тый  оттенок,  как  у  мозолей  на  пятках.  Леда
потрогала его и отдернула  палец.  Пятно  было  шершавым,  как  наждак,  и
странно твердым. "Броня", мелькнуло у нее в голове.
     - Ты не думаешь, что этот чертов цыган меня чем-то заразил? - спросил
ее Кэри с беспокойством. - Какая-нибудь инфекция? Парша?
     - Но он же коснулся твоего лица, а  не  груди,  дорогой,  -  ответила
Леда.  -  Давай-ка  быстрей  одевайся.  У  меня  бриоши  горячие.   Надень
темно-серый костюм с красным галстуком. Ты - душка моя.
     Два дня спустя вечером он позвал ее в ванную. Так закричал,  что  она
бегом бросилась туда ("Все наши  худшие  открытия  происходят  в  ванной",
подумал Билли). Кэри стоял без  рубашки,  в  руке  жужжала  электробритва,
глаза уставились в зеркало.
     Пятно желтой  отвердевшей  кожи  сильно  увеличилось.  По  форме  оно
напоминало дерево, крона которого разрослась от груди  к  низу  живота  до
пупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать - скорее, нарост  толщиной
в восьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые  столь  глубокие,
что можно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.
     - Что это? - почти закричал он. - Леда, скажи, что это значит?
     - Я не знаю. - Она постаралась говорить спокойно. - Тебе надо сходить
к доктору Хаустону. Прямо завтра, Кэри.
     - Нет. Не завтра, - сказал он, глядя  на  себя  в  зеркало,  на  кору
желтоватой плоти. - Завтра, может, и лучше.  Но  лучше  послезавтра.  Нет,
нет, не завтра.
     - Кэри...
     - Леда, дай мне крем "Нивея".
     Она передала ему  баночку  с  кремом  и  понаблюдала,  как  он  мажет
желтоватый  панцирь  на  животе,  прислушалась   к   шуршащему   звуку   и
почувствовала, что не может  этого  перенести.  Леда  вышла  из  ванной  и
направилась к себе в комнату. По ее словам, в тот момент она впервые  была
рада, что у них раздельные кровати, сознательно рада,  что  он  не  сможет
коснуться ее во сне.  Ночью  долго  не  смогла  заснуть,  прислушиваясь  к
шуршащим звукам, когда он скреб пальцами по странному наросту.
     А на следующую ночь он сообщил ей, что ему  становится  лучше.  Потом
подтвердил, что дело, кажется, пошло на поправку. Но она по глазам видела,
что он обманывает, - и даже не столько ее, сколько себя.  В  экстремальной
ситуации Кэри оставался таким же эгоистом, каким был всегда. Впрочем, Леда
тут же добавила, что и она стала порядочной эгоисткой за годы жизни с ним.
Ей самой нужна была хоть какая-то иллюзия.
     На третью ночь он вошел к ней в  спальню  в  одних  пижамных  штанах.
Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-то  роман
Дороти Сайерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее  рук,  лишь  только
она взглянула на него. Наверное она бы даже  заорала,  если  бы  спазм  не
перехватил горло. Билли Халлек подумал, что ни одно  человеческое  чувство
не может быть уникальным,  хотя  иногда  кажется  иначе.  Кэри  Россингтон
прошел такой  же  период  самообмана,  что  и  он,  после  чего  следовало
потрясение.
     Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весь живот Кэри
и  почти  всю  грудь.  Безобразные  бугры  с  подпалиной.  Черные  трещины
беспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой.  В  глубине  этих  трещин
можно было приметить красноту, на которую лучше было не  смотреть.  Сперва
можно  было  подумать,  будто  трещины  располагались  хаотически,  как  в
бомбовой воронке, но оказалось, что это не  так.  С  каждого  края  желтая
плоть была слегка приподнята. Чешуя. Но не рыбья, а грубая чешуя рептилии,
вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.
     Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностью  скрылся  под
уродливы панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупок и...
     - Он спустил свои пижамные штаны, -  продолжала  свой  рассказ  Леда,
допивая третий бокал все теми же маленькими птичьими глотками. Снова слезы
потекли по ее щекам. - Вот тогда я обрела голос, начала  орать,  чтобы  он
прекратил.  Он  послушался,  но  я  успела   заметить,   что   эта   дрянь
распространилась ниже. Член еще не был затронут, но  лобковые  волосы  уже
исчезли под ней.
     - Ты вроде бы говорил, что у тебя пошло на поправку, - сказала я.
     - Я так и думал, - ответил он  мне.  А  на  следующий  день  назначил
встречу с Хаустоном.
     "Который, видимо, рассказал ему про  парня  без  мозгов",  -  подумал
Халлек, - "и еще про бабку с третьим комплектом зубов и предложил понюхать
кокаина".
     Спустя  неделю   Россингтон   предстал   перед   консилиумом   лучших
дерматологов Нью-Йорка. Они сказали, что им известен его недуг и направили
его на  гамма-облучение.  Чешуйчатая  плоть  продолжала  распространяться.
Никакой боли он не чувствовал, только  зуд  на  пограничных  местах  между
прежней кожей и этим кошмарным нашествием. Только  и  всего.  Новая  плоть
была  совершенно  бесчувственна.  Как-то  он  сказал   ей   с   жутковатой
потрясенной улыбкой, что загасил окурок на собственном  животе  и  никакой
боли не ощутил.
     Она заткнула уши и закричала, чтобы он прекратил.
     Дерматологи сказали Кэри, что немного ошиблись. Кэри спросил их,  что
это значит. Вы, мол, сказали, что все знаете, во  всем  уверены.  Они  ему
ответили, что такие вещи случаются, правда, редко, ха-ха, очень редко. Все
анализы были проведены, и они поняли, что пошли не тем путем. Завели  свои
научные непонятные разговоры о мощных витаминах,  гландулярных  инъекциях,
которые начали применять к  нему.  Пока  проводился  новый  курс  лечения,
первые чешуи появились на шее Кэри, под подбородком и наконец -  на  лице.
Вот тогда дерматологи в конце концов признали, что зашли в тупик.  Правда,
только  в  данный  момент,  разумеется.  Подобные  вещи  не   могут   быть
неизлечимыми. Современная медицина... специальная диета... и т.д. и т.п.
     Кэри и слушать ничего не хотел, когда Леда пыталась завести  разговор
о старом цыгане. Однажды замахнулся на нее, словно ударить  хотел,  а  она
успела заметить, что кожа между большим и указательным пальцами  его  руки
тоже отвердела.
     - Рак кожи! - крикнул он. - Это рак кожи, рак кожи, рак кожи! И прошу
тебя, раз и навсегда заткнись насчет того старого выродка!
     Разумеется, только его теория имела хоть какой-то номинальный  смысл,
поскольку Леда несла мистическую  средневековую  чушь.  Однако  Леда  была
уверена, что все это проделка старого  цыгана,  который  подошел  в  толпе
блошиного рынка к Кэри Россингтону и коснулся его лица. Она  знала  это  и
поняла по его взгляду, когда он поднял на нее руку, что он  тоже  об  этом
знает.
     Он взял отпуск, договорившись с Гленном Петри, который был  потрясен,
узнав, что его старый друг и партнер по  гольфу  Кэри  Россингтон  заболел
раком кожи.
     Леда рассказала Халлеку про  следующие  две  недели,  которые  ей  не
хочется вспоминать. Кэри спал как мертвый то  в  их  комнате  наверху,  то
внизу в кресле, то на кухне, положив голову на  руки.  Начал  много  пить.
Садился в кресло в гостиной, держа за горлышко  бутылку  виски  чешуйчатой
рукой, и смотрел по телевизору комедии  типа  "Герои  Уайлд"  и  "Семейные
ссоры". Так он просиживал перед телевизором часов до двух или трех ночи. И
все время пил виски, как пепси-колу, прямо из горлышка.
     Иногда по ночам он плакал. Она подходила и наблюдала его  рыдающим  в
то время, как Уорнер Андерсон, заключенный в  коробке  их  "Сони"  кричал:
"Вперед, к видеолентам!"  с  таким  энтузиазмом,  словно  пригласил  своих
любовниц на круиз до Арубы в компании с  ним.  В  иные  ночи,  по  счастью
редкие, он давал волю ярости, спотыкаясь бродил по дому с бутылкой виски в
руке, переставшей быть рукой, и кричал, что у него рак кожи ("Ты слышишь?!
Рак кожи!"), который он подхватил под лампами для загара, и что он засудит
этих гадов, которые ему  такое  устроили,  разорит  засранцев  дотла!  Без
порток их оставит! Во время подобных вспышек он порой ломал вещи.
     - Я в итоге поняла, что такие припадки ярости с ним происходят  после
того,  как  приходит  миссис  Марли  прибрать  по  дому,  -  сказала   она
бесстрастно. - Когда она появлялась, он поднимался на чердак и отсиживался
там. Если бы она его увидела, весь городок немедленно бы обо всем узнал. Я
думаю, он более всего чувствовал  себя  отверженным,  когда  сидел  там  в
одиночестве в темноте, а потом ночью давал волю своим эмоциям.
     - Значит, он уехал в клинику Мэйо, - сказал Билли.
     - Да, - ответила она и наконец взглянула на него. Лицо  ее  выглядело
пьяным и перепуганным.  -  Что  с  ним  будет,  Билли?  Во  что  он  может
превратиться?
     Билли покачал головой: ни малейшего  представления.  Более  того,  он
имел не больше желания разбираться в этом вопросе, чем в запечатленной  на
снимке знаменитой  сцене,  где  южновьетнамский  генерал  стреляет  в  ухо
вьетконговскому  коллаборационисту.  Каким-то  зловещим  образом  ситуации
показались ему схожими.
     - Я тебе говорила, что он нанял частный самолет до Миннесоты? Не  мог
вынести, чтобы люди увидели его таким. Я тебе говорила об этом, Билли?
     Билли снова покачал головой.
     - Что же с ним дальше будет?
     - Я не знаю, - ответил Халлек и подумал: - "Кстати,  а  что  со  мной
будет, Леда?"
     - В конце, когда он сдался и решил лететь, обе его руки  превратились
в подобие  когтей.  А  глаза...  глаза  -  две  блестящие  точки  в  таких
чешуйчатых провалах-глазницах. Нос у него... - Она  поднялась  из  кресла,
направилась к нему, сильно ударившись об угол столика. "Сейчас  она  этого
не заметила", - подумал Халлек, - "но завтра  у  нее  будет  синяк.  Будет
удивляться, где это так ушиблась".
     Она  схватила  его  руку.  Глаза  были  широко  раскрыты  от   ужаса.
Заговорила сбивчиво, хрипло, изо рта сильно несло джином:
     - Он теперь выглядит как аллигатор, - сказала она, почти  перейдя  на
шепот. - Да, вот так он и выглядит, Билли. Прямо словно из болота выполз и
напялил на себя человеческую одежду. Да, похоже,  что  он  превращается  в
аллигатора, и я рада, что он уехал. Рада. Я думаю, если бы  он  не  уехал,
уехала бы я. Упаковала бы сумку и...
     Она наклонялась все ближе и ближе к нему,  и  Билли  поднялся,  не  в
силах более переносить это. Леда Россингтон качнулась назад, и Халлек едва
успел  поймать  ее  за  плечи...  он,  похоже,  тоже  порядочно  перебрал.
Промахнись он, и она могла бы раскроить себе  голову  о  столик,  покрытый
стеклом и окантованной бронзой (587 долларов). Как раз о него  она  только
что ушибла ногу, только теперь  дело  могло  закончиться  не  ссадиной,  а
смертью. Посмотрев в ее полубезумные глаза, Билли подумал, что, может, она
бы и не возражала против того, чтобы умереть.
     - Леда, мне пора уходить.
     - Ну конечно! Просто зашел выпить, верно, Билли, дорогой?
     - Извини, - сказал он. - Я ужасно сожалею обо  всем,  что  произошло.
Поверь, это так. - И вдруг добавил: - Будешь говорить с Кэри, передай  ему
мои наилучшие пожелания.
     - С ним теперь трудно разговаривать, - рассеянно ответила  она.  -  У
него внутри рта то же самое происходит. Десна меняются,  язык  покрывается
панцирем. Я не могу с ним  говорить,  а  его  реплики  звучат  просто  как
мычание.
     Он  отступал  в  холл,  желая  оказаться  подальше  от  нее,  от   ее
размеренного, такого воспитанного тона, от ее сумасшедшего взгляда.
     - Да, он в самом деле превращается в подобие  аллигатора,  -  сказала
она. - Возможно, придется в итоге опустить его в бассейн... им,  наверное,
нужно, чтобы кожа была влажной. -  Слезы  снова  потекли  из  ее  опухших,
покрасневших глаз, и Билли заметил, что она проливает коктейль  из  бокала
себе на туфли.
     - Спокойной ночи, Леда, - прошептал он.
     - Ну почему, Билли? Почему ты сбил эту старуху? Почему ты обрушил  на
Кэри и меня такое? Почему?
     - Леда...
     - Приходи через пару недель, - сказала она, направляясь к нему  в  то
время, как он лихорадочно нащупывал дверную ручку позади себя  и  огромным
усилием воли заставлял себя сохранять на лице  подобие  слабой  улыбки.  -
Приходи. Я  хочу  посмотреть  на  тебя,  когда  ты  потеряешь  еще  фунтов
сорок-пятьдесят. Вот уж посмеюсь. Буду хохотать и хохотать!
     Он нашел дверную ручку и повернул ее. Свежий прохладный воздух обвеял
его пылающее потное лицо.
     - Спокойной ночи, Леда. Прости меня, извини...
     - Подавись ты своими извинениями! - завизжала она и швырнула  в  него
бокал. Он разбился вдребезги о дверной косяк справа от Билли. -  Зачем  ты
убил ее, ублюдок?! Зачем ты  на  нас  обрушил  такие  несчастья?!  Зачем?!
Зачем?! Зачем?!
     Халлек дошел до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв и опустился  на
скамейку под навесом автобусной остановки.  Его  бил  озноб,  во  рту  был
скверный вкус, голова кружилась от алкоголя.
     Он  думал:  "Я  сбил  и  убил  ее  и  теперь  теряю  вес  и  не  могу
остановиться. Кари Россингтон провел суд, отпустил меня, хлопнув по плечу,
а теперь он в клинике Мэйо, и  если  верить  его  жене,  он  выглядит  как
беженец из питомника аллигаторов Мориса Сендака. Кто еще тут замешан? Кому
еще мог отомстить старый цыган?"
     Он вспомнил о двух полицейских, изгонявших цыган, когда они прибыли в
их городок и собирались развернуть свои представления в  городском  парке.
Один из полицейских  был  всего  лишь  оруженосцем,  водителем  патрульной
машин.
     Исполнителем приказов.
     Чьих приказов? Ну, разумеется, начальника полиции, Данкена Хопли.
     Цыган прогнали потому, что у  них  не  было  разрешения  выступать  в
городском саду. Они, конечно, понимали, что дело не в разрешении:  причины
гораздо глубже. Когда хочется прогнать  цыган,  предлог  всегда  найдется.
Бродяжничество. Нарушение общественного спокойствия. Плевки  на  тротуары.
Да что угодно!
     Цыгане договорились о таборе с фермером к западу от городка - мрачным
стариком по имени Арнкастер. Всегда находилась такая ферма и такой  мужик,
и  цыгане  всегда  устраивались.  "У  них  носы   натренированные,   чтобы
выискивать таких людей, как Арнкастер", подумал Билли, сидя на скамейке  и
прислушиваясь к первым каплям весеннего дождя, забарабанившего по  навесу.
"Простая эволюция. Достаточно двух тысяч лет кочевой  жизни.  Поболтать  с
людьми. Может, кому-то бесплатно погадать? Узнали  имя  одного  жителя,  у
которого есть земля, но и долгов немало, и про  парня,  который  не  любит
своего  города  и  не  уважает  общественных  порядка.   Прислушаешься   и
непременно узнаешь имена. Непременно пронюхаешь про местного Арнкастера  в
самом богатом городке. А то и про двух или трех таких".
     Свои машины они располагали в круг, как и палатки. Точно  так  же  их
предки двести, четыреста, восемьсот лет назад располагали  в  таборе  свои
кибитки и тачки. Они получали  разрешение  на  разведение  костров.  Ночью
болтали и смеялись, из рук в руки переходила бутылка или две.
     "Все это", - думал Халлек, - "могло быть вполне приемлемо для Хопли".
     Те, кто хотел что-то купить  у  цыган,  могли  съездить  по  западной
дороге Фэйрвью  к  жилищу  Арнкастера.  Оно  располагалось  в  стороне  от
всеобщего обозрения, но и  зрелище  представляло  собой  жалкое.  Впрочем,
цыгане предпочитали именно такие места. Оттуда им предстояло  двинуться  в
Рейнтри или Уэстпорт, а дальше - в неведомом  направлении.  Так  обычно  и
делалось.
     За исключением того, что после несчастного случая и проклятья старого
цыгана формула "так обычно и делалось" больше никуда не годилась.
     Халлек вспомнил, что Хопли дал цыганам два дня срока. Когда они и  не
подумали подчиниться, он их вынудил убраться. Сначала Джим Робертс отменил
разрешение о разведении костров. Хотя в течение предыдущей  недели  каждый
день бывали сильные  дожди,  Робертс  сказал  им,  что  опасность  пожаров
внезапно возросла. Извините. Кстати, пусть не забывают,  что  огнеопасными
являются не только костер, но и плитки  на  газовых  баллонах,  мангалы  и
печурки.
     Затем Хопли, как уже бывало в  подобных  ситуациях,  посетил  местные
точки бизнеса, где у Ларса Арнкастера  кредиты  были  изрядно  просрочены.
Сюда, разумеется, входили магазин инструментов и скобяных  изделий,  склад
кормов и семян и кооператив фермеров. Хопли мог заглянуть также и к Закари
Маршану в Объединенный банк Коннектикута, где хранился  заклад  Арнкастера
на недвижимость.
     Работа есть работа. С этим чашку кофе выпил, с тем - пообедал, у того
что-нибудь  купил.  И  вот  на  закате  следующего  дня  кредиторы   Ларса
Арнкастера уже звонят ему и говорят,  что  неплохо  было  бы  убрать  этих
чертовых цыган подальше от города и как они были бы ему признательны.
     Результат  Данкену  Хопли  был,  конечно  же,   известен.   Арнкастер
направился  к  цыганам,  вернул  им  то,  что  оказалось  лишним   по   их
договоренности об аренде территории, оказался глух к их протестам  (Халлек
вспомнил молодого жонглера, который  явно  не  успел  свыкнуться  с  идеей
собственной  уязвимости  в  этой  жизни).  А  договор,  кстати,   не   был
подписанным документом, и потому судиться было бы смешно.
     Арнкастер вполне трезвый, возможно, объяснил им, что обходится с ними
как порядочный человек и  возвращает  им  лишние  деньги.  Другое  дело  -
Арнкастер пьяный. В этом случае он мог объясниться подробней, сказать  им,
что в городе есть могущественные деятели, которые  требуют,  чтобы  цыгане
убирались подальше. На него, бедного фермера,  оказали  жесткое  давление,
которого  он  вынести  просто  не  может.  Тем  более,  что  половина  так
называемых хороших людей в городке давно зуб на него имеют.
     Вряд ли цыгане (разве что за  исключением  жонглера)  стали  спорить,
права качать и требовать долгих объяснений.
     Билли поднялся и медленно побрел домой под холодным дождем и  ветром.
В спальне горел свет - Хейди его ждала.
     Водителю патрульной машины не за что мстить.  И  не  Арнкастера:  тот
просто увидел возможность не терять пятьсот долларов и  попросил  их  вон,
потому что иного выхода не было.
     Данкен Хопли?
     "Возможно. Очень  даже  возможно",  подумал  Билли.  В  чем-то  Хопли
выполнял функции сторожевого пса, хорошо натренированного, чтобы хранить в
неприкосновенности покой Фэйрвью. Однако Билли  сомневался,  разделяет  ли
старый колдун его мнения, понимает ли суть. Для него все свелось  к  тому,
что после суда Хопли вытурил их из городка. К изгнанию они были  привычны.
Другое дело, что Хопли не расследовал причин гибели старухи...
     Вот это уже существенно.
     "Отказ  от  расследования?   Билли,   не   смеши   меня.   Отсутствие
расследования - грех халатности. Хопли не стал проверять его на  алкоголь.
Ты знаешь, что это граничит с покрытием преступления,  и  Кари  Россингтон
тоже это знал".
     Ветер усилился, дождь стал  сильнее.  На  улице  капли  плескались  в
лужах, освещаемых  уличными  фонарями  вдоль  Лантерн  Драйв.  Под  ветром
скрипели ветви деревьев, и Билли с беспокойством посмотрел на небо.
     "Мне надо повидать Данкена Хопли".
     Какая-то важная мысль готова была родиться, но  он  тут  же  вспомнил
пьяное испуганное лицо Леды Россингтон. Подумал  о  словах  Леды:  "С  ним
теперь трудно разговаривать... у него внутри рта то же самое происходит...
его реплики звучат как мычание".
     Нет, только не сегодня. Нынче с него достаточно.
     - Куда ты ходил, Билли?
     Хейди лежала в постели под пятном света  от  ламп  и  читала.  Теперь
отложила книгу и посмотрела на него. Билли заметил  темные  круги  под  ее
глазами. Однако в эту ночь жалости к ней он не почувствовал.
     Подумал, а может, сказать? "Я был у Кэри Россингтона.  Поскольку  его
не было дома, я выпил с его женой, выпил довольно крепко.  Ни  за  что  не
угадаешь, Хейди, что мне она сказала. Кари Россингтон, который тебя  лапал
накануне Нового Года, превращается в крокодила. Когда он  помрет,  из  его
кожи мо