обыкновенно лежал и  думал;  предметом его
размышлений были,  по  преимуществу,  женитьба  и  Юлия.  Он,  как  нарочно,
вспоминал все  не  слишком  чистые  поступки  Владимира Андреича,  дававшего
только  советы  и  не  сделавшего лично  для  дочери  ничего;  вспоминал все
невнимание и даже жестокосердие, которое обнаруживала Юлия в отношении к его
больной  матери,  всю  нелюбовь  ее  и  даже  неуважение,  оказываемое ею  в
отношении его самого,  наконец,  ее грязную измену и  то презрение,  которое
обнаруживал Бахтиаров к  бесстыдной женщине.  О  поступке губернского льва с
Юлией Павел был уведомлен от людей, с которыми он уже не стыдился говорить о
жене.  Герой мой,  в своем желчном расположении,  в бездействии и скуке,  не
замечая сам того,  начал увеличивать обычную порцию вина,  которое он прежде
пил  в  весьма  малом  количестве.   Обед  был,  как  я  и  прежде  замечал,
единственное время,  в  которое супруги видались.  К этому-то именно времени
Павел  и  делался значительно навеселе.  В  подобном состоянии неприязненное
чувство к  жене возрастало в  нем до  ожесточения,  и  он  ее  начинал,  как
говорится, шпиговать.
     - Что, Константин, - говорил, например, он, обращаясь к стоящему лакею,
- не хочешь ли, братец, жениться?
     - Никак нет-с, Павел Васильич, - отвечал тот.
     - Отчего же, братец? Ничего - будет только на свете лишний дурак.
     - Сохрани бог, Павел Васильич, - возражал лакей.
     - Дал мне бог ум и другие способности, - рассуждал потом Павел вслух, -
родители употребили последние крохи на мое образование,  и  что же я  сделал
для  себя?  Женился и  приехал в  деревню.  Для этого достаточно было есть и
спать, чтобы вырасти, а потом есть и спать, чтобы умереть.
     - Кто же вас заставлял жениться? - возражала Юлия.
     - Собственная глупость и неблагоприятная судьба.
     Юлия пожимала только плечами.
     - Сегодня именины у Портновых,  и у них,  верно,  бал, - сказал однажды
Бешметев.
     В этот день он был даже пьян.
     - Как вам, Юлия Владимировна, я думаю, хотелось бы туда попасть!
     Юлия не отвечала мужу.
     - Вы бы там увиделись и помирились с одним человеком; он бы вас довез в
своем фаэтоне,  а может быть, даже вы бы и к нему заехали и время бы провели
преприятно.
     Юлия не могла этого вынести и залилась слезами.
     - Подлый и низкий человек!  - в состоянии была только проговорить она и
ушла к себе в комнату.
     Целый день она после того плакала. Павел не обратил сначала внимания на
слезы и уход жены;  но,  выспавшись,  ему,  видно,  сделалось совестно своих
слов:  он  спрашивал у  людей,  что делает жена.  Ему отвечали,  что лежит в
постели, плачет и несколько раз принимала гофманские капли.
     Дня  три после этого супруги не  видались.  Юлия не  могла понять,  что
сделалось с мужем.  Она прежде была уверена, что он в нее влюблен, и поэтому
она может делать все,  что ей угодно,  и что ей достаточно ласково взглянуть
на него,  чтобы осчастливить на целую неделю;  но что ж  выходит теперь?  Он
осмеливается ей делать беспрестанные обиды. Откуда в нем эта дерзость? Марфа
разрешила ее сомнения.
     - Не плачьте,  матушка, - сказала она, утешая плачущую Юлию после одной
новой  выходки Павла,  -  ведь  это  он  сказал так...  не  в  своем разуме:
хмельненек был маленько.
     - Как хмельненек? Разве он пьет? - спросила Юлия.
     - Пьет, матушка, и порядочно-таки этим занимается, - отвечала служанка.
     - Господи!  Только  этого  недоставало!  -  вскрикнула Юлия,  всплеснув
руками. - Он дурак, злой и пьяница; теперь он говорит колкости, а там и бить
начнет.
     Она  решилась было  написать обо  всем  к  отцу,  но  потом  раздумала:
Владимир Андреич,  вероятно,  будет спрашивать Павла,  а  тот,  уж  конечно,
напишет ему все, а этого ей очень не хотелось. Не зная решительно, что будет
с  нею  вперед,  она дала себе слово не  уступать Павлу и  на  колкости его,
насколько  станет  сил,   отвечать  бранью  и   угрозами.   Таким   образом,
неприязненное расположение моих супругов друг к  другу росло с  каждым днем.
Сколько оба они страдали,  я не в состоянии описать. Оба худели и бледнели с
каждым днем;  для Юлии не проходило дня без слез, а Павел, добрый мой Павел,
решительно сделался  мизантропом.  В  обыкновенном состоянии  он  страдал  и
тосковал,  а  выпив,  начинал проклинать себя,  людей,  жену и даже Лизавету
Васильевну,  с  которою совершенно перестал переписываться и  не  отвечал ни
слова на ее письма.


                                   XVIII

                                  СОСЕДКА

     Между тем переезд Бешметевых в  деревню послужил значительным предметом
для толков.  Молва о случившемся происшествии между Бешметевым и Бахтиаровым
дошла до  соседей прежде еще  их  приезда.  История эта  в  различных местах
рассказывалась различно.  Одни говорили,  что Юлия, влюбившись в Бахтиарова,
ушла к нему ночью; муж, узнав об этом, пришел было за ней, но его выгнали, и
он  был  столько глуп,  что не  в  состоянии был ничего предпринять;  что на
другой день поутру Юлия возвратилась к мужу,  потому что Бахтиаров, которому
она,  видно, наскучила, прогнал ее, и что теперь между ними все уже кончено.
Более же подозрительные умы говорили, что интрига не кончена, что это только
один отвод,  что Бахтиаров скоро приедет к ним в деревню. Как бы то ни было,
над Павлом все смеялись, а Юлию обвиняли в безнравственности. Дамы, особенно
позначительнее,  говорили вслух, что они даже не заплатят визита, если новая
соседка вздумает приехать к  ним.  Но Бешметева ни с кем не знакомилась.  "И
прекрасно делает,  -  говорили те  же  дамы,  -  по  крайней мере  этим  она
доказывает,   что  она  умная  женщина  и,  понимая  себя,  не  хочет  собою
компрометировать других".  Впрочем,  я  должен  сказать,  что,  несмотря  на
подобные обидные  возгласы,  были  некоторые дамы,  которым  очень  желалось
познакомиться с Бешметевыми,  особенно с тех пор, как все уже убедились, что
новые соседи не думают знакомиться ни с кем.
     По преимуществу это желание овладело одной почтенною помещицей и  самою
ближайшею соседкой Бешметевых,  Катериной Михайловной Санич.  Дама эта  была
уже старуха и  с незапамятных годов вдовствовала в своей усадьбе,  поправляя
всю  жизнь расстроенное покойным супругом состояние.  Происхождения она была
темного и, как говорил слух, выйдя весьма двусмысленно в Петербурге замуж за
немолодого уже Санич,  переехала с  ним в  деревню,  привезя с  собою и того
времени столичные моды  и  столичный тон.  С  самого  приезда обнаружила она
мягкое  к  несчастиям ближних сердце и  решительную наклонность протестовать
против мнений соседей. Выгонял ли кто управляющего за пьянство и плутовство,
спасалась ли  жена от  жестокосердого мужа,  отказывала ли какая-нибудь дама
молоденькой гувернантке за то,  что ту почтил особенным вниманием супруг,  -
всех принимала к  себе Санич и  держала при  себе,  покуда судьба несчастных
жертв не устраивалась.  Услышав о  приезде Бешметевых и о случившейся с ними
неприятной истории и  затем узнав,  что деревенские дамы не хотят этой новой
соседке заплатить даже  визита,  она  начала с  того,  что  во  всеуслышание
объявила нижеследующее свое решение:  "Дама эта поступила дурно,  но  они не
должны ее судить строго,  потому что это может случиться со всякой, и потому
она Бешметеву примет,  сама к ней поедет; а как бы это ни показалось другим,
для нее все равно".
     - Верно,  думает занять у  них  денег,  -  заметил один сосед,  имевший
наклонность каждый поступок человека перетолковывать в дурную сторону.
     Желание,  хотя и  невысказанное,  познакомиться с Бешметевыми разделяли
также бедные дворянки, для получения законного права выносить на моих героев
всевозможные  сплетни,   за   которые  они  обыкновенно  получают  от  своих
покровителей место за столом и поношенные платья. Эти личности уже несколько
раз порывались войти в дом Бешметевых, но Павел велел отказывать всем. Даже,
может быть, добрейшей госпоже Санич не удалось бы исполнить ее христианского
дела,  познакомиться с  Бешметевыми,  если бы  сама судьба не  распорядилась
таким образом,  что  знакомство это началось решительно без всякого ведома с
той и другой стороны.
     Юлия Владимировна приехала к обедне в свой приход, почтенная Санич была
там и  после обедни,  как бы  случайно,  не замедлила подойти к  Бешметевой.
Разговор,  как водится, начался с пустяков, с хорошей погоды; затем Катерина
Михайловна была так  любезна и  внимательна,  что  Юлия разговорилась,  ярко
описала новой знакомой скуку деревенской жизни, к которой она еще совершенно
не  привыкла.  Санич  не  преминула объяснить,  что  она  очень хорошо знает
Владимира Андреича и донельзя его уважает. Одним словом, дамы познакомились.
Катерина Михайловна пригласила соседку,  без церемонии,  по-деревенски,  для
того только,  чтобы провести еще несколько приятных часов в  столь милом для
нее знакомстве, - ехать к ней. Юлия, поблагодаря за ее лестное расположение,
согласилась на предложение с удовольствием.  Таким образом, обе дамы поехали
в одном экипаже.
     Здесь  я  должен объяснить,  что  милосердая Катерина Михайловна в  это
время   дала    приют   в    своем   обширном   доме    одному   безместному
французу-гувернеру,  которого завез  в  эту  глушь один  соседний помещик за
довольно дорогую плату,  но через две же недели отказал ему, говоря, что m-r
Мишо (имя гувернера) умеет только выезжать лошадей, но никак не учить детей.
Почтенный отец семейства до  того желал отделаться от  наставника,  что даже
отказался от  данных ему  вперед трехсот целковых и  просил только m-r  Мишо
убираться, куда ему угодно. Гувернер был в весьма затруднительном положении;
у него не было ни копейки,  и я не знаю,  чем бы все это для него кончилось,
если бы милосердая Катерина Михайловна,  узнав о новой жертве,  не послала к
нему тотчас лошадей с приглашением приехать к ней.  Француз,  разумеется, не
замедлил  согласиться и,  предоставя  о  будущем  заботиться  своей  судьбе,
приехал  и  поселился  весьма  комфортабельно  в  нижнем  этаже  дома  своей
покровительницы,  прося ее  беспрестанно занять где-нибудь,  хотя  напрокат,
сынка  или  дочку,  которых бы  он,  по  его  словам,  удивительно воспитал.
Проживая  таким  образом,  он  обыкновенно  рассказывал различные  комеражи,
происходившие  в  доме  почтенного,  но  выгнавшего  его  помещика.  Старуха
помирала со  смеху,  слушая  рассказы своего  милого  француза,  который был
действительно мил.  Имел ли он,  собственно,  достоинства воспитателя,  я не
знаю;  по крайней мере если их и имел, то тщательно скрывал таковые. Но зато
он  владел  другими  достоинствами,   а   именно:   имел  чисто  французскую
выразительную физиономию,  был  прекрасно  одет,  щегольски ездил  верхом  и
мастерски стрелял, играл довольно недурно на фортепьяно, а главное - наделен
был способностью болтать по  целым дням на всевозможные тоны и  насвистывать
целые  оперы,  причем обыкновенно представлял оркестр,  всех  певцов и  даже
самый хор.  По-русски m-r Мишо говорил чисто,  что и заставляло думать,  что
вряд ли он и не родился в России;  но, впрочем, сам он уверял, что произошел
на свет на берегах Сены, и даже в Сен-Жерменском предместье{460}, откуда для
развлечения приехал в  Россию и принялся образовывать юношество.  Вот какого
человека встретила Юлия в доме своей новой знакомой.
     Старуха  еще  дорогой рассказала Бешметевой о  своем  милом  жильце  и,
приехав,  тотчас же познакомила их.  Разговор сейчас завязался.  М-r Мишо не
замедлил пропеть комическим тоном несколько арий из "Лючии"{461}, представил
оркестр из  "Фра-Дьаволо"{461},  потом  описал  породу  нормандских лошадей,
описал  также  ужасное  происшествие,  постигшее  один  французский  фрегат,
попавший  в  плен  к  диким,  и  в  заключение  нарисовал  карикатуру одного
знакомого соседа. Юлии было невыразимо весело; она забыла свои неприятности,
забыла  мужа,  смеялась  и  говорила беспрестанно.  Милосердая хозяйка  тоже
покатывалась со смеху,  слушая бесценного m-r  Мишо,  который не ограничился
еще этим,  но,  перестроив себя на печальный лад,  продекламировал несколько
стихотворений из Виктора Гюго,  причем, возведя очи к небу, вспомнил о своей
невесте,  будто бы два года тому назад умершей,  и потом, расчувствовавшись,
уселся за фортепьяно и проиграл две арии из Шуберта.
     Таким образом,  день прошел весьма скоро.  Юлии не хотелось ехать;  она
готова была остаться тут еще день,  неделю,  месяц. Когда она села в экипаж,
сердце ее  замерло при одной мысли,  что она после такого приятного общества
должна воротиться в свою лачугу, встретиться с несносным супругом.
     Приехав домой,  впрочем, она не видала Павла и встретилась с ним уже на
другой день за  обедом.  Бешметев даже не  спросил жены,  где она была целый
день.
     На третий день Юлия сама уже решилась сказать мужу, что завтрашний день
приедет к  ним отплатить визит Санич,  с которою она познакомилась в прошлое
воскресенье.  Павел на это ничего не отвечал,  но только на другой день, еще
часу в десятом утра, уехал в город.
     Катерина Михайловна приехала в  четверг и,  после  обычных приветствий,
спросила Юлию  о  муже.  Бешметева несколько сконфузилась и  нашлась  только
сказать,  что Павел по очень нужным делам уехал в город, но что, приехав, он
непременно приедет с  нею  представиться к  Катерине Михайловне,  которую он
будто бы  безмерно уважает.  Просидев часа два,  Санич уехала,  взяв с  Юлии
честное слово быть у нее в следующее воскресенье. Юлия обещалась, решившись,
впрочем,  не  везти мужа к  новой знакомой,  а  если та  спросит об нем,  то
солгать или на болезнь,  или на что-нибудь подобное. Поэтому она ничего и не
говорила Павлу,  который,  приехав из города,  вел себя по-прежнему, то есть
целые дни не видался с  женою,  а  за обедом говорил ей колкости.  Юлия дала
себе  слово не  обращать внимания на  дурака и  сносила все  молча,  даже не
слушая того, что он говорит.
     В следующее посещение Бешметевой к Санич француз превзошел сам себя; по
крайней мере в  отношении к Юлии он так был любезен,  что та как бы невольно
проговорила с ним целый вечер,  и когда она собралась домой, то Мишо объявил
ей решительное намерение провожать ее верхом и  защищать в случае какой-либо
опасности до последней капли крови.  Сказано и  сделано.  До самых последних
ворот француз галопировал подле коляски Бешметевой и  при  прощании объявил,
что на днях же явится с визитом.  Бешметева,  не подумав, согласилась на это
посещение;  но, приехав домой, она вспомнила о Павле, об этом отвратительном
Павле. "Что же такое? - подумала она. - Я ему скажу завтра решительно, и он,
верно, куда-нибудь уедет. Не стеснять же себя для него на каждом шагу".
     На этой мысли Юлия успокоилась.


                                    XIX

                                   ОТЪЕЗД

     Павел, несмотря на то, что даже и не спросил Юлии о новом ее знакомстве
с добрейшею Катериною Михайловною и милым m-r Мишо,  знал уже все. Петрушка,
подсмотревший некогда в щелку, как Юлия целовала Бахтиарова, подсмотрел и на
этот раз и,  как водится,  сообщил в людской с всевозможными подробностями о
посещении Юлиею соседки, о самой соседке и, наконец, и о ловком учителе. Все
это  подслушала Марфа  и  тем  же  вечером сообщила барину.  Таким  образом,
Бешметев узнал,  что  Юлия целый вечер говорила по-французски с  гувернером,
что этот гувернер играл на фортепьянах,  а  Юлия Владимировна слушала,  что,
наконец,  m-r  Мишо провожал ее верхом до самых воротец в  озимое поле.  Для
мнительного и  решительно предубежденного против своей  супруги моего  героя
было слишком достаточно.  "Это, верно, новая интрига", - решил он и дал себе
слово на этот раз не быть таким дураком,  как прежде,  и  не пускать к  себе
этого нового мерзавца в  дом.  Приняв это намерение,  он  почти ни  слова не
говорил с женою и даже,  во избежание неприятных с нею встреч, придумал уйти
с  раннего утра на целый день охотиться.  М-r Мишо,  как нарочно,  приехал в
этот день с первым визитом.  Юлия,  обрадованная тем,  что гость приехал так
кстати,  то есть без мужа, встретила его очень любезно и, конечно, так же бы
любезно провела с  ним целый день,  если бы не услышала часу в  первом,  что
Павел воротился.  Ожидая каждую секунду,  что  милый супруг войдет и,  может
быть,  сочинит сцену,  она совершенно растерялась, и потому, как m-r Мишо ни
был  занимателен и  любезен,  Юлия,  ссылаясь  на  головную боль,  сделалась
молчалива и  решительно не в состоянии была поддерживать разговор.  Гувернер
догадался и  скоро  уехал;  на  него  произвела самое невыгодное впечатление
нелюбезность  хозяйки,  которая,  вместе  с  ее  некомфортабельною гостиною,
решительно уронила ее в  его глазах.  Он с  первого свидания счел ее,  по ее
развязным манерам и  умению выражаться на французском языке,  дамою comme il
faut*, имеющею свой будуар с известными прихотями, хороший завтрак и цельное
вино.  Но что же вышло?  Она живет только что не в кухне, ничего не дала ему
пить и есть, а главное, была молчалива, как сова, при всей его любезности.
     ______________
     * хорошего тона (франц.).

     Здесь  я  должен  объяснить,   что  Павел  воротился  домой  совершенно
случайно.  Собравшись  на  охоту,  он  сыскал  себе  предварительно довольно
опытного руководителя в особе соседнего мужика Фаддея,  перебившего на своем
веку бесчисленное множество пернатых и  около полусотни медведей.  Фаддей за
любезное ему  дело  принялся,  как  и  надобно ожидать от  истого  охотника,
горячо,  то  есть провел моего героя верст пять по болоту,  убил двух уток и
одного даже бекаса и хотел уже вести барина еще далее,  к месту, где, по его
словам,  была уйма рябчиков.  Бешметев, вооруженный ружьем, был одним только
жалким зрителем успехов своего спутника и  устал до невероятности.  Услышав,
что  ему  предстоит отойти от  дома еще  верст пять,  решительно отказался и
возвратился домой  через  силу,  с  полным убеждением,  что  охота не  может
служить ему времяпрепровождением.  Войдя в  дом,  он еще в лакейской заметил
модное  пальто  и,   не  спрашивая,  догадался,  кому  оно  принадлежит.  Он
ограничился только тем,  что  посмотрел на  ружье  и,  вернувшись к  себе  в
комнату, бросил его на пол с такою силою, что ствол выскочил из ложи.
     Однако  надобно  было  что-нибудь  предпринять:  послать лакея  сказать
французу,  чтоб он убирался,  откуда пришел, или позвать Юлию и требовать от
нее,  чтоб она сейчас же  выпроводила гостя,  или,  наконец,  войти самому и
оказать ему явную невежливость,  например спросить его,  зачем он пожаловал?
Между тем  как таким образом Павел,  выходя из  себя от  досады и  ревности,
придумывал средства,  какими  следует выпроводить m-r  Мишо,  тот  уехал,  и
потому герой мой решился все выместить на Юлии; вместе с тем, не замечая сам
того,  выпил несколько рюмок водки.  Юлия не  менее супруга была рассержена.
"Господи,  - говорила она сама с собою, - до чего довел меня этот урод? Я не
могу принять постороннего человека в  свой дом,  провести два часа в  неделю
приятно. Он меня истерзает, живую положит в могилу".
     С  такого рода чувствованиями супруги сошлись к обеду и несколько минут
не говорили друг с другом ни слова.
     - Если  сегодняшний господин,  -  начал  Павел,  обращаясь к  лакею,  -
когда-нибудь приедет еще, то сказать ему, что его не велено пускать.
     - Если Мишо приедет,  -  возразила Юлия,  насколько стало у  ней  силы,
решительным голосом, - то сказать ему, что я его принимаю.
     - А я приказываю сказать, - перебил Павел, - что его не велено пускать,
- слышишь ли?  -  а если не пойдет, так вытолкать его в шею! Кто хочет с ним
видеться,  так могут найти место в поле,  на улице, у него в спальне, только
не в моем доме.
     В продолжение всей этой речи Павла Юлия др