реки, которые  развернули  перед миром
гармоническую теорию музыки и онтогенетические возможности  мифа,  предстают
перед  нами как  обладатели уникальной музыкальной  интуиции, подарившей нам
образы  вечного пользования.  Вот, например,  что значит  платоновская жажда
целостности и стремление к ней*
     *Платон, "Пир".
     в  переводе   на   сейчас,   кажется,  уже  широко   используемый  язык
математических понятий, как не состояние  устойчивости - такое состояние, из
которого гораздо труднее подвергнуться изменениям, чем из любого другого?
     Удивительная  склонность  всей  античной мысли  к числу,  к  мере  и  к
геометрии как к образам, ответственным  за структуру мира, выразила не менее
удивительную  онтологическую музыкальность древних  греков,  которая, скорее
всего, никогда  не будет повторена. Очень мало опыта и очень много интуиции,
и загадочный  жизненный  порыв в глубину  вещей - вот  и все  их  оружие,  с
которым   они  вышли  завоевывать  мир  episteme,  совсем,  кажется,   и  не
обязательный, когда неплохо  живется и  в  мире  doxa. (Впрочем, и  не более
необязательный, чем Руно или Илион, символы древнегреческой интеллектуальной
агрессии.)
     В  чем же мы далеко ушли от них? Может быть, в том комплексном опыте, в
котором человек накопил подробности о  всех  образах,  пришедших  к  нам  из
античности?  Или в  наблюдательной базе, которая  эти  подробности  способна
подтверждать  или  опровергать?  За счет этого опыта  и этой базы, во всяком
случае,  левкипповско-демокритовский  образ атома  в руках Дальтона, а затем
Бутлерова,  а  затем  Менделеева  превратился в  убедительный онтологический
кирпич  для химии.  Кроме того,  наш  опыт  отличает  нас от  древних греков
выстраданной нашими заблуждениями методологией познания, то есть  эвристикой
монтажа образов, с  которыми, правда,  мы привыкли  обращаться  ограниченно,
беря от них большей частью только их отпечатки - понятия.
     Отпечаток пифагорейского  образа  меры,  некоего  обобщенного  числа  в
современной  геометрии, который мог бы претендовать на место онтологического
краеугольного камня для континуума - это метрика пространства.
     С  тех  пор,  как   образ   неэвклидова   пространства  с  легкой  руки
Лобачевского занял место геометрической реальности нашей жизни, образовалась
проблема множества этих пространств  взамен единообразного  старого  доброго
эвклидова.  А   следовательно,  возникла  проблема  меры,   позволяющей  эти
пространства  различать, проблема характеристики, вполне отражающей их лица,
их идентификационного паспорта.
     Понятие  метрики  за  последний век  обросло множеством  математических
подробностей. Если отнестись к нему как к определяющему  математическое лицо
пространства, то  нас  будет интересовать такой вид  образа метрики, который
был  бы достаточен  для этой  роли.  Метрика, определяющая свойства  каждого
фрагмента континуума связей, это в  сущности, все, чего могло бы не  хватать
для   описания  этого   фрагмента.  Например,   Павла  Ивановича   Чичикова,
трясущегося  в  коляске  по  пыльным дорогам российских губерний  в  поисках
мертвых душ.
     В этот  самый момент, в сущности,  г-н  Чичиков  погружен  во множество
связей. Во-первых, это связь с коляской, во-вторых - с  кучером, в-третьих -
с лошадьми, в-четвертых -  со степью, по которой он проезжает. В-  пятых - с
костюмом, который на нем сидит, в-шестых - с атмосферой, которой он дышит, в
седьмых - с планами, которые  он  строит  в  отношении  своего ближайшего  и
отдаленного будущего, в восьмых -  с ястребом, которого  он видит  в небе, в
девятых - с  пылью,  которая  клубится  вслед  за  ним  и  садится  на него.
В-десятых - с солнцем, которое немилосердно палит, и т.д., и т.п., вплоть до
контакта с магнитным полем  Земли.  В  своей  континуумальной сущности Павел
Иванович Чичиков - не что иное, как узел, в  котором сходятся все эти сильно
отличающиеся друг от друга связи.
     За счет  того, что для связей  мы ввели геометрический образ каждого их
лица, они не кажутся удручающе безликими объектами. Метрика позволяет нам их
однозначно  различать,  а  потому поставить континуум связей в  соответствие
любому набору предметов из корпускулярного мира.
     Наше различение  предметов  базируется на способности  классифицировать
их, рассекая  их мир на  сравнительно  однородные множества  и подмножества.
Онтологическое  содержание  любого  знания состоит в  определении оснований,
позволяющих классифицировать. Существует  обычай  страсти по  "классификации
всего",  как   и  страсти   по   perpetuum   mobile,  встречать  напряженной
подозрительностью  и часто вслед за этим  привязывать  к клинической  койке.
Впрочем,  бывает и благосклонное отношение, как, например, в случае с единой
теорией  поля, призрак  которой,  кажется,  до  сих пор  имеет  спрос  среди
выпускников физических факультетов.
     Вся история  науки буквально  напичкана  подобными призраками,  которые
рано  или поздно либо  овеществляются, либо исчезают, но так или  иначе дают
толчок к новому  пониманию  вещей. И если даже "классификация  всего" и есть
неосуществимый  идеал  научного знания, то  создавать  посильные возможности
классификации  -  это  профессиональный  долг  любой  науки.  Образ метрики,
прикрепленный к образу континуума,  дает  все  основания для  классификации.
Здесь  возможен путь Боулдинга,  в  своей  теории  систем вводящего  слоевое
различение  предметов  по уровням  сложности. Но говорить о сложности -  это
значит говорить о структуре, которая, по большому  счету, сама еще  загадка.
Гораздо проще  -  говорить о  возможностях, дистанция от которых  до  нашего
опыта заметно меньше. То  есть наш опыт  находится в  самом  тесном контакте
именно  с  возможностями  предметов,  лежащими  на  их  поверхности, а не со
структурой их, спрятанной внутри них.
     Наш опыт позволяет  нам  с большой  достоверностью  судить о  том, что,
несмотря на высокие лингвистические способности каждого конкретного попугая,
он  не  сможет сколько-нибудь реально претендовать на миллион в телеконкурсе
эрудитов, а самые талантливые из бобров не смогут представить чертежей своих
строительных  проектов. Из трех пар одинаковых китайских палочек мы  никогда
не выложим четырех правильных треугольников на столе, на котором собрались с
помощью  одной из  них пообедать.  Зато  те же палочки  таки  дадут  нам эти
треугольники, если мы построим из них правильную пирамиду. Этот простой опыт
показывает,  что  трехмерное   пространство  обладает  существенно  большими
возможностями,   чем   двумерное,   а  двумерное,  вероятно,  большими,  чем
одномерное.
     Эвклидова   геометрия  долго   служила  модельным  образом  физического
пространства,  более того,  единообразным геометрическим стандартом для мира
всех событий. И при этом его иллюстративная  простота позволяла создавать не
только   доходчивые   физические   модели,    основанные    на   аксиоматике
Галилея-Ньютона, но и  обобщенные геометрические образы. Если в традиционной
0-3- мерной эвклидовой геометрии образ  метрики  имеет вполне наглядный вид,
то в  высших и  неэвклидовых геометриях он требует пристального дедуктивного
взгляда. При этом  универсальной  "внешней" характеристикой метрики остается
обладание ею большими или меньшими возможностями.
     Уже  в  связи  с  этим  разбиение  Универсума  на  метрические  слои  в
зависимости  от   уровня   актуальных  возможностей  внутри  них  становится
обязательным   условием  архитектуры  континуумального   мира.  Можно  также
сказать, что в мировом  континууме связей реализуется геометрия  обобщенного
пространства (ОП), состоящего из набора метрик, вложенных друг в друга - так
же, как наши обстоятельства вложены в наше Я и при этом включают его в себя.
Такое   разбиение   действительно   легко   накладывается   на   боулдингову
девятислойную иерархию системных  классов.  С той существенной разницей, что
иерархия  Боулдинга  выполнена вполне в  рамках  корпускулярного мышления  и
фактически независима от образов пространства,  метрики и  континуума. Такой
подход  обладает  характерным  для   корпускулярной  рациональности  набором
проблем, который легко комментируется внутри топологических методов анализа.
Иначе говоря, сопоставление любого реализованного в  рамках  корпускулярного
мышления   спектра   системных  классов  с  феноменологической   реальностью
жизненного мира топологически неразрешимо.
     Континуумальное   мышление   обладает  набором  новых  пространственных
возможностей по сравнению с коспускулярным. Оно позволяет, например, вложить
друг в друга метрические слои Универсума,  причем  вложение  будет взаимным.
Это  -  существенно  новая  возможность, которой в  корпускулярном  мышлении
аналогов нет*.
     *В   двумерном  пространстве   прокомментировать,   например,   понятие
"взлететь" было бы проблематично.
     Для пространств  более,  чем  3-мерных, их особенные возможности трудно
обсуждать вне геометрической мысли. Впрочем, геометрия давно уже ворвалась в
нашу   жизнь  благодаря   инженерии  обработки   информации:   ведь   каждой
операционной  среде  можно  поставить  в  соответствие  свою  топологическую
архитектуру, и, что фактически отсюда следует - свою метрику.
     Операционная среда в  информационной  инженерии  -  это  готовый  образ
метрического  слоя  в  континууме  (ее,   кстати,  и  называют  операционной
оболочкой).  Реализуемые внутри нее  связи вводят ее  в  рациональный  класс
континуумов. И кроме того, чем сложнее архитектура  этих связей, тем выше ее
возможности  и,   соответственно,  выше   метрика,  характеризующая  ее  как
пространственный объект.

     Возвращение предметов: новое имя
     Другая существенная  проблема корпускулярной рациональности в разбиении
на слои классов  состоит в том,  что связи между такими слоями топологически
не  реализуемы.  Дело тут  в том, что вне континуума отсутствует структурная
культура связей, предполагающая в качестве своего предельного элемента узлы.
     Узлы  - это концептуальное  отличие  образа связей  в  корпускулярной и
континуумальной его версиях. На топологическом языке это значит, что связи в
континуумальном мире приобретают свои замыкания.
     Получается  довольно  связная   картина:  предметы,  как  мы  говорили,
обрастают связями, а связи приобретают замыкания.
     Постойте!
     А эти  узлы  связей, имеющие такое  узнаваемое геометрическое  лицо, по
совместительству случайно не хорошо ли знакомые нам  предметы, исчезнувшие с
монитора   мировой   реальности    в   результате   нашей    предварительной
онтологической чистки?
     Да это они  и есть! Они снова засветились перед нами  на экране, словно
резервная копия удаленного файла, только под другим именем, то есть с другим
расширением.  Теперь  по нему мы  можем  восстановить и  прежний,  при  этом
закрепив между ними процедурную связь.
     Приняв предметы  под  новым именем,  то  есть  как узлы, мы переставили
вторую нашу ногу в континуумальный мир (ту, которую на всякий случай держали
в старом,  корпускулярном мире).  Теперь у  нас  нет опасений  сделать  это,
потому что, закрепив процедурную связь между именами предметов в этих мирах,
мы закрепили ее и  между  самими  мирами, тем самым оставив окно  между ними
открытым для вполне беспрепятственного перемещения из одного в другой.

        "Процедура"
     Процедура - это вообще едва ли  не  то  единственное, что  способно нас
успокаивать и  снимать  наши страхи. Ведь  отношение к жизни  у нас насквозь
процедурное. Процедура - это конечный продукт,  в который преобразуется  все
наше  знание.  Мы должны  знать процедуру получения хлеба,  иначе нас  будет
страшить угроза того, что завтрашний день нас не накормит. И для суда должна
быть прописана  процедура - ведь нет гарантий, что нас будет судить Соломон.
Капитан корабля потому  капитан (caput - голова, лат.), что он владеет всеми
жизненно  важными процедурами для успешного плавания,  вплоть  до  той,  как
вести себя в очень нестандартной ситуации. Страх перед Переменами в конечном
счете  -  это  страх  перед  вдруг  обнаружившейся нехваткой работоспособных
процедур.
     Витальность процедуры не ниже, чем витальность озонового слоя над нами:
все участки нашей жизни должны быть покрыты этим интеллектуальным продуктом.
Все  то,  что  мы  называем  культурой, по  сути дела,  сводится к  культуре
процедуры, а все раскопки черепков  есть  не  что иное, как поиск ее следов.
Все  институты  нашего  знания  в  конечном счете  работают на  производство
значимых  процедур. Значимость процедуры  -  это  одновременно  и  оценка ее
работоспособности,  и  характеристика  заселенности  нами  слоя  реальности,
который ею обслуживается.
     Можно   утверждать,  что  сегодня   значимость  кредитно-финансовых   и
судебно-правовых процедур существенно выше, чем процедура коллективной охоты
на  мамонта  или процедура управления галерами. И процедура  арифметического
счета  гораздо  более  популярна,  чем  все  внутритопологические процедуры,
вместе  взятые. Онтологическая  унификация процедуры  служит основанием  для
соответствующей  инженерии. А идеал инженерии,  как  известно,  предполагает
отсутствие отрицательных результатов в работе используемой ею процедуры.
     Чем  меньше предсказуемости в работе процедуры, тем больше  она отстоит
от инженерии и тем ближе она к алхимии, то есть тем меньше ее значимость.
     Конфликт  между высоким уровнем  заселенности слоя  реальности и низким
уровнем значимости  обслуживающих  ее  процедур означает  процедурную  дыру.
Именно тогда, когда она  появляется и неумолимо, необратимо расширяется, мир
кажется  изменившим  нам. Это  и есть время Перемен, когда мы теряем  себя в
новом мире. Мир взрывается вокруг нас и то, каким для нас  будет исход этого
события,  зависит  от   нашей  способности  выработать  для  себя  процедуры
поведения с новыми возможностями.
     Но что значит: с новыми возможностями?
     Для  процедуры возможности ограничены ее  рациональными основаниями.  В
континуумальном  мире  возможности - это геометрическое  понятие. Переход от
планиметрии  к  стереометрии,  вообще  говоря,  требует  смены  рациональных
оснований*.
     *См., например: М.Горький, "Песня о Соколе".
     Но  это - и  новая  метрика к тому же.  Следовательно,  для  континуума
рациональные основания и возможности - это стороны одного и того же образа -
образа метрики.
     И  эти  стороны  -  тоже  окна   соответствий  между  корпускулярным  и
континуумальным мирами.  А поскольку  ничто не мешает нам держать  эти  окна
открытыми, то и их можно считать постоянными  составляющими процедуры  связи
между  старым  и новым  рациональными  мирами. Жизненный мир:  новое  имя  (
jiznemir.con ).
     Получив  вторую свою ногу в новом мире  и  открытое  окно в  старый, мы
получили свободу. Мы теперь  в полной мере можем  пользоваться возможностями
континуумального мира, но можем возвращаться и в корпупускулярный.
     Для чего же возвращаться?
     Да  просто потому, что старый мир все-таки удобен для нас. Он обустроен
и обжит нами. В нем мы всегда имели защиту  благодаря нашему тесному, веками
нажитому  контакту  с  ним.  И  для защиты нас  у старого  мира  были и есть
существенные возможности, хотя, как это выяснилось, все же ограниченные.
     Когда   мы  получили  в  распоряжение   рациональный   аппарат   теории
относительности,  мы не прекратили наших отношений с классической механикой,
потому что  витальной значимости  она для нас не потеряла. По  прежнему  для
большинства   задач,   востребованных  нашим   жизненным  миром,  достаточно
ньютоновой физики. То  же  можно  сказать про отношения между классической и
квантовой механиками.
     Мы можем позволить себе  решать простые  задачи в  сложных операционных
системах.  Но  в  энергетическом  отношении   это  слишком  непозволительная
роскошь, способная угрожать нашей  витальной  безопасности, чтобы сделать ее
нормой.
     Не в  меньшей  степени  нашей  энергетической  безопасности угрожает  и
загрузка рациональных систем такими задачами, которые не  могут  быть решены
ими. Эти два  пограничных условия  выживания  интуитивно  учитываются  нами,
когда мы стремимся к  простым решениям там, где они возможны, и отказываемся
долго задумываться над тем, что было раньше: курица, или яйцо.
     В обстоятельствах ограниченных возможностей освоенных нами рациональных
систем  мы мирно  сосуществуем  с  порождаемыми  ими  противоречиями  -  они
санкционированы  Витальной  Необходимостью.  В  сущности,  даже при  условии
такого  высокого покровительства,  это  противоречит общепринятым  моральным
принципам, и  это - еще одно противоречие,  с которым мы спокойно уживаемся.
По-хорошему,  по-честному,  так,  как  в   школе  учили,  никакого   мирного
существования быть  не должно. А должны мы все бросить и срочно гасить долги
перед  чистотой принципов. Но почему-то мы этого не  делаем, и даже те,  кто
своей профессией, а то  и делом жизни, выбрали возвышенное занятие указывать
нам  на наши этические  дисбалансы,  обходят  вниманием  то,  что  всех  нас
объединяет - фатальную противоречивость нашей жизни.
     И  слава  богу,  что  состояние  дел  таково,  и  что  принципиальность
общественных символов моральной частоты столь  избирательна. Благодаря этому
в общем-то  неприглядному факту  мы занимаемся своими  жизненно необходимыми
делами и до сих пор живы как эволюцинный вид.
     Мы   выжили   благодаря   интуитивному   пониманию   того,   что    мир
междучеловеческих отношений слишком непрост, чтобы искать в нем только одну,
пусть  и  высокую  истину. Жизненный  мир - это мир рациональностей ко всему
прочему. Или  рациональностей в первую очередь? Во всяком случае,  благодаря
именно этому обстоятельству (а именно,  своей полирациональности)  жизненный
мир  и противоречив.  Дело в  том,  что операционные возможности любого типа
мышления  в отличие от творческих  возможностей жизненного мира  ограничены,
потому  что  каждая  конкретная  рациональность  -  это  замкнутая  система,
существенно компактное пространство с фиксированной метрикой, в то время как
жизненный мир открыт для новых рациональностей.
     При этом в любой рациональности может быть представлен образ жизненного
мира  -   естественно,   представлен  так,  как  позволят  это   сделать  ее
операционные возможности. Так как каждая  рациональность сообщает  ему новые
возможности,  она  сообщает  его имени и  новое  расширение. Континуумальное
представление жизненного мира разрешает для него по крайней  мере  свободное
взаимное вложение  составляющих его метрик и узловые связи между ними. А это
уже  новая  геометрия,  следовательно, новые  возможности,  следовательно, и
новое имя: жизненный мир.континуум (jiznemir.con ).
     Но что значит: взаимное вложение метрик ?
     Этому  аналогов  в корпускулярном  мышлении  нет. Разве только  русские
куклы-матрешки?  Но  это  -  аналогия слабая.  Потому  что  хорошо  знакомую
картину, когда кукла  Маша вложена в куклу Дашу, а  та, в  свою очередь, - в
куклу  Глашу,  для полноты соответствия нужно транспонировать в такую: кукла
Даша вложена в куклу Машу, а кукла Маша вложена в куклу Дашу, и при этом они
обе вложены в  куклу Глашу,  как и  та,  в свою очередь  - в них, в каждую в
отдельности и  в обе вместе. Такая картина, конечно, выходит за формат наших
привычных  геометрических  представлений.  Но привычные представления -  это
всего лишь мир doxa, мир умозрения, достаточного лишь  для большинства наших
витальных  задач.  А  известно,  что  одно  только   большинство  неспособно
обеспечить  полноту,  в данном случае -  полноту нашей  защиты в  мире  всех
витальных  обстоятельств.  Поэтому  для  недоступного  доксальному  мышлению
меньшинства  вопросов  открыт  мир episteme,  в котором  парадокс  считается
нормой. Нормой, от