ми. Ты в  пятницу
приходи. Нефтяные арабы будут. Я тебя к самому потному посажу.
     - Боюсь я эту Азию, - вздохнула Люся.  -  Я  как-то  с  одним  арабом
работала - ты, Сергей, не поверишь. Он с собой в чемодане дамасскую  саблю
возит - она сворачивается, как этот... - Люся показала руками.
     - Ремень, - подсказал Сергей.
     - Нет, не  ремень,  а  этот...  Метр  складной.  Он  без  этой  сабли
возбудиться не может. Всю ночь ее из руки  не  выпускал,  подушку  пополам
разрубил. Я к утру вся в пуху была. Хорошо там ванная в номере...
     Сережа посмеялся, подхватил поднос с шампанским и убежал в зал.  Люся
задержалась  на  секунду  у  мраморного  ограждения,  чтобы  поглядеть  на
расписной потолок - в его центре была огромная фреска,  изображавшая,  как
Люся смутно догадывалась,  сотворение  мира,  в  котором  она  родилась  и
выросла, и который за последние несколько лет уже успел куда-то исчезнуть:
в центре огромными букетами расплывались огни салюта, а  по  углам  стояли
титаны - не то лыжники в тренировочных, не то  студенты  с  тетрадями  под
мышкой, - Люся никогда не разглядывала их,  потому  что  все  ее  внимание
притягивали стрелы и звезды салюта, нарисованные какими-то давно  забытыми
цветами, теми самыми,  которыми  утро  красит  еще  иногда  стены  старого
Кремля: сиреневыми,  розовыми  и  нежно-лиловыми,  напоминающими  о  давно
канувших в Лету жестяных карамельных коробках,  зубном  порошке  и  ветхих
настенных календариках, оставшихся вместе с пачкой  облигаций  от  забытой
уже бабушки.
     При виде этой  росписи  Люсе  всегда  становилось  грустно;  стало  и
сейчас. Здесь ее часто посещали мысли о бренности существования  -  а  тут
еще вспомнилась знакомая, Наташа, которая  нашла  себе  в  мужья  пожилого
негра и уже совсем было собрала чемоданы, но совершенно неожиданно  вместо
хлебной и теплой Зимбабве попала на мерзлое  советское  кладбище.  Кто  ее
убил, было совершенно непонятно, но,  видимо,  это  был  какой-то  маньяк,
потому что во рту у нее нашли белую шахматную пешку.
     Люся представила себе покрытый ледяной коркой сугроб, а в нем -  свой
труп с открытым ртом, из которого торчит белая пешка,  и  ей  вдруг  стало
страшно оставаться в этом огромном, нечистом, орущем  пьяными  голосами  и
дребезжащем посудой здании.
     Она быстро вышла из зала и пошла вниз,  к  гардеробу.  Видно,  что-то
произошло с ее лицом - старший официант посмотрел на  нее  и  сразу  отвел
удивленный взгляд в сторону. "Успокойся, дура, - велела себе Люся, - как с
такими мыслями работать будешь? Никто тебя не убьет." Музыка из  ресторана
была слышна внизу даже лучше, чем на третьем этаже - тише, но отчетливей.
     - Воу-оу, - Бог весть в какой раз провыл за сегодня  певец,  хлопнула
дверь, и то же самое завыл ветер.


     У подъезда  стояла  девушка  в  черном  кожаном  балахоне  и  зеленой
шерстяной шапочке. Из ее кармана торчал номер "Молодой  Гвардии",  и  Люся
поняла, что это коллега. Да и без журнала можно было догадаться.
     - Дай сигарету, - попросила девушка.
     Люся дала, и девушка закурила. - Как там? - спросила она.
     - Пустота, - ответила Люся, - пьяные  матросы  какие-то  и  совки.  В
"Интурист" пойти, что ли?
     - Только что оттуда, - ответила девушка. - Там  береза  сидит,  Аньку
сегодня опять повязали. Ее кубинский генерал  кокаином  угостил,  так  ей,
дуре, так стало радостно, что она официанту двадцать  долларов  сунула  на
чай. А официант идейный оказался, в Сальвадоре контуженный. Он ей  говорит
- попалась бы ты мне, сука, в джунглях, я б тебя сначала ребятам отдал для
потехи, а потом - голой жопой в термитник. Я, говорит, кровь  проливал,  а
ты страну позоришь.
     - Еще подумать надо, кто страну позорит. А чего  они  обнаглели  так?
Опять на венских переговорах тупик?
     - Да причем тут переговоры, - сказала девушка.  -  Это  что-то  новое
идет. Ты про Наташу слышала?
     - Про  какую?  Которую  убили,  что  ли?  -  стараясь,  чтобы  вопрос
прозвучал небрежно, спросила Люся.
     - Ну. Которую с пешкой во рту в сугроб бросили.
     - Слышала. И что?
     - А то, что позавчера у "Космоса" Таньку Поликарпову нашли. С ладьей.
     - Таньку замочили? - похолодела Люся. - Неужто гэбэ? Или рэкет?
     - Не знаю, не знаю, - задумчиво сказала девушка. - Не похоже.  Валюту
не взяли, сумку с продуктами - тоже. Только ладью положили в  рот.  Ну  да
ладно, чего об этом на ночь глядя...
     Люся нервно полезла за сигаретой.
     - Тебя как звать-то? - спросила она.
     - Нелли, - ответила девушка, - а ты  Люся,  я  знаю.  Как  раз  Анька
сегодня про тебя вспоминала.
     Люся внимательно поглядела на  собеседницу:  ямочки  на  щеках,  чуть
вздернутый нос, подчерненные ресницы - Люсе казалось, что она  уже  видела
где-то это лицо, видела много раз.
     "Где же я ее встречала? - напряженно  думала  Люся,  -  да  уж  и  не
контора ли?"
     - Я вообще в "Космосе" работаю, - сказала  Нелли,  словно  прочтя  ее
мысли, - только там неделю назад наряд на дверях сменили. А пока  к  новым
подрулишь, состаришься. Они вчера француза не пускали, карточку  в  номере
забыл. Он им кричит, чтоб в регистрационной книге посмотрели, а они -  как
столбы...
     Люся вроде бы вспомнила.
     - А я тебя в "Национале" видела, - неуверенно сказала она, - в  баре.
Платье у тебя классное.
     - Какое?
     - Коричневое с черным.
     - А, - улыбнулась Нелли, - Ив Сен-Лоран.
     - Врешь.
     Нелли пожала плечами. Возникла неловкая пауза, и тут какой-то молодой
человек,  уже  несколько  минут  тершийся  рядом,  сделал  к  ним  шаг   и
фрикативно, с малоросским выговором, но очень отчетливо выговаривая слова,
спросил:
     - Эй, герлы, гринов не  пихаете?  Люся  брезгливо  поглядела  на  его
кроличью ушанку и куртку из плохой кожи, а потом только - на румяное  лицо
с рыжеватыми усиками и водянистыми глазами.
     - Эх, береза, - сказала она, - навезли  вас  в  Москву.  Да  ты  хоть
знаешь, как мы грины называем?
     - Как? - покраснев поверх румянца, спросил молодой человек.
     - Доллары. И мы не герлы никакие, а девушки. Скажи своему  командиру,
что ваши словари уже десять лет говно.
     Молодой человек хотел что-то сказать, но его перебила Нелли.
     - Не обижайся, Вась. Мы ведь тоже такими как ты когда-то были. На вот
тебе пять долларов, выпей кофе в баре.
     Люся вздрогнула.
     - Зря ты его так, -  сказала  Нелли,  когда  молодой  человек  побито
скрылся за квадратной колонной. - Это ж Вася, постовой из Внешэкономбанка.
Его каждую неделю присылают курс узнавать.
     - Ладно, - сказала Люся, - я домой порулила. Увидимся еще.
     - Может, выпьем вместе?
     Люся помотала головой и улыбнулась. -  Увидимся,  -  сказала  она,  -
пока.


     Дойдя с поднятой рукой аж до самого Манежа,  Люся  всерьез  замерзла.
Холодно было лицу и рукам, и, как всегда на морозе, тупо заныли груди. Она
поймала себя на том, что морщится от боли, вспомнила о наметившейся на лбу
морщинке и постаралась расслабить  лицо,  и  через  несколько  минут  боль
отпустила.
     Такси, не останавливаясь, пролетали  мимо,  издевательски  подмигивая
своими зелеными огоньками. Таксисты в основном торговали водкой, и  только
изредка, для души, брали приглянувшихся им пассажиров, поэтому Люся даже и
не поднимала руку навстречу салатовым "волгам" - ждала  частника.  Один  -
очкарик в раздолбанном "запорожце" - остановился, выслушал  адрес  и  сухо
спросил:
     - Сколько?
     - Четвертной.
     Очкарик, не ответив, отрулил.
     Люся все никак не могла  отделаться  от  эха  разговора  на  ступенях
"Москвы". "Таньку замочили", - бессмысленно повторяла она про себя.  Смысл
этого словосочетания как-то не доходил  до  сознания.  Становилось  совсем
холодно, и опять заныла грудь. Еще можно было успеть  в  метро,  но  потом
пришлось бы полчаса  брести  по  обледенелому  проспекту  имени  какого-то
звероящера - одной, в дорогой шубе, вздрагивая от пьяного хохота  ветра  в
огромных бетонных арках. Она совсем уже было решила,  что  вечер  кончится
именно так, когда рядом вдруг  остановился  маленький  зеленый  автобус  -
"пазик" с двухбуквенным военным номером.
     За рулем сидел офицер - тот самый танцор из ресторана, только  теперь
он был в черной шинели и надетой  набекрень  пилотке  с  большим  жестяным
гербом.
     - Садись, - сказал из салона второй лысый и черный, - не бзди.
     Люся заглянула в полутемный  салон  и  с  удивлением  увидела  Нелли,
сидящую в вольной позе на боковом сиденье, возле моряка.
     - Люся! - весело крикнула та. - Залазь. Морячки  смирные.  Мимо  меня
едут, а там - тебе куда?
     - Крылатское, - сказала Люся.
     - Тоже Крылатское?! Ну, подруга, мы, значит, соседи.
     Садись давай...
     Второй раз за сегодня Люся поступила странно  -  вместо  того,  чтобы
послать  всю  компанию  подальше,   как   сделала   бы   любая   серьезная
конвертируемая девушка, она, согнувшись,  шагнула  вверх  по  ступеням,  и
сразу же автобус  сорвался  с  места,  лихо  развернулся  и  понесся  мимо
Большого театра, Детского мира, мимо памятника знаменитому художнику и его
огромной мастерской - в какие-то  темные,  завывающие  улочки,  перекрытые
полуразвалившимися деревянными заборами, чернеющие провалами пустых окон.
     - Я Вадим, - сказал второй лысый. - А это (он кивнул на  сидящего  за
рулем) Валера.
     - Валер-р-ра, - повторил тот, как бы вслушиваясь в непонятное слово.
     - Хочешь водки? - спросил Вадим.
     - Давай, - ответила Люся, - только через трубочку.
     - Почему это через трубочку? - спросила Нелли.
     - А они через трубочку пьют, - сказала Люся, принимая тонкий и мягкий
конец трубочки и поднося его к губам.
     Пить так водку было тяжело и неприятно, но все же  занятней,  чем  из
горлышка.
     - Как вам, девочки, живется весело, - прошептал Вадим, - а мы...
     - Не жалуемся, - сказала ему Нелли, - а мне, если можно, в стакан.
     - Сделаем...
     Люся вдруг заметила, что в автобусе тоже  играет  музыка  -  рядом  с
Валерой на чехле мотора лежал кассетник. Это были  "Бэд  бойз  блю".  Люся
очень их любила - конечно, не саму  музыку,  а  ее  действие.  Все  вокруг
постепенно становилось простым и, главное, уместным - темные  внутренности
автобуса, два поблескивающих военно-морских  черепа,  Нелли,  покачивающая
ногой в такт мелодии, мелькающие  в  окне  дома,  машины  и  люди.  Начала
действовать  водка;  -  неясная  грусть  пополам  с  отчетливым   страхом,
вынесенная  Люсей   из   "Москвы",   улетучилась.   И   обычная   девичья,
целомудренная  в  своей  безнадежности  мечта  о  загорелом  и  человечном
американце овладела люсиной душой, и так вдруг захотелось поверить поющему
иностранцу, что у нас не будет сожалений, и мы еще улетим отсюда в  машине
времени, хотя давно уже трясемся в поезде, идущем в никуда.
     "A train to nowhere... A train to nowhere..."
     Кассета кончилась.


     Автобус выскочил на какую-то широкую дорогу, по краям которой  стояли
обледенелые деревья, и поехал за грузовиком с желтой табличкой  "Люди"  на
заднем борту - в кузове тяжело громыхало  что-то  железное,  и  этот  лязг
словно разбудил Люсю.
     - А мы куда катим-то? - вдруг спросила  она,  озаботившись  тем,  что
места вокруг мелькали незнакомые и даже не очень московские.
     - Ни-ч-ч-ч-е-во, - громко сказал  Валера  за  рулем,  и  обе  девушки
вздрогнули.
     - Да, понимаешь,  заправиться  надо,  -  оживленно  сказал  Вадим,  -
бензина до Крылатского не хватит.
     - И далеко это? - спросила Люся.
     - Да нет, есть тут рядом колонка, где за талоны...
     Слово "талоны" окончательно успокоило Люсю.
     - А мы, девочки, на флоте служим, - заговорил  Вадим.  -  На  гвардии
подводном атомоходе "Тамбов". Это, можно сказать, такой большой  подводный
бронепоезд с дружным как семья экипажем. Да... Семь лет уже.
     Он снял пилотку и провел ладонью по тускло блеснувшему черепу.
     Автобус свернул на боковую дорогу  -  узкую,  с  какими-то  бетонными
дотами по бокам - уже, кажется, вокруг был не город, а сельская местность;
на небе, как глаза давешнего француза, выпукло горели холодные  развратные
звезды, и шум мотора  показался  вдруг  странно  тихим,  а  может,  просто
исчезло гудение ехавших вокруг грузовиков.
     - Океан, - говорил Вадим, обнимая Нелли за плечи, - огромен.  Во  все
стороны, куда ни посмотришь, уходит его бесконечный серый простор.  Сверху
- далекий звездный купол с плывущими облаками...  Толща  воды...  Огромные
подводные небеса, сначала светло-зеленые, потом - темно-синие,  и  так  на
сотни, тысячи километров.  Гигантские  киты,  хищные  акулы,  таинственные
существа глубин... И вот, представь, в этой безжалостной  вселенной  висит
тоненькая скорлупка нашей подводной лодки, такая... такая, если вдуматься,
крохотная... И горит желтой  точкой  иллюминатор  в  борту,  а  за  ним  -
партсобрание, и Валера делает доклад. А вокруг - пойми! - океан... Древний
великий океан...
     - При-е-ха-ли, - сказал Валера.
     Люся подняла  голову  и  поглядела  по  сторонам.  Автобус  стоял  на
заснеженной равнине, метрах в тридцати от пустого шоссе. Двигатель заглох,
и стало совсем тихо. За окном страшно мигали  звезды  и  виднелся  далекий
лес. Люся вдруг удивилась, что вокруг довольно светло, хоть нет ни  одного
огонька, а потом подумала, что  это,  наверно,  снег  отражает  рассеянный
звездный свет. От выпитой  водки  было  уютно  и  безопасно  -  мелькнула,
правда, мысль, что происходит что-то не то, но сразу и исчезла.
     - Чего приехали-то? Шутишь? - резким голосом спросила Нелли.
     Вадим снял с ее плеча свою руку и теперь сидел,  уткнувшись  лицом  в
сложенные ладони и тихо хихикал. Валера выскочил из кабины и через секунду
с выдохом раскрылась дверь в салон. С мороза влетели  клубы  пара;  Валера
медленно и как-то торжественно поднялся по ступеням. В полутьме  выражение
его лица было неопределимым, но в руке у него был  пистолет  "Макаров",  а
под мышкой - большая ободранная шахматная доска.  Не  оборачиваясь,  одним
толчком левой руки, он закрыл  дверь,  пискнувшую  на  морозе  резиной,  и
махнул пистолетом Вадиму.
     Люся  соскользнула  с  лавки  и,  со  страшной   скоростью   трезвея,
попятилась в конец салона. Нелли  тоже  подалась  назад,  споткнулась  обо
что-то на полу и чуть не упала на Люсю, но все же удержалась на ногах.
     Валера стоял на передней площадке, держась за наведенный  на  девушек
пистолет,  как  за  поручень.  Вадим  встал  рядом,  одной  рукой  вытащил
пистолет, а другой взял у Валеры доску и высыпал из нее шахматы  на  кожух
мотора. Потом он замер, будто забыв, что делать дальше. Валера тоже  стоял
неподвижно,  и  между  двумя  силуэтами,  словно  вырезанными  из  черного
картона, старательно мигала на приборном щитке зеленая  лампочка,  сообщая
создавшему ее разуму, что в сложном механизме автобуса все в порядке.
     - Мальчики, - тихо и  ласково  сказала  Нелли,  -  все  сделаем,  что
захотите, только шахматы спрячьте...
     "Шахматы!" - повторила про себя Люся, и до нее, наконец, дошло.
     Слова Нелли словно включили моряков.
     - При-е-ха-ли, - повторил Валера и взвел пистолет. Вадим поглядел  на
него и сделал то же.
     - Давай,  -  сказал  Валера,  и  Вадим,  отвернувшись,  положил  свой
"Макаров" на кожух мотора и склонился над каким-то пакетом, лежащим  возле
горсти шахматных фигур. Люся не могла понять, что он делает - Вадим чиркал
спичками, заглядывал в какую-то бумажку  и  опять  нагибался  к  затянутой
коричневым дерматином поверхности, где у нормальных  шоферов  лежат  пачки
талонов, жестянка с мелочью и микрофон. Валера стоял  неподвижно,  и  Люсе
пришло в голову, что его вытянутая рука сильно устала.
     Наконец, Вадим закончил свои приготовления и сделал шаг в сторону.
     На чехле мотора,  превратившемся  в  странного  вида  алтарь,  горели
четыре толстых свечи. В центре  образованного  ими  квадрата  поблескивала
раскрытая шахматная доска, на которой, далеко вклиниваясь  друг  в  друга,
стояли черная и белая армии; их ряды были уже довольно редки, и Люся,  чьи
чувства предельно обострил ужас, вдруг ощутила драматизм столкновения двух
непримиримейших начал, представленных  грубыми  деревянными  фигурками  на
клетчатом поле -  ощутила,  несмотря  на  полное  равнодушие  к  шахматам,
которое она испытывала всю жизнь.
     У  края  доски,  занятого  черными,  стоял  небольшой   металлический
человек, худой, в пиджаке, со втянутыми щеками и падающей на лоб  стальной
прядью. Он был сантиметров двадцати ростом, но казался странно огромным, а
из-за подрагивающего пламени свечей - еще и  живым,  совершающим  какие-то
мелкие бессмысленные движения.
     - Таз-з-зик, - сказал Валера, и  Вадим  достал  откуда-то  из  кабины
маленький эмалированный таз. Он поставил его на  пол,  выпрямился,  и  они
опять замерли.
     - Ребята, не надо, -  услышала  вдруг  Люся  свой  незнакомый  голос,
услышала и поняла, что допустила ошибку,  потому  что  две  черные  фигуры
снова пришли в движение.
     - Ты, - сказал Валера, указывая на Нелли.
     Нелли вопросительно ткнула в себя большим пальцем, и  двое  в  черном
синхронно  кивнули  головами.  Нелли   пошла   вперед,   жалко   покачивая
французской сумочкой, ремешок которой  она  сжимала  в  кулаке.  Дойдя  до
середины салона, она остановилась и оглянулась  на  Люсю.  Люся  ободряюще
улыбнулась, чувствуя, как на ее глазах выступают слезы.
     - Ты, - повторил Валера.
     Нелли пошла дальше. Дойдя до двух черных фигур, она остановилась.
     - Девушка, - казенным голосом сказал Вадим,  -  пожалуйста,  сделайте
ход белыми.
     - Какой? - спросила Нелли. Она казалась спокойной и безучастной.
     - На ваше усмотрение.
     Нелли поглядела на доску и передвинула какую-то фигуру.
     - Теперь, пожалуйста, встаньте на  колени,  -  тем  же  тоном  сказал
Вадим.
     Нелли опять оглянулась на Люсю, неправильно перекрестилась и медленно
встала на колени, откинув край юбки. Валера спрятал пистолет и вытащил  из
кармана длинное шило.
     - Наклонитесь над тазиком, - сказал Вадим.
     - Таз-з-зик, - сказал Валера.
     Нелли втянула голову в плечи.
     - Я повторяю, наклонитесь над тазиком.
     Люся зажмурилась.
     - При-е-ха-ли, - сказал вдруг Валера.
     Люся открыла глаза.
     - При-е-ха-ли, - опуская руку с шилом, повторил Валера, - конь так не
ходит.
     - Да ведь это неважно, - успокаивающе проговорил Вадим,  беря  Валеру
под руку, - совсем неважно...
     - Неважно? Ты хочешь, чтобы он опять  проиграл?  Да?  Они  тебя  тоже
купили? - визгливо выкрикнул Валера.
     - Успокойся, - сказал Вадим, - пожалуйста. Хочешь, она переходит? -
     Он опять проиграет, - сказал Валера,  -  и  опять  из-за  тебя,  дура
проклятая.
     -  Девушка,  -  напряженно  сказал  Вадим,  -  встаньте  и   сделайте
нормальный ход.
     Нелли поднялась с колен, поглядела на Валеру и  увидала  в  его  руке
подрагивающее шило. Дальше все произошло очень  быстро  -  Нелли,  видимо,
наконец поняла, что происходящее действительно  происходит.  Она  схватила
металлического человека за голову  и  с  криком  обрушила  его  кубический
постамент на черную пилотку Валеры, который сразу же,  будто  по  уговору,
свалился в ступенчатую яму у передней двери.
     Люся сжала ладонями уши, ожидая, что Вадим сейчас начнет стрелять  из
пистолета, но он вместо этого быстро  сел  на  корточки  и  закрыл  голову
руками. Нелли еще раз взмахнула металлическим человеком, и Вадим взвыл  от
боли - удар пришелся по пальцам - но не изменил позы. Нелли  стукнула  его
еще раз,  но  он  по-прежнему  остался  в  неподвижности,  только  спрятал
ушибленную кисть под пальцы здоровой и сказал тихо:
     - Уй, сука.
     Нелли  замахнулась  было  в  третий  раз,   но   заметила   пистолет,
оставленный Вадимом возле шахматной доски, шв