гла  быть  простая  случайность, и  я решил  проверить.
Свернув  налево на  следующем  перекрестке,  я покатил обратно  к  проспекту
Колумба, где повернул направо и еще раз направо, на примыкающую улицу. Сукин
сын  по-прежнему висел у меня на хвосте,  отстав на полквартала, я выехал на
Уэст-Энд-авеню, свернул направо и покатил вперед, высматривая,  не загорится
ли по курсу красный светофор.
     Наконец это случилось, и я  остановился довольно далеко от перекрестка.
Впереди мелькали огни  проезжавших такси, но в непосредственной близости  не
было ни одной машины,  кроме моего "мерседеса" и черного "шевроле" пятьдесят
третьего года  выпуска,  на  котором  ехал мой преследователь.  Марка машины
говорила  о  многом.  У полицейских  всегда  так.  В  Америке,  должно быть,
миллионов  двадцать   машин;   десять   миллионов   выглядят   как  японские
пластмассовые игрушки: розовые, желтые, покрытые серебрянкой.  Что же делает
легавый, чтобы не  привлекать внимания?  Садится за руль  черного "шевроле".
Если Эду Ганолезе противостоят такие люди, остается лишь  удивляться, почему
он еще не прибрал к рукам всю страну.
     Похоже, следивший за  мной легавый был еще  большей  посредственностью,
чем остальные: вместо того,  чтобы  затормозить  сбоку  от  меня, в соседнем
ряду,   как   сделал   бы   любой  нормальный  лихач,  имеющий  водительское
удостоверение, легавый остановился позади меня. Благодаря этому я  от него и
отделался.
     Загорелся зеленый  свет,  и  я  нажал на педаль акселератора "Мерседес"
вылетел на перекресток как  прыгающий с ветки леопард, и  я тотчас  налег на
тормоз. Преследовавший  меня  легавый  думал,  что я хочу устроить  гонки, и
поэтому тоже  вдавил до упора педаль "газа".  Его "шевроле" с ревом рванулся
вперед  и слегка  пошел  юзом.  Легавый не успел  перенести ногу  на  педаль
тормоза и врезался в меня.
     Я улыбнулся. Я мог позволить себе такую роскошь. Но лишь на  мгновение.
Потом я согнал улыбку с лица, заменил ее сердитой миной, поставил "мерседес"
на холостой ход и вышел из машины, не заглушив мотор. Подойдя к багажнику, я
горящими глазами уставился на слегка помятый задний бампер.
     Легавый, свято  чтивший правила  дорожного движения,  заглушил  мотор и
поставил  "шевроле"  на  ручной тормоз.  Прежде  чем  вылезти  из машины,  я
устремил на него испепеляющий взгляд и спросил:
     - Так-так, приятель, в какой компании вы застрахованы?
     Парень был  крупным и  мускулистым, в мешковатом костюме, какие шьют на
некоторых фабриках по заказу полиции.
     - Ладно, шпана  башковитая, -  ответил  он, стараясь говорить как можно
более нагло, поскольку не знал, что у меня на уме.
     - Ради вашего  же блага, надеюсь, что у вас есть страховка, - заявил я.
- Как вы знаете, в штате Нью-Йорк она обязательна.
     Он полез  в  задний карман, достал бумажник и, открыв его,  показал мне
полицейский жетон.
     - Ты нарочно нажал на тормоз.
     - Легавый! - с деланным изумлением  воскликнул я. - Да еще притесняющий
гражданина! Ну-ка, покажите номер на жетоне.
     - Пошел к черту!
     - Так... - протянул я. - Вот и грубое обращение налицо. Прекрасно!
     Я подошел к  задку "шевроле",  достал  из  внутреннего кармана  пиджака
блокнот и карандаш и записал номер машины.
     - Чем ты там занимаешься?  -  заорал полицейский.  И,  скажу я  вам, он
действительно хотел бы это знать.
     Он  все еще  стоял у  капота своей  машины, растерянный, но по-прежнему
исполненный воинственного  пыла. С видом оскорбленного достоинства я подошел
к нему и по пути небрежным жестом распахнул дверцу "шевроле", предварительно
незаметно нажав кнопку замка.
     Несколько секунд я  стоял перед полицейским и молча улыбался ему, потом
сказал:
     -  Я  хочу, чтобы  все было  строго  по  закону. У  меня с  собой  есть
страхован карточка. Она в перчаточном ящике. Сейчас принесу.
     - Не надо мне этой дурацкой карточки.
     -  Так, - на всякий  случай, - заявил я, протиснулся мимо полицейского,
залез в "мерседес" и, захлопнув дверцу, надавил на акселератор, одновременно
включая передачу. Пока безмозглый сукин сын  отпирал  дверцу своей машины, я
успел  отъехать на добрых три квартала. Свернув налево, я проехал через весь
город до Второй авеню и направился в центр, к вотчине Билли-Билли Кэнтела.

3

     Я  знал,  что нет  смысла  искать Билли-Билли дома. У него  хватит  ума
понять,  что  его двухкомнатная  тараканья ферма  сейчас  кишит легавыми. Он
пойдет к кому-нибудь из своих знакомых, к человеку, которому можно доверять.
И  самой вероятной кандидатурой  был  мелкий торговец  наркотиками по  имени
Джанки Стайн.
     Подобно Билли-Билли, Джанки Стайн и продавал, и потреблял наркотики. Но
на этом сходство между  ними  заканчивается. Джанки удалось набить маленькую
кубышку, и  он  не торгует на  улицах. Он  -  посредник,  поставляющий товар
уличным  продавцам после того,  как его делят на дозы и  заправляют в ампулы
где-то  на  более  высоком уровне. Билли-Билли  - один  из  его  старейших и
наиболее надежных покупателей, и можно сказать,  что они  - довольно близкие
друзья. Время от  времени Джанки отпускает Билли-Билли товар в долг,  и  они
нередко вместе  садятся  на иглу,  чтобы совершить путешествие в  нирвану. И
если  Билли-Билли понадобится  отсидеться у  приятеля, он, вероятнее  всего,
направит стопы к Джанки.
     Джанки проживал в  ветхом  и  пожароопасном  доме на  Восточной  шестой
улице,  между  авеню  Си и  Ди.  За  полквартала  от места я  нашел пятачок,
поставил на него "мерседес" и выбрался из машины, гадая, уцелеют ли колесные
колпачки  до  моего возвращения. В  нижнем Истсайде  полно  воров-любителей,
которые не знают ни меня, ни мою машину.
     Я  зашагал по грязному тротуару, обходя  мусорные баки,  пустые детские
коляски и пьяниц,  и поднялся на крыльцо  дома Джанки. Он  жил на  четвертом
этаже, а лифта  в доме не было. Воздух  в подъезде был такой спертый,  что я
почти  видел висевшую в нем  вонь -  похожий  на желчь  серо-зеленый  смрад.
Поэтому, шагая по засыпанной клочками бумаги лестнице  на четвертый этаж,  я
старался  дышать как  можно  меньше. Облупившиеся  стены  украшали  крылатые
изречения, нацарапанные на нескольких  языках, из  каждой  квартиры шел свой
неповторимый дух. В такой крысиной норе, разумеется, не было кондиционера, а
жара ощущалась еще больше, чем на улице.
     Вскоре я  добрался до  четвертого  этажа  и  постучал в дверь  квартиры
Джанки. Ответа не было, поэтому я повернул ручку, толкнул дверь и вошел.
     В  квартире  была  кромешная  тьма. Я  ощупывал  стену,  пока не  нашел
выключатель,  потом зажег свет, закрыл  за собой  дверь  в подъезд  и увидел
распластанного на полу Джанки.
     Сначала  я подумал, что он мертв. Я повернул  Джанки навзничь. Рот  его
был разинут, я услышал натужное дыхание. Джанки под завязку накачался зельем
и, судя по его виду, пробалдеет весь завтрашний день.
     Но у меня  не было целого дня в запасе. Я легонько  ткнул его кулаком в
ребра и позвал:
     - Джанки... Джанки, это Клей.
     Он не шелохнулся и даже не застонал.
     Когда человек под кайфом, я обычно оставляю его в покое. Он выложил  за
свой  кайф наличные,  так пусть получает  то,  за что заплатил. Но сейчас  я
спешил, а посему ткнул его еще раз и сказал:
     - Джанки! Проклятье Джанки, очнись.
     Я тряс его,  таскал  за  волосы, угощал  оплеухами, но он  только мотал
головой, мычал, ворчал и брыкался. Я уж и тянул его, и толкал, и наконец мне
удалось поставить Джанки на  ноги. Глаза его  по-прежнему  были  закрыты,  а
голова безвольно висела, но, по крайней мере, Джанки стоял. Я отпустил  его.
Он закачался, но не упал.
     - Джанки, - сказал я, - это я, Клей. Очнись же, черт возьми.
     Но он все  не очухивался. Он не знал человека по  имени  Джанки. Он  не
знал человека по имени Клей. Он вообще никого не знал.
     - Ладно, щенок, - пробормотал я, - сейчас мы тебя растормошим.
     Я развернул его  и повел  в  совмещенный санузел. Душа  тут не было, но
была ванна, и я заставил Джанки  забраться в  нее, помог усесться и  услышал
невнятное:  "Спасибо, друг". На миг мне стало жаль этого несчастного жалкого
дурня,  захотелось  оставить  Джанки  Стайна  в  его  аду,  уйти  и поискать
где-нибудь  еще.  Но   он  по-прежнему  был  моей   единственной   надеждой.
Билли-Билли здесь нет,  это  очевидно, но где-то он был, и Джанки мог знать,
где именно. Поэтому я заткнул дыру в ванне пробкой и пустил холодную воду.
     Когда ванна наполнилась примерно наполовину, Джанки  мало-помалу  начал
соображать. Начал,  но не более того. Он открыл глаза и  увидел меня,  но не
узнал.
     - Что ты со мной делаешь? - осведомился он.
     - Привожу в чувство, - ответил я. - Хочешь вылезти отсюда?
     - Конец моим ботинкам, - сказал Джанки.
     - Извини, но я не мог ждать целый день.
     -  Не  надо было портить  мои  ботинки, - заявил он, все еще не узнавая
меня.
     Я помог ему вылезти из ванны и  пошел в другую  комнату за какой-нибудь
сухой одеждой.
     - На,  переоденься, - велел  я.  - И чтобы  был  трезвым, когда выйдешь
отсюда.
     Джанки  захлопал  глазами.  Это  был  тощий   человечек  лет  сорока  с
небольшим,  с  морщинистым  лбом  и глубокими складками возле рта; он слегка
дрожал,  несмотря  на  то,  что  по  всему   городу  уже  начинали  дымиться
градусники.
     - Где мы были вчера вечером? - спросил он меня.
     - В раю, - ответил я. - Переодевайся, живо.
     Я вышел из ванной и  закрыл дверь. В дальнем конце комнаты стоял стол с
разбросанными по нему картами. Я пошел туда и разложил пасьянс.
     Наконец Джанки вышел из ванной в сухих брюках и рубахе, но босиком.
     - В чем дело? - спросил он.
     - Ты знаешь, кто я?
     - Я, вроде, занимал у тебя деньги, а?
     Я вздохнул, до полной ясности рассудка Джанки было еще далеко.
     - Поди сюда и сядь, - велел я. - Сыграем в пьяницу.
     - У меня горечь во рту.
     - Иди, садись.
     Он  сел,  я  сдал  карты, Джанки взял  их  и  принялся разглядывать. Он
моргнул раз-другой, снова уткнулся в  карты,  разложил их,  оглядел комнату,
потом опять посмотрел на карты и, наконец, поднял глаза на меня.
     - Клей, - сказал он.
     - Добро пожаловать, - ответил я.
     - Что происходит, черт побери?
     - Я привел тебя в чувство. Извини, Джанки, но это было необходимо.
     - Привел меня в чувство?
     - Когда ты отрубился?
     - А сейчас сколько?
     Я взглянул на часы.
     - Без четверти пять.
     - Нынче вторник?
     - Ага, - ответил я. - Он самый.
     - Я вернулся домой часа в четыре.
     - И ширнулся?
     - Видать, так, - он потряс  головой, поморщился и прижал ладонь ко лбу.
- Ой, башка болит!
     - Извини, что пришлось потревожить  тебя,  парень. Ничего, через минуту
опять ширнешься.
     - Иисусе... как же голова трещит.
     - Джанки, послушай меня. Всего одну минуту.
     Он прищурился и взглянул на меня исподлобья.
     - Что стряслось, Клей?
     - Ты сегодня видел Билли-Билли?
     - Конечно. Часов  в  восемь, возле кинотеатра на углу Четвертой улицы и
авеню Би.
     - А потом?
     - Нет. А что случилось с Билли-Билли?
     - В каком состоянии ты его застал?
     Он ухитрился выдавить кривую улыбку.
     - В таком же, в каком ты меня.  В  отключке. Он валялся в проулке возле
кинотеатра.
     - И это было в восемь часов?
     - Да. А что? В чем дело, Клей?
     - Он впутался в убийство где-то после полуночи.
     - Билли-Билли?
     - Может, он заглядывал к тебе час или два назад?
     - Да я только в четыре до дому добрался, Клей.
     - Ладно. Весьма  вероятно, что он  придет сюда, и довольно скоро.  Если
это случится, задержи его и позвони мне. Немедленно. Хорошо?
     - Ну конечно, Клей.
     -  Если он придет после девяти утра, позвони  Клэнси Маршаллу, я буду у
него в конторе.
     - В девять я буду спать, Клей.
     - Да, надо полагать. Извини, что поломал кайф.
     -  Черт,  да  ладно!  Все  равно надо было сперва  пожрать,  а уж потом
отрубаться. - Он снова поморщился и  потер лоб. Потом замер и спросил: - Так
Билли-Билли поджаренный?
     - Совершенно верно.
     - И насколько, Клей?
     - Только что не подгорает.
     - Его могут  снять с довольствия. Клей?  Он ведь мой друг, ты знаешь, я
не продам его, как Иуда, и не  буду держать  тут взаперти, чтобы ты пришел и
угробил парня. Поищи кого другого, Клей. Билли-Билли - мой кореш.
     - Не волнуйся, Джанки, не ты один  его  друг.  Мне велели уберечь его и
вывезти из города.
     - И далеко?
     - Никто  не собирается его убивать, - сказал я, начиная злиться, Джанки
Стайн - не тот человек, который должен решать судьбу Билли-Билли.
     - Ладно, - ответил он, - если увижу - задержу.
     - Куда еще он мог податься?  Он знает, что его ищут, и ему нужно где-то
отсидеться. Куда он пойдет?
     - Ума не приложу, Клей. Сюда, наверное. А может, попытается своим ходом
убраться из города.
     -  Сомневаюсь. Во всяком случае, надеюсь, что нет.  Если  он  попробует
сбежать, наверняка попадется.
     - Ну, тогда не знаю, Клей. Он бы  пришел  сюда. Понятия не имею, к кому
еще ему идти.
     - Как насчет покупателей?
     - Да нет, черт возьми, - Джанки  потеребил свой лоб дрожащими пальцами.
- Есть одно место, в которое он  иногда захаживал, но только днем, насколько
я знаю. Как-то раз он заглянул туда вечером и вернулся без гроша.
     - Без гроша?
     - Он ходил туда  за деньгами. Одно время я думал, что  он сдает кровь в
какой-то больнице. Ну, что-то в этом  роде. Но нет: суммы-то были разные. Да
и  нечасто  он  туда  ходил,  понятно?  Только  когда оставался  совсем  без
наличных. Последний  раз  он был там месяца  два назад,  когда ты  искал его
из-за просроченного долга. Там-то он и достал деньги.
     - И ты не знаешь, где это место? Тебе ничего о нем не известно?
     - Мне  очень жаль,  Клей. Он сказал только,  что ему не велели болтать.
Билли-Билли даже под кайфом никогда об этом не говорил.
     - А больше он никуда не мог пойти?
     - Насколько я знаю, нет, Клей.
     - Ладно.  Ты можешь  какое-то время обойтись без иголки? На тот случай,
если он объявится?
     - Голова чертовски болит, Клей.
     - Попробуй, ладно? Мне необходимо разыскать этого парня.
     -  Я  ни за  что  не  ручаюсь, Клей. Смотри,  -  он протянул руки.  Они
тряслись. - Видишь?
     - Хорошо, тогда вот что: не возражаешь, если кто-нибудь недолго посидит
у тебя?
     - Черт, да не возражаю я!
     - Прекрасно. Держись.
     Я  подошел  к телефону  и  позвонил  парню  по  имени  Джек  Эберхардт.
Вообще-то  он работает громилой, но сейчас  мог  посидеть  здесь и подождать
Билли-Билли. Кроме того, он не колется.
     Джек спал, но, когда  я  втолковал ему,  что  мне нужно,  обещал тотчас
приехать. Я положил трубку и вернулся к Джанки.
     - Ты слышал, что я говорил?
     - Конечно. Кажется, я не знаю этого парня.
     - Здоровый такой, - сказал я. - Брюнет со сломанным носом.
     - Ладно.
     - Потерпи до его прихода, хорошо?
     - Договорились, Клей.
     - Еще раз прости, что разбудил.
     - Ничего, Билли-Билли - мой друг.
     - Еще увидимся, Джанки.
     - Конечно.
     Он  прищурился, посмотрел  на свои карты, лежавшие рубашками кверху,  и
снова принялся тереть лоб ладонью.
     Я ушел.

4

     Колесные колпаки были на месте, и это меня несколько удивило. Я залез в
машину  и посидел с минуту, размышляя.  У Билли-Билли  не было друзей, кроме
Джанки Стайна и этого неведомого европейца. И  еще, быть может, содержателя,
о котором мне говорил  Джанки. Надо  попробовать выяснить что-нибудь об этом
источнике средств.
     Билли-Билли мог пойти к одному из своих  покупателей, хотя я сомневался
в  этом.  Толкач  старался  не ставить  себя  в такое  положение,  когда  он
чем-нибудь  обязан  покупателю. Прийти  к Джанки  - единственное,  что имело
смысл.
     Если, конечно, его не загребли легавые.
     Очень умная мысль, нечего сказать.  Я запустил мотор и поехал прочь  от
центра. Было почти шесть часов, быстро светало. Улицы приобрели унылый серый
цвет, как бывает всегда на границе ночи и утра. По широким тротуарам Третьей
авеню шагали немногочисленные пешеходы. Вид у  них был усталый и измученный,
машин  почти  не было,  разве  что такси. Шесть  утра душного  нью-йоркского
вторника, когда блаженны только спящие.
     Я тащился по длинному отрезку Третьей авеню, то и дело останавливаясь у
светофоров,  пока  не  добрался до  восемьдесят  шестой  улицы. Тут  свернул
налево,  проехал  через центральный  парк на  проспект Колумба и  очутился в
своем гараже.
     Пуэрториканский мальчишка устал, но по-прежнему улыбался.
     - Жаркий будет день, - заметил он.
     -  В такую жару не уснешь, -  сказал  я.  Вряд  ли этот  ребенок  имеет
кондиционер в своей каморке.
     Его улыбка стала еще шире.
     -  Я  пойду  на  Сорок  вторую  улицу  в  кино.  Тридцать  центов.  Там
вентиляторы.
     - А ты парень с головой.
     - Только  и  делаю, что  думаю, - ответил он.  - Может,  вам пригодится
башковитый парень, а?
     Я покачал головой.
     - Извини, дитя. Я не отдел кадров.
     - Я классно вожу машину, - сообщил он.
     Я вылез из "мерседеса".
     - Не дай бог, твой хозяин это услышит.
     - Но вы уж имейте меня в виду, ладно?
     - Конечно.
     Я вышел из гаража и  зашагал  к дому. Я прекрасно понимал,  что у этого
парня на  уме. Такие же костюмы,  как у  меня, шикарная машина, как  у меня,
квартира, как  у  меня.  Он  думал,  что  получит  все это, если  вступит  в
организацию. Парню  невдомек,  что  сейчас  он в  более  выгодном положении.
Конечно, я мог найти ему работу. Возил бы в Канаду сигареты, а оттуда виски,
если уж  ему так  охота крутить баранку. Восемьдесят  долларов в неделю плюс
издержки, и знай себе катайся из Монреаля в Вашингтон,  где сигареты дешевле
и нет налогов, вводимых штатом. Или вози наркотики из Балтимора в Саванны на
север. Для громилы  парень  слишком тщедушен, для  важного  поста -  слишком
молод, и в нем слишком много пуэрториканской  крови,  чтобы  он мог пойти  в
гору. Восемьдесят  долларов  в неделю  плюс издержки, и более чем  вероятная
перспектива  загреметь  в  тюрягу через год с небольшим.  Я  могу  найти ему
работу, если уж неймется, но в знойные дни он все равно будет ходить спать в
кинотеатры на Сорок второй улице.
     Войдя в дом и шагая  к лифту, я  решил, что  на этот раз  помогу парню.
Если он  снова заговорит о работе, я устрою ему встречу с кем надо. Набирать
людей - не мое дело, но и отшивать добровольцев - тоже.
     В  квартире было  прохладно  и уютно,  поэтому несколько минут я просто
стоял  в гостиной и дышал. Я не спал и страдал от жары, голова была тяжелой.
Но свежий воздух очень помог.
     Я подошел к  телефону и позвонил  нашему участковому  детективу,  Фреду
Мэну. Он был продажным  легавым, не то что Граймс. Я знал, что Фред работает
в ночную смену и уходит домой в  четыре утра. Значит, он только что добрался
до своего дома. Фред снял трубку  после третьего гудка. Я назвался, сообщил,
что мне  нужны сведения,  и  Фред  попросил  подождать,  пока  он сходит  за
карандашом. Я подождал. Спустя минуту он вернулся и сказал:
     - Валяй.
     - Нынче ночью зарезали женщину, - сказал я и, выглянув в окно, поправил
себя: - Вернее, вчера. В  ее собственной гостиной где-то  возле центрального
парка. Легавые прибыли на место часа в два. Они полагают, что знают, кто это
сделал, но ошибаются. Ты можешь узнать что-нибудь для меня?
     - Тут почти не от чего оттолкнуться, Клей, - с сомнением сказал  он.  -
Женщин  то и  дело режут на  дому, это нечто  вроде  обычной простуды.  Но я
посмотрю, что нужно делать. Перезвоню тебе минут через пять. Ты дома?
     - Ага.
     - Тебе нужны имя и адрес, верно?
     - Верно. А еще надо узнать, почему полиция так быстро прибыла на место.
И ус