Экономический
эффект достигается за счет убыстрения слесарных работ. Надо подсчитать.
     - А как?
     - Будто сама не  знаешь.  Надо  засечь,  насколько  быстрее  проходит
операция при использовании сменных грузов, а потом помножить на количество
троллейбусных парков. Еще надо ввести коэффициент, учитывающий  количество
ножниц по жести в каждом парке. И вычесть стоимость гирь. Это я  примерную
схему даю, ясно?
     Каряев страдальчески морщился при каждом ударе кувалды,  словно  били
не по зубилу, а по его голове, а Любочку грохот так оглушал, что ей  стало
казаться, будто  Каряев  говорит  что-то  очень  умное.  Вдруг  каряевский
напарник промахнулся и въехал кувалдой по баку, отчего Любочке на  секунду
почудилось, что она стоит внутри огромного колокола. Каряев  выпрямился  и
почесал ухо.
     - Слышь, - сказал он, - я тебе завтра еще одну рацуху напишу.  Видишь
зубило? Вот я к нему приварю поперечину, чтоб держаться.  А  ты  оформишь.
Экономический эффект считать так же, только вычитать  стоимость  сварочных
работ.
     - А как ее узнать? - спросила Любочка.
     - Как, как... В справочнике посмотри. Или позвони в институт сварки.
     Каряев вдруг дернул Любочку за руку - они оба пригнулись,  и  над  их
головами с шелестом пронеслось что-то темное, размером с большую собаку.
     Любочка   выпрямилась,    косясь    на    бьющуюся    под    потолком
перепончатокрылую тварь, а Каряев, не  разгибаясь,  поднял  вылетевшее  из
плоскогубцев зубило, опять зажал его и приставил к баку.
     - Давай, Федор.
     Федор прокашлялся и взмахнул кувалдой. Любочка поглядела  на  часы  и
охнула - уже десять минут, как шел обед. Она помчалась в столовую.
     Конечно, она опоздала - очередь в столовую уже изгибалась от кассы до
самого входа. Любочка встала в ее хвост и приготовилась ждать. Сперва  она
некоторое  время  изучала  роспись  на  стене,  изображавшую  висящий  над
пшеничным полем гигантский каравай, затем  заметила  торчащий  из  кармана
собственного ватника сложенный листок, вынула его и развернула.
     "МНОГОЛИКИЙ КАТМАНДУ", - прочла она.  Под  заглавием  мелким  шрифтом
было впечатано слово "памятка".  Любочка  прислонилась  к  стене  и  стала
читать.

     "Город Катманду, столица небольшого государства Непал, расположен  на
живописных холмах в предгорьях Гималаев; если  смотреть  на  линию  холмов
снизу, из долины, то они напоминают хребет прилегшего  отдохнуть  дракона.
Поэтому предки нынешних жителей  Непала  прозвали  это  место  Драконовыми
Холмами.
     Городу около трех тысяч лет. Упоминания о Катманду как  о  крупнейшем
культурном и религиозном центре встречаются во  многих  древних  хрониках;
город был известен  даже  в  ханьском  Китае,  где  назывался  "Каньто"  и
считался столицей мифического южного царства.
     Во II - III веках нашей эры в Катманду проник буддизм, который вскоре
образовал причудливый симбиоз с местными патриархальными  культами.  Тогда
же в  Катманду  проникло  и  христианство,  не  получившее  сколько-нибудь
широкого распространения в городских верхах и оставшееся уделом  небольших
общин, занимающихся  скотоводством  на  обширных  низменностях  к  югу  от
города. Местные христиане - римские католики, но в последнее время церковь
Катманду активно добивается статуса автокефальной."

     Сзади послышалось тихое пение - Любочка  обернулась  и  увидела  трех
сотрудников   планово-экономической   группы,   вставших    в    несколько
отдалившийся от нее конец очереди. На них были длинные мешки с дырами  для
головы и рук, перетянутые на  талии  серым  шпагатом,  а  в  руках  горели
толстые парафиновые свечи. На мешках были оттиснуты какие-то цифры, черные
зонтики и надписи "КРЮЧЬЯМИ НЕ ПОЛЬЗОВАТЬСЯ". Любочка стала читать дальше.

     "В конце прошлого века сюда  переселилась  русская  секта  духоборов,
основавшая несколько деревень невдалеке от города;  в  их  быту  тщательно
сохраняются все черты жизни русской деревни 19 века - например, на  стенах
изб можно увидеть вырезанные из "Нивы" портреты императора Александра  III
с семьей.
     Смешение в рамках одного города-государства нескольких  культурных  и
религиозных  традиций  превратило  Катманду  в  уникальный   архитектурный
памятник: буддийские пагоды  соседствуют  здесь  с  шиваистскими  храмами,
христианскими церквями и синагогами. По  процентному  отношению  культовых
построек к жилым Катманду занимает, безусловно,  одно  из  первых  мест  в
мире. Однако это не означает, что местные жители  чрезмерно  религиозны  -
наоборот, им скорее свойственно эпикурейское отношение в жизни.  Почти  на
каждую  календарную  дату  в  Катманду  выпадает  какой-нибудь   праздник.
Некоторые из этих праздников напоминают  европейские  -  в  них  принимают
участие члены правительства или хотя бы представители администрации; тогда
на улицах поддерживается порядок и проводятся  торжественные  мероприятия,
как,  например,   парад   национальной   гвардии,   проезжающей   в   день
независимости на слонах по главной магистрали столицы. Другие праздники  -
такие, как День Заглядывания за Край, связанный  с  традицией  ритуального
употребления психотропных растений, на время превращают Катманду в подобие
осажденного города:  по  улицам  разъезжают  правительственные  броневики,
мегафоны которых призывают разойтись собравшихся на площадях молчаливых  и
перепуганных людей.
     Наиболее  распространенным  в   Катманду   культом   является   секта
"Стремящихся  Убедиться".  На  улицах  города  часто   можно   видеть   ее
последователей - они ходят в наглухо застегнутых синих  рясах  и  носят  с
собой корзинку для милостыни. Цель их духовной практики - путем  усиленных
размышлений и подвижничества осознать человеческую жизнь такой, какова она
на самом деле. Некоторым из  подвижников  это  удается;  такие  называются
"убедившимися". Их легко узнать по постоянно издаваемому ими дикому крику.
"Убедившегося" адепта немедленно доставляют на  специальном  автомобиле  в
особый монастырь-изолятор, называющийся "Гнездо Убедившихся".  Там  они  и
проводят остаток дней, прекращая кричать только на время приема пищи.  При
приближении  смерти  "убедившиеся"  начинают  кричать  особенно  громко  и
пронзительно, и тогда молодые адепты под руки выводят их на  скотный  двор
умирать. Некоторым из присутствующих на  этой  церемонии  тут  же  удается
убедиться самим - и их водворяют в обитые пробкой помещения,  где  пройдет
их дальнейшая жизнь. Таким присваивается  титул  "Убедившихся  в  Гнезде",
дающий право  на  ношение  зеленых  бус.  Рассказывают,  что  в  ответ  на
замечание одного из гостей монастыря-изолятора о том,  как  это  ужасно  -
умирать среди  луж  грязи  и  хрюкающих  свиней,  один  из  "убедившихся",
перестав на минуту вопить, сказал: "Те, кто полагает, что легче умирать  в
кругу родных и близких, лежа на удобной постели, не имеют никакого понятия
о том, что такое смерть."
     Катманду не только культурный центр с многовековыми традициями, но  и
крупный промышленный город;  недавно  с  участием  советских  специалистов
здесь  построен  современный  электроламповый  завод,  продукция  которого
пользуется большим спросом  на  мировом  рынке.  Песчаные  пляжи  Катманду
издавна привлекают туристов со всех уголков земного шара,  и  существующая
здесь индустрия развлечений не уступает лучшим мировым образцам. Есть  тут
и молодая коммунистическая партия, борющаяся за более справедливые условия
жизни трудящихся этой небольшой живописной страны."

     Любочка поставила на свой поднос помидорный салат, рагу из свинины  и
бокал легкого итальянского вина. Подумав, она  поставила  рагу  на  место,
взяла вместо него скумбрию с капустой, расплатилась и двинулась к угловому
столику, откуда ей делали приглашающие жесты девочки из бухгалтерии.
     - Чего, памятку читала? - спросила Настя Быкова,  девушка  с  толстым
слоем пудры на некрасивом лице.
     - Да, - ответила Любочка, садясь рядом, - прочла.
     - Тепло там, наверно, - мечтательно  сказала  Настя.  -  Круглый  год
тепло. Мужиков много. И фрукты всякие. А мы тут живем, живем -  ничего  не
видим вокруг. А помираем - тоже, небось, в дурах оказываемся. Верно, Оль?
     Оля, задумавшись, глядела в суп.
     - Оль, ты чего? О чем думаешь?
     Оля подняла глаза, слабо улыбнулась и произнесла:
     - Возьми ладонь с моей груди. Мы провода под током. Друг к другу нас,
того гляди, вдруг бросит ненароком...
     - Это у нее хахаль электромонтажником работает, - вздохнув,  пояснила
Настя. - Ну ладно, чего болтать. Давайте есть, что ли.
     Любочка доела быстрее всех, поставила поднос с  тарелками  на  черную
ленту транспортера, кивнула подругам и пошла в техотдел.
     "Дура я, - думала она, поднимаясь по лестнице, - надо  было  выходить
за Ваську Балалыкина и двигать с ним в армию. Сидела бы сейчас  где-нибудь
в гарнизонной библиотеке, выдавала бы книги..."
     В коридоре она налетела  на  директора  Шушпанова,  который  как  раз
выходил из парткома. Она даже не успела как следует испугаться -  Шушпанов
развернулся, взял ее под руку и повел  по  коридору  навстречу  плакату  с
тремя  гигантскими  брезгливо-гневными  лицами  в   строительных   касках,
глядящими на корчащегося перед ними поганенького человечка с  торчащей  из
кармана бутылкой.
     - Ты сейчас чем занимаешься?
     - Я? В цеху была. Два рацпредложения буду  оформлять.  Только  насчет
экономического...
     - Все  бросай,  -  заговорщически  прошептал  Шушпанов,  -  и  дуй  в
библиотеку. Надо срочно стенгазету сделать. Там уже двое сидят - поможешь.
Лады?
     - Я рисовать не умею.
     - Ничего, там раскрашивать нужно. Давай, девка,  пулей!  -  последние
слова Шушпанов произнес так, словно их некоторая грубость  искупалась  тем
небывалым  счастьем,  которое  свалилось  на  Любочку  в  результате   его
предложения. Любочка растянула рот в улыбке и ответила:
     - Лечу! Только журнал положу.
     - Пулей! - на ходу повторил Шушпанов и бодро нырнул в дверь  туалета,
оставив Любочку  наедине  с  гневом  и  брезгливостью  висящего  в  тупике
плаката.
     Любочка пошла назад - Шушпанов протащил ее  за  собой  лишних  метров
десять, - вошла в техотдел, положила журнал на  обычное  место  и  сменила
ватник  на  синий  халат,  висевший  в  том  же  шкафу.  Все   сослуживцы,
столпившись, стояли у окна и  наблюдали  за  двумя  небесными  всадниками,
иногда выныривавшими из низких туч. Марк Иванович обернулся и сказал:
     - Любочка! Позвони Василию Балалыкину.
     - Я уже знаю, - сказала Любочка. - Спасибо.
     Номер  оказался  занят,  и  через  пять  минут  Любочка  уже  была  в
библиотеке, где парковый художник  Костя  и  библиотекарь  Елена  Павловна
склонялись над двумя сдвинутыми столами, накрытыми склеенной из нескольких
листов ватмана газетой - уже был готов карандашный  рисунок  и  оставалось
только закрасить его гуашью. Костя выдал Любочке обломок маленькой кисти и
велел как следует отмыть его в пятилитровой банке мутной воды, стоявшей на
полу.
     - Смотри только не вырони, - испуганно сказал он, - утонет.
     Любочке стало обидно от такого недоверия. Она тщательно отмыла кисть.
Для раскрашивания ей  достался  огромный  изгибающийся  колос  -  будь  он
настоящим,  им  можно  было  бы  накормить  роту  милиции.  Любочка  стала
аккуратно наносить на него слой желтой краски и уже начала ощущать радость
от того, как у нее славно получается, когда Костя  вдруг  потрепал  ее  по
плечу.
     - Ну что ты делаешь, а? - спросил он. - Ведь надо  объем  передавать.
Показываю.
     Он обмакнул кисть  в  белила  и  стал  исправлять  Любочкину  работу.
Никакого объема все равно не получалось, зато стало  казаться,  что  колос
отлит из бронзы.
     - Понятно?
     - Понятно, - она потерла пальцами виски и неожиданно для  самой  себя
спросила:
     - Слушай, а ты не помнишь, в какой это сказке железный хлеб едят?
     - Железный хлеб? - удивился Костя. - Черт знает.
     За окнами уже было темно, и горели холодные фиолетовые фонари.  Когда
открылась дверь, и в комнату стали входить люди, оставалось еще раскрасить
улыбающуюся луну и воина воздушных сил в похожем на аквариум гермошлеме.
     Собрался почти весь административный штат,  и  еще  почему-то  пришла
баба в оранжевой безрукавке, утром не пускавшая Любочку в  парк.  Шушпанов
подошел к столу, глянул на газету, похвалил, и сказал,  что  сейчас  будет
короткое собрание, а потом можно будет продолжить.
     Все расселись. Шушпанов, Шувалов и баба в безрукавке заняли  места  в
маленьком президиуме, молодежь по привычке уселась подальше, возле книжных
стеллажей, и собрание началось.
     Шушпанов встал, потер ладони и уже собирался  что-то  сказать,  когда
открылась дверь, и вошел перепачканный маслом Каряев. В руках у него  было
зубило с приваренной к нему длинной поперечиной.
     - Надо включить радио, - сказал он.
     Шушпанов поглядел на него с хмурым  недоумением,  а  потом  его  лицо
прояснилось.
     - Верно, надо включить радио.
     Выйдя из-за стола, он подошел к стене и  повернул  черный  кружок  на
боку маленького приемника с олимпийской эмблемой.
     - ...Собственного корреспондента в Непале.
     У звука появился фон. Долетели гудки машин, шум ветра, чей-то далекий
смех.
     - Стоя здесь, - заговорил вдруг громкий ухающий голос, -  на  широких
дорогах современного Непала, не перестаешь  удивляться,  как  многообразен
природный мир этой удивительной страны. Еще несколько часов назад  светило
солнце, вокруг вздымались высокие пальмы и  палисандровые  деревья,  дивно
пели голубые кукушки и красные попугаи. Казалось, этому не будет  конца  -
но у мира свои законы, и вот мы поднялись выше, в редкий воздух предгорий.
Как тихо стало вокруг! Как скорбно и сосредоточенно смотрит на землю небо!
Недаром внизу, в долине, о жителях вершин говорят, что они  едят  железный
хлеб. Да, здешние горы суровы. Но интересно вот что: когда поднимаешься из
долины к безлюдным заснеженным пикам, пересекаешь много природных зон, и в
какой-то момент замечаешь, что прямо у обочины шоссе начинается  березовая
роща, дальше растут рябины и липы, и кажется, что вот-вот в просвете между
деревьями покажутся скромные домики обычного русского  села,  пара  коров,
пасущихся за  околицей,  и,  конечно  же,  маковка  маленькой  бревенчатой
церкви. Нет-нет, а и вспомнишь  о  далеком  колокольном  звоне,  узорчатых
накупольных крестах и толпе старушек  в  притворе,  отбивающих  поклоны  и
спешащих поставить трогательную тонкую свечку  Богу...  Одно  воспоминание
приходит навстречу другому, и  скоро  замечаешь,  что  думаешь  уже  не  о
природном мире Непала,  а  о  том,  что  православная  догматика  называет
воздушными   мытарствами.   Напомню   дорогим   радиослушателям,   что   в
традиционном понимании это  -  сорокадневное  путешествие  душ  по  слоям,
населенным различными демонами, разрывающими пораженное грехом сознание на
части. Современная наука установила, что сущностью греха является забвение
Бога, а сущностью воздушных  мытарств  является  бесконечное  движение  по
суживающейся спирали к точке подлинной смерти. Умереть не так просто,  как
это кажется кое-кому... Вот вы,  например.  Вы  ведь  думаете,  что  после
смерти все кончается, верно?
     - Верно... - откликнулось несколько голосов в зале.  Любочка  сначала
услышала их, а потом уже поняла, что и сама ответила со всеми.
     - И ток не течет по воздуху. Верно?
     - Верно...
     - Нет. Неверно. (Давно уже в голосе появились издевательские ноты.) -
Но я не собираюсь портить вам праздник Октября этим пустым спором хотя  бы
из-за того, что у вас есть отличная возможность проверить это самим.  Ведь
сейчас, друзья, как раз завершается первый день ваших воздушных  мытарств.
По славной традиции он проводится на земле.
     В  зале  кто-то  тихо  закричал.   Кто-то   другой   завыл.   Любочка
повернулась, чтобы посмотреть, кто это, и вдруг все вспомнила -  и  завыла
сама. Чтобы не закричать в полный голос, надо было сдерживаться  изо  всех
сил, а для этого необходимо было занять себя  хоть  чем-то,  и  она  стала
обеими руками оттирать след протектора с обвисшей  на  раздавленной  груди
белой кофточки. По-видимому, со всеми происходило то же самое  -  Шушпанов
пытался заткнуть колпачком от авторучки пулевую дырку в  виске,  Каряев  -
вправить кости своего  проломленного  черепа,  Шувалов  зачесывал  чуб  на
зубастый синий след молнии,  и  даже  Костя,  вспомнив,  видимо,  какие-то
сведения из брошюры о спасении утопающих,  делал  сам  себе  искусственное
дыхание.
     Радио, между тем, восклицало:
     - О, как трогательны попытки  душ,  бьющихся  под  ветрами  воздушных
мытарств, уверить себя, что ничего не произошло! Они ведь и первую догадку
о том, что с ними случилось, примут за идиотский рассказ по радио! О  ужас
советской смерти! В такие странные игры играют, погибая, люди! Не  знавшие
ничего, кроме жизни, они принимают  за  жизнь  смерть.  Пусть  же  оркестр
балалаек под управлением Иеговы Эргашева разбудит вас завтра. И пусть ваше
завтра будет таким же, как сегодня,  до  мгновения,  когда  над  тем,  что
кто-то из вас принимает за свой  колхоз,  кто-то  -  за  подводную  лодку,
кто-то - за троллейбусный парк, и так дальше, - когда надо  всем  тем,  во
что ваши души наряжают смерть,  разольется  задумчивая  мелодия  народного
напева  саратовской  губернии  "Уж  вы  ветры".  А  сейчас  предлагаю  вам
послушать вологодскую песню "Не одна-то ли во поле дороженька",  вслед  за
чем немедленно начнется второй день воздушных мытарств - ведь  ночи  здесь
нет. Точнее, нет дня, но раз нет дня, нет и ночи...
     Последние слова потонули в нарастающем гуле неземных  балалаек  -  их
звук был так невыносим, что в зале, уже не стесняясь, стали кричать во все
горло.
     Вдруг у Любочки возникла спасительная мысль.  Что-то  подсказало  ей,
что если она сможет встать и выбежать в коридор,  все  пройдет.  Наверное,
похожие мысли пришли в голову и остальным - Шушпанов, качаясь,  кинулся  к
окну, баба в оранжевой безрукавке полезла под стол, сообразительный Каряев
уже тянул  руку  к  черной  кнопке  радио,  намереваясь  выключить  его  и
посмотреть, что  это  даст,  -  а  Любочка,  с  трудом  переставляя  ноги,
заковыляла к двери. Неожиданно погас  свет,  и  пока  она  наощупь  искала
ручку, на нее сзади навалилось несколько человек, охваченных, видимо,  той
же надеждой. А когда дверь, к которой Любочку прижала невидимая сила,  все
же раскрылась, оказалось, что  троллейбус  уже  тронулся,  и  теперь  надо
прыгать прямо в лужу.



                               Виктор ПЕЛЕВИН

                               ЖЕЛТАЯ СТРЕЛА




                                    12

     Андрея разбудил обычный утренний шум - бодрые разговоры  в  туалетной
очереди, уже заполнившей коридор, отчаянный детский плач за тонкой стенкой
и близкий храп. Несколько минут он пытался бороться с наступающим днем, но
тут заработало радио. Заиграла музыка - ее, казалось, переливали в эфир из
какой-то огромной общепитовской кастрюли.
     - Самое главное, - сказал невидимый динамик совсем рядом с головой, -
это то, с каким настроением вы входите в новое утро. Пусть ваш сегодняшний
день будет легким, радостным и пронизанным лучами солнечного света - этого
вам желает популярная эстонская певица Гуна Тамас.
     Андрей свесил ноги на пол и нащупал свои ботинки. На соседнем  диване
похрапывал Петр Сергеевич - судя по энергичным рывкам его  спины  и  зада,
прикрытого простыней с треугольными синими штампами, он собирался провести
в объятиях Морфея еще не меньше часа. Было  видно,  что  Петру  Сергеевичу
нипочем ни утренний привет Гуны Тамас, ни коридорные голоса, но другим его
воздушная кольчуга помочь не могла, и новый день для  Андрея  бесповоротно
начался.
     Одевшись и выпив  полстакана  холодного  чая,  он  сд