лица,  когда  она  снова
внимательно посмотрела на мужа.
     - Не за что, - ответил он. - Всегда рад услужить, моя дорогая.
     - Когда прибудем домой...
     - Я снова прыгну на твои кости! - с наигранным энтузиазмом воскликнул
он и изобразил широкую улыбку. На деле он думал, что вряд ли бы  поднялся,
даже если бы перед ним прошелся парад далласских "Каугерлз" в  костюмчиках
голливудского Фредерика. И дело было вовсе не в том,  что  в  Моханке  они
вдруг зачастили. Дело было в "судьбе" - "ХУДЕЮЩИЙ". Не могло быть на весах
такого предсказания - просто игра воображения. Нет, все выглядело не менее
реальным, чем название газеты. Вот что было самым  страшным  -  реальность
этой надписи:  ХУДЕЮЩИЙ!  Да  никакому  безумцу  в  голову  не  пришло  бы
вставлять в набор предсказаний подобное. У "предсказателей"  набор  всегда
был один и тот же, вроде предстоящего путешествия или встречи  со  старыми
друзьями. Никогда не бывало и быть не могло даже  такой  более  деликатной
формы, скажем: вам предстоит немного сбавить вес.
     Значит, имела место галлюцинация.
     "Именно так!"
     Отсюда следует, что у него крыша поехала.
     "Ну, ну, брось! Это уже слишком.
     Да нет, не слишком. Плохая новость, когда воображение выходит  из-под
контроля".
     - Ты, конечно, можешь прыгнуть на меня, если хочешь, - сказала Хейди,
- но я желала бы, чтобы ты прыгнул на весы в ванной...
     - Ладно тебе, Хейди! Ну, сбросил в весе - подумаешь, дело!
     - Я даже горжусь тем, что ты возвращаешь себе форму, Билли. Но  мы  с
тобой последние пять дней были постоянно вместе, и мне просто в голову  не
приходит, почему и как ты теряешь вес.
     Он внимательно  посмотрел  на  нее,  но  она  не  ответила  взглядом:
смотрела прямо перед собой в ветровое стекло, сложив руки на животе.
     - Хейди...
     - Ты ешь столько  же,  сколько  всегда.  Даже,  может  быть,  немного
больше. Горный воздух, знаешь, возбуждает аппетит.
     - Не надо подслащивать пилюлю,  -  сказал  он,  притормаживая,  чтобы
бросить в автомат дорожную пошлину. Губы его сжались,  а  сердце  забилось
чаще. Внезапно супруга вызвала в нем раздражение. -  Скажи  прямо,  что  я
прожорливый боров. Чего крутиться вокруг да около? Я не обижусь.
     - Ну почему ты так?! - воскликнула она. -  Зачем  ты  меня  обижаешь?
Билли, ведь все было так чудесно.
     Ему не надо было оборачиваться к ней на сей раз, чтобы понять  по  ее
дрогнувшему голосу, что она  на  грани  слез.  Он  тут  же  раскаялся,  но
раскаяние не убило раздражения и страха, который таился под ним.
     - Я не хотел тебя  обидеть,  -  сказал  он,  стиснув  руль  так,  что
костяшки на пальцах побелели. - Никогда. Но терять в весе - это же хорошо,
Хейди. И не стоит меня за это бить.
     - Да не всегда это хорошо! -  крикнула  она.  Он  даже  вздрогнул,  и
машина слегка вильнула. - И ты сам прекрасно понимаешь, что это  вовсе  не
всегда хорошо!
     Теперь она плакала и рылась в сумочке в поисках салфетки. Он протянул
ей свой платок, и она вытерла глаза.
     - Можешь говорить все, что  хочешь,  Билли.  Можешь  злиться,  можешь
придираться ко мне. Можешь вообще  испортить  все  впечатление  от  нашего
отпуска, если хочешь. Но я люблю тебя, Билли, и я должна сказать  то,  что
нужно сказать. Когда люди начинают терять  вес  без  всякой  причины,  это
может означать заболевание. Это даже одно из семи предостережений рака.  -
Она сунула ему платок обратно. Когда он взял его из ее рук,  пальцы  Хейди
были холодными.
     Слово  было  произнесено.  Рак.  Рифма:  рак  -  дурак.  Одному  Богу
известно, сколько раз это слово возникало в голове с тех пор, как он встал
на  весы  возле  обувного  магазина.  Так  отворачиваешься  от  назойливых
крикливых нищих... или  от  хватких  цыганят,  бегущих  по  улице  впереди
табора. Цыганята пели странные песни - вроде бы и монотонные, но в  то  же
время завораживающе-приятные. Они умели ходить на руках, удерживая  босыми
ногами тамбурины. А как они жонглировали! Любой "шапито" за пояс  заткнут.
Крутят пластмассовые тарелки на пальцах и даже на носу, да еще смеются при
этом. Похоже, что все  заражены  какими-то  кожными  заболеваниями,  много
косоглазых, с заячьей губой.  Когда  обнаруживаешь  перед  собой  внезапно
такое дикое сочетание бурной жизненной активности с уродством,  ничего  не
остается, как отвернуться. Нищие, цыганята,  рак.  Такое  беглое  порхание
мыслей испугало его.
     Но все равно - лучше припечатать словом.
     - Я себя просто классно чувствовал, - повторил  он  свою  мысль  уже,
наверное, в шестой раз с тех пор, как Хейди ночью начала задавать  вопросы
о его здоровье. Да ведь так оно и есть, черт подери! -  Я  зарядку  делал,
кстати.
     Тоже верно... по-крайней мере последние пять  дней.  И  по  Лабиринту
поднялись вместе. Хоть и  одышка  мучила  всю  дорогу,  и  живот  пришлось
поджимать в узких расщелинах, но ведь нигде  не  застрял.  Да  Хейди  сама
страдала от одышки даже больше, чем  он,  -  дважды  просила  остановиться
передохнуть. Билли дипломатично не упомянул ее частые перекуры.
     - Я верю, что ты себя  отлично  чувствуешь,  -  сказала  она.  -  Это
замечательно. Но замечательно было бы еще и к врачу сходить. Ты уже  более
полутора лет у него не проверялся. Уверена, что  доктор  Хаустон  по  тебе
соскучился.
     - А я думаю, он сам всего лишь мелкий наркоман.
     - Мелкий - что?
     - Ничего.
     - Билли, говорю тебе, невозможно  потерять  двадцать  фунтов  за  две
недели благодаря лишь утренней зарядке.
     - Я не болен.
     - Ну, тогда можешь просто посмеяться над моей мнительностью.
     Остаток пути до Фэйрвью ехали  молча.  Халлеку  хотелось  обнять  ее,
сказать - да, конечно же, он так и сделает, как она советует. Но  помешала
странная до абсурдности мысль. Абсурдная, но исключительно тревожная.
     "Друзья мои! А может быть, у современных  цыган  появился  новый  вид
проклятья? Как вы смотрите на такую возможность? Прежде они превращали вас
а оборотня, насылали демона, чтобы среди ночи он вам башку  оторвал,  -  и
все в таком духе. Но времена меняются, не так ли?  Что  если  этот  старик
прикоснулся ко мне, чтобы наслать на меня рак? Она права - ни с того ни  с
сего так в весе не теряют.  Такая  потеря  -  предвестница  чего-то  очень
нехорошего.  Вроде  шахтерской  канарейки,  которая  внезапно  помирает  в
клетке. Рак легких, белокровие... меланома..."
     Безумная  идея,  но  из  головы  никак  не  выходила:  "что  если  он
прикоснулся ко мне и наслал на меня рак?"
     Линда приветствовала  их  поцелуями  и,  к  их  обоюдному  изумленью,
вытащила из духовки  великолепную  пиццу  с  грибами.  Обслуживала  их  на
бумажных тарелочках, на которых нарисовала большого любителя этого  блюда,
их кота Гарфилда. Спросила, как прошел их второй медовый месяц, и  прежде,
чем они успели раскрыть рты, чтобы рассказать ей о своем путешествии,  она
закричала: "Ой! Кстати, чуть  не  забыла!"  -  и  в  течение  всего  обеда
пересказывала им содержание сериала ужасов. Естественно, ей самой это было
куда интересней, чем родителям, но Халлек и его супруга пытались выслушать
со вниманием. Еще бы - столько новостей за неделю!
     Убегая, Линда звонко чмокнула Халлека в щеку:
     - Пока, худоба!
     Халлек понаблюдал в окно, как она оседлала велосипед и  помчалась  по
улице с развевающимся "хвостом". Потом повернулся к  Хейди  с  потрясенным
видом.
     - Короче! - сказала она. - Ты намерен меня выслушать?
     - Ты ей сказала. Подговорила ее сказать мне такое.  Женский  заговор,
так сказать?
     - Ничего подобного.
     Он внимательно посмотрел ей в лицо и устало кивнул.
     - Ладно... верю.
     Хейди решительно погнала его  в  ванную,  где  он  в  итоге  разделся
донага, повязав только полотенце вокруг поясницы. У  него  вдруг  возникло
сильное ощущение "дежа вю" - дислокации времени. Чувство того, что все это
он уже когда-то пережил и видел. Оно было до  тошноты  острым.  Абсолютная
копия того момента, когда он вот так стоял на весах  с  полотенцем  вокруг
поясницы. Не хватало  только  запаха  яичницы  с  ветчиной,  доносившегося
снизу. Все остальное было точным повторением.
     Нет. Не точным. Одна вещь не совпадала.
     Тогда он вытянул  шею,  наклонился,  чтобы  через  собственное  брюхо
разглядеть цифры на весах. Теперь ему  наклоняться  было  не  нужно.  Весы
показывали 229.
     - Ну что ж. Теперь все ясно, - сказала Хейди.  -  Я  договариваюсь  с
доктором Хаустоном.
     - Да эти весы врут, - слабо возразил  Халлек.  -  Они  всегда  врали.
Потому я их и любил.
     Она посмотрела на него холодно.
     - Хватит, друг мой. Достаточно этой болтовни. Последние пять  лет  ты
все сетовал, что весы врут в большую сторону.  В  ярком  свете  ванной  он
видел, насколько искренне она встревожена. Кожа на ее скулах натянулась.
     - Стой здесь, - сказала она и вышла из ванной.
     - Хейди?
     - Подожди там! - она спустилась с лестницы вниз.
     Вернулась со стандартной коробкой  сахара,  на  которой  было  крупно
отпечатано: "Вес 10 фунтов". Она  поставила  коробку  на  весы.  На  шкале
появились цифры "012".
     - Я так и думала, - мрачно сказала Хейди. Я ведь и сама  взвешиваюсь.
В сторону минуса она не врут и никогда не врали. Люди с  повышенным  весом
любят неточные весы. Легче отметать реальные факты. Если...
     - Хейди...
     - Если весы показали 229, значит на самом деле  ты  весишь  227.  Так
что...
     - Хейди...
     - Позволь назначить визит к врачу.
     Он помолчал, глядя на свои ноги, потом покачал головой.
     - Билли!
     - Я сам договорюсь о визите к врачу, - сказал он.
     - Когда?
     - В среду. Поговорю с ним в среду.  Хаустон  по  средам  после  обеда
обычно отправляется в клуб и играет в гольф. Я сам с ним поговорю.
     - А почему сегодня же не позвонить? Прямо сейчас?
     - Хейди, - сказал он. - Не надо. Хватит. - И что-то в  выражении  его
лица убедило ее, что давить больше не следует. В тот вечер она  ни  словом
не затронула больную тему.



                                  5. 221

     Воскресенье, понедельник, вторник.
     Билли сознательно избегал  весов  наверху.  Наедался  от  души,  хотя
голодным себя не чувствовал - скорее, сила привычки.  Перестал  прятать  в
кладовке пакеты с разными орешками и  печеньем.  Жевал  сыр  с  крекерами,
засахаренную кукурузу,  чипсы  и  прочее,  наблюдая  футбольные  матчи  по
телевизору в воскресенье. В понедельник с утра на  работе  ел  конфеты,  а
после обеда бутерброды с сыром. Что-то из этих двух  компонентов  или  оба
вместе повлияли на его пищеварение. С четырех до девяти вечера его  ужасно
пучило, и он то и дело портил воздух. Линда возмущенно вышла из  гостиной,
объявив, что вернется только в том случае, если ей дадут противогаз. Билли
виновато улыбнулся, но не сдвинулся с места. Его личный опыт  подсказывал,
что убегать бесполезно. Этот запах словно прилипал к тебе.
     Позднее, глядя сериал "Правосудие для всех", он вместе с  Хейди  съел
целый пакет крекеров с сыром "Сара Ли".
     Во вторник, возвращаясь домой, купил возле  магистрального  турникета
пару чисбургеров и, управляя машиной, уничтожил бутерброды в один момент.
     Когда миновал Западный порт, Билли  вдруг  ощутил,  будто  его  разум
отделяется от тела. Это не было ни мыслью, ни  отражением  реальности,  но
именно разделением. Вспомнил чувство физической тошноты, которое ощутил на
весах в ванной по возвращении из Моханка. Ему показалось, что он вступил в
новую фазу мышления. Словно некая астральная  сущность  принялась  изучать
его вплотную, и она стала его попутчиком.  Что  же  видел  этот  попутчик?
Нечто скорее смешное, нежели страшное.  Мужчину,  которому  скоро  стукнет
тридцать семь, в туфлях "Болли", с контактными линзами  "Бош  и  Ломб",  в
тройке   стоимостью   шестьсот   долларов.   Тридцатишестилетний   толстый
американский   самец   кавказского   происхождения,   сидящий   за   рулем
"Олдсмобиля-98" модели  1984  года  и  пожирающий  огромный  бутерброд,  с
которого капает  майонез  и  падают  ошметки  салата  на  его  темно-серую
жилетку. Над таким зрелищем можно только хохотать.
     Он выбросил остатки второго бутерброда в окно и с ужасом посмотрел на
свои пальцы, запачканные  смесью  соуса  и  майонеза.  После  чего  сделал
единственно разумную для данной ситуации вещь -  расхохотался.  И  тут  же
пообещал себе: "Хватит! Этому безобразию пора положить конец".
     Вечером, когда он сидел у камина и читал "Уолл-стрит джорнэл", пришла
Линда. Пожелала спокойной ночи, поцеловала, слегка отстранилась и сказала:
     - Слушай, пап! А ты становишься похожим на Сильвестра Сталлоне!
     - О,  господи!  -  воскликнул  он,  закатив  глаза,  после  чего  оба
рассмеялись.
     Билли Халлек обнаружил, что  процедура  взвешивания  начала  обретать
черты некоего ритуала. С какого момента это  началось?  Он  не  знал.  Еще
будучи молодым парнишкой, он иногда становился на весы, бросал  мимолетный
взгляд на шкалу и отправлялся дальше. В какой-то момент,  начиная  со  190
фунтов и до нынешней почти восьмушки тонны, возник этот ритуал.
     "Какой к черту ритуал?" - сказал он себе.  -  "Привычка.  Всего  лишь
привычка".
     "Ритуал",  упрямо  прозвучал  шепот  из  глубин  сознания.   Он   был
агностиком и не переступил порога какой-либо церкви с  тех  пор,  как  ему
исполнилось девятнадцать. Но ритуал распознавал сразу,  когда  видел  его.
Процедура  со  взвешиванием  уподобилась  коленопреклонению.  "Ты  видишь,
Господи, как регулярно я это делаю.  Так  спаси  и  сохрани  этого  белого
перспективного юриста от сердечного приступа или от  среднестатистического
инфаркта в возрасте сорока семи. Именем холестерина и ожирения. Аминь".
     Ритуал  начинается  в  ванной.  Сначала  сними  одеяния.  Облачась  в
темно-зеленый плюшевый халат. Брось грязное  белье  в  стиральную  машину.
Если костюм надевал пару раз и не запачкал, повесь его аккуратно в шкаф на
плечики.
     В ванную входи с  благоговением.  Это  исповедальня  твоего  веса  и,
соответственно,  твоей  судьбы.  Сними  халат,  повесь   на   крюк   возле
умывальника. Помочись. Если есть хоть малейшие позывы сходить по-большому,
сделай непременно. У него не  было  ни  малейшей  идеи,  сколько  могут  в
среднем весить его экскременты, но принцип  был  незыблемым:  избавься  от
любого лишнего груза.
     Хейди исподволь приметила  этот  ритуал  и  однажды  не  без  легкого
сарказма спросила, не желает ли он в подарок  к  дню  рождения  страусиное
перо. Тогда, сказала она, он сможет вставлять его себе в глотку и  парочку
раз блевануть перед тем, как взвешиваться. Билли  предложил  ей  тогда  не
выпендриваться... а ночью подумал, что идея-то, в принципе,  не  такая  уж
плохая.
     И вот наконец однажды утром, в среду, Халлек впервые послал весь этот
ритуал к чертовой бабушке. Утром в среду Халлек  стал  еретиком.  Он  стал
чернее сектантов "черной мессы", поскольку вроде этих поклонников  дьявола
сознательно  перевернул  все  вверх  тормашками,  как  они  переворачивают
распятие.
     Сперва он оделся, положил в карманы  всю  мелочь,  какую  смог  найти
(плюс, разумеется, его армейский нож), надел свои самые  тяжелые  башмаки,
сожрал мощный завтрак, игнорируя настойчивые позывы  шлаков  организма  на
волю. Два  яйца,  поджаренные  с  ветчиной,  тост  и  прочее  были  залиты
апельсиновым соком и чашкой кофе (три кусочка сахара).
     Со всей этой смесью, бурлящей в животе, Халлек поднялся в ванную, где
встал на весы и посмотрел на шкалу. Смотреть на нее было  неприятно,  а  в
этот момент - тем более.
     Он взглянул внимательно.
     221.
     "Такого быть не может!"  Сердце  учащенно  забилось  в  груди.  "Чушь
собачья! Что-то свихнулось тут окончательна. Что-то..."
     - Прекрати, - хрипло прошептал Халлек. Он  попятился  от  весов,  как
пятятся от пса, готового укусить. Приложил ко рту тыльную сторону ладони и
начал тереть ею губы.
     - Билли? - Хейди поднималась по лестнице.
     Халлек повернул голову влево и увидел собственное побелевшее  лицо  в
зеркале, под глазами - красноватые мешки, которых раньше не было.  Лесенка
морщин на лбу показалась более глубокой.
     "Рак", подумал он вновь, и это  слово  смешалось  с  шепотом  старого
цыгана.
     - Билли, ты наверху?!
     "Рак. Точно он, проклятый.  Вот  и  все.  Каким-то  образом  он  меня
проклял. Старуха была его женой... или сестрой... и  он  наложил  на  меня
свое проклятье. Неужели такое возможно? Неужели?  Неужто  уже  сейчас  рак
пожирает меня изнутри, подобно тому, как его нос?.."
     Тихий сдавленный  стон  вырвался  из  глотки.  Лицо  в  зеркале  было
воплощением болезненного ужаса - набрякшая  физиономия  инвалида.  В  этот
момент Халлек почти полностью убедился: у него - рак.
     - Билли-и-и!
     - Я здесь. - Его голос прозвучал ровно. Почти.
     - А я тут ору, ору!
     - Извини. "Только не поднимайся сюда, Хейди.  Не  смотри  на  меня  в
таком виде, а то отправишь меня сразу в эту чертову клинику  "Мэйо".  Ради
Бога, оставайся там. Прошу тебя".
     - Ты не забудешь записаться к доктору Майклу Хаустону?
     - Нет, - ответил он. - Я запишусь.
     - Спасибо, дорогой. - Хейди милосердно удалилась.
     Халлек помочился, помыл руки и лицо. Когда он решил, что принял  свой
нормальный вид, спустился с лестницы, пытаясь беззаботно насвистывать.
     Никогда в жизни ему еще не было так страшно.



                                  6. 217

     - Сколько сейчас весишь?  -  спросил  доктор  Хаустон.  Халлек  решил
говорить начистоту и прямо сообщил ему, что потерял около тридцати  фунтов
за три недели.
     - Ого! - воскликнул Хаустон.
     - Хейди малость волнуется. Сам знаешь - эти жены такие...
     - Она права, что волнуется, - сказал Хаустон.
     Майкл Хаустон был для Фэйрвью образцом  мужчины:  красавец  доктор  с
седыми волосами и ровным загаром. Когда видишь его под тентом за  столиком
бара в клубе, невольно думаешь,  что  перед  тобой  молодая  версия  героя
известного сериала - доктора Маркуса Велби.  Теперь  он  сидел  в  баре  у
плавательного бассейна, который здесь называли корытом. На  Хаустоне  были
красные штаны для гольфа, подпоясанные широким белоснежным  ремнем,  туфли
для гольфа - естественно, тоже белоснежные. Рубашка - фирмы "Лакост", часы
-  "Ролекс".  Пил  он  "пинеколада".  Его   стандартной   шуточкой   была:
"пенис-колада". У них с женой росли два невероятно красивых ребенка,  жили
они в большущем доме в нескольких минутах  ходьбы  от  клуба  -  на  улице
Лантерн Драйв. Этим обстоятельством Дженни  Хаустон  любила  похвастаться,
когда выпивала, заявляя, что дом стоил свыше ста пятидесяти тысяч. Хаустон
ездил  на  коричневом  "Мерседесе"  с  четырьмя  дверцами.  Супруга  -  на
"Кадиллаке-Симаррон", напоминавшем "роллс-ройс", страдающий геморроем.  Их
детишки посещали частную школу в Уэстпорте. Местные сплетни, которые  чаще
всего оказывались правдой, утверждали, что Майкл и Дженни Хаустон, видимо,
достигли  своего  _м_о_д_у_с_а  _в_и_в_е_н_д_и_:   он   был   маниакальным
бабником, а она  начинала  принимать  виски  каждый  день  с  трех  часов.
"Типичная семья Фэйрвью", подумал Халлек и вдруг,  помимо  страха,  ощутил
усталость. Он в самом деле слишком хорошо знал эту публику.
     Билли посмотрел на собственные  сверкающие  белые  туфли  и  подумал:
"Перед кем выпендриваешься? Все эти одеяния - ритуальные перья племени".
     - Завтра я хочу видеть тебя у себя в кабинете, - сказал Хаустон.
     - Да у меня еще процесс в суде...
     - Плюнь на процесс. Это гораздо важнее... А пока  вот  что  скажи:  у
тебя никаких кровотечений не было?
     - Нет.
     - Ну, буквально даже из скальпа, когда причесываешься?
     - Нет.
     - Какие-нибудь незаживающие ранки? Нарывы?
     - Нет.
     -  Отлично,  -  сказал  Хаустон.  -  Кстати