ми  размером  с  людей,  она
задумчиво произнесла:
   - Похоже, у них есть свой  собственный  город...  но  он  так  глубоко  в
океане, что я вряд ли его когда-нибудь увижу. Дети, конечно, увидят.  Это-то
и есть самое чудесное...
   В конце концов она подвела их к  двери,  роль  которой  выполнял  занавес
струящейся воды, и, повернувшись к Миляге, сказала:
   - Они ждут тебя.
   Понедельник собрался было шагнуть сквозь  занавес  рядом  с  Милягой,  но
Хои-Поллои остановила его нежным поцелуем в шею.
   - Маэстро пойдет один, - сказала она. - Пошли искупаемся.
   - Босс?
   - Ступай, ступай, - сказал ему Миляга. - Здесь со мной  ничего  не  может
случиться.
   - Тогда я тебя жду, - сказал Понедельник, с радостью позволяя  Хои-Поллои
утащить себя прочь.
   Не успели они исчезнуть  в  зарослях,  как  Миляга  повернулся  к  двери,
раздвинул пальцами прохладный занавес и шагнул внутрь. После всего  изобилия
жизни снаружи строгость  и  масштаб  открывшегося  помещения  потрясли  его.
Впервые за свое путешествие по преображенному дворцу он  оказался  в  месте,
где еще жил дух безумного  честолюбия  его  брата.  В  зале  виднелось  лишь
несколько зеленых побегов, и совсем не было ручьев,  за  исключением  жидкой
двери у него за спиной и такой  же  арки  в  противоположном  конце.  Однако
Богини преобразили и эти покои. В стенах зала, прежде лишенных окон,  теперь
повсюду виднелись  отверстия,  превращая  его  в  соты,  пронизанные  мягким
вечерним светом. Из мебели в зале был только один стул, неподалеку от  арки.
Держа на коленях грудного младенца,  на  стуле  сидела  Юдит.  Когда  Миляга
вошел, она оторвала взгляд от ребенка и посмотрела на него с улыбкой.
   - А я уж начала думать, что ты заблудился, - сказала она.
   Голос ее звучал легко и светло - едва ли не  в  буквальном  смысле  этого
слова. Когда она говорила, лучи,  проникавшие  сквозь  отверстия  в  стенах,
вспыхивали ярче.
   - Я и не знал, что ты меня ждала, - сказал он.
   - Мне это было совсем не в тягость, - сказала она. - Ты не мог бы подойти
поближе?
   Пока он шел через залу, она сказала:
   - Сначала я не думала, что ты последуешь за нами, но потом мне  пришло  в
голову, что ты обязательно захочешь увидеть ребенка.
   - Честно говоря... о ребенке я не думал.
   - Зато она о тебе думала, - сказала Юдит без малейшего упрека в голосе.
   Девочка у нее на коленях не могла  быть  старше  нескольких  недель,  но,
подобно деревьям и цветам, развивалась очень быстро. Она не лежала, а скорее
сидела, крепко вцепившись своей сильной  ручкой  в  длинные  волосы  матери.
Груди Юдит были  обнажены  и  нежно  прижимались  к  ней,  но  она,  похоже,
совершенно не хотела ни есть, ни спать.  Ее  серые  глаза  были  внимательно
устремлены на Милягу.
   - Как Клем? - спросила Юдит, когда Миляга подошел к ней и остановился.
   - Когда я в последний раз его видел, с ним было все в порядке. Но ты ведь
знаешь, я ушел из Пятого внезапно, никого  не  предупредив.  Я  до  сих  пор
чувствую себя виноватым, но...
   - ... ты не мог повернуть назад? Я  понимаю,  со  мной  произошло  то  же
самое.
   Миляга присел  на  корточки  и  протянул  девочке  руку.  Она  немедленно
ухватилась за нее.
   - Как ее зовут? - спросил он.
   - Надеюсь, ты не будешь против...
   - Против чего?
   - Я назвала ее Хуззах.
   Миляга улыбнулся.
   - Вот как? -  Потом  он  снова  посмотрел  на  девочку,  привлеченный  ее
пристальным взглядом. - Хуззах? - сказал он, приблизив к ней  свое  лицо)  -
Хуззах. Я - Миляга.
   - Она знает, кто ты, - сказала Юдит тоном абсолютно  уверенного  в  своих
словах человека. - Она знала об этой зале еще до того, как она появилась.  И
она знала, что рано или поздно ты придешь сюда.
   Миляга не стал спрашивать, каким образом девочка поделилась своим знанием
с Юдит. Пусть это останется еще одной тайной этого необычного места.
   - А Богини? - спросил он.
   - Что Богини?
   - Они ничего не имеют против ребенка Сартори?
   - Нет, что ты, - ответила Юдит. После того, как Миляга упомянул  Сартори,
в голосе ее послышались нотки нежной печали. - Весь город...  весь  город  -
это доказательство того, что из зла можно сотворить добро.
   - Она просто чудо, Юдит, - сказал Миляга.
   Юдит улыбнулась, а вслед за ней улыбнулась и девочка.
   - Да, ты прав.
   Хуззах потянулась ручками к лицу Миляги, чуть не упав с колен матери.
   - Наверное, она видит в тебе  своего  отца,  -  сказала  Юдит,  укладывая
ребенка на руки и поднимаясь со стула.
   Миляга также выпрямился,  наблюдая,  как  Юдит  поднесла  Хуззах  к  куче
разбросанных по земле игрушек. Хуззах  указала  вниз  пальчиком  и  радостно
залепетала.
   - Ты сильно по нему тоскуешь? - спросил он.
   - Тосковала, в Пятом Доминионе, - ответила Юдит,  все  еще  стоя  к  нему
спиной. Она нагнулась и подобрала выбранную Хуззах игрушку.  -  Но  здесь  -
нет. Особенно с тех пор, как появилась Хуззах. Понимаешь, пока ее не было, я
никогда по-настоящему не чувствовала себя реальной. Я была призраком  другой
Юдит. - Она выпрямилась и обернулась к Миляге. - Ты знаешь, я  ведь  до  сих
пор не могу вспомнить свою жизнь. Так, какие-то обрывки иногда всплывают, но
ничего существенного. Такое чувство, будто я все время жила во сне.  Но  она
разбудила меня, Миляга. - Юдит поцеловала ребенка в щеку. - Она сделала меня
настоящей. До нее я была только копией. Мы с ним вместе были копиями. Он это
знал, и я это знала. Но мы создали что-то новое, чего еще никогда не было на
свете. - Она вздохнула. - Не могу сказать, чтобы  я  тосковала,  но  мне  бы
хотелось, чтобы он увидел ее. Хотя бы один раз. Просто для  того,  чтобы  он
тоже почувствовал, что значит быть настоящим.
   Она двинулась было обратно к стулу, но Хуззах снова потянулась к  Миляге,
издав негромкий протестующий возглас.
   - Да ты ей понравился, - сказала Юдит слегка удивленно.
   Она снова опустилась на стул и протянула ребенку поднятую с пола игрушку.
Это оказался небольшой синий камушек.
   - Вот, радость моя, - заворковала она. - Посмотри. Что тут у  нас  такое?
Что тут у нас такое?
   Лепеча от удовольствия, Хуззах схватила камушек  с  проворством,  намного
превосходящим ее  нежный  возраст.  Лепет  превратился  в  смех,  когда  она
поднесла его к губам, словно желая поцеловать.
   - Она любит смеяться, - сказал Миляга.
   - Да уж, слава Богу. Ой, ты только послушай меня! Все еще благодарю Бога.
   - Старые привычки... - начал Миляга.
   - Эта умрет, - твердо сказала Юдит.
   Девочка попыталась засунуть камушек себе в рот.
   - Нет, моя сахарная, не надо  так  делать,  -  сказала  Юдит.  Потом  она
подняла глаза на Милягу. - Как ты думаешь, стена  Просвета  в  конце  концов
рухнет? У меня есть здесь подруга по имени Лотти, так она говорит,  что  это
непременно произойдет, и нам придется терпеть такую вонь, каждый  раз  когда
ветер подует со стороны Пятого Доминиона.
   - Может быть, можно построить другую стену?
   - А кто это сделает? Никто даже приближаться туда не хочет.
   - Даже Богини?
   - У них и здесь работы  полно.  И  в  Пятом  Доминионе  тоже.  Они  хотят
освободить воды и там.
   - Вот это будет зрелище.
   - Да, может быть, я даже вернусь туда, чтобы на это посмотреть...
   Во время этого  диалога  Хуззах  перестала  смеяться  и  снова  устремила
пристальный взгляд на Милягу. Потом она протянула ему ручку, в  которой  был
зажат синий камень.
   - По-моему, она хочет тебе его подарить, - сказала Юдит.
   Он улыбнулся и сказал девочке:
   - Спасибо. Но ты оставь его себе, это твоя игрушка.
   Взгляд ее стал более настойчивым, и он  почувствовал,  что  она  понимает
каждое его слово. Ручка ее упрямо протягивала ему подарок.
   - Бери же, - сказала Юдит.
   Не столько из-за слов Юдит, сколько из-за  неотступной  настойчивости  во
взгляде Хуззах, Миляга подчинился  и  осторожно  взял  камень.  Он  оказался
тяжелым и прохладным.
   - Ну вот, теперь мы по-настоящему заключили мир, - сказала Юдит.
   - А я и не знал, что между нами была война, - ответил Миляга.
   - Наверное, это  и  есть  самая  худшая  война,  когда  о  ней  никто  не
подозревает, - сказала Юдит. - Но теперь все это в прошлом. Навсегда.
   Звук струящейся воды у нее за спиной слегка изменился, и  она  оглянулась
на водяную арку. До этого момента выражение ее лица было серьезным, но когда
она вновь посмотрела на Милягу, на лице ее сияла улыбка.
   - Мне надо идти, - сказала она, вставая.
   Девочка вновь засмеялась и принялась хватать ручками воздух.
   - Я тебя еще увижу? - спросил он.
   Юдит  медленно  покачала  головой,  устремив   на   него   едва   ли   не
снисходительный взгляд.
   - Зачем? - спросила она. - Мы сказали друг другу  все,  что  должны  были
сказать. Мы простили друг друга. Теперь все уже позади.
   - А мне будет позволено остаться в городе?
   - Конечно, - сказала она с удивленным смешком. - Но зачем это тебе?
   - Потому что странствия мои закончились.
   - Вот как? - спросила она, направляясь в сторону арки. - А я  то  думала,
что остался еще один Доминион.
   - Я уже видел его и знаю, что меня там ждет.
   После небольшой паузы Юдит сказала:
   - Целестина  тебе  когда-нибудь  рассказывала  эту  сказку?  Ну  конечно,
наверняка рассказывала?
   - О Низи Нирване?
   - Да. Мне она ее тоже рассказала, в ночь накануне  Примирения.  Ты  понял
ее?
   - Не совсем.
   - Жаль.
   - А что такое?
   - Да нет, ничего, просто я тоже не поняла и подумала, что, может  быть...
- Она пожала плечами. - Не знаю, что я подумала.
   Она стояла уже у самой арки, и Хуззах устремила взгляд через плечо матери
на кого-то, кто стоял за жидкой стеной. Миляге показалось,  что  виднеющийся
за аркой смутный силуэт мало чем напоминает человека.
   - Хои-Поллои ведь уже рассказала о наших гостях? - сказала Юдит,  заметив
удивление Миляги. - Они пришли из океана  свататься.  -  Она  улыбнулась.  -
Некоторые ничего, красивые. Какие будут дети!..
   Улыбка ее слегка дрогнула.
   - Не грусти, Миляга, - сказала она. - У нас с тобой были хорошие времена.
   Потом она повернулась к нему спиной и с ребенком на руках  прошла  сквозь
сверкающую пелену. Он услышал, как Хуззах засмеялась, увидев лицо  существа,
которое  ожидало  их  с  той  стороны,  и  увидел,  как  оно  обняло  своими
серебристыми руками и мать, и ребенка. Потом занавес вспыхнул ярким сиянием,
а когда оно потускнело, семья уже исчезла.
   Миляга пробыл в пустой  зале  несколько  минут.  Он  знал,  что  Юдит  не
собирается возвращаться, и даже не был уверен в том, что ему этого  хотелось
бы, но какая-то сила не пускала я его с места,  пока  он  не  восстановил  в
памяти все, что между ними произошло. И только после  этого  он  вернулся  к
двери и вышел  в  вечерний  воздух.  Дикие  джунгли  были  исполнены  нового
очарования. Мягкие голубые туманы опускались вниз из-под зеленого  полога  и
клубились над поверхностью прудов. Оживленный дневной  щебет  уступил  место
звучным песням вечерних птиц, а вместо деловито  гудящих  шмелей  в  воздухе
порхали легкокрылые бабочки.
   Он оглядел окрестности в поисках Понедельника,  но  того  нигде  не  было
видно. Хотя ничто не мешало ему слоняться без дела,  наслаждаясь  окружающей
идиллией, он чувствовал себя не в своей тарелке. Это было не его место. Днем
оно было слишком переполнено жизнью, а ночью, как нетрудно было  догадаться,
-  любовью.  Никогда  еще  он   не   чувствовал   себя   таким   бесплотным,
нематериальным, не существующим. Даже на  дороге,  отодвигаясь  подальше  от
костров, вокруг которых мололи всякий вздор о Маэстро Сартори, он знал,  что
стоит ему открыть рот и  назвать  себя,  как  его  тут  же  окружат,  начнут
чествовать и восхищаться им. Здесь было все иначе. Здесь он был ничем, ничем
и никем. Это место принадлежало новой поросли, новым чудесам и новым семьям.
   Похоже, ноги его успели разобраться в ситуации раньше, чем он сам, потому
что еще до того, как он признался самому себе в том, что  он  здесь  лишний,
они уже уносили его прочь, сквозь водяные арки  и  вниз  по  склону  города.
Направился он не к  дельте,  а  к  пустыне.  Хотя  путешествие,  на  которое
намекнула Юдит, казалось ему лишенным  всякого  смысла,  он  позволил  своим
ногам нести его, куда им заблагорассудится.
   В первый раз, когда он покидал ворота, выходящие в  сторону  пустыни,  он
тащил на себе Пая, а вокруг них двигались  толпы  беженцев.  Теперь  он  был
один, и хотя нести ему надо было лишь свое собственное тело,  он  знал,  что
предстоящий путь исчерпает тот небольшой запас сил и воли,  который  у  него
еще оставался. Но это его не особенно заботило. Пусть даже  он  погибнет  по
дороге - какая разница. Что бы ни говорила Юдит, его  странствия  подошли  к
концу.
   Когда он достиг перекрестка, на котором ему некогда повстречался  Флоккус
Дадо, за спиной у него раздался крик, и, обернувшись, он увидел  обнаженного
по пояс Понедельника, который несся за  ним  галопом  верхом  на  муле  или,
точнее, на его полосатой разновидности.
   - Какого хера ты ушел без меня? - поинтересовался он, оказавшись рядом  с
Милягой.
   - Я искал тебя, но тебя нигде не было видно. Я думал, ты  решил  жениться
на Хои-Поллои.
   - Ну уж нет! - сказал Понедельник. - Знаешь, у этой телки в башке слишком
много всяких завиральных идей.  Сказала  мне,  что  хочет  меня  представить
какой-то рыбе. Я ей ответил, что вообще-то  рыбу  не  очень  люблю  -  кости
застревают в  глотке.  А  что,  разве  не  так?  Люди  каждый  день  дохнут,
подавившись этой треклятой рыбой! Ну так вот, она вытаращила  на  меня  свои
косые гляделки, словно я пернул со всей мочи, да и говорит, что  лучше  мне,
пожалуй, все-таки пойти с тобой. А я ей говорю, что даже  не  знал,  что  ты
куда-то идешь. Ну, значит, она находит мне этого маленького пидора... - Он с
размаху хлопнул мула по боку. - ... и  показывает  мне,  куда  ехать.  -  Он
оглянулся на город. - Знаешь, по-моему, классно, что мы оттуда смотались,  -
сказал он, понизив голос. - Честно говоря, там  слишком  много  воды.  Видел
там, у ворот? Ебитская сила, что за фонтан!
   - Нет, не видел. Наверное, он только что появился.
   - Я же говорю! Весь город скоро затопит. Давай-ка поскорее  делать  ноги.
Заскакивай.
   - Как зовут животное?
   - Толланд, - ответил Понедельник, широко ухмыльнувшись. - Куда едем-то?
   Миляга указал на горизонт.
   - Не видно ни хера.
   - Стало быть, направление выбрано верно.

4

   Будучи по натуре своей прагматиком,  Понедельник  не  забыл  захватить  с
собой еды. Сделанный из рубашки мешок был до отказа набит фруктами, которыми
они и питались на протяжении  всего  путешествия.  Наступила  ночь,  но  они
продолжали двигаться дальше. На муле они ехали по очереди, чтобы не истощать
его силы, и давали ему по крайней мере столько же фруктов,  сколько  съедали
сами, плюс огрызки от своих порций.
   Оседлав мула, Понедельник тут же погружался в сон, но Миляга, несмотря на
усталость, был слишком озабочен проблемой составления карты  пустыни,  чтобы
позволить себе уснуть. Подарок Хуззах был постоянно зажат  у  него  в  руке,
потевшей так сильно, что несколько раз в чашечке его ладони даже  собиралась
небольшая лужица. Обнаружив это, он в очередной раз убирал камень в  карман,
но через несколько минут пальцы сами, без его ведома, доставали его и  вновь
принимались вертеть.
   То и дело он оглядывался на  Изорддеррекс,  и  вид,  надо  признать,  был
впечатляющий. Погруженные во тьму склоны  города  были  усыпаны  сверкающими
точками - это воды, текущие по его улицам, превратились в идеальные зеркала,
отражающие  свет  звезд.  Но  не  один  Изорддеррекс  был  источником  этого
великолепия. И земля у ворот города, и дорога,  по  которой  они  двигались,
тоже посверкивали отраженным светом небес.
   Но с наступлением зари все эти чудеса исчезли. Город  давно  уже  скрылся
вдали, а впереди на небе сбились в кучу темные грозовые облака. Их  зловещий
синевато-багровый цвет был Миляге уже знаком - точно  такие  же  облака  они
видели с Тиком Ро над небом Первого Доминиона. Хотя стена Просвета пока  еще
отгораживала сгнившее тело Хапексамендиоса от Второго,  исходившая  от  него
скверна была слишком сильна, чтобы не дать о себе знать, и  чем  дальше  они
продвигались, тем сильнее вспухал  синяк  неба,  заполняя  весь  горизонт  и
подбираясь к зениту.
   Однако были и хорошие новости.  Когда  на  горизонте  показались  обломки
лагеря Голодарей, стало ясно, что одиночество им  не  грозит.  Группа  людей
человек в тридцать  несла  свою  вахту  у  Просвета.  Один  из  них  заметил
приближение Миляги и Понедельника и поделился своим открытием с  остальными.
В тот же миг еще один человек вскочил и со всех ног кинулся им навстречу.
   - Маэстро! Маэстро! - кричал он на бегу.
   Разумеется, это был Чика Джекин. Появление Миляги привело его в настоящий
экстаз, но после того как поток приветствий иссяк, разговор  принял  мрачный
оборот.
   - В чем была наша ошибка, Маэстро? - спросил Чика. - Ведь все должно было
быть иначе, верно?
   Миляга устало объяснил, попеременно ввергая Чику то  в  удивление,  то  в
ужас.
   - Так Хапексамендиос мертв?
   -  Да,  мертв.  Весь  Первый  Доминион  был  Его  телом,  и  теперь   оно
разлагается.
   - А что случится, когда рухнет Просвет?
   - Кто знает? Боюсь, с той стороны достаточно гнили, чтобы отравить Второй
от края до края.
   - И каков же ваш план? - поинтересовался Чика.
   - У меня его нет.
   На лице Чики отразилось полное смятение.
   - Но вы проделали такой огромный путь, чтобы попасть  сюда!  Ведь  что-то
вас сюда привело?
   - Мне жаль тебя разочаровывать, - ответил Миляга, - но дело  в  том,  что
мне  просто  некуда  больше  пойти.  -  Он  перевел  взгляд  на  Просвет.  -
Хапексамендиос был моим Отцом, Люциус. Должно быть, в глубине души  я  верю,
что мое место рядом с Ним, в Первом Доминионе.
   -  Прошу  прощения,  Босс,  могу  я  вставить  словечко...   -   вмешался
Понедельник.
   - Да.
   - По-моему, то, что ты говоришь, - это чушь собачья.
   - Если вы войдете туда, то войду и я, - сказал Чика Джекин.  -  Хочу  все
посмотреть своими глазами. Повидать мертвого Бога - это не пустяк.  Будет  о
чем рассказать детям, а?
   - Детям?
   - Ну у меня ведь только два выхода: заводить детей или писать мемуары. Но
на второе у меня не хватит терпения.
   - Это у тебя-то? - спросил Миляга. -  У  человека,  который  прождал  две
тысячи лет? У тебя нет терпения?
   - Было, да все вышло, - сказал Чика. - Я хочу жить, Маэстро.
   - Тебя нельзя за это упрекнуть.
   - Но сначала я хочу увидеть Первый Доминион.
   К этому моменту они оказались уже совсем рядом с Просветом, и  пока  Чика
Джекин пошел объяснять своим товарищам, что они собираются сделать вместе  с
Маэстро, Понедельник  вновь  принялся  высказывать  свое  мнение  по  поводу
предстоящего мероприятия.
   - Не делай этого, Босс, - сказал он. - Ты  этим  ничего  не  докажешь.  Я
знаю, что ты разозлился на этих козлов,  из-за  того  что  они  не  устроили
гулянку в твою честь в этом вшивом Изорддеррексе, но  знаешь  что,  давай-ка
трахнем их в жопу, или нет,  лучше  не  стоит.  Пусть  трахаются  со  своими
рыбами...
   Миляга положил руки Понедельнику на плечи.
   - Не волнуйся, - сказал он. - Я не собираюсь кончать жизнь самоубийством.
   - Так куда ж тогда спешить? Ты как  выжатый  лимон,  Босс.  Поспи.  Поешь
чего-нибудь. Наберись сил. А завтра поглядим.
   - Я в полном порядке, - сказал Миляга. - К тому же со мной мой талисман.
   - Какой талисман?
   Миляга разжал ладонь и показал Понедельнику синий камень.
   - Какое-то трахнутое яйцо?
   - Яйцо, говоришь? - сказал Миляга, подбросив камушек на ладони. - Что  ж,
может, ты и прав.
   Он во второй раз подбросил его в воздух, и оно взлетело  куда  выше,  чем
можно было ожидать, исходя из силы броска. В верхней  точке  траектории  оно
застыл