная правильного,  или,  лучше  сказать,  всякого нравственного
воспитания,  она имела свой идеал мужа, к которому, конечно, никаким образом
не  мог  подходить неуклюжий и  неловкий в  обращении Павел.  Внутренних его
достоинств, которые бы могли составить счастие другой женщины, Юлия не могла
ни  понять,  ни  оценить.  Она вышла замуж,  главное,  затем,  что этот брак
выгоден.  Но и в этом отношении она ошиблась: Павел был небогат и нечиновен.
Часто она  проплакивала почти целые ночи после встречи в  обществе с  другою
какою-нибудь  молоденькой  дамою  в  богатом  нарядном  платье,   приехавшею
шестерней в карете с чиновным,  но не старым еще мужем,  с которым обходятся
запанибрата все сильные в губернии.  Но еще невыносимее были для нее слухи о
новых партиях,  делаемых ее сверстницами, которые, как она была убеждена, не
стоили ее башмака,  а между тем выходили за красивых и богатых людей.  Кроме
того, она, как мы знаем, была влюблена, еще в девушках, в того же счастливца
- Бахтиарова,  который так жестоко оскорбил ее  самолюбие своим невниманием.
Выходя замуж,  она  думала досадить губернскому льву,  быть с  ним как можно
холоднее и  ласкаться в  его  присутствии к  Павлу.  Все  это легко бы  было
исполнить для  Юлии,  потому что  Бахтиаров бывал у  них довольно часто.  Но
вышло совсем иначе;  в  присутствии его она сделалась еще холоднее к  мужу и
как бы невольно заговаривалась с  гостем и по целым часам не спускала с него
глаз,  а  недели через две  уже решительно убедилась,  что она обожает этого
человека,  и дала себе слово употребить все средства,  чтобы и его заставить
полюбить себя.  Юлия  начала  действовать без  всякой  осторожности:  видимо
старалась  остаться  с  Бахтиаровым наедине,  заговаривала с  ним  о  любви.
Однажды,  в  беседе tete-a-tete*,  Бахтиаров,  молча и довольно нецеремонно,
взял у Юлии руку и поцеловал ее. М-me Бешметева хотела было рассердиться, но
франт посмотрел на нее таким убедительным взором,  что она только вздохнула.
Приехавшая а  это  время с  визитом одна почтенная дама прервала эту  сцену.
Уезжая, Бахтиаров спросил у Юлии, когда она будет дома одна.
     ______________
     * с глазу на глаз (франц.).

     - Послезавтра поутру, - отвечала она.
     В  продолжение этих двух дней Юлия одумалась и  дала себе слово держать
Бахтиарова в  почтительном отдалении и только влюбить его в себя и заставить
его, на досаду прочим дамам, предпочтительно перед всеми заниматься ею одною
в  обществе.  В  назначенный день она  приняла его  в  гостиной,  с  умыслом
растворив дверь  в  соседнюю комнату,  в  которой сидела горничная и  что-то
шила.  Бахтиаров заметил эту  предосторожность и  с  кислою  гримасою уселся
против  Юлии.  Разговор  начался  на  французском  языке.  Юлия,  в  сильном
волнении,  призналась льву,  что она его давно любит, но любовию чистою, что
будто бы его не любила так ни одна женщина. Бахтиаров был совершенно спокоен
и  только немного скучен;  впрочем,  он  уверял Юлию,  что он  тоже ее любит
давно,  но жениться на ней не мог по одной тайной причине, холоден с нею был
потому, что боялся увлечься бесполезною страстью.
     Приезд Лизаветы Васильевны изменил ход происшествий, потому что изменил
совершенно Бахтиарова, который стал гораздо реже ездить к Бешметевым и целые
дни по-прежнему просиживал у Масуровых; с Юлией же он более не заговаривал о
любви.
     Истинно страдала бедная  Юлия,  терзаемая досадою,  любовию,  обиженным
самолюбием и ревностью.  Не видя почти целую неделю Бахтиарова, она решилась
написать ему письмо на французском языке, которое и имею честь представить в
переводе:

     "Что ты со мною сделал?  Я  плачу,  я умираю,  я чувствую все муки ада,
потому что не вижу тебя.  Если ты меня не любишь, скажи мне, умертви меня, и
я  тебя буду благословлять,  потому что  теперь я  умираю каждую минуту.  О,
приди,  приди!  Дай мне тебя видеть, пересказать тебе все, что я чувствую! А
если нет... я умру. Видишь, я забываю стыд, самолюбие и пишу к тебе.
                                                                  Вся твоя".

     Юлия  в  этом  письме хотела поразить Бахтиарова силою страсти,  но  ни
подозрения, ни ревности, ни самолюбия не хотела высказать. Павел в этот день
на  весь  вечер  ушел  к  сестре.  Юлия  отправила письмо с  своей преданной
горничной, которая, впрочем, забежав в кухню, не преминула рассказать прочей
братии,  что барыня послала ее с какою-то записочкой к Бахтиарову.  Отправив
свое послание,  Юлия, в ожидании ответа, без преувеличения начала переживать
муки ада.  Ей вдруг сделалось стыдно и  страшно своего поступка:  что,  если
Бахтиаров не любит ее и только обманывает? Что, если он будет показывать это
письмо своим  знакомым и  об  этом  узнает весь  город  и  папенька Владимир
Андреич?  Юлия  расплакалась и  молила бога,  чтоб ее  послание каким-нибудь
образом не  дошло по  своему назначению.