значительности.
     - Отец,  -  соврал он, - велел мне ехать в Хорезм и встретиться с одним
человеком. Он должен передать отцу много денег и пулемет.
     - О-о!  -  протянул бай уважительно.  - Когда тебе, джигит, надо быть в
Хорезме?
     - Не скоро, через месяц.
     - Ну,  тогда хорошо, - обрадовался Кудайберген возможности выслужиться,
- ты поживешь у меня,  отдохнешь.  Потом я тебя доставлю в Сарыкамыш,  а там
много дорог к Хорезму.
     Именно такого приглашения ждал Идрис,  но, получив его, скрыл радость и
поблагодарил хозяина неторопливо,  с  достоинством.  В  этот  момент  Идриса
охватило  то  самое  состояние  успокоенности,  на  которое  и  рассчитывали
чекисты.
     Идрис  с  наслаждением развалился на  одеялах  в  отведенной ему  юрте,
выковыривая застрявшее в  зубах мясо.  Басмач думал уже не о  чекистах,  а о
том,  как  удобней  договориться с  миловидной  вдовушкой,  заботам  которой
догадливый Кудайберген вверил гостя.
     А  в  это  время  недалеко  от  аула  Петров  и  Назиров  расспрашивали
кудайбергенского пастуха, как быстрей и незаметней оказаться у байской юрты.
     Увидев всадников в  военной форме,  пастух вначале бросился бежать,  но
Назиров догнал его и преградил путь.
     - Кого ты боишься,  товарищ? - спросил он, - Разве это твое стадо? Если
бы у тебя было столько овец,  ты не ходил бы в рваной рубашке и босиком.  Мы
из ГПУ,  защитники бедноты и батраков.  Скажи, кто завел тебя и твою семью в
такую даль и куда движется ваш аул? Чей это аул?
     Назиров знал наверняка,  что в здешних местах нет колхозных кочевий, но
зато они могут быть облюбованы перекрасившимся баем.
     Пастух вначале отмалчивался,  но  затем  накопившиеся обиды прорвались.
Да,  он  дальний родственник Кудайбергену.  Раньше  Кудайберген был  бай,  а
Сейчас он имеет документ учителя.  Где он взял такой документ?  Точно пастух
не  знает,  но  был  слух,  что  такую  справку  дал  "писарь"*.  Свой  скот
Кудайберген распределил между бедными родственниками и взял клятву,  что они
до  поры до времени сохранят овец,  лошадей и  верблюдов,  а  когда настанут
лучшие времена - вернут сполна.
     ______________
     * то есть секретарь аулсовета.

     - Какой же  вам  расчет возиться с  байским скотом,  раз его надо будет
возвращать? - спросил Петров.
     - Скот действительно надо вернуть,  но половину-то приплода Кудайберген
нам дарит!
     - Ты   и   другие  бедняки  сделали  неправильно,   что  не   послушали
уполномоченных Советской власти и пошли,  как верблюды, привязанные к хвосту
байского коня.  Заведет он вас знаете куда?  Но,  об этом после поговорим...
Приезжал сегодня кто-нибудь к баю?
     - Да,  да,  -  закивал головой пастух, - сегодня утром приехал джигит с
винтовкой на рыжей лошади.  Наверное,  издалека ехал: грязный и конь мокрый.
Говорят, его прислал какой-то важный человек.
     - Покажи нам, товарищ, самый близкий и скрытый путь к байской юрте.
     Пастух ловко вскарабкался на  круп  назировского коня и  велел ехать по
лощине.  Через некоторое время он спрыгнул и пополз на откос, жестом маня за
собой Назирова.
     С пригорка аул был отлично виден. До крайних юрт было не больше трехсот
метров.
     - Смотри,  -  сказал провожатый Назирову,  -  видишь белую юрту?  Там -
Кудайберген.  А  вот  справа серая юрта с  белым боком...  Видишь?  В  ней -
приезжий. Ну, я возвращаюсь.
     Пастух сполз с откоса и побежал к отаре...
     Душевное успокоение,  сытный  обед  и  жаркие  объятия женщины повергли
Идриса в глубокий сон.  А когда он,  наконец,  пришел в себя,  его руки были
крепко  связаны,   юрта  полна  военных,  рядом  с  ним  сидел  перепуганный
Кудайберген.    Он   беспрерывно   оглаживал   дрожащей   рукой   бороденку,
приговаривая: "Ой-аллай, ой-аллай!"
     Кудайберген подлежал аресту по нескольким статьям уголовного кодекса, в
том  числе за  незаконное хранение винтовки и  обреза с  патронами.  Назиров
нашел во  время обыска мешочек с  царскими золотыми и  целый хуржун бумажных
ассигнаций  -  царских,  колчаковских и  даже  толстовских,  отпечатанных на
туалетной бумаге.
     - Для чего вы их храните? - спросил Назиров.
     - Как знать, - неопределенно хмыкнул Кудайберген.
     "Ну,  вот теперь,  кажется все, - облегченно вздохнул Петров, - если не
считать,  что  с  этими  двумя  типами  мы  должны  добраться до  ближайшего
райуполномоченного ОГПУ..."
     А это нелегко. Большей глуши трудно себе представить. Кудайберген знал,
где   можно  вольготно  себя   чувствовать!   Вокруг  на   сотни  километров
полупустыня.  Много дней надо ехать верхом,  чтобы попасть на базу Жанабаева
или в Форт Шевченко. Пожалуй, ближе будет пойма Аму-Дарьи.
     Пока  Назиров  договаривался со  скотоводами об  откочевке в  ближайший
колхоз,   Петров  допрашивал  Идриса.   Бандит  еще  не  освоился  со  своим
положением, не знал, как с ним поступят, и смертельно трусил.
     - Я все расскажу,  - скулил Идрис, - все расскажу и всех покажу. Только
не губите меня. Я маленький человек - бала, я только выполнял волю отца.
     Присев на корточки, Петров торопливо записывает.
     ...Нависла  угроза  над  родом  знатных степных баев  Айдаровых.  Народ
конфискует скот.  Нет,  Айдаровы так  просто не  сдадутся!  Есть свои люди в
Кара-Калпакии,  в  Туркмении.  Они помогут укрыть скот и,  в случае неудачи,
перегнать стада в  Иран.  Какая неудача имелась в виду?  Отец надеялся,  что
должны произойти перемены к  лучшему для нас.  Он  часто говорил,  что мы  -
знатные роды,  призваны управлять Мангышлаком, а власть голодранцев падет...
Айдаров тайно перегнал скот на  юг,  туда же  нехожеными тропами отправилась
байская  семья.   Сейчас  она  где-то  в  Кара-Калпакии.  Идрис  рассчитывал
добраться до Аму-Дарьи,  найти семью,  а там решить,  как быть дальше. Кроме
того,  он  надеялся  на  помощь  человека  из  Хорезма,  которого  собирался
отыскать.  Человек этот,  приезжавший из  Хорезма,  долго говорил с  отцом с
глазу на глаз и ночью уехал.  Кто он -  отец не сказал,  но Идрис знает, как
его отыскать,  и, если хочет начальник, он найдет таинственного гостя. После
отъезда хорезмца Айдаров воспрянул духом,  осмелел.  "Не  все пропало,  дети
мои!  -  говорил он близким родственникам.  -  В других странах нас жалеют и
поддерживают.  Если не победим,  уйдем всем родом в Персию.  Там нас примут,
как родных..."
     ...В  ожидании лучших времен Айдаров с сыном и некоторыми другими баями
укрылись во  впадине Барра-Кельмес.  Отсюда  совершались налеты на  колхозы,
фактории, караваны.
     ...Откуда отец брал оружие?  Где он достал английские скорострелки?  Не
знаю, не могу сказать...
     "Ничего,  скажешь,  все  скажешь  со  временем",  -  усмехнулся Петров,
заканчивая последнюю страницу объемистого протокола допроса...
     Настало время решать, что делать дальше.
     Поздно  вечером  состоялось  оперативное совещание.  Назиров  и  Петров
решили посоветоваться со всеми бойцами.
     - Давайте  подумаем,  куда  лучше  выходить:  возвращаться в  Форт  или
двигаться в  сторону городка Куня-Ургенч,  то  есть добираться до ближайшего
райуполномоченного ОПТУ?  Судя по карте,  до Куня-Ургенча километров двести.
Из местных жителей туда никто не ездил.  До Форта вдвое больше,  и  дорога -
сплошная пустыня. Впереди же у нас - селения, и с водой здесь лучше.
     - А что Мангыбай скажет? - спросил в заключение Петров.
     Проводник  сидел  в  глубокой  задумчивости.   Наконец  он,  не  спеша,
заговорил.
     - В этих местах я тоже никогда не был и к большой реке не ездил. Сюда я
привел вас по  следу Идриса.  По-моему,  надо идти на Куня-Ургенч.  Командир
прав - это надежный путь. Я найду дорогу и на Сарыкамыш и на Куня-Ургенч, но
надо бы помощника из здешних людей.
     Помощником к Мангыбаю взяли Ермека,  того пастуха, который помог отряду
захватить Идриса.
     Вначале Ермек; как и все сородичи, заявил, что не знает пути к реке, но
позднее  подошел к  Назирову и,  смущенно улыбаясь,  сказал,  что  "наврал с
испугу".
     Узнав,  что их  не собираются расстреливать на месте и  повезут на суд,
Идрис и Кудайберген успокоились, последний даже просился в проводники.
     - Вот правильно,  -  смеялся Мангыбай,  - меня отправьте домой, а этого
кабана возьмите в поводыри. Он вас выведет!
     ...Путь к  Куня-Ургенчу был однообразным и  напряженным.  Арестованные,
видимо,  ни на минуту не оставляли мысли о побеге, не спали ночами, воровато
озирались днем.  Но  возможности к  побегу не представлялось.  Петров и  его
товарищи вздохнули облегченно лишь тогда, когда надзиратель Куня-Ургенчского
домзака вынул  ключ  из  замка  камеры,  за  дверью которой остались опасные
арестанты.
     Куня-Ургенч принес заслуженный отдых  всем,  кроме Петрова и  Назирова.
Как только Идрис попал в тюремные условия, допрашивать его стало значительно
трудней. Поняв, что с ним поступают по закону, бандит осмелел, на допросах с
ухмылкой ссылался на плохую память и даже начал дерзить. Петров не показывал
виду,  что  его  задевает  наглость  байского сынка,  и  однажды  спокойно и
обстоятельно перечислил четыре  пункта  статьи  пятьдесят восьмой уголовного
кодекса, под которые подпали преступные действия обвиняемого.
     - А как наказывает закон? - спросил подследственный.
     - Расстрел  с  конфискацией  имущества,   если,  конечно,  не  найдется
смягчающих обстоятельств.
     - А в моем деле есть смягчающие обстоятельства?
     - Это  дело  суда,   -  сухо  ответил  Петров,  -  лично  я  смягчающих
обстоятельств не вижу.
     Идрис побледнел,  соскользнул со стула и  пополз к  Петрову на коленях,
прося сделать ему снисхождение...
     Наконец  пришел  ответ  на  телеграмму,  посланную  в  день  приезда  в
Куня-Ургенч.  Передали  приказ  -  арестованных отправить по  этапу,  отряду
возвращаться домой. Домой! Наконец-то!
     Это  были  долгие дни  вынужденного отдыха.  Путь  назад был  не  менее
длинным и  сложным,  чем из  дома в  здешние места.  Сейчас потребовалось бы
несколько часов  полета,  а  тогда...  Вначале плыли  вверх по  Аму-Дарье на
пароходике -  странном плавучем сооружении,  походившем на самоходную баржу.
Затем  поездом добирались до  Ташкента.  Потом  были  Кзыл-Орда,  Казалинск,
Аральск,  Актюбинск,  шумный Оренбург с  мосток через быстрый Урал,  степной
Бузулук с домами из толстых бревен и, наконец, Самара!
     Снова -  пароход.  Совсем не такой, как аму-дарьинский. Белый, стройный
красавец с лесенками и удобными палубами. Только очень много здесь нарядного
народа! Днем Петров с товарищами отсиживались в каютах, стыдясь показываться
на палубе в  своем выгоревшем,  исполосованном ремнями обмундировании.  Зато
ночью они с наслаждением вдыхали влажный волжский воздух.
     Наконец, шумная, арбузно-рыбная Астрахань.
     С волнением Петров и Назиров шли по трапу, переброшенному с дебаркадера
на  морской пароход "Подарок 1  Мая".  Последний этап пути!  Последние сутки
долгой, долгой разлуки с близкими!
     Через  сутки  пароход вошел в  устье Урала.  На  плоских берегах рыбаки
натужно вытягивают невода, поплавки которых качаются на мелкой речной волне.
Гигантские полукружья неводов мешают пароходу.  Капитан то  и  дело  дергает
ручку звонка и  кричит в трубку:  "Тихай!",  а то и "Стоп!".  И кажется,  не
будет конца этому путешествию.
     Но  вот  он,  последний  изгиб  реки.  Из  штанги  у  пароходной  трубы
вырывается клуб пара,  и мощный рев гудка оглушает пассажиров. "Встречайте!"
- ревет гудок.
     И их встречают.
     Не  стесняясь людей,  повисает  на  шее  Петрова  жена.  Она  покрывает
поцелуями почерневшее за разлуку лицо мужа.
     Мангыбай терпеливо стоит  сзади.  Он  смущен.  Зачем  целовать мужа  на
глазах чужих людей?  Конечно, эта красивая женщина соскучилась, она достойна
уважения потому,  что  любит  мужа,  но  проявляй свою  любовь в  тысячу раз
больше,  только не здесь! Так воспитан Мангыбай. Сдержанности его учил отец,
так же воспитывает он своих сыновей, дочерей и сноху.
     ...К  берегам родного Мангышлака Мангыбай и пять добровольцев отплывали
на моторной рыбнице.  Провожая его, Петров испытывал такое чувство, будто он
навсегда теряет дорогого и близкого человека.  Впрочем, так и оно случилось:
чекист и  проводник виделись действительно в  последний раз.  Вскоре Петрова
перевели на север Казахстана, и больше встретиться им не довелось.
     Но  Василий Иванович на  всю жизнь сохранил в  своем сердце образ этого
чудесного человека,  а  опыт  Мангыбая помог Петрову позже раскрыть не  одно
преступление.


                          НА ДАЛЬНЕЙ ЗИМОВКЕ

     Разговор начальника окружного отдела  ОГПУ  И.Ф.Калашникова с  Петровым
состоялся поздно вечером.
     Свет настольной лампы под  абажуром,  похожим на  берет,  освещал часть
массивного стола, бумаги и сильные руки старого чекиста. Лицо его находилось
в  полутени,  но  Петров  хорошо  видел  спокойные  и  проницательные  глаза
начальника.
     Говорил Калашников неторопливо,  короткими фразами командира.  Это  был
человек,  прошедший сквозь огонь первой мировой и  гражданской войн,  сквозь
бесчисленные бои с махновцами, антоновцами, анненковцами и прочей нечистью.
     ...Отец братьев Кенжетаевых был до революции крупным баем и чиновником.
Он умел властвовать и  ладить с уездным начальством.  Через Кенжетая царские
чиновники влияли на  "иногородцев".  Сохранил свою  силу  Кенжетай и  тогда,
когда на севере и за морем гремела гражданская война,  а Прикаспий был тылом
белоказачьей  армии.   Старый  бай   умело   лавировал  между  белоказаками,
полуфеодалами и алаш-ордынцами. Когда стало ясно, что победит Красная Армия,
хитрый Кенжетай сформировал из  родичей отряд,  получил винтовки и  ездил по
степи.  Потом в течение ряда лет он рекламировал себя как красного партизана
и  даже  сумел  сына  Кожгали,  бывшего  алаш-ордынского  офицера,  устроить
каким-то волостным начальником. Братья Кожгали - готовящийся в муллы Мукаш и
недоучившийся в  гимназии Айдар,  сидели в  родовом ауле  и  вели осторожные
беседы со скотоводами о непрочности существующей власти.
     Смирное поведение байских отпрысков кончилось,  как  только  попытались
отобрать у  Кенжетая скот  за  недоимки и  укрытие от  налогового обложения.
Кенжетай скоропостижно умер,  а его сыновья,  лишенные советов хитрого отца,
не  смогли  придумать ничего  иного,  как  выкопать  винтовки  и  обстрелять
представителей власти.
     Спрятав где-то  часть скота,  Кожгали,  Мукаш и  Айдар создали кочующую
банду, в которой находили пристанище байские сынки и разные деклассированные
элементы.
     Не раз за ними гонялись отряды милиции, но братьям всякий раз удавалось
ускользнуть.  Однажды добротряд под командой опытного чекиста загнал банду в
пески и  навязал ей бой.  Половина бандитов была уничтожена,  в  том числе и
Кожгали.  Через  несколько  дней  уполномоченный  ОГПУ  выследил  и  убил  в
завязавшейся перестрелке среднего брата.  Младшему удалось скрыться, и о нем
долго не было никаких вестей. И вот теперь он снова объявился.
     - Айдар  Кенжетаев  -  последний  из  братьев,  но  не  последний среди
бандитских элементов.  Он имеет опыт борьбы с  нами,  хитер и  очень опасен.
Перешел на  нелегальное положение.  На  него работает кое-кто  из  родичей и
единомышленников.  Кенжетаеву легче следить за нами, чем нам за ним. Посылка
в  пески отрядов ничего не давала и не даст.  Степные слухи всегда опережают
отряды.  Взять Кенжетаева можно, только если поехать за ним в одиночку. Один
на один!  С  проводником,  не более.  Кенжетаев нужен нам живой,  так как он
много знает.  Взять его и доставить в оперсектор поручаю вам. Ничего, что вы
молоды.  Я  мог бы  послать старых чекистов,  но  их  слишком хорошо знают в
округе. Надеюсь на вас и уверен, что справитесь. Отправляйтесь в Камыс-Калу,
установите  тесный  контакт  с   местными  работниками  уголовного  розыска,
используйте их возможности.  Словом,  обосновывайтесь там, ведите разведку и
терпеливо  ждите,   а  когда  наступит  момент,   действуйте  мужественно  и
решительно!
     Петров  отлично  представлял  себе  и  сложность  задачи,  и  опасность
операции,  которую  придется проводить одному,  в  глубине  пустыни.  Однако
начальника он слушал внешне невозмутимо.
     - Все ясно,  товарищ начальник! - сказал он, когда инструктаж окончился
и были уточнены детали. - Я могу идти?
     - Да, а когда все подготовите - зайдите.
     ...Не  одну  неделю  провел  Петров  в  Камыс-Кале,  саманные постройки
которой затерялись в  степи между барханами и  морем.  Еще  недавно это  был
небольшой поселок,  взявший свое начало от  караван-сарая на верблюжьем пути
из Приуралья в  Астрахань.  Теперь поселок возвели в  ранг районного центра,
сюда приехало много новых людей.  Воздвигнуто из саманного кирпича несколько
длинных одноэтажных зданий,  поставлена перед ними коновязь. Начали работать
районные организации.  Улицы стали оживленнее,  засновали верховые, а порой,
пугая собак и  верблюдов,  пылили "язики" и  "фордики" с  номерами окружного
центра.  Петров не носил форму,  и  его принимали за работника райисполкома.
Совместно с  начальником раймилиции он действовал неторопливо и  расчетливо,
расставляя сети Кенжетаеву.
     Особенно активно  помогал  Петрову работник уголовного розыска,  бывший
скотовод Батыр  Неталиев,  высокий  мужчина  с  монгольскими усами,  слывший
хорошим стрелком и  охотником-следопытом.  Несколько лет  тому назад он  был
бойцом того  самого добротряда,  который рассеял банду  Кожгали Кенжетаева и
убил главаря.
     Детство Батыра прошло в песках.  С отцом, всю жизнь сторожившим байских
овец, он исходил барханы вдоль и поперек.
     Несколько  раз  уезжал  Неталиев  из  Камыс-Калы  в   пески.   У  своих
добровольных помощников он выяснял, что слышно о Кенжетаеве. Встречался он и
со  своим  братом  Еркешем,  служившим объездчиком лесных посадок в  глубине
песков.  Именно  Еркешу удалось вскоре узнать у  одного барханного охотника,
где решил зазимовать Кенжетаев и  что он  держит облюбованное место в  тайне
даже от многих родственников.
     Темной ночью пробрался Еркеш в урочище Тога и лично убедился в том, что
старик капканщик сказал правду.  В окне много лет пустовавшей зимовки желтел
огонек, а ветер доносил кизячный дым.
     Место для зимовки Кенжетаев выбрал со знанием дела.  Чтобы добраться до
Тоги от края барханов,  надо ехать около трех суток по сыпучим пескам.  Само
урочище представляло собой нечто вроде большой глиняной поляны среди песков,
в  центре которой возвышался бугор с  пологими скатами.  На  вершине бугра -
землянка и  рядом с ней -  высокий загон для скота из саманных кирпичей.  От
окружавших бугор барханов до  зимовки метров триста,  на  все четыре стороны
просматриваемого, а следовательно, и простреливаемого пространства.
     Если к  этому добавить,  что поблизости нет других зимовок и что только
волчий вой  нарушает тишину песков,  можно  представить,  в  каких  условиях
Петрову предстояло действовать.
     От того же охотника Еркеш узнал и передал брату еще ряд новостей. Кроме
своей  жены,  Кенжетаев  поселил  в  зимовке  жен  убитых  братьев  с  кучей
ребятишек.  Это  было  первой новостью,  сулившей осложнения,  если придется
вести бой. Известен случай, когда бандит Кумыскирей, окруженный днем в своей
зимовке,  заставил жену и детей стоять у окошек и тем самым лишил опергруппу
возможности вести  обстрел своего логова.  И  еще  одна  новость не  обещала
ничего хорошего:  Кенжетаев держал в  загоне двух жеребцов,  один из которых
всегда был под седлом и взнуздан.
     Все  эти невеселые известия Неталиев рассказал,  отогреваясь в  комнате
Петрова после изнурительной поездки к Еркешу.
     Зима набирала силу.  На землю уже плотно лег снег,  и первые ноябрьские
морозы пробирали до костей.  Петров подумал и решил -  пора! Сборы не заняли
много времени. Вс