ница,  находились практически в  бесконечном  множестве и  вблизи  него,
ближе, чем на расстоянии вытянутой руки.
     Ницше, по сути дела, пошел  по тоненькой  и малохоженной онтологической
тропинке Бруно. Если  Джордано считал,  что  каждый человек  обладает правом
иметь свой  собственный мир, то Ницше был уверен, что человек только тогда и
может считаться человеком, когда у него есть собственный самодостаточный мир
и власть в этом мире.
     В сущности,  интуиция Джордано и Ницше, отважившаяся на  эти постулаты,
использовала  такую  свободу   геометрических  образов,  которая  просто  не
оставляет  шансов доказать, что  они  были  неправы (уже  просто потому, что
доказать - это значит наложить ограничения). Джордано и Ницше, по сути, были
одними  из  первых,  кто  совершил  выход  в открытый  космос.  Причем,  как
позволяют подозревать исторические обстоятельства этих выходов,  сделали они
это без скафандров.
     Геометрия  космоса  Джордано  и  Ницше, этих  великих  протестантов  от
онтологии, по  образу,  заключенному в ней,  заключалась в  том, что  каждая
точка привычного для нашего понимания,  "дневного"  пространства имеет выход
не только,  метафорически  говоря, вширь от себя, но и вглубь  себя. (Именно
такую геометрию смысла мы интуитивно имеем в виду, когда говорим  о глубинах
смысла.) То есть  каждой точке  классического мира в этой геометрии, по сути
дела, поставлено в соответствие целое пространство.
     В идее континуумального мира это пространство,  в свою очередь, состоит
из  множества   вложенных  друг  в  друга  пространств.   Если  классическая
космология традиционно  занимается пространством, продолженным из каждой его
точки "вширь", то  континуумальная  космология концентрирует свой интерес на
пространстве,  продолженным   из   каждой  точки  "вглубь",   на  обобщенном
пространстве.
     Образом, по  линии которого происходит обобщение этого непривычного  по
виду  пространства, является его геометрическое свойство  расширяться (в том
числе - и эволюционно) за счет приращения  связанных между собой и при  этом
вложенных  друг в  друга  метрик.  Поэтому  в самом  определенном смысле это
пространство является квантовым, ведь метрика - это все-таки  геометрический
образ,  имеющий  смысловой оттенок дискретности.  То  есть образ кванта  для
этого пространства является естественным, врожденным, а не привнесенным.
     Континуумальная   космология  -  это   прежде   всего   полиметрический
геометрический объект. Трудно было бы ожидать, что в этом качестве она будет
конкурировать с космологией небесной. В этом, впрочем, и нет нужды. В первую
очередь  дело  здесь  в  том,  что эти  две  космологии  оперируют  в  своих
основаниях совершенно разными расслоениями реальности, а потому должны иметь
и имеют разные операционные системы для своей теоретической жизни, а значит,
разрабатывают  разные процедурные поля.  Кроме того, даже в тех  зонах,  где
интересы  обеих  космологий  пересекаются,  они  скорее  должны  работать  в
резонансе, чем  отрицать друг  друга: корпускулярная  космология содержит  в
себе  континуумальную  в  виде  феноменологии   релятивистских  эффектов,  а
континуумальная без корпускулярной остается без астрофизической базы фактов.
Кроме того,  континуумальная  космология  способна оказывать  корпускулярной
поддержку продуктивными геометрическими образами. То  есть все  двери и окна
между дополняющими друг друга космологиями открыты.
     У континуумальной космологии как у универсальной  архитектуры мира окна
должны быть  открыты  на  стыке  со  всеми  физиками  и  феноменологическими
теориями,  изучающими  ее  метрические  слои.  Ограниченность этих теорий  и
конечное число их предметов облегчают расслоение Универсума.
     Каким вообще должно  быть оно, это  расслоение в рамках континуумальной
космологии?
     Ясно, что  указания  на  этот счет не могут быть  получены ни из  какой
теоремы, а потому они не могут быть такими же определенными, однозначными  и
исчерпывающими, как,  например, указания теоремы  Виета-Жирара  насчет связи
между коэффициентами и корнями многочлена. Поэтому  при разбиении Универсума
на  классификационные  слои  в  рамках  континуумальной  космологии мы можем
исходить из самых общих  целей и правдоподобных допущений, которые нам может
дать обжитый  нами  корпускулярный мир, в  который, как  уже  говорилось, мы
только и можем обратиться за инструментальной и материальной поддержкой.
     Следовательно,  в числе первых соображений относительно континуумальной
классификации  Универсума  должно быть следующее: она не должна  вступать  в
конфликт  отрицания с  какими  бы то  ни  было  верифицированными данными  и
интерпретациями,   полученными   нашим   знанием  в  рамках   корпускулярной
рациональной  системы  (то  есть она  должна находиться  с  этим  знанием  в
отношениях соответствия).
     В связи с этим  соображением самым последовательным движением  было  бы
обернуться  назад,  к  первому  акту  коллективизации  идеи  континуума  как
рационального основания  нашего мышления, то  есть к первой трети только что
прошедшего века. Это было  время  мировой  экспансии теории относительности,
квантовой теории, теоремы  Геделя, интуиционизма Брауэра и идеи многозначных
логик. Но  не только. Континуумальное  мышление в  это сказочно плодотворное
время  получает  развитие  не  только  в  базовых  теориях,  но и  в  свежих
процедурных обещаниях, в зыбких еще экстраполяциях, обеспеченных наполнившим
саму атмосферу новым геометрическим образом мира.
     В 1901-м Риччи и Леви-Чивита показали, как физический феномен упругости
можно свести  к чисто  геометрическому образу кривизны. Эта же идея свела  к
образу кривизны и электромагнитное поле, что помогло Райничу в 25-м нащупать
связь  между традиционно  физическим  образом  электромагнетизма, выраженным
уравнениями  Максвелла,  и  геометрическим,   выражающим  зависимость  между
кривизной Риччи и скоростью  ее  изменения.  Вспышка геометрического  образа
физики (да и Вселенной вообще), осветившая так  ярко не только  начало века,
но  и его продолжение, несмотря на незатухающие последующие комментарии, все
же имела ограниченный эффект в смысле коллективизации этого образа: 20-й век
остался веком корпускулярной физики и корпускулярного мышления вообще.
     Напряженность,  возникшая  в  прошедшем  веке  между  корпускулярным  и
континуумальным   образами   физики,   интересна  прежде  всего   как  очень
выразительная иллюстрация инертности, а значит, массивности нашего мышления.
Причем  массивности -  вполне феноменологически значимой, чтобы воспринимать
ее  не  только  в  метафорическом  смысле.  А  в  первую  очередь  именно  в
физическом,  то  есть как постепенно  выясняется,  в геометрическом  смысле.
(Ведь  если бы  наше  мышление,  как его  традиционно принято  представлять,
справедливо числилось бы бестелесной  субстанцией, достаточно было бы одного
подозрения об абсурдности бесконтактного взаимодействия двух тел,  чтобы ком
мгновенных умозаключений  докатил нас до убеждения, что по  крайней  мере уж
физика - это геометрия.)
     Для  того, чтобы  официально зарегистрировать наше мышление в  качестве
космологического  слоя,  геометрически  равноправного  с  остальной  мировой
реальностью,  в сущности,  не  хватает малого:  подходящей тетради  для этой
регистрации  -  включающей  в себя возможность этой операции соответствующей
всеобъемлющей  космологии.  В глаза, однако, бросается следующий факт: с тех
пор, как физическая  реальность представлена в нашем  образе мира  как поля,
волны  и соответствующей топологии пространства, мы подсознательно находимся
в состоянии stand by по отношению к этой мегатеории.
     Наш  старый   мир,  лишенный  обстоятельств,  описываемых  этими,  и  в
общем-то, только этими физическими образами, конечно,  не мог предложить нам
аналогий,  соответствующих идее  вложенных друг в  друга пространств.  С тех
пор, как эти обстоятельства наполнили нашу  жизнь, ситуация изменилась: хотя
и  сейчас,  как  и  раньше,  эту идею  невозможно  нарисовать,  но уже давно
нетрудно представить  - ведь  именно так  ведут себя в отношении друг друга,
например, электромагнитные  и  гравитационные  поля,  а  также  радиосигналы
различных  частот.  Такое представление далось нам  легко  - за счет  нашего
первоначального ученического легкомыслия относительно  бестелесности полей -
а  когда обнаружилось, что они все-таки вполне материальны, дело в отношении
нашего воображения было уже сделано.
     20-й век, как  никакой другой, показал, что  наше  воображение -  вещь,
приручаемая  витальными  обстоятельствами,  хотя  и   инертная.  Потому  что
следующий инструментальный образ  - образ кванта - дался нашему  воображению
труднее, чем идея взаимного вложения полей.
     Квантовая гипотеза Планка состояла в том, что свет миру отпускается  не
непрерывно,  а   порциями.   Это  никак   не  согласовывалось  с  привычными
представлениями о порядке вещей, но  зато  было обеспечено экспериментом,  и
гипотезу  сразу пришлось  принять  как  хорошо верифицированную,  хотя  и не
интерпретированную   убедительно.   Так   как   излучение   света   правдиво
свидетельствует о микроструктуре  вещества, то квантовая идея вскорости была
распространена на весь  микромир, и  пока  не была интерпретирована волновым
представлением  в  квантовой   механике,  носила  почти   сверхъестественный
характер.
     Наиболее расхожее  заблуждение для  этого жизненного  периода квантовой
идеи  было связано  с инерцией классических  корпускулярных  представлений и
заключалось  в   квантовой   дискретизации  мира.  Получалось,  что  главный
геометрический  недостаток классического  физического мира,  а  именно,  его
корпускулярность, усиливался квантовой идеей до размеров кризиса физического
разума.
     Логически  связной  интерпретации  квантовой  идеи  удалось  достичь  в
середине  20-х,  когда  классическая  бивалентная   логика  реальности  была
заменена логикой  волновой функции  вероятности, формализованной в уравнении
Шредингера.   С   помощью   этой   функции,   непредставимой   в   предметах
корпускулярной  реальности  абстрактной  математической  величины - волны  в
многомерном  конфигурационном  пространстве,  -  физический  мир был  сшит в
единое континуумальное целое,  а процедура поиска его разрешенных  состояний
превратилась  в   процедуру  поиска  устойчивых,   или,  что  то  же  самое,
стабильных, или,  что  то же самое, наиболее  вероятных состояний. Квантовая
идея стала бесплатным физическим приложением к  математическому образу волны
вероятности.
     Образ кванта  неявным образом  присутствует в каждой попытке расслоения
реальности:  он  выражает  идею  расстояния между  выделенными слоями. Иначе
говоря,   процедура  расслоения  базируется  на   молчаливом   предположении
разделительных  зон  в  общем  массиве реальности. Следовательно, в гипотезе
континуумальной  космологии  образ  кванта  должен  выражать идею расстояния
между устойчивыми состояниями Универсума.

     Континуумальная космология: слоевой скелет
     Континуумальную  космологию  можно  считать  равномощным  по  горизонту
интересов  аналогом  того,  что  принято  называть  научной  картиной  мира,
авторитет которой  обеспечен  довольно надежными верификациями.  Современная
научная  картина мира построена на эволюционной идее: считается,  что  после
того как мир (или его очередной цикл) стартовал в результате Большого взрыва
из Точки  Сингулярности, он постепенно  наращивал  эволюционные слои, что на
каждый слой  отводилась  своя  эпоха,  и сейчас наш мир можно  сравнивать  с
деревом,  у  которого каждое  годовое  кольцо представляет его  эволюционный
слой.
     Для   начальных,   репрезентативных  целей  континуумальной  космологии
современная слоевая научная картина мира могла бы послужть базой достоверных
фактов,  с которой  нужно получить  соответствие.  И  если  оно  может  быть
получено,  то останется  только выяснить его геометрические  подробности  и,
может быть, дополнительные обстоятельства.
     Современная научная  картина  мира базовый причинный слой всех  явлений
сводит   к  четырем  типам  физических   взаимодействий:  электромагнитному,
слабому, сильному и  гравитационному. Полем  элементарного  проявления  этих
вполне верифицированных реальностей является мир элементарных частиц (он  же
является  и  полем  попыток  т.  н.   великого   объединения  этих   четырех
взаимодействий). Образ  частицы  - это  образ, принадлежащий корпускулярному
миру   .  Если   назначить   группу  преобразований,  при   которой   образы
континуумального мира, где  это  возможно,  находили  бы  соответветствие  с
образами корпускулярного мира, то  в качестве их результата естественно было
бы  выделить слой  элементарных  частиц  как первый, нижний метрический слой
обобщенного пространства (ОП).
     Для  демонстрации  возможностей континуумальной  космологии  Универсума
(или,  что то же самое, космологии ОП), совершенно неважно, что  в этом слое
кварки и  глюоны будут  соседствовать с протонами, электронами и  нейтронами
при том, что,  как считается, последние составлены из первых. Во- первых, по
мере  надобности  любой  метрический  слой можно  разбивать  на  подслои.  А
во-вторых  - есть важное феноменологическое  общее,  объединяющее физический
микромир в один  базовый пространственный слой: высокая  степень наглядности
квантовых  флуктуаций  метрики,  выраженная  в  демонстративной бесспорности
квантовых эффектов. То  есть образ кванта, выражающий в континуумальном мире
идею расстояния между метрическими слоями или подслоями любого  уровня, а  в
корпускулярном   мире   -   расстояние  между   первым   метрическим   слоем
Универсума-континуума и микромиром корпускулярного Универсума.
     Собственно,  весь  микромир  можно  считать  окном  соответствия  между
корпускулярным  и  континуумальным  мирами. Потому что букет противоречий  в
теории  элементарных частиц, вызванный той или  иной  степенью участия в ней
характерных  корпускулярных  образов, заставляет  искать  базовые абстракции
совершенно нового типа. Причем проблема  этих  противоречий, очевидно, носит
скорее психологический характер, чем методологический. То есть  неустранимая
для конкретных витальных обстоятельств  психологическая инерция  (в терминах
континуумального  мышления  -  устойчивость)  старой  рациональности  мешает
находить  все   те  места,   в   которых   прячется   концептуально  старый,
консервативный  способ  организации  инструментальных   образов  (так  было,
например,  с  длинной  чередой  безуспешных  попыток  доказать 5-й  эвклидов
постулат). В таких случаях, помня о словах  Планка о том, когда, собственно,
воцаряются  новые теории, остается  надеяться на то  рациональное обновление
мира, которое неизбежно принесут с  собой  новые  поколения,  или  в крайнем
случае -  на фейнмановского "простака"  (который,  впрочем, без этих готовых
принять его новых поколений таки обречен остаться незамеченным).
     Феномен фейнмановского "простака" - это  тот же феномен андерсеновского
ребенка. Они  оба  основаны на  эффекте  tabula  rasa -  очень относительно,
конечно, чистого  листа. Дело  в  том, что базовые  абстракции, определяющие
нашу  теоретическую реакцию  на  обстоятельства  вокруг  нас, как  уже  было
сказано, - образования довольно устойчивые, потому что они прочно вплетены в
геометрию  наших связей с  актуальным  миром. Они  всегда оказываются  более
инертными  и  константными, чем сам  мир.  Источник  этой  непреодолимой  по
большому счету инерции - экзистенция поколения.
     Поколение  как уникальное и неповторимое геометрическое образование  не
может  преодолеть  инерцию  своей  экзистенциальной  массы,  поэтому  каждая
дежурная  ревизия  базовых файлов начинается новым  поколением,  подгоняющим
новые инструментальные образы под новые, свои витальные  обстоятельства. Это
и есть  эффект tabula rasa - частично зачищенного стартового  листа. В своем
геометрическом содержании то же самое есть и феномен "простака", оставшегося
в стороне от действующих  и вполне  заполненных общественных  отношений  (!)
внутри научных  тусовок, а потому не вовлеченного в их  жесткую  иммобильную
геометрию абстракций.
     Так же,  как в каждом новом способе мышления расправляют крылья образы,
выращенные на территориях старого мышления  если не как гадкие  утята, то уж
точно,  не  как   главные  наследники,  так   и  новые  поколения  пользуютя
абстракциями,    свобода    которых   незаметно   подготовлена   предыдущими
поколениями, правда, при этом не видевшим в них  особенного  онтологического
содержания.
     История знает  бесчисленное количество примеров, когда новое поколение,
повзрослев, начинает жить совсем  не ту жизнь, к которой их холило и лелеяло
поколение его родителей.  Ну, например, могли ли думать верные сталинцы, что
их дети,  начав так, как было задумано  - комсомольскими  вожаками (было еще
совсем
     недавно такое  смешное занятие), в  один  прекрасный  момент станут все
поголовно буржуями. Но с  этим поколением еще все же как-то  было проще - по
крайней мере когда  оно  училось в школе, последняя  твердо знала, чему  его
учить,  и  это  хоть  как-то  ему  пригодилось  все-же,  хотя  и подверглось
корректировке. Иное  дело - сегодня. Сегодняшние родители  и школа застыли в
растерянности, чему учить своих детей, хотя и учат по старинке, как их учили
- другого-то ничего  не остается  пока -  это  и  есть  смятение,  о котором
говорилось выше. Впрочем, как тому и положено быть, новое поколение, похоже,
само постепенно нащупывает, чему и как ему учиться, и учится. Содержательная
свобода,  заложенная  математикой  20-го века  в образ  пространства  и  его
геометрических характеристик, была далека от  исчерпания  в созданной тем же
веком онтологической модели Универсума (над  которой больше всего поработала
физика,  и  особенно  - микрофизика).  Потому  триумф  квантовомеханического
формализма,  достигнутый физикой 20-го века, не был сопровожден триумфом его
наглядных интерпретаций.
     Последнее  не   удивительно  в  силу  сказанного  об   инерции  базовых
геометрических образов,  соответствующих  нашим  теоретическим отношениям  с
миром. Методологический идеал единства формализации и интерпретации оказался
далеким  для   микрофизики  20-го  века  потому,  что  она  оказалась  зоной
вынужденного    сосуществования    довольно-таки    неприкасаемых    старых,
корпускулярных  образов  и  новых,  труднодоступных  континуумальных.  Образ
кванта  до сих  пор  сопрягается  с дискретностью,  в то время  как  понятие
дискретности глубоко  противоестественно для континуумального мира. Это - по
инерции наших  обычаев, к которым  мы привыкли,  потому  что они всегда были
вполне удобны для нас. В этом  случае мы уподобляемся  островитянину Британу
из "Цезаря и Клеопатры", который считал, что обычаи его острова  суть законы
природы.
     Мир меняется, и в нем все менее возможно обходиться без новых обычаев и
новых представлений. И вот мы в силу давления упрямых фактов вынуждены образ
вещества заменить образом его вероятности, а бивалентный целочисленный образ
реальности заменить фракционным. Мало того, еще и образ пространства, всегда
обладавший   абсолютной   степенью  независимости,  мы  должны  поставить  в
зависимость   от   нового,  вероятностного   образа   реальности.  То   есть
вероятностную  геометрию реальности  мы  должны вплести  в наш  новый обычай
понимать  пространство.   Похоже,  это  единственный  способ  избавиться  от
логических парадоксов дискретности и бестраекторности  квантовомеханического
движения, сообщаемых нам корпускулярными рациональными идеалами-упрощениями,
а именно  - идеалом объективно  значимого и идеалом целочисленной реальности
(это поражает, но  на это в свое время обратил внимание еще  Зенон Элей