ся Гаван. - Ибо те лекарства, что ты оставила
нам в последний раз, уже почти не помогают. Она просыпается и  плачет  в
ночи, точно дитя, если думает, что ни я, ни служанки  ее  не  слышат.  У
меня даже недостает духу молиться, чтобы она подольше  пробыла  с  нами,
ибо не в силах я видеть ее страданий, Владычица.
   Вивиана вновь вздохнула. В последний свой приезд, полгода назад,  она
оставила для недужной самые  сильнодействующие  снадобья  и  средства  и
отчасти надеялась, что осенью Присцилла  захворает  лихорадкой  и  умрет
быстро, еще до того, как лекарства потеряют силу. А теперь она мало  чем
может помочь страдалице.  Она  позволила  Гавану  отвести  себя  в  дом,
присела у огня, и служанка налила ей чашку горячего супа из котелка  над
огнем.
   - Ты долго ехала  под  дождем,  Владычица,  -  проговорил  хозяин.  -
Посиди, отдохни; а после вечерней трапезы навестишь мою жену.., иногда в
это время дня ей удается заснуть.
   - Если ей дано отдохнуть хоть малость,  остается  лишь  поблагодарить
судьбу; я не стану  ее  тревожить,  -  отозвалась  Вивиана,  принимая  в
заледеневшие руки чашку с супом и тяжело опускаясь на скамью без спинки.
Одна из служанок сняла с нее сапоги и  плащ,  другая  принесла  согретое
полотенце и обтерла ей ноги, и Вивиана, подобрав юбки,  чтобы  костлявые
колени ощутили жар  огня,  на  мгновение  забылась,  наслаждаясь  уютным
теплом и отвлекшись от своей тягостной миссии. Но вот из внешней комнаты
донесся пронзительный жалобный крик;  служанка  вздрогнула  и  задрожала
всем телом.
   - Это госпожа;  бедняжка,  верно,  проснулась.  Я-то  надеялась,  она
проспит до тех пор, пока мы ужин не накроем. Я пойду к ней.
   - Я тоже,  -  отозвалась  Вивиана  и  поспешила  за  прислужницей  во
внутренний покой. Гаван остался сидеть у огня;  Владычица  видела:  лицо
его искажено ужасом. Пронзительный крик затих вдалеке.
   С тех пор как Присцилла захворала, Вивиана тем  не  менее,  неизменно
усматривала в ней следы былой красоты, отдаленное сходство с  веселой  и
жизнерадостной молодой женщиной,  усыновившей  ее  сына  Балана.  Теперь
лицо, и губы, и поблекшие волосы приобрели один и тот же желтовато-серый
оттенок, и даже синие глаза погасли, как если бы недуг выпил из  женщины
все живые краски. В последний приезд Вивианы Присцилла по большей  части
была на ногах и хлопотала по дому; а теперь не приходилось  сомневаться:
недужная прикована к постели.., какие-то полгода - и произвели  подобную
перемену! Прежде снадобья и травяные  настои  Вивианы  неизменно  дарили
облегчение, утешение,  даже  частичное  исцеление.  А  теперь  Владычица
видела: помощь тут бессильна.
   Мгновение взгляд выцветших глаз бесцельно блуждал по комнате, и слабо
шевелились губы бессильно  открытого  рта.  Но  вот  Присцилла  заметила
Вивиану, слабо заморгала и шепотом спросила:
   - Это ты, Владычица?
   Вивиана подошла к больной и осторожно пожала иссохшую руку.
   - Жаль мне видеть, до чего ты расхворалась. Как ты, дорогая подруга?
   Бесцветные, потрескавшиеся губы растянулись в гримасе, что Вивиана  в
первое мгновение сочла судорогой боли, а в  следующий  миг  поняла  свою
ошибку: больная улыбается.
   - Уж и не знаю, можно ли расхвораться сильнее, -  прошептала  она.  -
Думаю, Господь и его Матерь совсем про меня позабыли. Однако же рада  я,
что вижу тебя вновь, и  надеюсь  еще  успеть  поглядеть  на  моих  милых
сыновей и благословить  их...  -  Присцилла  устало  вздохнула,  пытаясь
устроиться поудобнее. - Ежели лежишь  неподвижно,  так  спина  ноет;  но
ежели до меня дотронуться, так словно ножи  в  тело  вонзаются.  И  пить
хочется, просто сил нет, но я не смею: боюсь боли...
   - Я помогу тебе, чем смогу, - заверила Вивиана, и,  объяснив  слугам,
что ей требуется, перевязала язвы,  образовавшиеся  от  долгого  лежания
неподвижно, и заставила Присциллу прополоскать рот освежающей настойкой,
чтобы при том, что больная так и не попила, сухость во  рту  не  так  ее
мучила. А затем Владычица присела рядом с больной, держа ее за руку и не
терзая несчастную разговорами. Вскорости после  наступления  темноты  во
дворе послышался шум.  Присцилла  встрепенулась;  глаза  ее  лихорадочно
заблестели в свете светильника.
   - Это мои сыновья! - вскричала она.
   И в самом деле, не  прошло  и  нескольких  минут,  как  Балан  и  его
приемный брат Балин, сын Гавана, вошли в комнату, пригибаясь,  чтобы  не
удариться головой о низкую притолоку.
   - Матушка, - промолвил Балан и наклонился к ее руке. И  только  потом
обернулся к Вивиане и низко поклонился ей:
   - Госпожа моя.
   Вивиана погладила старшего из своих сыновей по щеке. Этот, в  отличие
от Ланселета, красотой похвастаться не мог; он уродился дородным,  дюжим
увальнем, вот только глаза его, темные и выразительные, были в  точности
как у матери - или у Ланселета. Крепко сбитый, сероглазый Балин  заметно
уступал  ему  ростом.  Вивиана  знала:  он  старше  ее  сына   лишь   на
каких-нибудь десять дней. Светловолосый и румяный, внешностью он пошел в
мать: именно такова когда-то была сама Присцилла.
   - Бедная моя матушка, - прошептал он, поглаживая недужную по руке.  -
Но теперь, когда госпожа Вивиана приехала помочь тебе,  ты  очень  скоро
исцелишься, верно? Как же ты исхудала, матушка; надо бы тебе постараться
побольше есть, и ты вновь окрепнешь и поправишься...
   - Нет,  -  прошептала  она,  -  окрепну  я  лишь  тогда,  когда  буду
трапезовать с Иисусом в Небесах, милый мой сын.
   - Ох, нет, матушка, не говори  так,  -  воскликнул  Балин,  а  Балан,
поймав взгляд матери, лишь вздохнул. И совсем тихо произнес - так, чтобы
ни Присцилла, ни ее сын не услышали:
   - Балин отказывается видеть, что она умирает, госпожа моя.., то  есть
матушка. Все упрямо твердит, что она поправится. Я так надеялся, что она
отмучается осенью, когда все  мы  заболели  лихорадкой,  да  только  она
всегда была такая сильная... - Балан  покачал  головой;  его  бычья  шея
побагровела от натуги. На глазах выступили слезы; Балан поспешно смахнул
их прочь. Спустя некоторое время Вивиана велела всем  выйти,  сославшись
на то, что больной необходим отдых.
   - Попрощайся с  сыновьями,  Присцилла,  и  благослови  их,  -  велела
Владычица, и глаза Присциллы слабо вспыхнули.
   - Хотелось бы мне, чтобы мы и впрямь простились навеки, пока мне хуже
не стало.., не хочу я, чтобы они видели меня такой, как нынче  утром,  -
пробормотала она, и во взгляде ее Вивиана прочла ужас. Она склонилась  к
уху больной и мягко проговорила:
   - Думаю, могу пообещать избавить тебя  от  боли,  моя  дорогая,  если
именно такого конца ты хочешь.
   - Пожалуйста, - взмолилась  умирающая,  и  похожие  на  птичьи  когти
пальцы настойчиво стиснули руку Владычицы.
   - Тогда я  оставлю  тебя  с  сыновьями,  -  успокаивающе  проговорила
Вивиана, - ибо они оба - твои сыновья, дорогая моя, даже если  и  родила
ты лишь одного. - И Владычица вышла из комнаты. Снаружи ждал Гаван.
   - Принесите мои переметные сумы, -  потребовала  Вивиана  и,  получив
желаемое, порылась в одном из карманов. А  затем  обернулась  к  хозяину
дома. - Сейчас ей ненадолго сделалось легче, но  дальнейшее  не  в  моих
силах; я могу лишь положить конец ее мукам. Думается мне,  именно  этого
она и желает.
   - Значит, надежды нет никакой?
   - Никакой. Для нее ничего не осталось в этой жизни, кроме  страданий,
и не думаю я, что Богу вашему угодно продлить ее муки.
   - Она часто говорила.., часто жалела  о  том,  что  у  нее  недостало
мужества броситься в реку,  пока  еще  были  силы  дойти  до  берега,  -
проговорил потрясенный Гаван.
   - Значит, пора ей уйти с миром, - тихо произнесла  Вивиана,  -  но  я
хочу, чтобы ты знал: все,  что  я  делаю,  я  делаю  с  ее  собственного
согласия...
   - Госпожа, - промолвил Гаван, - я всегда тебе  доверял,  а  моя  жена
любит тебя всей душою и тоже верит тебе  безоговорочно.  Большего  я  не
прошу. Если  на  этом  муки  ее  закончатся,  я  знаю,  что  она  станет
благословлять тебя. - И с искаженным от горя лицом он вновь  проследовал
за Вивианой во внутреннюю комнату. Присцилла тихо беседовала с  Балином;
вот она выпустила ладонь сына, и тот, рыдая, подошел к  отцу.  Умирающая
протянула изможденную руку Балану и срывающимся голосом произнесла:
   - И ты тоже был мне хорошим сыном, мальчик мой. Присматривай за своим
приемным братом и, прошу тебя, помолись за мою душу.
   - Обещаю, матушка, - отозвался Балан и нагнулся было  обнять  ее,  но
больная тихонько вскрикнула от боли и страха, так что юноша  ограничился
тем, что осторожно пожал ее иссохшую руку.
   - Лекарство для тебя  готово,  Присцилла,  -  промолвила  Вивиана.  -
Пожелай всем доброй ночи и засыпай...
   - Я так устала, - пожаловалась умирающая. -  До  чего  отрадно  будет
заснуть.., благословляю тебя, Владычица, и твою Богиню тоже...
   -  Во  имя  той,  что  дарует  милосердие,  -   прошептала   Вивиана,
приподнимая Присцилле голову так, чтобы она могла проглотить снадобье.
   - Я боюсь  отпить..,  лекарство  горькое,  и,  стоит  мне  что-нибудь
проглотить, тут же возвращается боль... - выдохнула Присцилла.
   - Клянусь тебе, сестра моя, как только ты это выпьешь,  никакой  боли
больше не будет, - твердо заверила  Вивиана,  наклоняя  чашу.  Присцилла
сделала глоток - и из последних сил погладила Вивиану по щеке.
   - Поцелуй и ты меня на  прощанье,  Владычица,  -  промолвила  она  со
страдальческой улыбкой, и Вивиана  прикоснулась  губами  к  морщинистому
лбу.
   "Я дарила жизнь, а теперь  я  прихожу  в  обличий  Старухи  Смерти...
Матерь, я делаю для нее лишь то,  чего  однажды  пожелаю  для  себя",  -
подумала  Вивиана,  вздрогнув,  точно  от  холода,  подняла  глаза  -  и
встретила хмурый взгляд Балина.
   - Пойдем, - тихо проговорила она. - Пусть она отдыхает.
   Все вышли за  дверь.  Остался  только  Гаван;  рука  его  по-прежнему
покоилась в жениных пальцах.  Что  ж,  ему  и  должно  остаться  с  нею,
согласилась про себя Вивиана.
   Служанки уже накрыли ужин. Вивиана уселась на отведенное ей  место  и
принялась за еду: сказывалась усталость долгого пути.
   - А вы, никак, за один день домчались от Артурова двора в  Каэрлеоне,
мальчики?  -  спросила  она  и  не  сдержала  улыбки:  "мальчики"  давно
превратились во взрослых мужей!
   - Да уж, от самого Каэрлеона, - подтвердил Балан, - и скачка  была  -
не приведи Господь, по дождю и холоду! - Он положил себе  соленой  рыбы,
намазал на хлеб масло, пододвинул деревянное блюдо Балину. -  Ты  ничего
не ешь, братец.
   Балин содрогнулся.
   - Мне кусок в горло нейдет, когда матери  нашей  так  недужится.  Но,
благодарение  Господу,  теперь,  когда  приехала  ты,   Владычица,   она
вскорости поправится, ведь так? В прошлый раз  твои  снадобья  ей  очень
помогли, просто чудо свершили; так что ей и теперь станет лучше, верно?
   Вивиана уставилась на него во все глаза: неужто Балин так ничего и не
понял?
   - Лучший исход для нее - в том, что она наконец отправится к  Господу
и пребудет с ним отныне и навеки, Балин.
   Юноша поднял глаза.
   - Нет! Она не умрет, - воскликнул он. Его румяное лицо исказилось  от
ужаса. - Госпожа,  скажи,  что  ты  ей  поможешь,  ты  не  допустишь  ее
смерти...
   - Я - не всесильный Господь, и жизнь и смерть - не в моей  власти,  -
сурово ответствовала Вивиана. - Или ты предпочел бы, чтобы она  мучилась
подольше?
   - Но ведь ты искушена во всяческой магии  и  чародействе,  -  яростно
протестовал Балин. - Зачем же ты  приехала,  если  не  для  того,  чтобы
исцелить ее? Я своими ушами слышал, как ты  только  что  уверяла,  будто
можешь избавить ее от боли...
   - От недуга, что истерзал твою матушку, есть лишь одно  лекарство,  -
промолвила Вивиана, сочувственно кладя руку на плечо Балина, - а имя ему
- милосердие.
   - Балин, довольно, - прикрикнул Балан,  накрывая  широкой  мозолистой
ладонью руку приемного брата. - Ты в самом  деле  хотел  бы,  чтобы  она
страдала и дальше?
   Но Балин, вскинув голову, пепелил гостью взглядом.
   - Итак, ты пользовалась своими чародейскими фокусами, чтобы  исцелять
ее во славу своей злобной дьяволицы-Богини, - заорал  он,  -  а  теперь,
когда выгоды в том более нет, ты позволишь ей умереть...
   - Замолчи, брат, - оборвал его Балан. На сей раз голос его  прозвучал
хрипло и вымученно. - Или ты не заметил: наша матушка благословила ее  и
поцеловала на прощанье, ибо сама того желала...
   Но Балин по-прежнему глядел на Вивиану во все глаза - и  вдруг  занес
руку, словно собираясь ударить гостью.
   - Иуда! -  закричал  он.  -  И  ты  тоже  предала  поцелуем...  -  Он
стремительно развернулся и бегом бросился к внутренней комнате. - Что ты
натворила? Убийца! Гнусная убийца! Отец! Отец, это  убийство  и  злобное
колдовство!..
   В дверях появился Гаван, бледный как полотно. Жестом он призвал  сына
к молчанию,  но  Балин,  оттолкнув  его,  ворвался  в  спальню.  Вивиана
поспешила следом и увидела, что Гаван уже закрыл умершей глаза.
   Балин тоже это заметил.  Он  развернулся  к  гостье  и,  захлебываясь
словами, заорал:
   - Убийство! Измена, колдовство!.. Гнусная, кровожадная ведьма!..
   Гаван властно схватил сына за плечи.
   - Ты не смеешь говорить так над телом матери о той, кому она доверяла
и кого любила!
   Но Балин продолжал бушевать и вопить, порываясь добраться до Вивианы.
Она попыталась заговорить, образумить его  словами,  но  тот  ничего  не
желал слышать. Наконец Владычица ушла на кухню и присела там у огня.
   Подоспевший Балан взял мать за руку.
   - Мне страшно жаль, что он так все воспринял,  госпожа  моя.  Он  все
понимает; и как только пройдет первое потрясение,  он  будет  благодарен
тебе, как и я: бедная матушка, как она страдала, а теперь все кончено, и
я благословляю тебя в свой черед. - Балан  потупился,  пытаясь  сдержать
рыдания. - Она.., она и мне была как мать...
   - Знаю, сынок,  знаю...  -  прошептала  Вивиана,  поглаживая  его  по
голове: так  успокаивала  она  маленького  неуклюжего  мальчугана  более
двадцати лет назад. - Как же тебе не плакать о приемной матери? Так  оно
и должно, сердце-то у тебя не камень... - И Балан,  не  выдержав,  бурно
разрыдался, опустился перед нею на колени и уткнулся лицом в ее подол.
   Тут подоспел и Балин - и воззрился на них сверху вниз. Лицо его  было
искажено яростью.
   - Ты ведь знаешь, Балан: она убила нашу мать, и все-таки идешь к  ней
за утешением?
   Балан поднял голову, всхлипнул, сдерживая рыдания.
   - Она лишь исполнила волю нашей матери. Или ты настолько глуп, что не
видел - даже с Господней помощью матушка  наша  не  прожила  бы  и  двух
недель? Или ты жалеешь, что от этих последних мук ее избавили?
   Но Балин ничего не желал слушать.
   - Матушка моя, моя матушка умерла! - в отчаянии восклицал он.
   - Замолчи, она была  мне  приемной  матерью,  да  что  там  -  просто
матерью, - яростно выкрикнул Балан, но тут же лицо его смягчилось. - Ах,
брат мой, брат мой, и я тоже горюю; так зачем нам ссориться? Полно тебе,
успокойся, выпей вина; страдания ее кончились, она ныне с Господом - так
не лучше ли помолиться за ее душу, нежели браниться и  вздорить?  Полно,
брат, полно: поешь, отдохни, ты ведь тоже устал.
   - Нет! - заорал Балин. - Не знать мне отдыха под  этим  кровом,  пока
здесь находится гнусная чародейка, убившая мою мать!
   Подоспевший Гаван, бледный и разъяренный, ударил сына по губам.
   - Умолкни! - приказал он. - Владычица Авалона -  наша  гостья  и  наш
друг!  И  да  не  осквернишь  ты  гостеприимство   этого   дома   своими
кощунственными  речами!  Присядь,  сын  мой,  и  поешь,  или   ненароком
произнесешь слова, о которых все мы пожалеем!
   Но Балин лишь озирался по сторонам, точно дикий зверь.
   - Ни есть, ни отдыхать не стану я под этим кровом, пока здесь  эта..,
эта женщина.
   - Ты смеешь оскорблять мою мать? - промолвил Балан.
   - Стало быть, все вы против меня! - воскликнул Балин. -  Так  я  уйду
прочь из дома,  где  обрела  приют  погубительница  моей  матери!  -  И,
развернувшись,  он  выбежал  за  дверь.  Вивиана   рухнула   в   кресло,
подоспевший Балан предложил ей руку, а Гаван налил вина.
   - Выпей, госпожа, - промолвил он, - и прошу, позволь  мне  извиниться
за сына. Он вне себя; но скоро рассудок вернется к нему.
   - Не пойти ли мне за ним, отец, как  бы  он  чем-нибудь  не  повредил
себе? - спросил Балан, но Гаван покачал головой.
   - Нет-нет, сынок, побудь  здесь,  со  своей  матерью.  Уговорами  ему
сейчас не поможешь.
   Дрожа всем телом, Вивиана пригубила  вина.  И  она  тоже  всей  душой
скорбела о Присцилле и о том времени, когда обе они были молоды и каждая
- с младенцем на руках... До чего прелестна  была  хохотушка  Присцилла,
вместе они смеялись и играли с малышами, а теперь вот Присцилла  мертва,
истерзана мучительным недугом, и Вивиана своей рукою  поднесла  ей  чашу
смерти. То, что она лишь исполнила волю самой  Присциллы,  облегчало  ей
совесть, однако горя ничуть не умеряло.
   "В юности мы были подругами, а теперь она мертва, а я  стара,  стара,
как сама Старуха Смерть, а те чудесные малыши,  что  резвились  у  наших
ног, - у одного в волосах пробивается седина, а второй зарубил бы  меня,
кабы мог, как гнусную колдунью  и  убийцу..."  Вивиане  казалось,  будто
самые кости ее обратились в лед от горя и теперь глухо постукивают  друг
о друга. Она стояла у огня и все равно никак не могла согреться; все  ее
тело  била  холодная  дрожь.  Она  поплотнее  закуталась  в   покрывало;
подоспевший Балан отвел ее  к  лучшему  месту,  подложил  ей  под  спину
подушку, вложил в руки чашу с подогретым вином.
   - Ты ведь тоже ее любила, - произнес он. -  Не  тревожься  о  Балине,
Владычица, со временем к нему вернется  способность  рассуждать  здраво.
Когда в голове у него прояснится, он поймет: то, что  ты  сделала,  было
для нашей матери  деянием  великого  милосердия...  -  Он  прервался  на
полуслове; массивные  его  щеки  медленно  наливались  багрянцем.  -  Ты
сердишься на меня, Владычица, что я по-прежнему почитаю матерью ту,  что
нынче умерла?
   - Это более чем понятно, - отозвалась  Вивиана,  отхлебывая  горячего
вина и поглаживая заскорузлую руку сына. Когда-то эта  рука  была  такой
крохотной и нежной, что она могла  спрятать  ее  в  своей,  точно  тугой
розовый бутончик, а теперь вот  ее  собственная  кисть  теряется  в  его
ладони. - Богине ведомо, она была тебе больше матерью, нежели когда-либо
я.
   - Да, я мог бы знать заранее, что ты все поймешь, - проговорил Балан.
- Вот и Моргейна мне так же сказала, когда я в последний  раз  видел  ее
при Артуровом дворе.
   - Моргейна? Так она сейчас при дворе Артура, сын мой? Она  была  там,
когда ты уезжал?
   Балан удрученно покачал головой.
   - Нет, госпожа, с тех пор, как я в последний раз ее видел, прошло вот
уже несколько лет. Она уехала от двора, дай-ка подумать.., до того,  как
Артур получил свою тяжкую рану.., да ведь на  летнее  солнцестояние  три
года исполнится! Я думал, она при тебе, на Авалоне.
   Вивиана покачала головой и облокотилась о поручень высокого кресла.
   - Я Моргейну не видела со времен Артуровой свадьбы. - И тут ей пришло
в голову, что Моргейна вполне могла уехать за море. - А  как  твой  брат
Ланселет? - полюбопытствовала она у сына. - Он по-прежнему при дворе или
вернулся в Малую Британию?
   - Думаю, этого он не сделает, пока жив Артур, - отвечал Балан, - хотя
и при дворе он теперь нечасто появляется...  -  И  Вивиана,  при  помощи
обрывка Зрения, расслышала те слова, что Балан предпочел не  произносить
вслух, не желая  повторять  скандальную  сплетню:  "Когда  Ланселет  при
дворе, люди примечают, что он не сводит глаз  с  королевы  Гвенвифар;  и
дважды отвечал он отказом на предложение Артура женить его".
   -  Ланселет  объявил,  что  намерен  привести  в   порядок   Артурово
королевство, так что он вечно в разъездах, - поспешно пр