. Они никак  не рассчитывали  на такое  признание. Думали,
что собьют меня  с толку, перехитрят, как это норовят сделать все легавые на
свете, но мне повезло: я  первым сбил их  с толку.  Они переглянулись, потом
опять уставились на меня, и один из незнакомых мне легавых спросил:
     - А где ты видел Кэнтела?
     - Да вон там,  в прихожей,  - ответил я, кивая на дверь.  - С  час тому
назад.  Он пришел  и начал  гнать  тюльку,  что якобы  проснулся в роскошной
квартире рядом с убитой женщиной, а я велел ему исчезнуть отсюда.
     - Никакая это не тюлька, - заявил Граймс.
     Я скорчил удивленную мину.
     - Не тюлька?
     - Он убил женщину, - ответил незнакомый легавый.
     - Билли-Билли Кэнтел?  - Я рассмеялся, как будто услышал удачную шутку.
- Да у Билли-Билли не хватит силенок даже на то, чтобы убить время.
     - А он не голыми руками орудовал. Он пырнул ее ножом, - сказал легавый.
     Я покачал головой, на сей раз с серьезным видом, поскольку очень  хотел
помочь этим несчастным парням.
     - Нет, это не он, - заявил я. - Билли-Билли не ходит  с ножом. Его то и
дело упекают  в  кутузку  за какую-нибудь мелочь,  и он знает,  что угодит в
тюрьму, если полиция найдет при нем нож.
     - Ну, во всяком случае, нынче вечером  нож у него был, - сказал Граймс,
- и Кэнтел пустил его в ход.
     -  Послушайте,  -  проговорил я как  человек,  преисполненный сознанием
гражданского долга и желающий наставить  полицейских на путь истинный, - мне
показалось, что Билли-Билли просто дудел мне в иголку от своего шприца, если
вы понимаете,  что я имею  в  виду. Но теперь  я думаю,  что  он,  возможно,
говорил  правду.  Кэнтел  сказал,  что  кто-то подставил его,  чтобы сделать
козлом отпущения.  Кто-то  убил  женщину,  привез Билли-Билли в  квартиру  и
уехал.  А Билли-Билли  даже  не почувствовал,  как  его  тащили,  потому что
наширялся вусмерть.
     - Это он так сказал? - спросил Граймс.
     - Во всяком случае, это  единственное,  что  я услышал, - ответил  я. -
Ведь я  постарался  побыстрее спровадить  его. Сейчас  слишком поздно, чтобы
выслушивать бредни всякой шпаны.
     - Складная история,  -  рассудил Граймс.  - Представляю  себе, с  каким
удовольствием я выслушаю ее в участке.
     - Кто знает, может, это правда, - предположил я.
     -  Ну еще  бы. - Граймс опять принялся  разглядывать  гостиную с  таким
видом, будто потерял тут запонку или еще какую-нибудь мелочь. - Ордера у нас
нет, - сказал он мне, - но мы хотели бы осмотреть твою квартиру. У тебя есть
какие-нибудь возражения?
     - Только одно, - ответил я. - Она в спальне.
     -  Постараемся  не докучать  ей,  -  пообещал  Граймс  и  кивнул  своим
спутникам. Они  пересекли гостиную  и направились  в коридор,  который вел в
чрево моего обиталища.
     - Погодите, - остановил их  я. - Как быть  с моим возражением?  Надо бы
все уладить.
     Двое легавых остановились и  посмотрели на Граймса.  Тот пожал плечом и
сказал:
     - Загляните под кровать. Скорее всего, он там.
     -  Ну, ладно, -  проговорил  я.  -  Тогда уж  я  самолично проведу  эту
экскурсию.
     -  Ты  будешь  ждать здесь,  - отрезал  Граймс.  - Они  и  без  тебя не
заблудятся.
     - Я не хочу, чтобы они заходили в спальню, - стоял я на своем.
     - Ничего не поделаешь, Клей.
     -  Слушайте,  Граймс,  когда  вам будет,  в чем  меня  обвинить, можете
сколько  угодно  портить мне  жизнь.  Но пока я - такой же  гражданин, как и
любой другой. И если два ваших шута вломятся ко мне в  спальню, вам придется
пожалеть об этом. Даю вам слово.
     Граймс  не из тех полицейских, которых можно стращать, и я знаю это  не
хуже  других, но сейчас  я  был по-настоящему  зол. И Граймс  изрядно удивил
вашего покорного  слугу:  с  минуту  он пытливо  смотрел  на меня,  а  потом
спросил:
     - У тебя с ней всерьез, Клей?
     - Еще как всерьез, - ответил я.
     - Нет ли возле окна спальни пожарной лестницы?
     - Нет.
     - А где она?
     - Возле  моей комнаты. И туда нельзя попасть прямиком  из спальни, надо
идти через коридор.
     - Ладно, - Граймс повернулся к своей своре. - Не заходите в спальню без
стука. Дайте даме одеться. - Он снова посмотрел на меня. - Ты доволен?
     - Хорошо, - ответил я. - Наверное, этого будет достаточно.
     - Будет.
     Двое  легавых вышли из гостиной.  Я стоял и думал, заглянут они в полку
или  нет.  Если  заглянут,   мне   придется  проехать  в  участок  вместе  с
Билли-Билли. Я изо всех сил старался сохранить беспечный вид.
     - Не угодно ли присесть?  -  спросил  я Граймса. - Или вам на службе не
сидится?
     - Сам присядь, - ответил он.
     Я присел в кресло  возле телефона.  Граймс  уселся  напротив  и подался
вперед, уперев  локти  в колени. Тяжелые  кисти его  рук  игриво болтались в
воздухе, его глаза смотрели на меня с неприязнью и отвращением.
     На свете  существуют четыре разновидности легавых, и  все они мне не по
нутру. К первой  принадлежат одержимые,  ко второй честные,  но разумные,  к
третьей - купленные и к четвертой - такие, которых  можно время  от  времени
брать напрокат.  Одержимый будет гоняться за вами при любых обстоятельствах.
Честный в разумных  пределах тоже будет гоняться за вами, но выслушает, если
у вас  найдется, что сказать. Продажный может принести огромную пользу, но я
не  люблю  полагаться на таких, поскольку никогда  не  знаешь,  кем он может
оказаться в  действительности. Возможно, на самом деле он  - из тех, которых
просто берут напрокат. А  к этой разновидности принадлежат  легавые, которым
платят  не все время, а лишь за определенные услуги. Следовательно, они-то и
представляют самую большую опасность.
     Граймс был честным,  но разумным легавым. Он знал  обо мне очень много,
но  не  мог ничего  доказать  и  предпочитал сидеть тихо до тех пор, пока не
раздобудет  кое-какие улики.  И  пусть  ему  это  невдомек,  но  одна весьма
увесистая улика сейчас лежала и тряслась в полке под музыкальным  центром, я
надеялся, что  Граймс не найдет эту улику. Одержимого можно обдурить, потому
что он ничего не соображает. Но с разумно-честным трудно иметь дело, если он
находит какие-нибудь доказательства вашей вины.
     Мы сидели, разглядывая друг  друга без особой радости, и в  наступившей
тишине я слышал, как  двое  легавых шастают по  недрам моего  жилища. Вскоре
один из них постучал в дверь спальни и что-то пробормотал. Спустя две минуты
в гостиную вошла Элла,  кутаясь в махровый халат. Она умело хлопала глазами,
делая вид, будто ее разбудили.
     - Что стряслось, Клей? - спросила она. - Что здесь происходит?
     -  Они ищут своего приятеля, только  и  всего, - ответил я. - Не  стоит
беспокоиться, мадам. Спросите мистера Граймса,  он вам скажет. Кстати, Элла,
это мистер Граймс. Он полицейский. Мистер Граймс, это Элла. Она танцовщица.
     Граймс приветствовал ее застенчивым  мычанием.  Мне  кажется, что он не
только честный полицейский, но  и весьма высоконравственный человек. Похоже,
он растерялся,  увидев, что  мы с  Эллой делим  стол и  ложе, не  освященное
таинством венчания. Увидев, что я  сплю с  женщиной, которую не могу назвать
женой,  он  был  потрясен гораздо  сильнее, чем если  бы узнал,  что я  убил
человека. Присутствие  Эллы смущало его, Граймс  не знал, что сказать и куда
устремить взор. Он старательно отводил глаза от Эллы, хотя она была с головы
до ног закутана в халат.
     - Боюсь, я не  знаю христианского  имени мистера Граймса,  и его звания
тоже, милая, - проговорил я, радуясь возможности поставить этого бездельника
в неловкое положение. - Возможно, он сам сообщит тебе все это.
     - Зовите меня просто мистер Граймс, - промямлил он.
     -  Как  поживаете, мистер Граймс?  -  любезно осведомилась  Элла -  Что
случилось?
     - Обычная проверка, - ответил Граймс  и  зарделся, вспомнив, что минуту
назад я говорил то же самое.
     -  Они  ищут парня по имени  Кэнтел,  -  сообщил я Элле  и взглянул  на
Граймса. -  Хотя его здесь нет, и вы, ребята, попусту тратите время, которое
могли бы употребить на поиск в других местах.
     - Мы не единственные, кто его ищет, - сказал Граймс.
     - А зачем он вам нужен? - спросила Элла.
     - Они думают, что он кого-то убил, - ответил я.
     В  гостиную  вошли  двое  легавых,  взглянули  на  Граймса  и  покачали
головами. Легавые никогда не общаются  друг  с другом посредством речи.  Они
только кивают, качают  головой, размахивают  руками или свистят. Сегодняшний
образчик языка знаков свидетельствовал о том, что ни один из двух легавых не
догадался  заглянуть  в  полку  под  музыкальным  центром, и  мне  еще  рано
собираться в кутузку. И как только полицейские отправятся восвояси, мне надо
будет собираться в Новую Англию, которая все же лучше, чем тюрьма.
     Граймс отвлекся,  и  это помогло  ему справиться с  растерянностью.  Он
тяжело поднялся и злобно зыркнул на меня.
     - Жаль, что ты ему не поверил, - сказал  он. - Жаль, что не спрятал его
у себя, а то бы я сейчас отвез в город вас обоих.
     - Мистер Граймс, - заявил я, вставая, - знай я, что Билли-Билли говорит
правду насчет подставки,  мокрого дела  и всего прочего, я  тотчас вызвал бы
полицию. Ведь по городу ходит опасный убийца.
     - Верно,  - ответил Граймс. -  И  его зовут Кэнтел.  Если  он вернется,
возможно, тебе стоит позвонить мне.
     - Вы намерены устроить засаду у меня под дверью?
     - Возможно.
     - А как насчет дорожки на задворках?
     - Может, и там тоже.
     -  Если он вернется, - сказал я преисполненным добропорядочности тоном,
- я немедленно позвоню вам. Я - законопослушный гражданин.
     - То-то и плохо, что гражданин, - с кислым видом  изрек Граймс. - Иначе
мы могли бы отправить тебя в места не столь отдаленные.
     Я усмехнулся.
     - Ну, вы шутник, мистер Граймс.
     - От такого же слышу. - Он нахлобучил шляпу и повернулся к двери.  Двое
легавых поплелись следом, а я замкнул шествие. Когда я  сказал  этим бугаям:
"Пока", Граймс проворчал что-то не очень понятное, и я закрыл за ними дверь.
     Элла уже прикурила две сигареты и протянула одну мне.
     - Что теперь, Клей? - спросила она.
     - Теперь я отправляюсь в Новую Англию.
     - Это обязательно?
     - Жаль, но у меня нет выбора, дорогая.
     - Клей, он правда кого-то убил?
     - Сомневаюсь. Гораздо вероятнее, что его подставили.
     Элла  подошла  к  софе  и  села,  поджав  под  себя  ноги.  У  нее  был
встревоженный вид.
     -  Клей, -  сказала  она, глядя  на меня  серьезными глазами, - ты ведь
убивал людей, не правда ли?
     - Дорогая...
     - Устраивал им несчастные случаи,  как ты только что сказал, беседуя по
телефону.
     - Дорогая, у меня нет времени...
     - И этому... как  там  его зовут? Ты  устроил бы ему несчастный случай,
если бы твой хозяин велел тебе так сделать? Правда?
     - Дорогая, давай поговорим  об этом, когда я вернусь. Сейчас у меня нет
времени.
     Это была правда. Но это была и отговорка. Мне не нравилось то, как Элла
смотрела на меня, не нравились  ее вопросы. Я не хотел терять  Эллу. Впервые
за  девять  лет я встретил женщину, которую  не хотел бы потерять. Я проклял
Билли-Билли, который, можно сказать, заставил меня взять халтурку на дом.
     - Мне пора, - сказал я. - Поговорим после моего возвращения, ладно?
     - Хорошо, Клей, - ответила она.
     Я хотел  сказать еще что-нибудь, но времени уже не было. Оставив Эллу в
гостиной, я опрометью кинулся к себе в комнату за  Билли-Билли.  Я знал, как
вывести его из дома. Вверх по пожарной лестнице, через несколько крыш, потом
- по другой  пожарной лестнице  вниз. Затем  -  через  окно на  третий  ярус
гаража,  в котором я держу свой  "мерседес". Раз или два я уже проходил этим
маршрутом. Это было, когда меня поджидали у  дверей люди, с которыми я вовсе
не хотел встречаться.
     Я вошел в свою комнату,  отодвинул скользящую дверь и  вытаращил глаза,
увидев пустой  угол.  Билли-Билли не было.  Я тупо оглядел комнату,  пытаясь
сообразить,  куда он  мог  подеваться,  и тут мой взор уперся  в  окно возле
пожарной лестницы. Оно было закрыто. Но ведь я оставлял щелку шириной в пару
дюймов. Должно быть. Билли-Билли  слышал, как  мы  разговаривали в гостиной,
понял, что легавые хотят обыскать квартиру, и смылся  по пожарной  лестнице,
прикрыв за собой окно, дабы им не пришло в голову выглянуть наружу.
     Я подошел к  окну, распахнул  его  и  высунул голову. У меня в квартире
есть  кондиционер,  но  августовский  воздух  снаружи  был  жарок  и  душен;
казалось,  я сунул голову в тюк хлопчатника. Посмотрев сначала  вверх, потом
вниз,  а после этого - по  сторонам, я  не  увидел Билли-Билли. Должно быть,
этот жулик  обезумел от страха, сбежал,  и  оставалось  лишь гадать,  где он
теперь.
     Чудесная спокойная  ночь  была окончательно испорчена.  Я с проклятиями
захлопнул окно и, ругаясь, отправился в спальню. Элла  уже была там  и опять
лежала в постели, подоткнув под спину подушки.
     - Ну, что на этот раз? - спросила она.
     - Он исчез, - ответил я. - Придется опять звонить Эду.
     Я позвонил. Мне  ответил  Тони Борода, и  мы  немного помычали  друг на
друга. Потом трубку взял Эд, и я рассказал ему, что случилось.
     - Что  ж,  ладно,  -  рассудил Эд. -  Ты должен его найти.  Отыщи его и
спрячь  куда-нибудь. Совещание начнется  в  девять  утра  в  кабинете Клэнси
Маршалла.  Найди  Билли-Билли,  запихни в какое-нибудь убежище  и приходи  к
девяти. А после совещания повезешь его к Бабусе.
     - Он перепуган, Эд, - сказал я. - Бог знает, куда он теперь побежит.
     - Куда-то ведь ему надо бежать. Ты его знаешь, знаком  с его знакомыми.
Он пойдет к кому-нибудь из них. Найди его. А в девять будь у Клэнси.
     -  Хорошо, Эд. - ответил я, положил трубку  и  поморщился, взглянув  на
Эллу. - Придется отправиться на поиски этого воришки. Так что ложись и  спи.
Сегодня не наша ночь.
     - Тебе уже пора в путь? - спросила  Элла. -  Или ты можешь посидеть еще
несколько минут?
     На ее  лице больше не было выражения тревоги, Элла улыбалась мне, давая
понять, что все в порядке.
     - Наверное,  особой спешки  нет, - сказал я, думая о том, что  задержка
может заставить дежуривших снаружи полицейских утратить бдительность.
     - Прекрасно.
     Я ушел из дома через полчаса.

2

     За  стенами  моего жилища лежал город,  страдающий зловонной  отрыжкой.
Воздух  был  влажным  и  горячим,  поэтому  приходилось прилагать  особенные
усилия, чтобы дышать.
     Я  подумал  о   Граймсе  и  решил,   что,  возможно,   он  поставил  на
противоположной  стороне улицы  своих мальчиков и  теперь они  ждут, когда я
отведу  их  к  Билли-Билли  Кэнтелу. Я  оказался  единственным  пешеходом на
тротуарах, почти все окна в домах через дорогу были темны, свет горел только
у  двух-трех филинов-полуночников на верхних  этажах. Вдоль тротуаров стояли
машины,  но спустя четыре с  небольшим  часа их  тут не  будет,  поскольку в
восемь  утра  вступит  в  силу запрет на стоянку. При  свете дня не  было бы
видно, что все эти  машины выкрашены в два-три цвета: пастельный, розовый  и
голубой  с  оттенками, как  в любых  детских  яслях. Но сейчас,  в темноте и
духоте, в четвертом часу пополуночи, машины  казались черными. Даже  хром их
молдингов выглядел весьма тускло.
     Слева от  меня, чуть поодаль, торчал фонарь; еще один  виднелся справа,
через  дорогу.   Вероятно,  ребята   Граймса   сидят  в  одной   из   машин,
припаркованных  прямо напротив, в тени, куда  не  доставал ни  один  из этих
фонарей.
     Моя  улица - одна из западных восьмидесятых, тут одностороннее движение
в  восточном  направлении.  Гараж,  в   котором  я  держу  свой  "мерседес",
расположен  на западном краю  квартала, и попасть  в него можно как  с  моей
улицы,  так  и  с  проспекта  Колумба.  Если  какой-нибудь  легавый  захочет
увязаться  за мной  и  если он стоит  посреди квартала  лицом к центральному
парку,  а  я  выеду  на проспект Колумба и покачу к центру,  легавому  этому
придется объехать  весь  квартал, чтобы добраться  до того  места, откуда  и
стартовал. Значит, уйти от соглядатаев будет не очень трудно.
     Я побрел к гаражу. С первого же шага меня прошиб пот. Я чувствовал, как
на  лбу  набухают капли испарины, готовые  вот-вот  побежать вниз,  миновать
преграждающие путь брови и добраться до  глаз. Я был в пиджаке цвета мокрого
асфальта, и белая сорочка  под  ним уже промокла насквозь и липла к  телу, а
галстук сжимал шею как горячая веревочная петля. Было слишком жарко и душно,
чтобы шевелиться самому, да еще шевелить мозгами, не говоря уже о том, чтобы
покинуть  квартиру  с кондиционером и обшаривать Нью-Йорк в поисках  жалкого
обормота, имеющего "друзей".
     Мимо  проехало оранжевое  такси  с  желтым огнем  на  крыше, похожее на
громадную зубастую  рыбину  с широкой пастью, ищущую добычу в  водорослях на
дне океана. Мысль о рыбе принесла приятную  прохладу, и я с минуту помусолил
ее, но потом взглянул на таксиста, и  прохладе пришел конец. Парню за  рулем
было вдвое жарче, чем мне, и моя рубаха,  будто  проникнувшись сочувствием к
нему, плотнее прилегла к моей спине.
     Я  вошел  в сторожку гаража,  где  мальчишка-пуэрториканец,  работавший
ночами, сидел за столом с комиксом в руках. Он улыбнулся, кивнул  мне и,  ни
слова не говоря, побежал за моей машиной.
     В  жаркой комнате  горел яркий  желтый  свет.  Парень  оставил на столе
раскрытый комикс, и  я пролистал его, пока ждал возвращения ночного сторожа,
все  надписи в рамках  были сделаны по-испански, но чтобы читать комикс, нет
надобности учиться грамоте. Кажется, один издатель комиксов когда-то сказал:
"Мы  приспосабливаемся к  обществу  неграмотных". Я переворачивал  страницы,
разглядывал картинки и ждал свой "мерседес".
     Машина  с  урчанием  скатилась с  пандуса, и  радостный мальчуган вылез
из-за руля. То, что ни одна  из машин в этом гараже не  принадлежала ему, не
имело для него никакого значения. Пока парень имел возможность ездить на них
вверх  и  вниз  по пандусам,  он  был  счастлив.  Много  ли  пуэрториканских
мальчишек могут посидеть за рулем "мерседес-бенц-190"?
     Выбравшись из машины, он подержал для меня дверцу и с улыбкой объявил:
     - Все в порядке, сэр.
     - Спасибо. - Я сел за руль, и парень захлопнул дверцу.
     - Поздновато,  - заметил он, разглядывая меня  через  открытое  боковое
окошко. - Уезжаете из города?
     - Нет, - ответил я, - скоро вернусь.
     - Хорошо.
     Мы обменялись  улыбками, и я вырулил на проспект  Колумба. Я знал,  что
пуэрториканский мальчишка тушуется передо  мной. Так же, как и швейцар моего
многоквартирного  дома.  Я  одеваюсь и выгляжу как  молодой  идущий  в  гору
чиновник: тридцать два года, рост шесть футов один дюйм, короткие каштановые
волосы,  лицо  квадратное,  но  одухотворенное,  как  у  человека  с  высшим
образованием. Таких полно на Мэдисон-авеню.
     Но  я, в  отличие  от  других,  не работаю днем. Иногда на пару  недель
уезжаю  из города,  иногда  целыми днями  сижу дома. Я  прихожу  и  ухожу по
расписанию, в котором и  сам никак не разберусь, а кроме того, раз или два в
дом  заглядывали  легавые и  расспрашивали обо  мне.  Швейцар ни  словом  не
обмолвился в разговорах со мной, но мальчишка-пуэрториканец время от времени
норовит высосать из меня мелочишку. Правда, ненавязчиво. Благодаря этому нам
было о чем поговорить, пока мы передавали с рук на руки мою машину.
     Ну, ладно. Проехав квартал по  проспекту Колумба, я свернул направо,  к
Уэст-Энд-авеню, и поехал  к  центру города. По пути  я  зорко  поглядывал  в
зеркало заднего обзора и, когда  увидел, что  машина, ехавшая позади меня по
проспекту Колумба, попрежнему  тащится за мной по Уэст-Энд-авеню, мне  стало
ясно, что избавиться от легавых все-таки не удалось. Должно быть, меня пасли
двое и на двух машинах с рациями или чем-то в этом роде.
     Впрочем, это  мо