Полагаю, он хотел сделать мне комплимент, а к моему  горлу  подступил
комок и я едва смог улыбнуться в ответ.
     - Меня не проведет ни один человек, Хонат. Даже агент танзира.
     Он развел руками.
     - Я честный человек. Если бы я обманул кого-то,  пошла  бы  молва,  и
никто не вел бы со мной дела. Хозяин выгнал  бы  меня.  Уверяю  тебя,  эти
Северяне идеально подходят для твоих целей. Кого ты выбираешь?
     - Никого, - отрезал я. - Я поищу других.
     Темные брови Хоната взлетели на лоб.
     - Но кроме моего хозяина и меня никто не занимается Северянами.  Тебе
придется заключить сделку с нами.
     - Я заключу сделку с кем захочу.
     Хонат не сводил с меня глаз. Мне  показалось,  что  он  изучал  меня,
ожидая чего-то. С трудом заставив себя отвернуться, он улыбнулся и хлопнул
в ладоши, отпуская юношей. Они развернулись и  друг  за  другом  вышли  из
комнаты.
     - Конечно у тебя есть право заключать сделки с кем ты захочешь,  -  с
готовностью  согласился  Хонат  тоном,  которым   успокаивают   капризного
ребенка. Я снова опустился на  подушку,  а  он  поднял  со  стола  тяжелый
кувшин.
     - Еще вина? Это вино моего хозяина.
     - Я не люблю вино, - раздраженно сказал я. - Я пью только акиви.
     - О, - выпалил он как открытие, а  потом  швырнул  в  меня  кувшин  и
истошно заорал, призывая на помощь охранников.
     Я вскочил на ноги, вытягивая из ножен Разящего, а  комната  была  уже
полна дородных дворцовых охранников. Это были не  евнухи  и  не  юноши,  и
каждый сжимал меч.
     Вино стекало по моему лицу и бурнусу.  Ногой  я  отшвырнул  графин  и
потерял на этом драгоценные секунды. Хонат обладал замечательной  реакцией
- он использовал задержку, чтобы выскочить из зоны моей досягаемости.
     - Честный человек, так значит? - прорычал я.
     - Хонат делает  то,  что  ему  приказывают,  -  сообщил  из-за  стены
спокойный мягкий голос. -  За  это  я  ему  плачу,  -  из  двери,  скрытой
драпировкой, вышел мужчина. Это мог быть только Аладар.
     Я не сомневался, что передо мной  стоял  танзир.  Кто,  кроме  принца
пустыни, мог позволить себе носить такие  дорогие  одежды.  Черные  усы  и
бородка были аккуратно  подстрижены.  На  молодом  бледно-коричневом  лице
горбился орлиный  нос,  он  придавал  танзиру  сходство  со  стервятником.
Красно-коричневые глаза хитро щурились. Аладар был доволен собой.
     - Песчаный Тигр, не так ли? - одна рука гладила  бородку,  блестевшую
от сладко пахнущего масла. Танзир был привлекательным человеком, если  вам
нравился мед.
     - Я всегда хотел услышать на что похоже его рычание.
     - Подойди поближе. Ты услышишь его рычание и почувствуешь клыки.
     Аладар засмеялся. У него был теплый мягкий баритон.
     - Не стоит. У меня есть недостатки, но глупость к ним не относится. Я
постою здесь, спасибо, пока на Песчаного Тигра не накинут сеть и не вырвут
его клыки, - Аладар посмотрел на Разящего. - Но я тебе благодарен. Ты  дал
мне хорошую идею на свой счет.
     Я нахмурился.
     - Я? Я ничего не давал тебе, работорговец.
     - Зато я взял, - Аладар поиграл словами. - Я найду для тебя  дело.  А
женщина... - он взглянул на Дел. - Ты сказал,  что  не  продашь  ее,  и  я
решил, что единственный способ получить Северянку это украсть ее  у  тебя.
Но потом... У рабов не может быть собственности, верно? И уж  конечно  они
не могут иметь собственных рабов.
     Не считая Адарада и Хоната (ни тот, ни другой не смахивал на  бойца),
передо мной стояли шесть человек. Не все еще было  потеряно  если  учесть,
что рядом была Дел. Ее шею сжимало железо, но руки были свободными.
     - Хочешь узнать, что я  сделаю  с  тобой?  -  Аладар  снова  погладил
бородку. Блеск алмазов на пальцах отражался в темных  глазах.  -  Я  очень
богатый человек и хочу стать еще богаче. У меня есть шахты,  где  добывают
золото, и рабы, и я торгую и тем, и другим. Они одинаково важны для  меня.
А как иначе найти силу для работы в шахтах? - он  улыбнулся.  -  С  такими
мышцами, друг танцор меча, ты будешь выполнять норму троих.
     Во рту у меня пересохло. Сама  мысль  о  возвращении  в  рабство  так
испугала меня, что мне захотелось зареветь и бездумно рвануться вперед,  к
свободе. Но еще больше меня испугало другое.
     - Она не рабыня, - четко выговорил я. - Она свободная женщина.
     Брови Аладара поднялись до бронзового тюрбана,  скрепленного  сияющим
гранатом.
     - Тогда почему на  ней  ошейник?  И  почему  ты  пришел  ко  мне  как
работорговец?
     Я облизнул губы.
     - Это долгая история. Но ты не можешь взять ее себе. Она не рабыня.
     - Уже рабыня, - улыбнулся он, - и ты раб.
     Я вытащил из-за пояса  нож  Дел  и  передал  ей.  Теперь  можно  было
пригласить охрану Аладара побеседовать с нами.
     - С вами? - удивился Аладар. - Посмотри на  женщину,  танцор  меча...
она выпила вино, предназначенное для тебя.
     Я обернулся: Дел шаталась, нож выскальзывал из ослабевших рук.
     - Тигр...
     Она потеряла сознание, прежде чем упала на пол. Я поймал ее за руку и
осторожно положил на ковер... а когда выпрямился, острие Разящего вошло  в
горло ближайшего охранника.
     - Еще пятеро. Ты с ними не справишься, - отметил Аладар.
     - Позови еще, - предложил я, - тогда мы будем драться на равных.
     Аладар приложил к губам длинный отполированный ноготь.
     - Я всегда мечтал посмотреть на твой танец.
     - Возьми меч, - посоветовал я. - Потанцуй со мной сам, Аладар.
     - Боюсь, я вынужден отказаться, - в его голосе  прозвучало  искреннее
сожаление. - У меня сегодня еще множество других дел, и к  тому  же  я  не
терплю вида собственной крови, - жестом он отпустил  Хоната.  -  Печально,
что придется вырвать зубы и клыки Песчаному Тигру, но мои рабы  не  должны
тратить драгоценное  время  на  размышления  о  восстании.  Ты  можешь  не
волноваться, Тигр, я не пропущу твой последний танец. Я буду наблюдать  из
тайной ниши, в которой я был все  то  время,  пока  ты  вел  переговоры  с
Хонатом.
     Он ушел. За ним последовал Хонат. Я остался один с бесчувственной Дел
и вооруженными, фанатически преданными хозяину охранниками.
     - Ну давайте, - радушно предложил я, загоняя поглубже липкий страх. -
Потанцуйте с Песчаным Тигром.
     Сначала они  танцевали.  Один  за  другим.  Это  было  состязание  на
быстроту, силу, мастерство и стратегию, и каждый из людей  Аладара  сносно
владел мечом. Потом, когда двое  упали  под  ударами  Разящего,  остальные
поняли, что я убиваю их. Но просто танцую, а убиваю, и это их взбесило.  Я
услышал разъяренный  крик  Аладара  откуда-то  из-за  стены,  и  охранники
надвинулись на меня одновременно.
     Я прислонился к стене, чтобы они не зашли со спины.  Такое  положение
оставляло меня открытым с трех сторон, и мы с Разящим приступили к работе.
Я рубил острую стальную завесу, которая снова и снова надвигалась на меня,
потом я разрезал пару рук и продолжил танец, стараясь не  тратить  впустую
ни одного удара. Я  уже  понял,  что  они  не  хотели  меня  убивать,  они
старались только утомить. Обидно драться, если для  тебя  это  схватка  до
смерти, а противники собираются захватить тебя живым.
     Плечо болело. Разящий еще летал, скользя по клинкам, рукам и  ребрам,
но я был  единственной  целью  для  четырех  мужчин,  а  мне  трудно  было
сосредоточиться  на  одном  человеке,  когда  нужно  было  отбиваться   от
остальных. Я хотел выругаться, но не рискнул тратить дыхание по  пустякам.
Ставкой на кону была моя жизнь (или свобода, что впрочем одно и тоже).
     Что-то заскрипело за моей спиной. Я  почувствовал,  как  зашевелилась
материя, и появившаяся из-за драпировок рука схватила меня за горло.
     Аладар. Аладар в проклятой тайной нише.
     Одной  рукой  я  продолжал  драться  Разящим,  другой  потянулся   за
оставшимся у пояса ножом. Пальцы Аладара сомкнулись на моем горле.
     Его люди отступили. Зачем им было лезть в драку,  если  хозяин  решил
все сделать сам?
     Перед глазами сгустился красный туман. Я  видел  перед  собой  четыре
пары глаз и позади них на ковре безвольное тело. Выхватив нож, я попытался
наугад вонзить его за спину, но один из  людей  Аладара  очнулся,  заметив
угрозу своему  хозяину,  и  скользнул  своим  клинком  по  костяшкам  моих
пальцев.
     Нож зазвенел, падая на пол. За ним последовал Разящий. Я  всем  телом
откинулся назад, пытаясь зажать обеими руками голову Аладара -  моя  затея
удалась только наполовину: я сумел схватить тюрбан.
     Он выскользнул из моих рук и упал на  пол,  рассыпавшись  на  полоски
дорогой ткани.
     К сожалению Аладар остался на ногах.
     Один из его людей заволновался - может он понял, что его  хозяину  не
так легко было справиться со мной, как показалось  на  первый  взгляд,  но
какой бы ни была причина, он сжал большой  кулак  и  всадил  его  мне  под
ребра, чем очень удачно вышиб из меня последнее дыхание.
     После такой обработки Аладару уже не составило труда придушить  меня,
и проваливаясь в темноту, я услышал как он выругался.
     - Двойной вес, - прохрипел он. - У него не должно быть и шанса удрать
по пути на шахту.
     Жаль, что все это не было сном.



                                   21

     Двойной вес означает цепи на поясе, руках,  ногах.  Двойной  вес  это
железо настолько тяжелое, что оно волочится следом  по  земле.  Но  далеко
идти мне не пришлось. Охрана швырнула меня в повозку и мы поехали на Юг, в
горы.
     Я лежал на деревянном полу, растянувшись насколько позволяли железные
цепи. Они звенели каждый раз, когда повозка подпрыгивала на ухабах. Я  был
избит, изранен, все тело ныло,  а  горло  болело  как  в  аидах.  Но  боль
отступала перед страхом.
     Люди считают меня бесстрашным человеком. Мужчиной,  который  встретит
любую опасность не дрогнув и не моргнув глазом (конечно все это вранье, но
зачем опровергать легенду, если именно она дает  тебе  работу).  Я  всегда
молча занимался своим делом и не собирался никого информировать,  что  да,
Песчаного Тигра можно напугать. И  теперь,  когда  я  снова  столкнулся  с
рабством, я понял, что в рассказах обо мне была изрядная  доля  вранья.  Я
был не храбрее любого другого мужчины. Беда  лишь  в  том,  что  начинаешь
разбираться в себе только когда кошмар, которого ты больше всего  боишься,
становится твоим ближайшим будущим.
     С меня сорвали все, кроме набедренной повязки. Стащили бурнус,  пояс,
сандалии и перевязь. И что уж меня совсем не удивило,  отобрали  Разящего.
Удивило меня другое: зачем было оставлять когти песчаного тигра.
     Толку от них не было конечно никакого. Возможно Аладар счел  это  еще
одной формой возмездия. Ему важно было не только унизить Песчаного  Тигра,
но и сообщить рабам, с  которыми  он  будет  работать  день  и  ночь,  кто
составит им компанию.
     Возможно и так. Аладар произвел на меня впечатление человека, который
любил причинять страдания не только телу, но  и  уму.  Он  мог  попытаться
использовать меня как пример другим рабам  -  всем  было  известно,  какой
сильный, храбрый и независимый человек Песчаный  Тигр,  но  видите,  и  он
попался. Посмотрите, он смирился. Он выполняет все, что ему приказано.
     Я заставил себя подняться, выслушав дребезг железных цепей и оков,  и
встал на колени на полу повозки. Меня сопровождала вся дворцовая стража  -
двадцать воинов. Своего  рода  комплимент:  двадцать  человек  на  одного,
закованного в такие тяжелые цепи, что он едва мог дышать, не говоря уже  о
том, чтобы двигаться.
     Конечно у Аладара  был  богатый  опыт  и  он  не  сомневался,  что  я
воспользуюсь любой возможностью и попытаюсь бежать.  Наверняка  он  понял,
что я хотел вернуться во дворец, найти и освободить Дел. Без  сомнения  он
знал, что я хотел пропороть его шкуру от кишок до  глотки  любым  оружием,
которое попадется под руку.
     И я это сделаю. Когда сбегу.
     Я планировал бегство всю дорогу до  шахты.  Я  пытался  не  думать  о
конечном пункте этой поездки и забыть, что снова стал чулой.
     Но когда мы добрались до шахты, я понял, что Аладару не  о  чем  было
беспокоиться. Мне повезет, если я выживу.
     Охрана повела меня  в  туннель.  Они  тащили  меня  глубоко  в  гору.
Коридоры пересекались, изгибались, поднимались, опускались,  пересекались,
изгибались, пересекались... пока я не запутался.  Я  понял,  что  даже  не
представляю, где нахожусь.
     Туннели были заполнены людьми.  Замкнутое  пространство,  набитое  до
предела  беспомощностью  и  обреченностью  существ,  которые  раньше  были
людьми, а теперь превратились в грязных животных. Чулы. Руки  и  ноги  для
работы. Каждый сгибался под тяжестью железа такого же как на мне, но цепь,
обхватывающая пояс, была длиннее футов на десять и присоединялась к другой
цепи. Эта лежала вдоль стены, вбитая в породу около каждого человека. Люди
располагались через пятнадцать футов, что оставляло каждому из них кусочек
пространства для работы. Для жизни. По зловонию в шахте я  понял,  что  ни
одного из них никогда не отковывали от стены.
     В резком кровавом  свете  факела  я  увидел  мертвеца.  Он  лежал  на
каменном полу: безвольное распростертое тело, которое покинула жизнь. Труп
уже начал разлагаться. Я должен был заменить его.
     Тело освободили от цепей. Я слышал как они звенели,  одна  за  другой
ударяясь о камень. Охранник врезал мне по почке, и я сделал шаг вперед.  И
тут же отшатнулся. Я не мог заставить себя занять место мертвеца.
     Охрана не стала дожидаться, когда я поборю свои страхи. Железо давило
на шею, пояс, руки, ноги. Они приковали меня к стене и проверили прочность
цепей. Сквозь лязг металла я слышал голос одного охранника.  Позевывая  от
скуки, он монотонно бубнил себе под нос. Интонаций в голосе  не  было.  Он
равнодушно повторял давно навязшие в зубах слова.
     Я должен был  выбивать  породу  молотком  и  зубилом.  Пустая  порода
отваливалась в сторону, чтобы добраться до золотоносной руды. Ее  вывозили
из шахты в деревянных тележках. Любой человек, попытавшийся зубилом выбить
свою цепь из скалы или разбить цепи будет  выведен  из  шахты,  выпорот  и
подвешен к столбу на три дня, без воды и еды.
     Если я буду работать хорошо, продолжал бубнить охранник,  меня  будут
кормить два раза в день, утром и вечером. Спать я должен на полу у  своего
места. Воду приносят три раза в день: не больше, не меньше. Работают у них
в шахте с рассвета до темна, с перерывами на утреннюю и вечернюю пищу.
     Такой, сказал он, будет моя  жизнь.  До  последнего  дня.  Он  бросил
молоток и зубило к моим ногам и ушел с другими охранниками, унося с  собой
факел.
     Я стоял, тупо глядя на стену. Все было  черным  и  ядовито-пурпурным.
Факелы вставляли в стену через большие промежутки, но только  половина  из
них горела. Я понимал, что постепенно глаза приспособятся, потому что тело
может приспособиться ко всему... но я не был уверен,  что  хотел  все  это
видеть.
     Я чувствовал, как по коже  стекает  пот.  Чувствовал,  как  шевелятся
волосы на голове и дрожь сотрясает меня все сильнее и  сильнее.  В  животе
все связывалось в узлы, и я ждал,  что  от  острой  рези  из  меня  сейчас
вывалятся внутренности. Железо звенело. Оно звенело при каждом движении. А
я не мог унять дрожь.
     Вонь  в   шахте   переполняла   легкие:   запах   нечистот,   страха,
беспомощности, смерти. И безнадежности.
     Я закрыл глаза и прижался лбом к шершавой стене, впившись пальцами  в
камень. Разум, тело, дух - все  погрузилось  во  тьму.  Передо  мной  было
только безумие. Оно заполнило всего меня и я снова стал  маленьким,  таким
маленьким, таким маленьким...
     Я заставил себя посмотреть на  других.  Все  они  сидели  на  камнях,
прислонившись спинами к стене,  и  безучастно  смотрели  на  меня.  Я  был
закован так же, как они и конец нас ждал  один.  Я  увидел  их  израненные
мозолистые руки, изуродованные плечи, заглянул в пустые глаза и понял, что
они были здесь уже месяцы. Или даже годы.
     Ни в одном из них не осталось ни малейшего следа разума. И  глядя  на
них, я понял, что вижу собственное лицо.
     Солнце зашло и высосало последний свет из шахты, рассыпав вокруг меня
мозаичный узор ночи: квадратики мареново-фиолетового, синего,  черного.  В
этой темноте даже когда я закрывал глаза,  я  долго  видел  сияющее  пятно
факела. Вечернюю еду разнесли незадолго до  моего  прибытия,  теперь  люди
спали. Я слышал храп, стоны,  крики,  всхлипывания.  И  ни  на  минуту  не
прекращался звон цепей.
     Горло сжалось от страха, и я с хрипом втягивал и выдыхал воздух.


     Первые дни я совсем не мог есть, а потом на меня  навалилось  чувство
голода. От тяжелой работы, я отбивал породу и руду и грузил ее на тележки,
которые таскали прикованные к ним рабы, все время хотелось есть, но порции
не увеличивались. Я засыпал голодным и опустошенным и просыпался через час
или два от спазм в желудке и судорог. Когда наступало утро, я был  измучен
этим сном больше чем  работой.  Вода  была  теплой  и  протухшей  и  часто
вызывала дизентерию, но я пил ее, потому что больше ничего не было. Я спал
в грязи на полу шахты, привыкнув делать минимум движений и испражняться  в
собственном углу как  раненое  животное.  Я  понимал,  что  день  за  днем
опускался, терял рассудок, заболевал. Я знал, что стал  чулой.  И  эта  не
покидавшая меня ни на момент мысль стерла из памяти годы, которые я провел
как свободный танцор меча.
     Снова вернулись кошмары, но теперь рядом не было Сулы, чтобы прогнать
их. Я жил на дне аид. Воспоминания об исчезнувших днях  временной  свободы
сводили с ума, и я старался о них забыть.


     Круг был нарисован в песке. Мечи лежат в центре. Двуручный Южный  меч
с золотой рукоятью и стальным голубоватым клинком. Двуручный Северный  меч
с серебряной рукоятью, покрытый рунами, напевающий чарующую песню  льда  и
смерти.
     Женщина  ждет  около  круга.  Сияют  светлые  волосы.  Голубые  глаза
кристально чисты. Руки свободно опущены.
     Напротив стоит мужчина.  Покрытый  бронзовым  загаром.  Темноволосый,
зеленоглазый. Высокий. Мощного сложения. Но пока он стоит у круга,  ожидая
начала танца, тело его меняется. Теряет вес,  сущность,  силу.  Оно  тает,
пока мужчина не превращается в скелет, плотно обтянутый коричневой кожей.
     Он протягивает руку женщине, которая поет песню смерти.


     День становится ночью, ночь становится днем.
     ...деньночьденьночьденьночь...
     пока не стало ни дня, ни ночи, ни даже дняночи. Был только человек  в
шахте и шахта в голове у человека.


     Он присел на корточки. Прислонился спиной к стене.  Локти  лежали  на
коленях, руки безвольно свисали, на них была опущена голова.
     Кто-то позвенел его цепями и он приподнял голову.
     Танзир, в золотых одеждах с малиновой вышивкой,  выглядел  утонченно.
Он знал себе цену. В правой руке он держал тонкий  изрезанный  хитроумными
узорами жезл из слоновой кости. Перламутрово-белый.
     Короткое движение жезла, и охранник носком сандалии зацепил  железную
цепь и тряс ее до тех пор, пока прикованный человек не взглянул на него.
     Второе  движение  жезла  -  факел  поднесли  поближе.  Желтое  сияние
рассыпавшегося пламени осветило лицо  человека,  смотревшего  на  танзира.
Танзир присмотрелся и понял, что сидящее перед ним существо  уже  не  было
человеком. Он смотрел на заросшего  грязью  уродливого  зверя,  одетого  в
изодранную набедренную повязку. От того, что  раньше  было  человеком,  не
осталось ничего, кроме кожи и шнуров  сухожилий,  тянувшихся  вдоль  тела,
которое когда-то было сильным и красивым.  Лицо  скрывалось  под  пыльными
волосами и спутанной свалявшейся бородой. С этой грязной маски на  танзира
смотрела пара зеленых глаз, щурившихся от резкого света факела.
     - Пусть он встанет, - приказал танзир,  и  охранник  мотнул  головой.
Мужчина хорошо знал этот знак.
     Когда раб