о, на мгновение бросив вызов силе тяготения. Падая вниз, оно  принесло
с собой легкий дождь мельчайшей водяной пыли, охладившей их поднятые  кверху
лица.
   Понедельник застонал от удовольствия.
   - Дожди из ниоткуда, - сказал он. - Я помню этот фокус.
   Миляга оставил его смывать  грязь  со  своего  лица  и  двинулся  к  Чике
Джекину, который к тому времени уже закончил свои объяснения.  Его  товарищи
отступили назад, с тревогой наблюдая за двумя Маэстро.
   - Они думают, что мы погибнем, - объяснил Чика.
   - Вполне возможно, что они не ошибаются, - спокойно сказал Миляга.  -  Ты
уверен, что действительно хочешь пойти со мной?
   - Абсолютно.
   После  этого  они  ступили  на  ничейную  землю,  лежащую  между  твердой
реальностью Второго Доминиона и пустотой Просвета. Один  из  друзей  Джекина
стал что-то отчаянно  кричать  им  вслед.  Его  вопли  были  подхвачены  еще
несколькими людьми, но в поднявшемся гвалте  невозможно  было  разобрать  ни
единого слова. Джекин приостановился и обернулся на своих товарищей.  Миляга
не стал подгонять его и, не обращая внимания на крики, ускорил  шаг.  Облако
Просвета сгустилось вокруг него, и запах разложения  ударил  ему  в  ноздри.
Однако он оказался к этому готов и вместо  того,  чтобы  задержать  дыхание,
вдохнул зловоние полной грудью.
   За спиной у него раздался еще один крик, который на этот раз  исходил  от
самого Джекина и был  полон  не  столько  тревоги,  сколько  изумления.  Это
пробудило его любопытство,  и  он  обернулся,  стараясь  отыскать  Чику,  но
пустота Просвета уже  разделила  их.  Миляга  нетерпеливо  двинулся  дальше.
Какая-то неудержимая сила, природы которой он не понимал, влекла его вперед.
Его усталая поступь неожиданно стала легкой, а сердце забилось быстрее.
   Впереди в  белой  пустоте  начали  проступать  первые  смутные  очертания
бывшего Доминиона Хапексамендиоса. За спиной вновь раздался крик Чики:
   - Маэстро? Маэстро! Где вы?
   Не замедляя шага, Миляга крикнул в ответ:
   - Здесь, Люциус.
   - Подождите меня! - крикнул Джекин. - Подождите! - Через несколько секунд
он появился из пустоты и ухватился за плечи Миляги.
   -  В  чем  дело?  -  спросил  Миляга,  оглядываясь  на  Джекина,  который
неожиданно сбросил  груз  прожитых  лет  и  вновь  превратился  в  мальчика,
вспотевшего от благоговейного ужаса перед таинством магии.
   - Воды... - выдохнул он.
   - Что такое?
   - Они пришли за вами, Маэстро. Они пришли за вами.
   И после этих слов они действительно пришли. О, что это было  за  зрелище!
Сверкающие  ручьи  обвились  вокруг  его  щиколоток  и  голеней  и,   словно
серебряные змейки, принялись подскакивать к его рукам. А точнее -  к  камню,
который он сжимал в своей ладони. Видя их буйную радость и их пыл, он  вновь
услышал смех Хуззах и ощутил легкое прикосновение ее пальцев, передавших ему
синее яйцо. У него не было ни малейших сомнений в том, что она знала, к чему
приведет ее дар. Скорее всего, знала об этом  и  Юдит.  Что  ж,  он  побывал
подручным своей матери, а теперь ему довелось стать  исполнителем  их  воли.
При мысли об этом отзвук смеха Хуззах невольно сорвался с его губ.
   Подчиняясь  зову  яйца,  сверху  пошел  мелкий  дождик,   на   протяжении
нескольких секунд превратившийся в настоящий  всемирный  потоп.  Ярость  его
была столь велика, что  белый  сумрак  Просвета  стал  понемногу  редеть,  и
Маэстро увидели свет, впервые проникший сюда, с тех пор  как  Хапексамендиос
окружил свой Доминион стеной  пустоты.  В  его  лучах  Миляга  заметил,  что
радостное возбуждение Джекина уступило место панике.
   - Мы утонем! - завопил  он,  с  трудом  удерживаясь  на  ногах  в  быстро
поднимавшейся воде.
   Но Миляга не двигался с места. Он знал, в чем заключается его долг. Когда
вода поднялась им почти по горло, а волны уже готовы были захлестнуть их, он
поднес подарок Хуззах к губам и поцеловал его - точно так же, как она. Потом
он собрал все  свои  силы  и  бросил  камень  вдаль,  туда,  где  открывался
безрадостный пейзаж Первого Доминиона. Яйцо устремилось вперед  с  энергией,
источником которой была не сила мускулов Миляги, а его собственная  воля,  и
воды немедленно устремились за ним  следом,  расступаясь  вокруг  Маэстро  и
затопляя труп Хапексамендиоса.
   Недели, а возможно, и  месяцы  должны  были  миновать,  прежде  чем  воды
покроют весь Доминион, от края и до края. Работе их суждено  было  проходить
без свидетелей, но в течение  нескольких  последующих  часов  двум  Маэстро,
стоявшим на том самом месте, где  когда-то  начинался  город  Бога,  все  же
удалось увидеть начало этого великого труда. Облака над  Первым  Доминионом,
прежде бывшие столь же неподвижными, как и  простиравшийся  внизу  ландшафт,
теперь начали яростно клубиться и пролили свою горечь в исступленных ливнях,
которые помогли потокам продолжить свой Очистительный путь сквозь падаль.
   Воля Богинь, наполнявшая каждую каплю волшебных вод, нашла  применение  и
останкам Хапексамендиоса. Потоки снова и снова переворачивали мертвую плоть,
очищая вещество от  ядов  и  намывая  отмели,  которые  возбужденный  воздух
немедленно украшал туманными испарениями.
   Первая отмель возникла  из  хаоса  недалеко  от  того  места,  где  стоял
Маэстро,  и  очень  скоро  превратилась  в  полуостров  причудливой   формы,
уходивший вдаль по крайней мере на  милю.  Волны  постоянно  разбивались  об
него, принося с собой новые порции праха, оседавшие на  берегах.  Миляга  не
смог устоять против искушения  понаблюдать  за  зрелищем  с  более  близкого
расстояния и, несмотря на предостережения  Джекина,  отправился  на  дальний
конец  мыса.  Почва  была  влажной,  но  достаточно  твердой.  Повсюду  были
разбросаны семена, судя по всему, принесенные водами из  Изорддеррекса.  Что
ж, в таком случае очень скоро здесь воцарится точно такое же изобилие.
   Когда он дошел до конца полуострова, облака у него  над  головой  немного
посветлели, выплеснув вниз всю свою ярость. Но дальше  этот  процесс  только
начинался. Грозы бушевали, постепенно охватывая все  новые  пространства,  и
при вспышках молний он замечал змеящиеся реки, которые продолжали  трудиться
с прежним рвением.  Но  здесь,  на  конце  мыса,  в  воздухе  уже  разлилось
благосклонное сияние. Похоже, у Первого Доминиона было свое солнце,  и  хотя
его пока нельзя было назвать жарким, Миляга не стал дожидаться лучшей погоды
и, вытащив из кармана свой атлас и ручку, принялся за работу. Ему предстояло
составить карту  пустыни  между  воротами  Изорддеррекса  и  Просветом.  Без
сомнения, эти страницы должны были оказаться наименее заполненными  во  всем
атласе,  но  тем  большую  тщательность  необходимо  было  проявить  при  их
составлении. Ему хотелось, чтобы их пустота выглядела по-своему прекрасно.
   Примерно через час напряженной работы он услышал у себя  за  спиной  шаги
Джекина.
   - Разговариваете на языках, Маэстро? - спросил Чика.
   Только сейчас Миляга  осознал,  что  с  губ  его  безостановочно  сыпятся
названия, понятные, наверное, только  ему  одному.  Это  были  те  места,  в
которых он побывал во время своих странствий, так  же  хорошо  знакомые  его
языку, как и его многочисленные имена.
   - Рисуете новый мир? - спросил Джекин, не  решаясь  подойти  к  художнику
поближе, чтобы не мешать его работе.
   - Нет, нет, - сказал Миляга. - Я заканчиваю  карту.  -  Он  задумался,  а
потом поправил себя. - Нет, не заканчиваю. Начинаю.
   - Можно взглянуть?
   - Если хочешь.
   Джекин присел на корточки за спиной у Миляги и заглянул ему через  плечо.
Карта пустыни была завершена,  насколько  это  оказалось  возможным.  Теперь
Миляга пытался  воспроизвести  контуры  полуострова,  на  котором  сидел,  и
кое-какие детали открывавшегося перед ним вида.  Вряд  ли  для  этого  могло
потребоваться больше, чем одна-две линии, но главное было положить начало.
   - Извини, ты не мог бы позвать ко мне Понедельника?
   - Вам что-то нужно?
   - Да, мне нужно, чтобы он взял эти карты с собой в Пятый Доминион и отдал
их Клему.
   - А кто такой Клем?
   - Ангел.
   - Понятно...
   - Так ты позовешь его?
   - Сейчас?
   - Если тебе не трудно, - сказал Миляга. - Я почти уже закончил.
   Джекин  послушно  направился  в  сторону  Второго  Доминиона,  и   Миляга
продолжил свою работу. Она  приближалась  к  концу.  Покончив  с  мысом,  он
добавил линию точек, обозначивших его путь, и крестик на том месте, где он в
данный момент сидел. После этого он  стал  перелистывать  атлас  в  обратном
направлении,  чтобы  убедиться,  что  все  карты  расположены  в  надлежащем
порядке. За  этим  занятием  ему  пришла  в  голову  мысль,  что  он  создал
автопортрет. Как и ее создатель, карта отличалась  немалым  числом  изъянов,
но, как он надеялся, в будущем ей предстояло увидеть более полные  версии  -
быть сделанной снова, а потом подвергнуться новой  переделке,  а  потом  еще
одной, и так без конца.
   Он уже собрался было положить атлас  рядом  с  ручкой,  когда  в  волнах,
разбивавшихся об оконечность мыса, ему послышался какой-то шепот. Не в силах
разобраться в его природе, он отважился спуститься по склону к  самой  воде.
Земля здесь была только что создана и грозила в любой  момент  уйти  у  него
из-под ног, но он подался так далеко вперед, как только мог. Услышав то, что
он услышал, и увидев то, что он увидел, он отошел от края, рухнул на  колени
во влажную грязь и дрожащей рукой принялся писать сопроводительное  послание
к картам.
   Оно  оказалось  по  необходимости  кратким.  Теперь  он   слышал   слова,
поднимающиеся из шума прибоя, и они отвлекали его своими обещаниями.
   - ... Низи Нирвана... - говорили волны, - Низи Нирвана...
   К тому времени, когда он окончил записку, положил на землю альбом и ручку
и вернулся к краю мыса,  солнце  Первого  Доминиона  окончательно  вышло  из
грозовых облаков и осветило бушующие волны. На какое-то время лучи успокоили
их неистовство и пронзили их насквозь, так что Миляга сумел разглядеть  дно.
Оно не было похоже на землю; скорее уж, это было второе небо, а в нем  сияло
светило, озаренное таким  величием,  что  рядом  с  ним  все  небесные  тела
Имаджики - все звезды, все луны, все полуденные солнца - казались ничтожными
огоньками, затерянными во мраке. Здесь была та самая  дверь,  из  которой  в
сказке доносилось имя его матери. Весь город Его Отца был построен лишь  для
того, чтобы закрыть ее наглухо. Тысячелетиями она была замурована, но теперь
открылась, и пение голосов звучало оттуда,  разносясь  по  всей  Имаджике  и
призывая каждого странствующего духа домой.
   Среди них звучал голос, который Миляга хорошо знал, и еще  до  того,  как
его глаз успел различить его обладателя, его мысленный взор  уже  соткал  из
воздуха любимое лицо, а тело ощутило прикосновение рук, которые обнимут  его
и подхватят вверх. И  вот  они  появились  -  эти  руки,  это  лицо,  -  они
потянулись к нему из двери, чтобы забрать его к себе,  и  ему  уже  не  было
необходимости воображать их.
   - Ты закончил? - услышал он вопрос.
   - Да, - ответил он. - Закончил.
   - Хорошо, - улыбаясь, сказал Пай-о-па. - Тогда мы можем начать.

***

   Люди, которых Маэстро оставили  у  границы  Первого  Доминиона,  один  за
другим осмеливались ступить  на  полуостров,  по  мере  того  как  росло  их
мужество и любопытство. Разумеется, Понедельник был в первых  рядах.  Джекин
уже собрался было позвать его и велеть ему идти к Примирителю, когда паренек
закричал сам и указал пальцем на конец  мыса.  Джекин  повернулся  и  увидел
вдали две обнимающиеся фигуры. Впоследствии свидетели много спорили  о  том,
кого же они все-таки видели. Все соглашались с тем, что  одним  человеком  в
этой паре был Маэстро Сартори. Что же касается другого,  то  тут  начинались
значительные расхождения. Одни утверждали, что видели женщину, другие -  что
мужчину; третьи настаивали на том, что  это  было  облако,  внутри  которого
пылала частица солнца. Однако  при  всех  этих  спорных  моментах,  то,  что
последовало вслед за этим, не  вызывало  никаких  сомнений.  Обнявшись,  две
фигуры подошли к краю мыса, сделали еще один, последний шаг  и  скрылись  из
виду.
   Двумя неделями позже, в предпоследний день  безрадостного  декабря,  Клем
сидел у камина в столовой дома ь28 по Гамут-стрит - с тех  пор,  как  прошло
Рождество, он почти не покидал этого места. Он чуть было не задремал,  но  в
этот момент кто-то лихорадочно забарабанил в парадную дверь. Часов у него не
было - за временем  он  не  следил,  -  но  судя  по  ощущениям,  давно  уже
перевалило за полночь. Человек, избравший для визита  такой  час,  был  либо
доведен до отчаяния, либо представлял серьезную  опасность,  но  в  нынешнем
мрачном состоянии никакие угрозы его не страшили. У него не осталось  ровным
счетом ничего - ни в этом доме, ни в жизни вообще. Миляга ушел, Юдит ушла, а
совсем недавно ушел и Тэй. Пять дней назад он услышал, как его  возлюбленный
прошептал его имя и сказал:
   - Клем... я должен идти.
   - Идти? Куда?
   - Кто-то отворил дверь, - ответил Тэй. - Мертвецов зовут домой. Мне  надо
идти.
   Они поплакали вместе. Слезы  текли  по  лицу  Клема,  а  рыдания  Тэйлора
сотрясали его изнутри. Но поделать тут ничего было нельзя. Зов  раздался,  и
хотя предстоящая разлука  с  Клемом  причиняла  Тейлору  немалую  боль,  его
нынешнее двусмысленное состояние  давно  уже  сделалось  невыносимым,  и  за
горечью расставания скрывалась радость  скорого  освобождения.  Их  странный
союз был окончен. Дороги мертвых и живых разошлись.
   Только после того как Тэй исчез, Клем ощутил, насколько велика  постигшая
его утрата. Когда он потерял физическое тело своего возлюбленного, страдания
его были велики, но боль от разлуки с духом, столь чудесно  воссоединившимся
с ним после смерти, была несравненно тяжелее. Казалось, невозможно ощущать в
себе такую пустоту и все-таки продолжать жить. Несколько раз  в  эти  черные
дни  он  задумывался  о  самоубийстве,  надеясь,  что  после  смерти  сможет
последовать за своим возлюбленным в ту открытую дверь, о которой Тэй говорил
ему перед расставанием. И если в конце концов он  не  сделал  этого,  то  не
из-за  недостатка  мужества,   а   из-за   чувства   возложенной   на   него
ответственности. Он был единственным оставшимся в Пятом Доминионе свидетелем
тех чудес, которые произошли на Гамут-стрит. Если он умрет, то кто же сможет
обо всем рассказать?
   Но в такие часы, как этот, подобные нравственные императивы  теряли  свою
убедительность, и, направляясь к двери, он позволил себе мысль  о  том,  что
если эти ночные посетители принесли с собой смерть, то он примет  их  дар  с
благодарностью. Ни о чем не спрашивая, он отодвинул засовы и открыл дверь. К
его немалому  удивлению  на  крыльце  стоял  Понедельник.  За  ним,  пытаясь
укрыться от порывов  мокрого  снега,  съежился  продрогший  незнакомец.  Его
редеющие кудри намокли и прилипли ко лбу.
   - Это Чика Джекин, - сказал  Понедельник,  затаскивая  своего  промокшего
спутника в дом. - Джеки, это Клем, восьмое чудо света. Что, неужели я  такой
мокрый, что ты не можешь меня обнять?
   Клем раскрыл объятия, и Понедельник радостно кинулся ему на грудь.
   - Я думал, вы с Милягой ушли навсегда, - сказал Клем.
   - Босс и вправду слинял, - ответил Понедельник.
   - Я догадывался об этом, - сказал Клем. -  Тэй  ушел  за  ним  следом.  И
призраки тоже.
   - Когда это было?
   - На Рождество.
   Зубы Джекина выбивали мелкую дробь, и Клем проводил его к  огню,  который
он растапливал мебелью. Подбросив пару ножек  стула,  он  предложил  Джекину
подсесть поближе и немного отогреться. Тот горячо поблагодарил и  последовал
его совету. Понедельник же оказался крепким  орешком.  Вытащив  из  стоящего
неподалеку ящика бутылку виски,  он  сделал  несколько  изрядных  глотков  и
принялся расчищать комнату. Оттаскивая стол в  угол,  он  объяснил,  что  им
понадобится место для работы. Освободив пол, он расстегнул  куртку,  вытащил
из-за пазухи милягин атлас и бросил его на пол перед Клемом.
   - Что это? - спросил тот.
   - Карта Имаджики, - ответил Понедельник.
   - Это Миляга сделал?
   - Да.
   Понедельник опустился на корточки и достал из атласа все карты, а обложку
протянул Клему.
   - Там записка, - объяснил он.
   Пока Клем изучал те несколько слов, которые Миляга нацарапал на  форзаце,
Понедельник принялся раскладывать листы на полу, располагая  их  так,  чтобы
получилась одна огромная карта. За работой  он  продолжал  болтать,  излучая
свой всегдашний энтузиазм.
   - Знаешь, чего он хочет от нас, а? Он  хочет,  чтобы  мы  нарисовали  эту
карты на каждой трахнутой стене! На каждом тротуаре! У себя на лбу! Везде  и
всюду.
   - Серьезная задача, - сказал Клем.
   - Я помогу вам, чем только смогу, - отозвался Чика Джекин.
   Он встал от огня и подошел к Клему,  чтобы  иметь  возможность  созерцать
возникший у них на глазах узор.
   - Но ты ведь не только за этим сюда притащился, а? - спросил Понедельник.
- Ну, скажи честно.
   - Это правда, - ответил Джекин. - Я вообще-то хочу найти  себе  жену,  но
это может подождать.
   - Еще бы! - сказал Понедельник. -  Вот  наша  работа,  и  нам  ее  хватит
надолго.
   Он  выпрямился  и  шагнул  за  пределы  круга,  образованного  милягиными
листами. Перед ними была  Имаджика  или,  вернее,  та  крошечная  часть  ее,
которую довелось увидеть Примирителю. Паташока и Ванаэф, Беатрикс  и  хребты
Джокалайлау, Май-Ке, Колыбель Жерцемита, Л'Имби и Квем, Постный Путь, Дельта
и Изорддеррекс. А дальше -  перекресток  и  пустыня,  по  которой  шла  одна
единственная дорога, ведущая к границам Второго Доминиона. По другую сторону
этих границ страницы были практически пусты. Картограф  пометил  полуостров,
на котором он сидел, а дальше просто написал: Здесь начинается новый мир.
   - А здесь, - сказал Джекин, наклонившись, чтобы  указать  крест  на  краю
мыса, - здесь закончилось странствие Маэстро.
   - Там его могила? - спросил Клем.
   - О, нет, - ответил Джекин. - Он ушел в такие места,  откуда  наша  жизнь
покажется всего лишь сном. Он вышел из круга, понимаете?
   - Нет, не понимаю, - сказал Клем. - Если он вышел из круга, то куда же он
исчез? Объясните мне, куда они все исчезли?
   - Они вышли из круга, чтобы войти в него, - сказал Джекин.
   На лице Клема появилась робкая улыбка.
   - Можно мне? - сказал Джекин и,  выпрямившись,  взял  у  Клема  последнее
послание Миляги. Вот что там было написано:
   Друзья, Пай здесь. Я нашелся. Прошу вас,  покажите  эти  странички  миру,
чтобы любой путник смог найти дорогу домой.
   - Что ж, по-моему, наш долг ясен, джентльмены, - сказал Джекин. Он  вновь
наклонился, чтобы положить записку Миляги в центр круга, нанося на карту  то
царство духов, куда ушел Примиритель. - А когда мы исполним его,  то  у  нас
под рукой всегда найдется карта, которая укажет нам путь. И мы пойдем за ним
следом. В этом нет никаких сомнений. Все мы пойдем за ним  следом,  один  за
другим.
КОНЕЦ