- с ней будут обращаться с любовью и почтительностью, ведь
она - внучка величайшей из жриц. Все будут -  как  там  выражаются  ваши
священники? - все будут милосердны к  ней.  Ее  не  будут  принуждать  к
аскетической жизни, пока она не вырастет настолько, чтоб ей хватало  сил
переносить суровые условия. И она будет счастлива.
   - Счастлива? В этом средоточии злого колдовства?
   - Клянусь тебе - я была счастлива на Авалоне, - сказала  Моргейна,  и
уверенность, звучащая в ее словах, затронула сердце Элейны, -  и  с  тех
пор, как я покинула  его,  я  ежедневно  и  ежечасно  всей  душой  жажду
вернуться туда. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы я лгала? Пойдем -  покажи
мне ребенка.
   - Я велела ей сидеть у  себя  в  комнате  и  прясть  до  заката.  Она
нагрубила священику и наказана за это.
   - Я отменяю наказание, - сказала Моргейна. - Отныне я - ее  опекун  и
приемная  мать,  а  потому  у  девочки  нет  больше   причин   проявлять
почтительность к этому священнику. Покажи мне ее.

***

   Они уехали на следующий день, на  рассвете.  Расставаясь  с  матерью,
Нимуэ плакала, но не прошло  и  часа,  как  она  начала  с  любопытством
поглядывать на Моргейну из-под капюшона плаща. Девочка была высокой  для
своего возраста; она пошла скорее в Моргаузу или  Игрейну,  чем  в  мать
Ланселета, Вивиану. Она была белокурой,  но  золотистые  пряди  отливали
медью, и Моргейне подумалось, что с возрастом Нимуэ порыжеет. А глаза  у
нее были почти в точности  того  же  оттенка,  что  и  маленькие  лесные
фиалки, растущие вдоль ручьев.
   Перед отъездом они  лишь  выпили  немного  вина  с  водой,  и  потому
Моргейна поинтересовалась:
   - Ты не  голодна,  Нимуэ?  Если  хочешь,  мы  можем  остановиться  на
подходящей полянке и позавтракать.
   - Хочу, тетя.
   - Хорошо.
   Вскоре они остановились. Моргейна спешилась и сняла малышку с пони.
   - Я хочу... - девочка опустила глаза и смущенно поежилась.
   - Если тебе нужно помочиться, отойди вместе со служанкой  вон  за  то
дерево, - сказала Моргейна. - И никогда больше  не  стыдись  говорить  о
том, какими мы созданы.
   - Отец Гриффин говорит, что это нескромно...
   - И никогда больше не  говори  мне  о  том,  что  тебе  говорил  отец
Гриффин, - мягко произнесла Моргейна, но в тоне ее промелькнула стальная
нотка. - Это осталось в прошлом, Нимуэ.
   Когда девочка вернулась из кустов,  глаза  у  нее  были  круглыми  от
изумления.
   - Там кто-то очень маленький смотрел на меня  из-за  дерева.  Галахад
сказал, что тебя  зовут  Моргейной  Волшебницей  -  это  был  кто-то  из
волшебного народа?
   Моргейна покачала головой.
   - Нет, это просто кто-то из Древнего народа холмов  -  они  такие  же
настоящие, как и мы с тобой. С ними лучше всего не заговаривать,  Нимуэ,
и вообще не показывать вида, что ты их  заметила.  Они  очень  робкие  и
боятся людей, которые живут в деревнях или на хуторах.
   - А где же тогда живут они сами?
   - В холмах и лесах, - пояснила Моргейна. - Они не в  силах  смотреть,
как землю, их мать, насилуют плугом и заставляют плодоносить,  и  потому
никогда не живут в деревнях.
   - Но если они не пашут и не жнут, тетя, что же они едят?
   - Только то, что земля дает им по доброй воле, - ответила Моргейна. -
Коренья, ягоды и травы, плоды и семена - мясо они едят лишь  по  большим
праздникам. Как я уже сказала, с ними лучше  не  заговаривать,  но  если
хочешь, можешь оставить им немного хлеба на  краю  поляны  -  хлеба  нам
хватит на всех.
   Она отломила кусок от буханки и позволила Нимуэ отнести  его  к  краю
леса. Элейна и вправду надавала  им  столько  еды,  что  хватило  бы  на
десятидневную дорогу - не то, что на короткую поездку до Авалона.
   Сама Моргейна ела мало, но она  позволила  Нимуэ  есть,  сколько  той
хочется, и даже намазала ей  хлеб  медом;  конечно,  надо  бы  понемногу
приучать ее к воздержанию - ну  да  ладно,  успеется,  в  конце  концов,
девочка еще растет, и строгий пост может ей повредить.
   - Тетя, а почему ты не ешь мяса? - спросила Нимуэ.  -  Разве  сегодня
постный день?
   Моргейна вдруг вспомнила, что некогда  и  она  задала  Вивиане  точно
такой же вопрос.
   - Нет, просто я редко его ем.
   - Ты его не любишь? Я люблю.
   - Значит, ешь, раз любишь. Жрицы нечасто едят  мясо,  но  им  это  не
запрещено, особенно девочкам твоих лет.
   - А какие они, жрицы? Они похожи на монахинь? И все  время  постятся?
Отец Гриффин... - Нимуэ  осеклась,  вспомнив,  что  ей  было  велено  не
пересказывать слова  священника.  Моргейне  это  понравилось  -  девочка
быстро учится.
   - Я имела в виду, - пояснила она, - что тебе  не  следует  вспоминать
его слова, чтоб решить, как нужно себя вести. Но ты можешь  рассказывать
мне, что он говорил, и когда-нибудь ты сама научишься  отделять,  что  в
его словах было правильным, а что глупым, если не хуже.
   - Он говорил, что мужчины и женщины должны поститься за  свои  грехи.
Это так?
   Моргейна покачала головой.
   -  Жители  Авалона  иногда  постятся,  -  чтобы  приучить  свои  тела
повиноваться и не требовать того, что  трудно  исполнить.  Бывают  такие
моменты, когда человеку приходится обходиться без пищи, без воды или без
сна, и тело должно быть слугой разума,  а  не  его  хозяином.  Разум  не
сможет сосредоточиться на святых вещах, или  на  поисках  мудрости,  или
застыть в длительной медитации, чтобы узреть иные царства, если  тело  в
это время будет вопить: "Накорми меня!"  или  "Хочу  пить!"  Поэтому  мы
учимся заглушать его крики. Поняла?
   - Н-не очень, - с сомнением протянула девочка.
   - Ну, значит, поймешь, когда подрастешь. А теперь доедай хлеб,  и  мы
поедем дальше.
   Нимуэ доела хлеб с медом и аккуратно вытерла руки пучком травы.
   - Отца Гриффина я тоже не понимала, и он за  это  на  меня  сердился.
Меня наказали из-за того, что я спросила, почему мы должны поститься  за
наши грехи, если Христос уже простил их, а он сказал,  что  я  научилась
язычеству, и велел маме запереть  меня  в  моей  комнате.  А  что  такое
язычество, тетя?
   - Все, что не нравится  священникам,  -  ответила  Моргейна.  -  Отец
Гриффин - дурак. Те христианские священники, что  получше,  не  тревожат
разговорами о грехах таких малышей, как  ты,  которые  еще  не  способны
грешить. Мы успеем поговорить о грехах, Нимуэ, когда ты будешь  способна
их совершать или делать выбор между добром и злом.
   Нимуэ послушно взобралась на  своего  пони,  но  несколько  мгновений
спустя сказала:
   - Тетя Моргейна, я, наверное, нехорошая девочка. Я постоянно грешу. Я
все время делаю всякие нехорошие вещи. Неудивительно, что мама  захотела
отослать меня прочь. Она отослала меня в нехорошее место, потому что я и
сама нехорошая.
   Что-то до боли сжало горло Моргейны. Она как раз собиралась  усесться
в седло; но вместо этого она бросилась к  пони  девочки,  обняла  Нимуэ,
крепко прижала к себе и принялась осыпать поцелуями.
   - Никогда больше не  говори  так,  Нимуэ!  -  выдохнула  Моргейна.  -
Никогда! Это не правда, клянусь тебе! Твоя мама вообще не хотела  никуда
тебя отпускать, а если бы она думала, что Авалон - нехорошее место,  она
бы тебя не отпустила, что бы я ей ни говорила!
   - А почему же тогда меня отослали? - тихо спросила Нимуэ.
   Моргейна продолжала сжимать девочку в объятиях; она  никак  не  могла
успокоиться.
   - Потому, что ты еще до рождения  была  обещана  Авалону,  дитя  мое.
Потому, что твоя бабушка была жрицей, и потому, что у меня  нет  дочери,
которую я могла бы посвятить Богине. Вот тебя  и  отправили  на  Авалон,
чтобы ты научилась его мудрости и служила Богине.
   Моргейна  лишь  сейчас  заметила,  что  плачет,  и  слезы  капают  на
золотистые волосы Нимуэ.
   - Кто тебе сказал, что тебя отослали в наказание?
   - Одна служанка, когда собирала мои вещи... - нерешительно отозвалась
Нимуэ. - Я слышала, как она сказала, что маме не следовало  бы  отсылать
меня в такое нехорошее место... А отец Гриффин часто говорил мне, что  я
- нехорошая девочка...
   Моргейна  опустилась  на  землю  и,  усадив  Нимуэ  себе  на  колени,
принялась укачивать ее.
   - Нет-нет, - нежно сказала она, -  нет,  милая,  нет.  Ты  -  хорошая
девочка. Если ты озорничаешь, или ленишься, или не слушаешься, то это не
грех - просто ты еще маленькая и не знаешь, как правильно себя вести.  А
когда узнаешь, то так и будешь делать.
   А потом, решив,  что  слишком  уж  сложный  получается  разговор  для
пятилетнего ребенка, Моргейна быстро сменила тему.
   - Смотри, какая бабочка! Я  никогда  еще  не  видела  бабочек  такого
цвета! А теперь давай я посажу тебя обратно на пони.
   Малышка  принялась  что-то  рассказывать  о  бабочках,   а   Моргейна
внимательно слушала ее щебет.
   Будь Моргейна одна, она доехала бы до Авалона за  день,  но  коротким
ножкам пони Нимуэ это было не под силу, и потому путники  заночевали  на
поляне. Нимуэ никогда прежде не спала  под  открытым  небом,  и  потому,
когда костер погас, ей стало страшно -  девочку  пугала  темнота.  Тогда
Моргейна легла рядом с малышкой, обняла ее  и  принялась  показывать  ей
звезды.
   Девочка устала от целого дня езды и быстро заснула, положив голову на
руку Моргейны, а  Моргейна  осталась  лежать,  чувствуя,  как  в  сердце
заползает страх. Она так давно не была  на  Авалоне!  Медленно,  шаг  за
шагом, она вспомнила все, чему ее учили - или то, что смогла  вспомнить;
но вдруг она позабыла нечто жизненно важное?
   В конце концов, Моргейна уснула, но  перед  рассветом  ей  почудились
шаги, и она увидела Врану. Врана была в своем обычном  темном  платье  и
пятнистой тунике из оленьей шкуры.  Она  сказала:  "Моргейна!  Моргейна,
ненаглядная моя!" Ее голос -  голос,  который  Моргейна  за  все  время,
проведенное на  Авалоне,  слышала  лишь  один-единственный  раз,  -  был
исполнен такого изумления и радости, что Моргейна мгновенно проснулась и
привстала, оглядывая поляну и почти  ожидая,  что  сейчас  увидит  перед
собой живую Врану. Но поляна была пуста,  если  не  считать  заслонявшей
звезды туманной дымки; Моргейна улеглась обратно, так и не поняв, то  ли
это был сон, то ли Врана  и  вправду  при  помощи  Зрения  узнала  о  ее
приближении. Сердце Моргейны бешено  колотилось;  Моргейна  чувствовала,
как оно до боли сильно бьется изнутри о грудную клетку.
   "Мне не следовало так долго оставаться вдали от Авалона.  Нужно  было
попробовать вернуться после смерти Вивианы. Пусть бы  даже  эта  попытка
убила меня - все равно нужно было попытаться... Захотят ли  они  принять
меня такой, какой я  стала,  -  старой,  изнуренной,  изношенной,  почти
потерявшей Зрение, не способной ничего им дать?.."
   Лежавшая рядом с ней малышка что-то сонно пробормотала и повернулась,
прижавшись поближе к Моргейне. Моргейна обняла девочку  и  подумала:  "Я
даю им внучку Вивианы. Но если мне позволят вернуться лишь ради нее, это
будет горше смерти. Неужто Богиня навеки отвернулась от меня?"
   Наконец она снова уснула и  проснулась  лишь  утром;  начал  моросить
мелкий дождик. День начался скверно, и неприятности  не  заставили  себя
ждать; около полудня пони Нимуэ потерял подкову. Моргейне  не  терпелось
продолжить путь, и она предпочла бы посадить девочку перед собой - она и
сама была легонькой, и ее лошадь спокойно могла бы везти и вдвое больший
вес; но при этом ей все-таки  не  хотелось,  чтобы  пони  охромел,  -  а
значит, нужно было свернуть с дороги  в  деревню  и  разыскать  кузнеца.
Моргейна  не  желала,  чтобы  по  округе  поползли  слухи,  что   сестра
Верховного короля ездила  на  Авалон,  но  тут  уж  ничего  нельзя  было
поделать. В здешних краях случалось так мало  происшествий,  что  всякая
новость тут же разносилась повсюду, словно на крыльях.
   Ну что ж, ничего не попишешь. В конце концов, несчастный  пони  ни  в
чем не виноват. Путникам пришлось задержаться и разыскать в  стороне  от
дороги небольшую деревню. Весь день шел дождь; несмотря на то, что  лето
было в разгаре, Моргейна озябла до дрожи, а девочка промокла и принялась
капризничать. Моргейна не обращала на это особого внимания; ей было жаль
малышку, особенно  когда  Нимуэ  принялась  тихо  плакать,  заскучав  по
матери, но она ничего не могла с  этим  поделать;  первое,  чему  должна
научиться жрица - переносить одиночество. Нимуэ придется плакать до  тех
пор, пока она сама не найдет какое-нибудь утешение или не научится  жить
без него, как это делали до нее все девы Дома.
   День уже клонился к вечеру; впрочем, облака были такими плотными, что
из-за них не пробивалось ни единого солнечного лучика. Однако же  в  это
время года темнело поздно, а Моргейне не  хотелось  проводить  еще  одну
ночь в пути. Потому она решила продолжать ехать до  тех  пор,  пока  они
смогут различать дорогу, и тут же была вознаграждена за это решение: как
только они двинулись в путь,  Нимуэ  перестала  хныкать  и  принялась  с
интересом  смотреть  по  сторонам.  Они  уже  находились  неподалеку  от
Авалона, но через некоторое время  девочка  так  устала,  что  принялась
клевать носом прямо в седле. В конце концов, Моргейна забрала малышку  с
пони и посадила перед собой. Но когда они  подъехали  к  берегам  Озера,
Нимуэ проснулась.
   - Мы уже приехали, тетя? - спросила она, когда Моргейна  спустила  ее
на землю.
   - Нет, но осталось уже немного, - отозвалась  Моргейна.  -  Если  все
пойдет хорошо, то через полчаса у тебя будет ужин и постель.
   "А если не  пойдет?"  Моргейна  прогнала  эту  мысль.  Сомнения  были
губительны и для магической силы, и для  Зрения...  Она  потратила  пять
лет, кропотливо повторяя свой путь с самого  начала;  теперь  ее  знания
были такими же, как перед побегом с Авалона,  -  а  ведь  тогда  она  не
прошла еще никаких испытаний, кроме этого... "Вернулась ли  ко  мне  моя
сила?.."
   - Я ничего не вижу, - сказала Нимуэ. - Это - то самое место? Но здесь
же ничего нет, тетя.
   И девочка со страхом взглянула на унылые промокшие  берега  и  редкий
тростник, шуршащий под дождем.
   - За нами пришлют ладью, - сказала Моргейна.
   - Но откуда они узнают, что мы здесь? Как  они  разглядят  нас  через
дождь?
   - Я вызову ладью, - сказала Моргейна. - Помолчи, Нимуэ.
   Она услышала, что девочка снова капризно захныкала, но теперь,  когда
Моргейна наконец-то очутилась на родных берегах, она ощутила, как давнее
знание хлынуло потоком и наполнило ее до краев, словно чашу. Моргейна на
миг склонила голову, вознося короткую молитву - никогда в жизни  она  не
молилась с таким пылом, а затем глубоко вздохнула и вскинула руки.
   В первое мгновение Моргейна ничего не  почувствовала,  и  ее  охватил
ужас провала; но затем ее медленно окружило сияние, и она услышала,  как
девочка охнула от изумления. Но сейчас Моргейне было не до того; ее тело
словно  превратилось  в  мост  между  землей  и  небесами.  Моргейна  не
произносила слово силы, но чувствовала, как оно пульсирует  во  всем  ее
теле, словно раскат грома... Тишина. Тишина, и онемевшая, бледная  Нимуэ
рядом. Затем хмурые воды озера слегка  взволновались,  туман  словно  бы
вскипел.., затем мелькнула  тень..,  и,  наконец,  из  тумана  появилась
авалонская ладья, длинная,  темная  и  блестящая.  У  Моргейны  вырвался
полувздох-полувсхлип.
   Ладья подплыла к  берегу  беззвучно,  словно  тень,  но  звук  днища,
проехавшегося по песку, был совершенно настоящим и убедительным. С ладьи
спрыгнуло несколько  невысоких  смуглых  людей.  Они  низко  поклонились
Моргейне и взяли поводья лошадей. Один  из  них  сказал:  "Я  отведу  их
другой  дорогой,  госпожа",  -  и  исчез  за  завесой  дождя.  Остальные
отступили, и Моргейне  пришлось  первой  войти  в  ладью,  поднять  туда
потрясенную Нимуэ, а потом подать руку перепуганным слугам. И все так же
бесшумно - не слышно было ни звука, не считая  приглушенного  бормотания
человека, уведшего лошадей, - ладья заскользила по Озеру.
   -  Что  это  за  тень,  тетя?  -  прошептала  Нимуэ,   когда   гребцы
оттолкнулись от берега.
   - Это церковь в Гластонбери, - сказала  Моргейна  и  сама  поразилась
тому, насколько спокоен ее голос. - Это на другом острове  -  его  можно
увидеть от нас. Там похоронена твоя бабушка, мать твоего отца. Возможно,
когда-нибудь ты увидишь ее могилу.
   - А мы туда поедем?
   - Не сегодня.
   - Но лодка плывет прямо туда... Я слыхала, что  на  Гластонбери  есть
еще и монастырь...
   - Нет, - отозвалась Моргейна, - мы плывем  не  туда.  Жди,  смотри  и
молчи.
   Приближалось истинное испытание.  Ее  могли  увидеть  с  Авалона  при
помощи Зрения и прислать ладью, но вот сможет ли она  раздвинуть  туманы
Авалона.., вот что будет проверкой для всех ее трудов последних лет. Она
не имела возможности предпринимать попытки и терпеть неудачу, она должна
была просто взять и сделать это, не задумываясь. Они  находились  сейчас
на самой середине Озера. Еще один удар весел, и они попадут  в  течение,
что принесет их  к  Гластонбери...  Моргейна  быстро  поднялась  -  лишь
взметнулись полы одежды - и вскинула руки. Ей снова  вспомнилось..,  все
было так же, как и в первый раз, и точно так же она поразилась тому, что
неимоверный  поток  силы  оказался  беззвучным,   вместо   того,   чтобы
прогрохотать,  подобно  грому...  Лишь  услышав  исполненный  испуга   и
изумления возглас Нимуэ, Моргейна осмелилась открыть глаза.
   Дождь прекратился, и перед ними возник зеленый  и  прекрасный  остров
Авалон, озаренный последними лучами заходящего  солнца;  солнечный  свет
мерцал на поверхности Озера, пробивался меж  камней,  венчавших  вершину
Холма, играл на белых стенах храма. Моргейна смотрела на все это  сквозь
пелену слез; она покачнулась и упала бы, не подхвати ее чья-то рука.
   "Дома, дома, я снова здесь, я возвращаюсь домой..."
   Она  почувствовала,  как  днище  ладьи  проскрежетало  по  прибрежной
гальке, и взяла себя в руки. Казалось не правильно,  что  она  одета  не
так, как полагается жрице, - хоть под платьем у нее и был,  как  всегда,
спрятан небольшой нож Вивианы. Все это было не правильным.., ее шелковая
вуаль, кольца на узких пальцах... Моргейна, королева Северного Уэльса, а
не Моргейна Авалонская... Что ж,  это  можно  исправить.  Она  горделиво
вскинула голову, глубоко вздохнула и взяла  девочку  за  руку.  Неважно,
насколько сильно она изменилась, неважно, сколько лет прошло -  она  все
равно осталась Моргейной Авалонской, жрицей Великой Богини. За пределами
туманов, окружающих Озеро, она  могла  быть  королевой  далекой  страны,
женой старого, смешного короля.., но все же она оставалась жрицей,  и  в
ее жилах текла кровь древнего королевского рода Авалона.
   Моргейна сошла с ладьи; она не удивилась, увидев перед собой вереницу
согнувшихся в поклоне слуг - а за ними  стояли,  поджидая  ее,  жрицы  в
темных  одеяниях...  Они  все  знали.  Они  пришли   поздравить   ее   с
возвращением домой. А за жрицами стояла высокая женщина, светловолосая и
царственная, с золотистыми косами, уложенными венцом  вокруг  головы,  -
женщина, которую Моргейна до  сих  пор  видела  лишь  во  снах.  Женщина
быстрым шагом подошла к Моргейне, миновав прочих жриц, и обняла ее.
   - Добро пожаловать, родственница, - сказала она. -  Добро  пожаловать
домой, Моргейна.
   И тогда Моргейна тоже назвала женщину по имени, хоть и знала его лишь
по снам, - до тех пор, пока не услышала от  Кевина,  получив  тем  самым
подтверждение своих снов.
   - Приветствую тебя, Ниниана. Я привела к  тебе  внучку  Вивианы.  Она
будет воспитываться здесь. Ее зовут Нимуэ.
   Ниниана с интересом смотрела на Моргейну; интересно, что она успела о
ней услышать за все эти годы? Затем она перевела взгляд на девочку.
   - Это и есть дочь Галахада?
   - Нет, - отозвалась Нимуэ. - Галахад - это  мой  брат.  А  я  -  дочь
славного рыцаря Ланселета. Ниниана улыбнулась.
   - Я знаю, - сказала она, - но мы  здесь  не  пользуемся  тем  именем,
которое твой отец получи