л свое  письмо,  перечитал его  несколько раз  и,  видно,  раздумав
посылать его, разорвал на мелкие куски; но тотчас же написал другое:

     "Милая Лиза!  Что  ты  делаешь в  деревне?  Приезжай скорее:  мне очень
скучно.  Матушка в том же положении, тетка бранится; мужа твоего не видал, а
у детей был:  они,  слава богу,  здоровы.  Приезжай!  Мне о многом надобно с
тобой переговорить. Брат твой..." и проч.

     Это письмо Павел отправил и  принялся читать какую-то  книгу,  но через
четверть часа  швырнул ее,  лег  вниз  лицом на  кровать и  почти целый день
пролежал в таком положении.


                                     VI

                    ПОЕЗДКА В СОБРАНИЕ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

     Бешметев,  в своем бездействии, думал решительно об одной брюнетке: ему
страшно хотелось видеть ее. Он узнал, где их дом, и часа по два прохаживался
невдалеке от него и  поджидал,  не пойдет ли она,  как бывало это в  Москве,
гулять или по  крайней мере не  поедет ли  куда-нибудь;  был даже раза два в
театре,  но ничто не удавалось.  Приехала Лизавета Васильевна.  Павел только
через  неделю,  и  то  опять  слегка,  рассказал сестре  о  встрече с  своею
московскою  красавицей;  но  Лизавета  Васильевна догадалась,  что  брат  ее
влюблен не  на  шутку,  и  очень этому обрадовалась;  в  голове ее,  в  силу
известного закона,  что все сестры очень любят женить своих братьев,  тотчас
образовалась мысль о  женитьбе Павла на Кураевой;  она сказала ему о том,  и
герой мой,  хотя видел в этом странность и несбыточность, но не отказывался.
Страшно и отрадно становилось ему, когда он начинал думать, что эта девушка,
столь прекрасная и которая теперь так далека от него, не только полюбит его,
но и отдастся ему в полное обладание,  будет принадлежать ему телом и душой,
а главное,  душой...  Как все это отрадно и страшно!  Впрочем, Павел все это
только думал,  сестре же говорил:  "Конечно,  недурно...  но ведь как?.." Со
времени появления в голове моего героя мысли о женитьбе он начал чувствовать
какое-то беспокойство,  постоянное волнение в крови:  мечтания его сделались
как-то  раздражительны,  а  желание видеть Юлию еще  сильнее,  так что через
несколько дней он  пришел к  сестре и  сам  начал просить ее  ехать с  ним в
собрание,   где  надеялся  он  встретить  Кураевых.  Лизавета  Васильевна  с
удовольствием согласилась:  ей  самой очень хотелось видеть Юлию.  Но  здесь
явилась новая забота: Павел боялся показаться в собрание и несколько раз был
готов отказаться от своего намерения;  даже мороз пробегал по телу при одной
мысли,  как неловко и  неприятно будет его положение в  ту минуту,  когда он
войдет в залу,  полную незнакомых людей! Что ему там делать? Как вести себя?
О  чем  и  с  кем говорить?  Не  удивляйтесь,  светский читатель,  последним
чувствованиям  моего  героя.   Вы   образовывались  совершенно  под  другими
условиями,  вы, может быть, подобно Онегину, выйдя из-под ферулы вертлявого,
но  с  прекрасными  манерами  француза,  еще  с  семнадцати  лет,  вероятно,
сделались принадлежностью света и балов. Но Бешметев во всю жизнь был только
на  одном бале,  куда его еще маленького привезла мать,  и  он до сих пор не
забыл,  как было ему неловко и  скучно в  светлой зале.  В  день собрания он
очень много занимался своим туалетом,  долго смотрелся в зеркало,  несколько
раз  умылся,   завился  сначала  сам  собственноручно,  но,  оставшись  этим
недоволен,  завился в  другой раз  через посредство цирюльника,  и  все-таки
остался недоволен;  даже  совсем не  хотел ехать,  тем  более что  горничная
прескверно вымыла манишку,  за что Павел, сверх обыкновения, рассердился; но
спустя несколько времени он  снова решился.  Часов в  восемь он  нарядился в
черный фрак и  какой-то цветной жилет.  Фрак отличнейшего сукна сидел на нем
не отлично.  Когда Павел пришел к сестре, она была еще в блузе; но голова ее
была уже убрана по-бальному.  В  лице Бешметева очень заметно было волнение;
поздоровавшись с сестрою, он беспокойными шагами начал ходить по комнате.
     - О чем ты думаешь, Поль? - спросила Лизавета Васильевна.
     - Так, ни о чем.
     - Как ни о чем? Ты чем-то расстроен.
     - Право, так; мне что-то не хочется ехать.
     - Но ведь ты сам меня звал.
     - Знаю, - но, видишь...
     - Нет, ничего не вижу.
     - Мне что-то нездоровится.
     - Полно, Поль, пустяки-то говорить; что за робость.
     Павел не отвечал.
     - Что ж,  мы  не едем?  -  спросила Лизавета Васильевна после минутного
молчания.
     - Я не знаю, - отвечал Павел.
     - Что это у тебя, братец, за дикость? Отчего это?
     - Вовсе не дикость.
     - Как не дикость? Чего же ты боишься людей?
     - Я не боюсь, но не люблю общества; мне как-то неловко бывать с людьми;
все на тебя смотрят:  нужно говорить,  а я решительно не нахожусь,  в голове
моей или пустые фразы,  или уж чересчур серьезные мысли,  а что прилично для
разговора, никогда ничего нет.
     Лизавета Васильевна покачала головой.
     - Странный  ты  человек!   Другой  на  твоем  месте  еще  в  Москве  бы
познакомился с Кураевыми.
     - Вот прекрасно! Каким же образом я мог бы познакомиться?
     - Очень просто: приехать в дом, да и только.
     - С какой же стати я приехал бы?
     - Да как же другие-то знакомятся?
     - Я не знаю: их, верно, зовут.
     - Вовсе нет: сами приезжают.
     - В таком случае это нахальство.
     - Никакого тут нет нахальства.
     - Конечно,   нахальство;   вдруг  ни  с  того  ни  с  сего  приехать  и
рекомендоваться. Очень, я думаю, интересен я для них.
     - Всякий  молодой  человек интересен в  семейном доме,  потому  что  он
жених. Нет, Поль, это не оттого... ты еще мало влюблен.
     - Нет, Лиза.
     - Что же?
     - Так... ты неправду думаешь.
     Сказав эти слова, Павел вспыхнул.
     Брат и сестра замолчали.
     - Послушай, Поль, - начала Лизавета Васильевна, - вот мы теперь съездим
в собрание; ты еще посмотришь на нее, и я посмотрю, а потом...
     - Что же потом?
     - Потом стороной и разузнаем, что и как... а там ты съездишь в дом раза
два...
     - Ни за что не поеду.
     - Нет,  это пустяки:  ты поедешь,  а тут и я съезжу, и, смотришь, вдруг
скажут: "Павел Васильич с супругою приехали!".
     - Нет,    сестрица,    это   невозможно...   это   так,   одно   пустое
предположение...
     - А вот посмотрим...  Что ж?  Прикажете одеваться?  Угодно вам ехать? -
шутила Лизавета Васильевна, вставая.
     - Одевайся, - отвечал Павел каким-то странным голосом.
     Лизавета  Васильевна  вышла,  Павел  задумался,  и  через  полчаса  она
возвратилась  уже   совсем   одетая.   Бешметев,   несмотря  на   внутреннее
беспокойство,  чуть не вскрикнул от удивления:  так была она хороша с  своею
стройною талиею,  затянутою в корсет, с обнаженными руками и шеею, покрытыми
белою  и  нежною  кожею,  с  этим  умным,  выразительным  лицом,  оттененным
роскошными смолистыми кудрями.  Павел невольно взглянул в зеркало,  и - боже
мой!  -  как  некрасива и  непредставительна показалась ему  его собственная
фигура! С приближением к собранию беспокойство его увеличилось, сердце ныло;
он несколько раз покушался просить сестру воротиться назад, но промолчал.
     В залу Бешметев вошел в лихорадочном состоянии;  лицо его было бледно и
с каким-то странным выражением. Масурову тотчас же заметили.
     - Лизавета Васильевна!  Наконец-то вы показались,  -  говорила толстая,
почтенная дама,  пожимая ей руку.  -  С кем это вы,  - продолжала она, увидя
Павла, - с мужем?
     - Нет, это мой брат, - отвечала Лизавета Васильевна и взглянула было на
брата,  в намерении представить его почтенной даме;  но Павел очень серьезно
глядел на сестру и не трогался с места.
     Масурову окружили еще многие старые знакомые;  некоторые уже знали о ее
приезде,  другие же, подходя к ней, издавали звуки удивления и радости: "Mon
Dieu!  Est-ce bien vous?" - "C'est vous, madame?"* Даже слышалось: "ma bonne
Lise",   "ma  chere"  и  "Lisette"**,  -  но  никто  не  заметил,  никто  не
приветствовал Павла.  Ему сделалось,  как и ожидал он,  страшно неловко:  он
решительно не знал,  что делать с  руками,  ногами,  с  шляпою,  или,  лучше
сказать,  он  решительно не  находился,  как  прилично расположить всю  свою
особу.  Павел не знал ни одного обычного в то время приема молодых людей: он
не  умел ни  закладывать за жилет грациозно руку,  ни придерживать живописно
этою рукою шляпу,  слегка прижав ее  к  боку,  ни  выступить умеренно вперед
левою ногою,  а  тем более не  в  состоянии был ни насмешливо улыбаться,  ни
равнодушно смотреть; выражение лица его было чересчур грустно и отчасти даже
сердито.  Постояв  несколько минут  в  положении смешавшегося в  своей  роли
трагического актера,  он  счел  за  лучшее сесть.  Не  излишним считаю здесь
заметить,  что Павел по своей наружности был не самый последний в  собрании.
Не говоря уже о  толстых,  усевшихся играть в преферанс или вист,  было даже
несколько тоненьких молодых людей с гораздо более неприличными,  чем он, для
бала физиономиями и фраками:  некоторые из них, подобно ему, сидели вдали, а
другие даже танцевали.  Конечно,  были и такие,  которые далеко превосходили
Бешметева;  к числу таких, по преимуществу, принадлежал высокий господин лет
тридцати пяти,  стоявший за колонною:  одет он был весь в черном,  начиная с
широкого,  английского  покроя,  фрака,  до  небрежно  завязанного атласного
галстука.  Желтоватое лицо  его,  покрытое глубокими морщинами и  оттененное
большими  черными   усами,   имело   самое   модное   выражение,   выражение
разочарования,  доступное в  то время еще очень немногим лицам.  Карие глаза
его лениво смотрели на составлявшуюся невдалеке от него французскую кадриль.
Высоким господином интересовались,  кажется,  многие дамы: некоторые на него
взглядывали,  другие приветливо ему  кланялись,  а  одна молодая дама даже с
умыслом села  близ него,  потому что,  очень долго заставив своего кавалера,
какого-то  долговязого юношу,  носить  по  зале  стул,  наконец  показала на
колонну,  около которой стоял франт;  но сей последний решительно не обратил
на  нее  внимания и  продолжал лениво смотреть на  свои  усы.  Молодая дама,
усевшись,  несколько раз  повертывала к  нему  голову  и  поднимала на  него
большие серые глаза.
     ______________
     * Боже мой! Вы ли это? - Это вы, сударыня? (франц.).
     ** милая Лиза, дорогая, Лизочка (франц.).

     - Monsieur Бахтиаров, - сказала, наконец, она, не утерпев.
     Франт лениво взглянул на нее.
     - Посмотрите,  -  продолжала дама,  указывая глазами на Бешметева, - за
что этот господин сердится?
     - Я вдали не вижу.
     - Да это недалеко, на стуле у третьего окна.
     - Не вижу-с.
     - Да что это!.. Посмотрите.
     - Право, не вижу.
     Дама несколько обиделась и отворотилась от Бахтиарова.
     - Вы сегодня не в духе? - начала снова она.
     - Как и всегда.
     - Пожалуйста, посмотрите на этого сердитого господина!
     Бахтиаров насмешливо улыбнулся.
     - Странное  желание!  -  проговорил  он  и,  нехотя  приложив  к  глазу
одностекольный лорнет,  взглянул на  Павла:  равнодушное выражение лица  его
мгновенно изменилось,  он  как  будто  бы  покраснел.  -  Какое сходство!  -
проговорил он как бы сам с собою.
     - С кем? - спросила она.
     Бахтиаров не отвечал.
     - С кем сходство? - повторила дама.
     - С вами, - отвечал Бахтиаров.
     Дама пожала плечами и надула губы.
     - Вы  забываете,  вам  начинать,  -  сказал Бахтиаров после  небольшого
молчания.
     Дама начала ходить в  первой фигуре,  но смешалась в  шене.  Между тем.
Бахтиаров взглянул в ту сторону,  где танцевала Лизавета Васильевна,  и лицо
его  снова изменилось.  Когда соседка его  возвратилась на  свое  место,  он
выдвинулся из-за колонны и начал с нею весело разговаривать.
     - У вас, должно быть, сегодня истерика? - сказала дама.
     - Это отчего?
     - Да как же? Вы то грустны, то веселы чересчур. Со мною бывало это.
     - Со мною не то,  что с вами,  -  ответил Бахтиаров.  -  Знаете ли что?
Судьба иногда дарит человека в его скучной жизни вдруг, неожиданно, таким...
как бы это выразить? - удовольствием, или, пожалуй, даже счастием...
     - Право? - перебила дама. - Не случилось ли с вами того же?
     - Отчасти.
     - Поздравляю вас! Стало быть, вы счастливы?
     - Отчасти.
     - Нельзя ли узнать причину?
     - Невозможно.
     - Почему же?
     - Потому что вы всем расскажете.
     - Честное слово, никому не скажу.
     - Извольте: я встретил одного старого приятеля.
     Дама  сомнительно покачала головою и  старалась угадать по  направлению
взгляда Бахтиарова, на кого он смотрит.
     - Полно, не приятельницу ли? - сказала она.
     - У меня нет приятельниц.
     - Это почему?
     - Приятельницами могут быть только женщины.
     - Ну так что же?
     - А женщин я давно не люблю.
     - А М., а К., а Д.? А дама в очках?
     - Это они меня любили, а не я их.
     - Послушайте: это неблагородно так говорить о женщинах.
     - А еще неблагороднее сплетничать на приятельниц.
     - Кто же на них сплетничает?
     - Вы.
     - Ах, боже мой!.. Это все говорят... Это вы сами сейчас говорили.
     - Я хотел подделаться под ваш тон.
     - Под какой же мой тон?
     - Посплетничать.
     - Это ни на что не похоже, - сказала дама, очень обидевшись, и встала с
своего места.
     Кадриль в это время кончилась.  Бахтиаров тоже довольно быстро пошел на
другой конец залы: там стояла Лизавета Васильевна и разговаривала с каким-то
плешивым господином.  Бахтиаров подошел к  ней и несколько минут оставался в
почтительном положении.
     - Je vous salue,  madame!* -  произнес он потом довольно тихо. Лизавета
Васильевна вздрогнула и  обернулась:  все лицо ее вспыхнуло,  и она ответила
одним  молчаливым поклоном;  Бахтиаров  тоже,  кажется,  не  находился,  что
говорить,  и  только пригласил ее на следующую кадриль:  Лизавета Васильевна
колебалась.
     ______________
     * Приветствую вас, сударыня! (франц.).

     - Извольте,  -  отвечала  она  после  минутного  размышления.  Оба  они
простояли  еще  несколько  минут  в  странном  молчании,  наконец,  Лизавета
Васильевна опомнилась и подошла к брату.
     - Поль,  которая же она?  -  спросила молодая женщина,  не могши скрыть
внутреннего беспокойства.
     - Ее  здесь нет,  -  отвечал Павел,  сидевший все  это время в  прежнем
положении.
     - Пойдем, походим, - сказала она, взяв его за руку.
     - Нет, я не пойду.
     - Бога ради, Поль; ты мне нужен.
     - Не могу, сестрица.
     - По крайней мере сядь около меня,  когда я буду танцевать. Пожалуйста,
Поль.
     - Хорошо.
     Лизавета Васильевна тотчас подхватила какую-то  рыжую даму  и  начала с
ней ходить по зале; Бахтиарову, кажется, очень хотелось подойти к Масуровой;
но он не подходил и только следил за нею глазами. Проиграли сигнал. Волнение
Лизаветы Васильевны, когда она села с своим кавалером, было слишком заметно:
грудь  ее  подымалась,  руки  дрожали,  глаза искали брата;  но  Павел сидел
задумавшись и ничего не видел.
     Всю  эту сцену видела молоденькая дама,  рассердившаяся на  Бахтиарова:
она видела,  как он встал и пошел к Лизавете Васильевне;  видела обоюдное их
смущение и,  сообразивши слова Бахтиарова о неожиданном его счастье,  тотчас
поняла все.
     - Как я  сейчас взбесила Бахтиарова!  -  сказала она,  подойдя к даме в
очках.
     - Он всегда зол.
     - Я открыла тайну его сердца.
     - Давно ли у него стало сердце?
     - А вот посмотрите,  - сказала молоденькая дама, - каким тигром смотрит
он за дамою в коричневом платье.
     Бледная дама в очках еще более побледнела.
     - У них старая интрига. Она еще в девушках...
     - Я догадалась,  -  перебила молоденькая дама и отошла по случаю начала
французской кадрили.  -  Посмотрите,  как счастлив Бахтиаров, - заметила она
своему кавалеру,  очень еще молодому человеку, но с замечательно решительною
наружностью.
     - Именно, - подтвердил тот, - он даже перестал кисло улыбаться.
     Молодой человек,  постоянно сердившийся на Бахтиарова за то, что на том
всегда был фрак самой последней моды,  придя в буфет и решительно бросившись
на диван, сказал сопровождавшему его приятелю, армейскому офицеру:
     - Как эти господа не умеют себя выдержать!
     - А что? - спросил тот, безбожно затягиваясь изделием Жукова{340}.
     - Мрачный Бахтиаров целую кадриль, как аркадский пастушок, любезничал с
своей дамой.
     - Он  танцевал с  Лизаветой Васильевной Масуровой,  -  отвечал  офицер,
имевший  необыкновенную  способность  знать  имена  и  фамилии  всех,   даже
незнакомых ему дам.
     Офицер,  выйдя  в  залу,  встал  около  другого  офицера,  тоже  своего
приятеля.  Сей  последний,  увидев проходившую мимо их  Лизавету Васильевну,
заметил:
     - Посмотри-ка, брат, какие плечи-то... тово...
     - Нет, брат, тут не тово... занята ваканция.
     - А кто?
     - Да Бахтиаров.
     - Ну, так уж, конечно не тово...
     Между тем Бахтиаров действительно вел себя как-то странно и  совершенно
не  по-прежнему:  в  лице его не  было уже обычной холодности и  невнимания,
которое он оказывал ко всем городским дамам и в которых,  впрочем,  был, как
говорили в  свете,  очень счастлив;  всю первую фигуру сохранял он  какое-то
почтительное молчание.  Лизавета  Васильевна  тоже  молчала  и  беспрестанно
взглядывала на брата.  В половине кадрили Павел, наконец, взглянув на сестру
и  увидев,  что она танцует с  Бахтиаровым,  тотчас встал,  быстро подошел к
танцующим и сел невдалеке от них. В это время Бахтиаров заговорил.
     - Я не могу еще опомниться,  - начал он, - я так неожиданно вас увидел,
так поражен был...
     - Мы года четыре с вами не видались, - перебила Лизавета Васильевна.
     Бахтиаров несколько смешался.
     - Ваш супруг здесь? - спросил он.
     - Он остался дома... я с братом.
     - Боже мой!  Как я вас давно не видал... - начал было Бахтиаров прежним
тоном.
     Лизавета Васильевна прежде времени отошла делать соло.
     - Вы несправедливы ко мне, - продолжал он, одушевляясь, - мало того, вы
были жестоки ко мне!..
     - Поль,  подержи мой веер,  -  сказала Лизавета Васильевна, обращаясь к
Павлу.
     - Это ваш брат?
     - Да...
     И она снова отошла.
     Бахтиаров с досады начал щипать усы.
     - Вы  позволите  мне  быть  у  вас?..  -  спросил  он,  уведя  Лизавету
Васильевну в последней фигуре на другую сторону от брата.
     Молодая женщина несколько колебалась.
     - Это от вас зависит, - отвечала она.
     Кадриль кончилась.
     - Поедем, Лиза, - сказал тихо Павел.
     - Поедем, - отвечала молодая женщина.
     - Accordez-moi la mazurque?
     - Pardon, monsieur, je pars.
     - Mais...
     - Allons, Paul...
     ______________
     * - Позвольте вас пригласить на мазурку?
     - Извините, сударь, я ухожу!
     - Но...
     - Идем, Павел! (франц.).

     Лизавета Васильевна вышла с братом.
     Бахтиаров, расстроенный, снова встал у колонны.
     - Вы,  верно,  скучаете,  не видя одной особы, - сказала бледная дама в
очках, проходя мимо его с молоденькою дамою.
     - Гораздо менее, чем видя другую особу, - отвечал Бахтиаров.
     Постояв  еще  несколько времени,  он  ушел  в  бильярдную и  сел  между
зрителями на диван.  Ему,  видно,  было очень скучно.  Около бильярда ходили
двое игроков:  один из  них  был,  как кажется,  человек солидный и  немного
сердитый на вид, другой... другой был наш старый знакомый Масуров.
     Солидный игрок дал промах.
     - А  вот мы так не так!..  -  сказал Масуров,  живо перекинувшись через
борт бильярда,  и,  вывернув неимоверно локти,  принялся целиться.  - Бац! -
вскрикнул он,  сделав довольно ловко желтого шара в среднюю лузу.  - Вот оно
что  значит  на  контру-то,  каков  удар!  А?  -  продолжал он,  обращаясь к
зри