лений.  У  управляющего  палатой
государственных имуществ Митенька спросил,  в  каком  состоянии  находится
скотоводство в губернии, у председателя казенной палаты - до  какой  цифры
простирается питейный доход, и т.д. Всем  вообще  сказал,  что  очень  рад
найти в них достойных и опытных руководителей.
   Не могу умолчать и об разговоре с губернским полковником. Впустивши его
в кабинет,  Митенька  даже  счел  за  надобное  притворить  за  ним  дверь
поплотнее и вообще, кажется, предположил себе всласть отвести душу беседой
с этим сановником.
   - Что вы скажете, полковник, насчет здешнего образа мыслей?  -  спросил
он, значительно понизивши голос.
   - Образ  мыслей  здесь  самый,  вашество,  благонамеренный,  -  отвечал
полковник, - и если б только начальство уважило мое ходатайство о  высылке
отставного поручика Шишкина, то смело могу сказать...
   - Кто этот Шишкин? - прервал Митенька, несколько встревожившись.
   - Отставной поручик-с. Вы не можете вообразить себе, вашество, что  это
за ужаснейший  человек!  Намеднись,  можете  себе  представить,  ухитрился
пролезть под водою в женскую купальню!
   - И много там дам было?
   - В самый, вашество, раз попал! И представьте, вашество, что говорит  в
свое оправдание:  "Я,  говорит,  с  купчихой  Берендеевой  хотел  свидание
иметь!" - "Да разве вам нет, сударь, других мест для  свиданий?  разве  вы
простолюдин какой-нибудь,  что  не  можете  благородным  манером  свидание
получить?"
   - Однако у него губа не дура, у этого Шишкина.
   - Просто, вашество, весь женский пол целую неделю в смятении был.
   - Гм... об этом нужно подумать! Ну, а политического ничего нет?
   - Политического, вашество, решительно ничего в нашей губернии нет.
   - А молодые люди есть?
   - Есть, вашество, но это именно прекраснейшие молодые люди, из  которых
со временем образуются прекраснейшие сановники.
   - Что читают?
   - "Московские ведомости", вашество, но и то - как бы  сказать?  -  одно
литературное прибавление, а не политику (*42).
   Собеседники на минуту смолкли.
   - Знаете ли  что?  -  первый  прервал  молчание  Митенька,  -  я  думаю
преимущественно обратить внимание на общественную безопасность... а?
   - Конечно, вашество, это самая главная вещь в  губернии.  Вот  если  б,
вашество, Шишкина...
   - Потому что - вы меня  понимаете?  -  если  общественная  безопасность
обеспечена, то, значит, и собственность ограждена, и всяким  удовольствиям
мирные граждане могут предаваться с полною непринужденностью...
   - Уж на что же лучше! Только бы, вашество, Шишкина... право,  вашество,
это не человек, а зараза!
   - Об Шишкине, полковник, не заботьтесь. Я ручаюсь вам,  что  сделаю  из
него полезного члена общества! А еще я полагаю посмотреть здешний гостиный
двор и установить равновесие между спросом и предложением!
   Полковник потупился, потому что не понимал.
   - Я вижу, что это для вас ново.  "Спрос"  -  это  вообще...  требование
товара; "предложение" -  это...  это  предложение  товара  же.  Понимаете?
Теперь, значит, если спрос велик, а предложение слабо, то  цена  на  товар
возвышается, и бедные от этого страдают...
   - Это, вашество, будет для города такая польза... такое, можно сказать,
благодеяние...
   - Я хочу, чтоб у меня каждый мог иметь все, что  ему  нужно,  за  самую
умеренную цену! - продолжал Митенька и даже сам выпучил  глаза,  вспомнив,
что почти такую же штуку вымолвил в свое время Генрих IV (*43).
   Собеседники опять смолкли, потому что полковник окончательно раскис.
   - Ну-с, очень  рад;  очень  счастлив,  что  нахожу  такого  опытного  и
достойного руководителя, - заключил Митенька и расстался с полковником.
   В это же утро  Митенька  посетил  острог;  ел  там  щи  с  говядиной  и
гречневую кашу с маслом, выпил кружку квасу и велел покурить  в  коридоре.
Затем посетил городскую больницу, ел габер-суп, молочную  кашицу  и  велел
покурить в палатах.
   - А thea chinensis [китайский чай] частенько  прописываете?  -  любезно
спросил он ординатора, который следовал за ним как тень.
   Ординатор понял шутку и улыбнулся.
   - Нет, кроме шуток, - прибавил Митенька, - я  нахожу,  что  здесь  хоть
куда! Только, пожалуйста, курите почаще! Я особенно об этом прошу!
   Затем, так как уж более не с кем было беседовать и нечего  осматривать,
то Митенька отправился домой и вплоть до обеда  размышлял  о  том,  какого
рода произвел он впечатление и не уронил ли как-нибудь своего достоинства.
Оказалось, по поверке, что он, несмотря на свою неопытность, действовал  в
этом случае отнюдь не хуже, как  и  все  вообще  подобные  ему  помпадуры:
Чебылкины, Зубатовы, Слабомысловы, Бенескриптовы и Фютяевы (*44).


   Митенька очень хорошо запомнил совет Оболдуй-Тараканова,  заповедавшего
ему прежде всего обратить внимание  на  соединение  общества.  Совет  этот
отлично гармонировал с его собственными сибаритскими наклонностями  (genre
Oeil de Boeuf) [в стиле "Бычьего Глаза"]. "Что такое общество?" - задал он
себе вопрос и тотчас без запинки  отвечал,  что  общество  составляют  les
dames et les messieurs. "Что нужно, чтобы общество  жило  в  единении?"  -
нужно удалить от него такие  мысли,  которые  могут  служить  поводом  для
раздоров и пререканий. Вот Мерзопупиос и Штановский  засели  там  в  своей
мурье и грызутся, разбирая  по  косточкам  вопрос  о  подсудности,  -  это
понятно, потому что они именно ничего, кроме этой мурьи, и  не  видят;  но
общество должно жить не так, оно должно иметь идеи легкие.  Les  messieurs
et les dames обязаны забывать  обо  всем,  кроме  взаимных  друг  к  другу
отношений.  Поэтому  города,  в  которых  господствует  легкое  поведение,
процветают и отличаются веселостью; города же,  в  которых  les  messieurs
вносят служебные свои дрязги даже в частную жизнь, отличаются  унынием,  и
les dames, вследствие того, приобретают  там  скверную  привычку  ложиться
спать вместе с курами.
   Во время утренних своих слоняний с визитами  по  Семиозерску  Митенька,
как знаток по части клубнички, не мог не заметить, что  город  обладает  в
изобилии  самыми  разнообразными   "charmants   minois"   [очаровательными
мордочками], которые,  однако  ж,  вследствие  неряшества  и  домоседства,
кажутся заспанными и даже словно беременными. В домах он заметил  какой-то
странный, почти необъяснимый запах ("Черт его  знает!  словно  детьми  или
морскими  травами  пахнет!")  и  чуть-чуть  было  не  распорядился,   чтоб
покурили. "А все это оттого, что мастера нет, который вдохнул  бы  душу  в
эти хорошенькие материалы... нет! надо их подтянуть!"
   Эта идея до того ему понравилась, что он решился провести ее во что  бы
то ни стало и для достижения цели действовать преимущественно на дам.  Для
начала, обед у губернского предводителя представлял прекраснейший  случай.
Там можно было  побеседовать  и  о  spectacles  de  societe  [любительских
спектаклях] и  о  лотерее-аллегри,  этих  двух  неизменных  и  неотразимых
административных средствах сближения общества.
   В этих видах он отправился на обед несколько пораньше ("кстати уж и  за
предводительшей приударить!" - подумал он), но оказалось, что на этот  раз
весь губернский люд словно  сговорился  и  собрался  ранее  обыкновенного.
Оставалось покориться.
   Предводительша,  пикантная  брюнетка,  взглянула   на   него   довольно
пронзительно и указала место подле себя. Кругом тоже сидели дамы, в  числе
которых было несколько действительно хорошеньких.
   - Да избавьте вы нас, Дмитрий Павлыч, ради бога,  от  этого  разбойника
Мухоярова, который заодно с губернским правлением  по  дорогам  грабит!  -
совершенно некстати забасил хозяин.
   - Pardon, cher Платон Иваныч, позвольте мне на этот раз не слушать вас!
Я, конечно, сделаю все, что вам угодно будет мне  приказать,  но  здесь  я
исключительно в распоряжении дам,  -  отвечал  Митенька,  очень  грациозно
поматывая головкой.
   Дамы просияли и инстинктивно оправили свои платья.
   - Бывают у вас здесь спектакли? - обратился Митенька к хозяйке.
   - Да... зимою приезжают какие-то актеры, но мы их никогда не  видим,  -
отвечала хозяйка и опять взглянула на Митеньку.
   "Так бы я тебя и съел!" - подумал  Митенька,  пожирая  ее  глазами,  но
вслух продолжал:
   - Нет, я, конечно, не об городских спектаклях говорю... я говорю об так
называемых spectacles de societe...
   Из  дам  некоторые  перешепнулись,  другие  перемигнулись,  как   будто
говорили друг другу: а вот, погоди, заставит он нас всех петь  водевильные
куплеты и изображать "резвящихся русалок"!
   - Нет, здесь этим некому было заняться.
   - Но вы, Татьяна Михайловна?
   - Я?.. а почему вы предполагаете, что именно я могу этим заняться?
   Митенька  сконфузился;  он,  конечно,  был  в  состоянии  очень  хорошо
объяснить, почему он так думает, но  такое  объяснение  могло  бы  обидеть
прочих дам, из которых каждая, без сомнения, мнила себя царицей  общества.
Поэтому он только мял в ответ губами. К счастию, на этой  скользкой  стезе
он был выручен  вошедшим  официантом,  который  провозгласил,  что  подано
кушать. Татьяна Михайловна подала Митеньке руку. Процессия двинулась.
   - Давайте вашу руку, но за обедом вы мне непременно  должны  объяснить,
почему вы считаете,  что  именно  я  должна  принять  на  себя  устройство
спектакля? - полушепотом сказала хозяйка дорогой.
   - Стоит только взглянуть на вас, чтобы... - начал Митенька и не кончил.
   - А?  -  не  то  насмешливо,  не  то  сочувственно  произнесла  Татьяна
Михайловна.
   За столом разместились попарно, то есть мужчины  вперемежку  с  дамами.
Излишек  мужчин   (преимущественно   старцы,   уже   совсем   непотребные)
сгруппировался на другом конце стола, поближе к хозяину.
   -  Ну-с,  "чтобы"?..  -  начала  опять  Татьяна  Михайловна,  очевидно,
кокетничая. Она кушала при этом суп с  такою  грацией,  как  будто  играла
ложкой.
   - Чтобы  убедиться,  что  вы  -  единственная  женщина,  которая  может
привлечь...
   - Публику?
   - Вы жестоки, Татьяна Михайловна.
   - Вашество! рекомендую вам пирожки! у  меня  для  них  особенный  повар
есть! в Новотроицком учился! (*45) -  приглашал  с  другого  конца  хозяин
дома.
   - Ем-с, Платон Иваныч; пирожки действительно бесподобны.
   - Шесть лет в ученье был, - продолжал хозяин, но Митенька уже не слушал
его. Он делал всевозможные усилия, чтоб соблюсти приличие и  заговорить  с
своею соседкой по левую сторону, но разговор решительно не вязался, хотя и
эта соседка была тоже очень и очень увлекательная блондинка. Он  спрашивал
ее, часто ли она гуляет, ездит ли по зимами Москву, но  далее  этого,  так
сказать, полицейского допроса идти не мог. И мысли, и взоры  его  невольно
обращались к хорошенькой предводительше.
   - Кушайте же пирожки; их  шесть  лет  учились  готовить,  -  насмешливо
говорила между тем хозяйка.
   Митенька ободрился.
   - Так вы согласны будете взять  на  себя  труд  устроить  spectacle  de
societe? - спросил он.
   - Да, если вы будете внимательны к  нашим  дамам...  Mesdames!  Дмитрий
Павлыч просит, чтоб вы приняли участие в предполагаемом им  спектакле!  Но
вы и сами непременно должны принять  в  нем  участие,  -  продолжала  она,
обращаясь к Митеньке, - вы должны быть нашим premier  amoureux...  [первым
любовником]
   - Да, да! непременно, непременно! - вторили дамы.
   - Увы! для меня это недоступно! Печальная необходимость... мой  пост...
Но я могу, если угодно, быть вашим режиссером, mesdames, и тогда  -  прошу
меня слушаться! потому что ведь я очень строг.
   - Будто бы строги? - мимоходом заметила предводительша,  взглядывая  на
него исподлобья.
   - Увы!.. боюсь, что нет!
   - Это вы, вашество, их  спектакль  устроить  приглашаете?  -  вступился
опять  хозяин,  -  напрасно  стараетесь!  Эта  штука  у  нас  пробована  и
перепробована!
   - Mon mari va dire quelque betise [мой муж скажет  сейчас  какую-нибудь
глупость], - шепнула предводительша про себя, но так, что Митенька слышал.
   - А что же? - спросил он предводителя.
   - Да наши барыни, как соберутся, так и передерутся! -  ответил  хозяин,
отнюдь не церемонясь.
   - Fi, mon ami [фи, мой друг],  какие  ты  вещи  говоришь!  -  обиделась
супруга его.
   - Ну, уж извини меня, Татьяна Михайловна! а что правда, то правда!
   - Какие же пиесы мы будем играть?  -  молвила  блондинка,  сидевшая  по
левую сторону.
   - Позвольте... я  знаю,  например,  водевиль...  он  называется  "Аз  и
Ферт"...  (*46)  le  litre  est  bizarre,  mesdames  [странное   название,
сударыни], но пиеска, право, очень-очень  миленькая!  Есть  в  ней  этакое
brio... [воодушевление]
   - Я однажды в Москве у князя Сергия Борисыча "Полковника старых времен"
играла, - пискнула было вице-губернаторша, но  на  нее  никто  не  обратил
внимания.
   - Есть еще,  вашество,  пиеска:  "Несчастия  красавца",  -  откликнулся
хозяин, может быть, с намерением,  а  может  быть,  и  без  намерения,  но
Митенька почувствовал, что его в это время словно ударило чем в спину.
   - Да, и такая пиеса есть, - сказал он, - но, признаюсь, я  более  люблю
живые картины. Je suis pour les tableaux vivants, moi! [Что касается меня,
то я за живые картины!]
   На минуту все смолкли; слышен был только стук ножей и вилок.
   - Дурак родился! - сказал хозяин.
   Все засмеялись.
   - Но, Платон Иваныч, позвольте вам заметить, что если всегда в подобные
минуты должен непременно родиться дурак, то таким  образом  их  должно  бы
быть уж чересчур много на свете! - заметил Митенька.
   - А вашество разве думали, что их мало?
   Митеньке сделалось положительно неловко, потому что  хозяин,  очевидно,
начинал придираться.
   - Mon mari est j'aloux! [Мой муж ревнует!]  -  шепнула  опять-таки  про
себя предводительша, очень мило обгладывая крылышко цыпленка.
   Начали  подавать  шампанское.  Начались   поздравления   и   пожелания.
Предводительша мило чокнулась и сказала:
   - Je desire que vous nous restiez le plus longtemps possible! [Я желаю,
чтоб вы оставались у нас как можно дольше!]
   - А еще что? - процедил сквозь зубы Митенька.
   - Nous verrons [увидим], - тоже процедила хозяйка.
   - Вашество! извините! тоста не провозглашаю, а за здоровье ваше выпью с
удовольствием! - говорил между тем предводитель.
   "Ишь ведь оболтус! и у себя-то не хочет почтения  сделать!"  -  подумал
Митенька, припомнивший теорию предводителя о государевых писарях.
   - Вот у меня письмоводитель в посреднической  комиссии  есть,  так  тот
мастер за обедами предики эти говорить, - продолжал хозяин, - вот он!
   Тут только Митенька заметил, что в темном углу  комнаты,  около  стены,
был накрыт еще стол, за которым сидели какие-то три личности. Одна из  них
встала.
   -  Я  от  хлеба-соли  никому  не  отказываю!  потому  -  народ  бедный,
оборванцы! - ораторствовал хозяин, - прикажете ему, вашество,  приветствие
сказать?
   - Отчего же... я с удовольствием!
   - Катай, Анпетов!
   - Ах, mon ami, какие у тебя выражения!
   - Ну, уж, Татьяна Михайловна, не взыщи! каков есть, таков и  есть!  Что
правда, то правда!
   Анпетов вышел к середине стола и произнес:
   - Почтеннейшие госпожи и милостивые господа!
   Если солнцу восходящу всякая тварь радуется и всякая птица трепещет  от
живительного луча его, то значит, что в самой природе  всеблагой  промысел
установил  такой  закон,  или,  лучше  сказать,  предопределение,  в  силу
которого тварь обязывается о восходящем луче радоваться и трепетать,  а  о
заходящем - печалиться и недоумевать.
   Здесь вижу  я,  благородные  слушательницы  и  почтеннейшие  слушатели,
собрание гостей именитых, в целом крае  славных,  и  между  ними  некоего,
который именно тот восходящий солнца луч прообразует, о коем  сказано.  Он
еще млад, но умудрен знаниями;  глава  его  не  убелена  сединами,  но  ум
обогащен  наукой.  Не  дерзостный  и  не  гордостный,  но   благостный   и
душеприятный пришел ты к нам! дерзнем ли же  мы  пренебречь  тем  законом,
который  сама  природа  всещедрая  вложила  в  сердца  наши?  Дерзнем   ли
печалиться и недоумевать  в  такие  минуты,  когда  надлежит  трепетать  и
радоваться?
   Нет, не дерзнем, но воскликнем убо:  за  здравие  и  долгоденствие  его
вашества Дмитрия Павловича Козелкова! Ура!
   - Благодарю вас! - отвечал Митенька и, обратившись к дамам, прибавил; -
Mais il a le don de la parole! [Но у него дар слова!]
   - Приходи ужо! водки дам! - сказал хозяин.
   Наконец обед кончился. Провожая свою даму в гостиную, Митенька  дерзнул
даже пожать ей локоть, и хотя ему не ответили тем же,  однако  же  и  мины
неприятной не сделали. Митеньку это ободрило.
   - Так судьба наших спектаклей в ваших руках? - сказал он.
   - Да; я постараюсь... если Платон Иваныч позволит...
   - О, мы нападем на него всем обществом! Но вы представьте себе, как это
будет приятно! Можно будет видеться... говорить!
   Предводительша легонько вздохнула.
   - Репетиции... трепетное мерцание лампы... - начал  было  фантазировать
Митенька.
   - Вашество! милости  просим  в  кабинет!  господа!  милости  просим!  -
приглашал гостеприимный хозяин.
   Митенька должен был покориться печальной необходимости; но он  утешался
дорогой, что первый толчок соединению общества уже  дан  и  что,  кажется,
дело это, с божьею помощью, должно пойти на лад.
   Был уж девятый час вечера, когда Митенька возвращался  от  предводителя
домой. Дрожки  его  поравнялись  с  ярко  освещенным  домом,  сквозь  окна
которого  Митенька  усмотрел  Штановского,  Валяй-Бурляя  и  Мерзопупиоса,
резавшихся в преферанс. На столике  у  стены  была  поставлена  закуска  и
водка. По комнате шныряли дети.  Какая-то  дама  оливкового  цвета  сидела
около Мерзопупиоса и заглядывала в его карты.
   - Чей это дом? - спросил Митенька кучера.
   - Советника Мерзаковского!
   "Га! помирились-таки! - подумал Митенька,  -  ну,  и  здесь,  с  божьею
помощью, дело, кажется, пойдет на лад!"
   Возвратившись домой, Митенька долгое время мечтал.
   "Кажется, что дело не дурно устраивается, - думал он, - кажется, что уж
я успел дать ему некоторое направление!"
   Он подошел к зеркалу, поставил  на  стол  две  свечи  и  посмотрелся  -
ничего, хорош!
   - Что ж это они всегда смеялись, когда  на  меня  глядели?  -  произнес
(он), - что они смешного во мне находили?
   Митенька решил, что это было не что иное, как пошлое  школьничество,  и
пожелал отдохнуть от трудового дня.
   -  Что  же,  когда  Дюсе   деньги-то   посылать   будете?   -   спросил
старик-камердинер Гаврило, снимая с него сапоги.
   Митенька молчал и притворился погруженным в глубокие соображения.
   - Ведь Дюса-то Никиту-маркела  перед  отъездом  ко  мне  присылал.  "Ты
смотри, говорит, как у барина первые деньги будут, так беспременно чтобы к
нам посылал!"
   Митенька все молчал.
   - Что же вы молчите! нешто я у Дюса-то ел!
   - Молчать, скотина!
   - Как я могу молчать? Я дело завсегда говорить должен!
   - Цыц, каналья!
   Митенька лег спать и видел во сне Дюссо и хорошенькую предводительшу.



"НА ЗАРЕ ТЫ ЕЕ НЕ БУДИ"

   К несчастию для Митеньки, в Семиозерске случились выборы - и он  совсем
растерялся.  Уж  и  без  того  Козелков  заметил,  что  предводитель,  для
приобретения популярности, стал грубить ему  более  обыкновенного,  а  тут
пошли по городу какие-то шушуканья, стали наезжать из уездов и  из  столиц
старые и молодые помещики; в квартире известного либерала, Коли  Собачкина
(*47),  начались  таинственные  совещания;  даже  самые,  что  называется,
"сивые" - и те собирались по вечерам в  клубе  и  об  чем-то  беспорядочно
толковали... Дмитрий Павлыч  смотрит  из  окна  своего  дома  на  квартиру
Собачкина  и,  видя,  как  к  крыльцу  ее  беспрерывно   подъезжает   цвет
российского либерализма (*48), негодует и волнуется.
   - И за что они  мне  не  доверяют!  за  что  они  мне  не  доверяют!  -
восклицает он,  обращаясь  к  правителю  канцелярии