квантовый
генератор  новых  миров реальности,  в котором  энергия накачки  и излучения
появляется  и  исчезает  как  результат перестройки  интегральной  геометрии
связей.
     При  этом  вопрос  о начальном импульсе изменений в верхних метрических
слоях, открывающем связи для образования новых слоев, не существует с самого
начала,   потому   что   разговор   идет   о   непрекращающихся   колебаниях
геометрической сетки Универсума. Цикл, состоящий из разогрева,  метрического
взрыва и адиабатического охлаждения макросистемы  становится просто-напросто
протокольным   условием  поведения  мира   при  взгляде  на   него   как  на
континуумальный мир.
     Соединяя  открывшиеся  обстоятельства   квантового  поведения  мира   с
наблюдениями об  изменениях в  вещевой  картине мира  (с  учетом  того, что,
например,  идеи  Ибсена  и Ван Гога доступны для  нашего наблюдения через их
соответственно  рукописи   и   полотна  -  то  есть,  вещи,   представляющие
геометрические  сдвиги  в эстетическом  пространстве  второй половины  19-го
века), мы вынуждены сделать вывод, что уже около полутора веков мы находимся
в  зоне   метрического  перехода  со  всеми   вытекающими   из  этого  факта
обстоятельствами. Как мы выяснили, переход начинается с разогрева.
     Приблизительно   с   начала   19-го   века   становятся   вещественными
довольно-таки,  в общем-то,  непонятные  с  точки зрения  линейного  течения
событий  изменения  в  эстетических  привязанностях  европейского  человека.
Вещественность эту смело можно отсчитывать с  того  момента, как европейский
человек начал тратить свои деньги на  книжки  Шопенгауэра  после  по крайней
мере двух с половиной тысячелетий геометрии аристотелизма, определявшей наши
вкусы и мышление.
     Что стало  причиной этого, кажется, малозначительного, и  (что  гораздо
важнее)  при  этом  малопонятного  товарного  сдвига? Почему коллективизации
подвергся  тот  товар,  который,  если  исходить  из  событий  всего-навсего
20-30-летней давности, товаром коллективного спроса быть никак не обещал? Не
так уж  трудно  понять  товарный взрыв  в отношении  новорожденных  лампочки
Эдисона  или телефона  -  они чертовски удобны,  и  этого достаточно. Но как
понять изменение  потребительского интереса  к вещам, которые не  доставляют
прямых  и неоспоримых удобств  -  ответить  на  это  вряд  ли способна  наша
традиционная логика без помощи еще чего-то, чего ей явно не хватает.
     Канонический мольеровский врач не  стал бы  долго думать, как  выйти из
положения, его  универсальный ответ,  сводящийся к "потому  что  так устроен
человек" (кстати, ответ ко  всему прочему - вполне и аристотелевский) даже и
сейчас довольно часто принимается в  качестве платежного  средства.  Правда,
сегодняшний   интеллектуал   скорее  всего   сослался   бы  на   исторически
закономерную  смену  традиций  или   рациональностей,  причем  последователь
Хабермаса,   возможно,   произвел   бы  вероятно   небесполезное   разбиение
рациональностей     на    рациональности    когнитивно-инструментальные    и
коммуникативные, но чем, в сущности, этот ответ лучше, чем стандартный ответ
мольеровского врача,  если  он так и не показывает,  откуда все-таки берутся
эти смены и изменения?
     Упрощенные (алхимические)  теории, несмотря  на  их неоспоримую пользу,
всегда  плохо  справляются  с вопросами  о  динамических подробностях нашего
мира. Когда изменения всего вокруг нас становятся интенсивно непонятными для
нас,  они приобретают характер витальной угрозы. В таких случаях  приходится
признать, что не всегда  полезно избегать  проблем методом  их отсечения,  к
которому   нас   так   прочно   приохотила  эпоха  активного   рационального
аристотелизма.  С  некоторого  момента  этот  ход,  облегчавший  нам  жизнь,
начинает   покушаться  на  наше  выживание.   Собственно,  периоды  смятения
наступают  у нас как результат привычки  к  целесообразным  упрощениям мира.
Именно потому мы в один прекрасный момент перестаем понимать, что происходит
с нами и вообще с миром.
     А происходит то, что линейные периоды жизни нашего мира сменяются  мало
сочетающимся с образом линейности временем Перемен.
     Время  Перемен  -  это не что иное, как  переход  от  одной  устойчивой
геометрии мира к  другой. Физика же этого перехода  сводится к  разогреву  и
метрическому взрыву.

     Разогрев жизненного мира. Геометрические подробности
     Итак, разогрев. Что  может  означать  разогрев континуумального мира  в
терминах  привычных  для  нас  событий?  Ответ  нужно  искать,  учитывая  то
обстоятельство, что реальность вокруг нас геометрически расслоена, а значит,
каждый   слой  ее   есть  практически  обособленное  пространство   событий,
организованное горизонтальными связями.
     И физически,  и геометрически разогрев  означает  разрыв или деформацию
связей. Кроме того,  разогрев означает изменение геометрических конфигураций
устойчивых состояний внутри каждого метрического уровня. То есть, в терминах
уже использованных  образов -  смещение дифракционной картины,  образованной
геометрией каждого слоя.
     Начнем сверху.
     Верхний метрический слой  континуумального  Космоса -  это пространство
рациональностей. А геометрические изменения, происходящие в нем - это вообще
особый   случай.   Особый  потому,  что  верхний   слой  образует  граничную
поверхность  Универсума  и потому  самые интересные  геометрические  события
происходят  именно  в  нем.  Как  раз  эти  события  задают  создание  новых
вертикальных  связей,  которые   затем  "заворачиваются"  в  горизонтальные,
образуя новый метрический слой.
     Разогрев   в   пространстве   рациональностей  означает   деформации  и
разрушения во всех, в общем-то, подслоях рациональностей - как в актуальном,
так и в реликтовых, и при  этом тем большие, чем ближе этот подслой лежит  к
верхней  границе  слоя  (а верхняя  граница этого слоя - это  еще  и верхняя
граница  Универсума). То  есть, те слои рациональности,  которые хранят  наш
"психический багаж", подвергаются  тем  меньшим разрушениям,  чем глубже они
лежат.  Этим обеспечивается  наше выживание  точно так  же, как  если  вдруг
выключат  электричество, а мы можем зажечь свечи и камин, если, конечно, они
у нас есть. (В отличие от качества нашей предусмотрительности, которая может
и не позаботиться  о свечах заранее,  в  геометрической структуре жизненного
мира запасные варианты организованы, кажется, вполне надежно.)
     Представления из привычного, корпускулярного  способа  понимать  мир не
способны объяснить, почему вдруг начинают происходить сдвиги  в логике наших
поступков. Однажды мы вдруг замечаем, что мы и неожиданно  многие вокруг нас
стали совершать слишком  много  ошибок.  Или  поступков,  которые  еще вчера
казались  нам  немыслимыми и  которые даже  сегодня  кажутся  нам  не просто
арациональными,  а  несовместимыми  с  самой логикой  витального.  Мы  вдруг
замечаем,  что непонятно увеличивается количество тех, кто готовы стрелять и
таки  стреляют   в  своих  ближних.  Причем  стрелять  из-за  своих  с  ними
разногласий   или  просто   различий  таких,   которые  вчера  еще  казались
незначительными, а то и неразличимыми вовсе. Причем не только стрелять, но и
взрывать, и резать, и т.д., и т.п.
     Все  это  можно   объяснять   чьей-то  умелой  манипуляцией  податливой
биомассой  в интересах  своих  прибылей.  Но  в сущности,  это  очень плохое
объяснение.  Потому что заинтересованность в  прибылях  существует всегда, а
условия для манипуляций в их интересах почему-то возникают  периодически. То
есть, спрос на эти условия не всегда  удовлетворяется, а значит, предложение
зависит от чего-то еще, кроме спроса. От чего же?
     И потом, разговор ведь идет не столько  о поведении  Массы,  сколько  о
единичных явлениях, становящихся массовыми. Почему школьники вдруг  начинают
все  чащй и  чаще расстреливать своих  одноклассников, и при  этом не  могут
объяснить, почему они  это сделали (причем ясно, что не только другим, но  в
первую очередь и самим  себе)? А мы вряд  ли смогли  бы объяснить эти случаи
амока  какими-то  вдруг  возникшими  условиями, которые  внезапно  обострили
борьбу  за существование. Почему  распространенной  формой  решения  проблем
вдруг повсеместно становится террор? Обострились проблемы? Вряд ли. Проблемы
остались приблизительно теми же - изменился наш выбор реагировать на них.
     Мы, собственно, и вчера не были  лишены выбора: может  быть, вспылить и
убить кого-нибудь, кто мешает нам жить? Но вчера мы при этом все-таки делали
другой выбор,  и с вероятностью, близкой к единице, отправляли наши проблемы
внутрь себя.  Причем связи,  образованные  геометрией наших рациональностей,
вполне  выдерживали  напряжение  этих проблем.  То есть, они  способны  были
выдерживать,  потому что были уравновешены множеством  связей,  образованных
другими  проблемами, значимость  которых была  во всяком случае не  ниже,  а
скорее всего, выше.
     Дело в  том,  что геометрическое  состояние  верхних слоев пространства
рациональностей, которые определяют  то,  что принято называть духовным, или
культурным слоем, задавало нам преимущественную мотивацию, в силу которой мы
не находили  рациональным  жертвовать своей принадлежностью к этому слою. То
же  можно сказать  и  об  ошибках,  которые вдруг  начинают  играть  слишком
заметную роль в нашей жизни.
     Внезапно  мы  начинаем  понимать,  что   ошибки  железнодорожных  служб
безопасности,   пилотов,   машинистов  локомотивов,  водителей  автобусов  и
большегрузных грузовиков - по своему определению профессионалов осторожности
- становятся слишком  частыми,  что  в действия  тех, кто  проходит довольно
жесткий  отбор  по  способности  своей  собранностью  и   сосредоточенностью
обеспечивать нашу выживаемость в условиях повышенного риска для  нее,  чаще,
чем  обычно,   появляется  явно   неуместный  для  этой  сферы  деятельности
иррационализм.  Когда  статистическая тенденция  этого  феномена  становится
слишком назойливой, все это нужно как-то  объяснять, что скорее всего трудно
сделать с помощью чего-либо, кроме стихии -  в данном случае, похоже, стихии
не чего-нибудь другого, как разогрева.
     Дело  в  том, что те устойчивые  программы поведения, которые  привычно
обеспечивают   нашу    безопасность   в    наших   сегодняшних   технических
обстоятельствах, как раз и сформированы стихией этих обстоятельств, или, что
одно и то же, их геометрией. Особенные подробности нашего поведения, которые
необходимы  нам  в  сегодяшнем скоплении  людей,  наполненном  многоэтажными
домами,    автобанами,    летающими    аппаратами,    электрокоммуникациями,
теплотрассами,  и  т.д.,   совершенно  непохожи   на   сонливое  благодушие,
достаточное для того, чтобы  довольно безмятежно  себя чувствовать на улицах
города  стопятидесятилетней  давности, и  непохожесть эта происходит за счет
того, что сегодняшняя геометрия жизненного мира отличается от тогдашней.
     Геометрия  связей, образующих жизнь человека, переходит в его мозг. Эта
геометрия, по  сути, делает  человека таким,  каким он есть.  Она  формирует
схемы его поведения и ответы его на все, происходящее  вокруг  него. Человек
усваивает организацию  мира,  в  который  он  помещен,  и  чем  сложнее  эта
организация, тем  в более напряженном  режиме должен ею воспитан  для  жизни
внутри нее.
     Жизнь  в  большом  городе   настолько   же  напряженнее,  чем  жизнь  в
провинциальном   городишке,  насколько   сложнее,  например,   пересечь   на
автомобиле Москву,  чем  Москоу, штат Пенсильвания. Человек  из провинции не
без  оснований воспринимается коренным  жителем  большой  столицы  лохом  по
отношению  к  жизни -  ну  сколько  он  там у  себя в  провинции мог усвоить
опасностей? - от  множества  сторон  жизни  в столице, если его  туда  вдруг
занесет,  ему приходится буквально  спасаться, в то время  как  те, кто  эту
жизнь там  создает,  привыкли  лавировать, для  этого они загружены  набором
нужных программ.
     Существует  два типа  высших образования: столичное,  универсальное,  и
провинциальное, ограниченного применения: для жизни в провинции его  хватит,
а  для  столицы  - вряд  ли.  Поэтому выбор  учебного заведения провинциалом
обычно сообщает о его  претензиях на переделку для будущей  столичной жизни,
либо на отсутствие таковых (ему нравится спокойная, размеренная и полусонная
жизнь,  и  ничего  в  ней  менять  он не  собирается -  ведь она имеет  свои
преимущества!). Вообще,  образование - это  тоже способ  загрузить свой мозг
как можно большим количеством связей, от чего, как  известно, выживаемость в
целом повышается  (не  исключение, что  обеспечение  некоторого минимального
уровня  образования  со  временем  войдет в компетенцию  национальных  служб
безопасности: спрос на землекопов начинает сильно отставать от  предложения,
а перегрев рынка, как известно, ведет к социальным напряжениям).
     Мы обречены на постоянное усложнение нашей  жизни, а  текущей сложности
ее  должно  соответствовать наличие соответствующего  геометрического слоя в
наших мозгах,  верхнего слоя,  определяющего нашу текущую  рациональность  и
эстетику - способ реагировать на наши витальные обстоятельства.
     Разогрев   же  континуума   жизненного  мира  создает  незаметную,  как
радиация,  но от этого не  менее серьезную  угрозу  для нас: он  разрушает и
деформирует геометрию верхнего слоя  рациональностей, отвечающую техническим
условиям  сегодняшней нашей  жизни,  сами  эти  условия  непосредственно  не
затрагивая. Во  всяком случае,  эта угроза  кажется  более значительной, чем
проблема опустошительных информационных вирусов  сетевого значения, которые,
кстати,  тоже  разрушают  геометрию  своеобразной реальности  - программного
обеспечения  наших  компьютеров, - но при этом  в  гораздо  большей  степени
находятся под нашим контролем. (По случаю можно заметить, что разрушительный
эффект компьютерных вирусов - очень хорошая иллюстрация тех событий, которые
происходят   при  разогреве  пространства   рациональностей,   образованного
родственной геометрией хитросплетений все тех же цепочек "если - то".)
     Доминирующая  феноменологическая характеристика  разогрева пространства
рациональностей - это смещение центра рациональной  мотивации из зоны  самых
верхних рациональных уровней в зону нижних, то есть, тех,  что достались нам
в  качестве "психического  багажа"  от нашего  видового  эволюционного пути.
Иначе  говоря,  в  результате  разогрева  оживляются  (потому  что  остаются
относительно  нетронутыми)  уровни,  которые  определяют наше  выживание как
биологического вида. Причем  они обнажаются  тем более (становясь в какой-то
степени  временно  актуальными  слоями  рациональностей), чем  более  теряют
целостность  своих  горизонтальных   связей  верхние  слои  рациональностей,
вершины того, что мы называем духовным прогрессом.
     Для тех,  кто  в  это  время делает  свой бизнес на эстетическом голоде
своих   ближних,  самый  большой  коммерческий  успех  обещает  эксплуатация
образов,  так или иначе связанных с  жизнью животных  инстинктов. Невозможно
было  бы  сказать,  что  этот  эстетический  сектор  не  заселен  спросом  и
предложением   и  в   мирное-то   время,  то  есть,  в   благополучные   для
геометрической целостности верхних метрических слоев времена - никто никогда
не отнимал значимости, например,  у фаллической эстетики, тем более,  что  у
нее - глубокие сакральные корни. Но во времена Перемен значимость (а значит,
и ценность) всего, что в качестве  эстетического товара предлагает пищу  для
инстинктов  даже  в самых  упрощенных  видах  (и  даже  желательно  в  самых
упрощенных),  а   также   способы  самого  упрощенного  разрешения  проблем,
возникающих в межиндивидуальной  и межгрупповой  жизни, сильно возрастает. И
поэтому вполне  актуальными призывами с первомайских  трибун в годы  перемен
могли бы быть призывы: "Товарищи порнографы! Выше знамя мировой порнографии!
Смело осваивайте новые порнографические рубежи! Повышайте производительность
своего  остро  необходимого  труда!"  Или:   "Товарищи  беллетристические  и
кинематографические  производители  примитивнейших   боевиков,  ужастиков  и
всяких  прочих  триллеров,  а  также кинокомедий! Смело увеличивайте обороты
вашего  производства  -  в  его  продукте  сегодня  особенно  нуждается  все
прогрессивное человечество!"
     Меньше всего хотелось бы, чтобы ирония, которая может быть обнаружена в
этих  первомайских  тезисах,  была  воспринята   как  сарказм.   При   любых
обстоятельствах  это всего лишь  способ  описать  геометрические подробности
времени Перемен,  то есть, времени разогрева  и  взрыва,  то  есть, времени,
актуального для сегодняшних нас как никакое другое из тех, которые нам может
предложить  интегральная  геометрия Универсума.  В сущности, с точки  зрения
этой геометрии ничего не может быть  естественнее для времени разогрева, как
легкость,  с  которой потребительского  успеха  добиваются  ленты,  диски  и
прошедшие переплетную обработку пачки бумаги, где с незамысловатой простотой
главным  героем  оказывается  рациональность  инстинктов,  не  доводимая  до
состояния художественных символов.
     Дело в  том, что любая эстетическая  форма, в которой искусство находит
спрос на себя, так или иначе должна иметь какое-то витальное обеспечение, то
есть,  витальный мотив.  Поэтому так или иначе она должна считаться со слоем
животных инстинктов, этот мотив ей в конечном счете и обеспечивающий. В силу
того,  что геометрии нижних слоев  жизненного мира  включены в геометрии его
верхних слоев, они не могут быть обойдены вниманием художественных  образов,
претендующих на наш  спрос.  Но это  внимание,  с другой  стороны,  учитывая
геометрическую   сложность  верхних   слоев,   не   может   не  быть   очень
опосредованным, и  только сложная работа того, что мы называем подсознанием,
устанавливает  наличие связи  между  художественным  образом и  рациональным
слоем его  витальной  мотивации. Как только наличие этой  связи установлено,
эстетической форме, в которой выполнен этот образ, выдается  пропуск в  наши
организмы.   Вот   почему   авангардные  эстетические   формы   сразу  после
обнародования  обречены  на неудачу в деле массового  спроса на них,  и лишь
спустя какое-то время могут  приобрести массивы поклонников - новое поле для
нашего  подсознания,  в  котором  распознавание  связи  между  геометрически
адекватными  этому  полю   образами  и  нашими  витальными  обстоятельствами
становится геометрической нормой, требует времени на свое освоение.
     Во  времена перемен,  то  есть  во времена  междуметрических  переходов
верхние эстетические слои подвергаются  серьезной геометрической перестройке
- фактически, разрушению. Поэтому художественные образы (которые в это время
так  назвать  можно,  в  общем-то,  чисто  номинально),  потребляемые  нами,
поступают  к   нам   непосредственно  через   нижние,   почти  не   тронутые
геометрическими катаклизмами эстетические слои, и потому проходят куда менее
взыскательную пропускную систему - усваиваются самые простые,  до примитива,
образы, которые  никак нельзя назвать носителями  художественных символов  -
просто  потому,  что  последние сопрягаются только  с  пропускными фильтрами
верхних эстетических слоев (символ - это вообще средство внедрения ценностей
из одного эстетического  слоя в другой, в каком-то смысле -  это  окно между
этими слоями).
     Таким  образом, к  двум названным подробностям  разогрева  пространства
рациональностей  можно добавить еще одну, в какой-то мере содержащую  в себе
первые две. Эта подробность сводится к тому,  что наш психический багаж, или
рациональности нижних метрических уровней жизненного мира, при благополучном
геометрическом состоянии верхних уровней находившиеся в свернутом состоянии,
разворачиваются и выходя