риятеля столь счастливо, что
тотчас  опрокинул его. Такой  же успех  имели и на  правом фланге
кавалерийские атаки князя Трубецкого и генерал-майора Лисаневича.
Вообще вся  кавалерия, под начальством генерал-адъютанта Уварова,
показала  в  сей  день,   какой  великий  вред  может  претерпеть
неприятель от блистательной  храбрости ее в стремительных, смелых
и  удачных  нападениях.  Харьковский  и Каргопольский  драгунские
полки наиболее  отличились. Истребленные колонны  и много пленных
были плодами кавалерийских атак. Известный отличною своею службою
генерал-майор Еммануель,  действуя в сей день  из-за гор в правый
фланг неприятеля,  взял также  пятьсот пленных, сверх  коих много
переколото.  Получа  новое  подкрепление,  неприятель  с  большим
стремлением начал развивать сильные  колонны свои вправо и влево,
угрожая опять  обойти паши фланги. Уступая  превосходству сил, но
сражаясь,  однако  ж, за  каждый  шаг  земли, арьергард  медленно
отступал к городу, пред которым расположился на биваках, заставив
и  неприятеля сделать  то же.  По словам  пленных, в одном  из их
пехотных  полков  урон простирался  до  трехсот  человек; вся  же
потеря неприятеля в сей  день достигала до четырех тысяч. С нашей
стороны урон  не превышал двухсот пятидесяти  человек. Вот выгоды
оборонительного  отступления:  уступая  пространство,  сохраняешь
людей.  Смотря теперь  на  солдат наших,  отличающихся не  одними
минутными порывами храбрости, но постоянным мужеством, твердостию
духа  и безропотным  терпением, нельзя  не признаться,  что война
образует войско.

В течение  священной Отечественной  войны и настоящего  похода за
границу солдаты  совершенно привыкли  к трудам и  опасностям. Они
бодры, терпя  голод и нужду; в самом  пылу сражения, под ядрами и
гранатами,  наблюдают   совершенную  стройность  в  движениях  и,
отступая,  уверены в  победе. Всего  важнее то, что  солдаты наши
вовсе  перестали бояться  французов. В  сражении 3  мая полковник
Керн хотел было сменить цепь стрелков, бывших уже несколько часов
в  деле. "Не  сменяйте  нас! -  кричали солдаты,  - мы  еще можем
стоять до  вечера, пришлите  только патронов!" При  многих атаках
кавалерии  пехота  спешила   бегом  подкреплять  ее  и  довершать
истребление неприятельских колонн штыками.  Штык и сабля теперь в
совершенном согласии. Сражение 3  мая сдружило пехоту с конницею.
Таким образом,  опыт, пример  и внушения храбрых  и благоразумных
начальников  действуют  к  возвышению  духа и  усовершенствованию
солдат.  И после  этого можно  уже понять, отчего  горсть войска,
составлявшая   арьергард,   могла   быть   столь   страшною   для
неприятельской  армии. Я  забыл тебе  сказать, что  главная армия
наша  давно уже  стояла  за Бауценом,  отдыхала и  укреплялась на
высотах.

                                         4 мая, 5 часов пополудни

Итак, мы  опять в Бауцене,  в том прекрасном Бауцене,  где я имел
такую  покойную   квартиру,  такого  ласкового  хозяина,  который
разговаривал со мною о  Тридцатилетней войне, о гуситах... Но вот
выстрел!..  Еще  другой!.. Пальба!  Видно, неприятель  наступает.
Бросаю перо и сажусь на лошадь. Прощай!

                                                 Там же - вечером

Неприятель сделал только попытку,  или, говоря военным языком, он
сделал усиленное обозрение левого нашего крыла и средины. Колонны
его подходили  на пушечный выстрел к  городу, и некоторые батареи
наши действовали по ним.

                                                    5 мая. Бауцен

Чрез целый день с обеих сторон все было покойно. Примечено только
в  войсках  неприятельских  беспрестанное  движение.  Колонны  их
тянулись то вправо к  Каменцу, о чем извещал партизан Давыдов, то
на левый наш фланг к горам. С нашей стороны занимались устроением
батарей на правой стороне города.

                                                            6 мая

Лишь  только  старая  хозяйка наша  принесла  нам  кофе и  хотела
наливать,  как раздался  гром  пушек; окна  в доме  затряслись, у
доброй старушки задрожали руки и кофейник выпал из них. Между тем
народ суетился; конные взад и вперед скакали по улицам; мы тотчас
на  лошадей и  за  графом к  батареям. Но  дело  кончилось ничем;
неприятель выглянул  и опять скрылся за  гору. Движение в войсках
его  не прекращается; он  затевает дело  не на шутку.  По вечерам
видны  большие огни и  слышны музыка  и песни. Соседи  наши живут
весело,  только не  слишком сыто:  по словам пленных,  они крайне
нуждаются  в  хлебе и  фураже.  Разные сборные  дружины в  войске
Наполеоновом крайне неохотно ходят в дело. Многие, как сказывают,
сами себя  ранят, чтобы  иметь причину выйти из  рядов. Кроаты[9]
уходят целыми ротами.

                                             7. Там же, под вечер

В четыре часа пополудни весь авангард наш стал в ружье; некоторые
батареи  изредка действовали,  и стрелки заводили  перепалку. Все
сие было  сделано для того только,  чтоб привлечь па нас внимание
неприятеля   и  тем   способствовать   генералу  Барклаю-де-Толли
поражать идущий на соединение к своим корпус Лористона, далеко от
нас вправо.  Сегодня насладился я приятнейшим  зрелищем: в первый
раз видел короля, которого  народ любит как отца. Король Прусский
еще не  стар, свеж,  бодр и имеет  весьма приятное лицо.  Рядом с
нашими  и  своими  офицерами  стоял  он  опершись  на  батарею  и
пристально  смотрел в  трубу  на движение  неприятеля, нимало  не
заботясь  о  том, что  ядра  летали  над самою  головою его.  Вот
государь, о котором, пройдя  всю Южную Пруссию, нигде, начиная от
хижины и до палат, не слыхал я худого слова!..

                                                   8. Рано поутру

Среди беспрерывной  работы в авангарде мы  заросли было бородами,
сейчас  цирюльник-немец  выбрил,  остриг  и причесал  нас.  Вдруг
слышим выстрелы!..  Велим подавать  лошадей. Итак, мы  сегодня не
нарочно подражали  великому Ксенофонту,  который всегда щегольски
одевался  перед сражением.  Но  может быть,  дело кончится  опять
военным обозрением: пушечною пальбою!..

                                                13 мая, д. Зейхау

Вот где уж отозвался я тебе! Пять дней молчал: четыре дня были мы
в самых  жарких сражениях. Ад, со  всеми огненными бурями своими,
свирепел около  нас. Голод, бессонье и  усталость отнимали у меня
способность  мыслить, не  только  писать. Теперь  мы в  тишине, в
деревне,  я сижу  под липами  у светлой  воды и могу  писать. Как
очутились мы здесь, о том речь впереди, а теперь опишу по порядку
то, что было. Нет! Не военное только обозрение, не перепалка была
8 числа  у Бауцена, но самое жаркое,  упорное сражение. В 9 часов
утра множество  колонн французских  вдруг из-за горы  двинулись к
Бауцену:  одни двинулись  штурмовать город, другие  обходили его.
Ядра   и   гранаты    посыпались,   как   самый   сильный   град.

Граф Милорадович  имел предписание  от Главнокомандующего, чтобы,
не  давая окружать себя  в городе,  оставить оный и  уклониться к
твердой позиции главной армии, наводя на нее неприятеля. Так было
сделано пред великим сражением Бородинским. Наши и здесь вызывали
французов на  общее или генеральное  сражение. Вскоре неприятель,
овладев одною  высотою на  правом фланге, выставил  большое число
орудий  и начал  действовать вкось.  Другие батареи  открылись за
городом, и выстрелы сделались перекрестными, и не было места, где
бы не  падали ядра, где бы  не разрывало гранат. Я  еще теперь не
могу надивиться,  как мы уцелели. Несмотря  на все это, арьергард
отступал медленно  и в  обыкновенном порядке. Около  половины дня
государь император  сам изволил выехать и  стать на одном высоком
холме,  чтоб  быть   очевидным  свидетелем  сражения.  Между  тем
неприятель вывез пушки на  одну высоту, которую мы ему только что
уступили  - и  ядра  начали доставать  до того  места,  где стоял
император. "Уехал ли государь?"  - спросил граф. "Нет, - отвечали
ему, -  он стоит неподвижно под  ядрами". Можно ль было допускать
далее опасность?  "Вперед!" - закричал граф  и во всю прыть своей
лошади поскакал  к самым  передним колоннам. Вскоре  миновали мы,
картечный выстрел и очутились  в пулях у стрелков; и граф стал на
одной  черте  опасности   с  прапорщиком.  Но  какое  неописанное
действие производит  присутствие генерала! Я видел артиллерийских
офицеров, у которых пыль и порох запеклись на лицах, которые едва
стояли на ногах от усталости, вдруг оживотворившихся как бы новою
силою  и  подвигавших пушки  свои  вперед. Я  видел, как  раненые
возвращались  назад и  становились  в ряды;  слышал, как  кричали
офицеры и  солдаты: "Граф  велит идти вперед;  посмотрите, он сам
здесь! Его ли здесь  место?" - говорили многие - и цепи стрелков,
одни  других перегоняя,  крича "ура!", бежали  вперед, артиллерия
подкрепляла их.  В эту минуту всеобщего  исступления можно б было
взять  Бауцен штурмом, но  это совсем  не нужно было.  Граф велел
стрелкам  остановиться. С  длинным султаном на  шляпе, окруженный
конвоем, долго разъезжал он под страшным дождем пуль и картечи, и
сражение  кипело на  одном месте.  "Стойте крепко! -  кричал граф
солдатам. - Государь на вас смотрит!" Они стояли, и неприятель не
мог выиграть ни аршина земли. Во все это время государь император
не оставлял прежней высоты. Когда начали падать ядра, он приказал
свите удалиться,  а сам  остался! Народ русский!  Как содрогнутся
сердца твои, когда ты  узнаешь, что государь, надежда твоя, столь
великим  опасностям  подвергает  жизнь  свою! Усугуби  моления  в
жертвы  твои во  храмах  божиих: да  сохранит десница  всевышнего
неоцененные  дни  отца народа,  друга человечества,  освободителя
царств! Около  третьего или четвертого  часа пополудни неприятель
приостановился, и сражение начало угасать.

Вспорхнул жаворонок, вылетел из дымного облака и запел прекрасную
песнь  свою  в высоте.  За  час  на сем  месте  свистали пули.  В
стороне,  где стоял  наш  лагерь, выехал  крестьянин обрабатывать
поле.  Бедный!  думал  я,  обманутый мгновенною  тишиною,  ты  не
знаешь, что  скоро опять  загремят перуны, и нива  твоя потонет в
крови!..    Французы   в    целодневном    сражении   обыкновенно
приостанавливаются   на  час   времени,  чтоб  с   сугубым  потом
стремлением  возобновить   нападение.  Так  затихает  огнедышущий
вулкан,  готовясь  поглотить целую  область!..  К вечеру  большие
колонны  их  засинелись у  подошвы  горы на  левом нашем  фланге.
Намерение неприятеля  было овладеть  горами, с высоты  которых он
мог  бы  стрелять вдоль  главной  нашей позиции  и сбивать  целые
полки. Семилетняя война, Гохкирхенское сражение и сами собою горы
сии  показывали, сколь  они  важны. Там  поставлен был  небольшой
корпус принца  Виртембергского. Но неприятель  потянулся к горам,
как грозная  туча, с  силами ужасными, и  граф Милорадович должен
был послать  еще несколько полков в  подкрепление нашим, растянув
между  тем  по  всем  противолежащим холмам  баталионы  пехоты  и
эскадроны конницы. Известно,  что издали каждый баталион, стоящий
на  гребне  холма, может  показаться  колонною -  и это  называют
французы:  (faire  paroitre  les  masses) выдвинуть  толпы,  чтоб
показать,  что  у  нас  много!..  Часто  мера  сия  останавливает
неприятеля в дерзких его  намерениях обходить фланги и проч. Граф
Милорадович, привыкший  сражаться с  французами, нередко поражает
их  -  их  же  оружием.  В  горах  началось  самое  жаркое  дело.
Спустились  сумерки,  и мелкий  огонь  заблистал в  них. Гром  то
возвышался, то  сходил вниз, по мере  того как неприятель занимал
высоты или  наши сбивали его. Наконец  нашла мрачная ночь и стала
между  теми и  другими. Сражающиеся,  с обеих сторон,  так близко
одни от  других расположились  на ночлег, или,  лучше сказать, от
усталости попадали  на землю,  что одна только  темнота разделяла
их.  Граф остановился  на  бивак в  Лубенском, храброго  генерала
Мелиссина  полку,  которым   на  то  время  командовал  полковник
Давыдов.  Развели огни, и  мы без  сил попадали около  них. Кусок
хлеба был  тогда великою  драгоценностию. Привели  пленного. Граф
велел  мне  расспросить  его,   и  этот  сержант  7-го  линейного
пехотного полка объявил, что  в горы послано вдруг восемь больших
колонн; что они впотьмах  стреляли по своим; что потеряли в одном
этом месте  до пяти  тысяч; и наконец, что  Наполеон сам провожал
сии  колонны,  разъезжая на  маленькой  белой  лошадке в  простой
солдатской шинели  с красным воротником. Этот  же пленный уверял,
что они целые восемь  дней не имели хлеба (слова свои подтверждал
он, с  жадностью пожирая полусырые картофели,  бывшие у огня); он
прибавил, что  войска не хотели драться;  что Наполеон, распустив
слух, что  заключил перемирие, вывел их  будто для общего смотра,
обещал хлеба  и вдруг, указав на  Бауцен, сказал: "Возьмите его!"

9  мая было  у нас  общее большое  сражение, о  котором подробное
описание  будешь  ты  читать  в  газетах  и потом  в  журнале,  о
действиях  большой   армии,  когда  оный  будет   сочинен.  Я  не
распространяюсь даже  и в описании  отличных действий, покрывшего
себя в  сей день блистательнейшею славою,  левого фланга, которым
командовал  граф   Милорадович,  ибо   и  об  этом   будет  особо
напечатано.  Но  не  могу   вытерпеть,  чтоб  не  заплатить  дани
удивления  неимоверной храбрости графа  Остермана, командовавшего
войсками в  горах. Генерал сей,  известный своею неустрашимостью,
превзошел самого себя в сей день. Не выходя из опасности, забыв о
смерти, ни  на шаг от цепи стрелков,  а часто даже опережая оную,
он дорого продавал неприятелю  каждую сажень земли. Будучи тяжело
ранен в  плечо, с пулею в  теле, сражался еще три  часа, пока его
вывели полумертвого.  Генерал-майор князь  Сибирский, находясь во
все  время при нем,  участвовал в  опасностях сражения и  в славе
победы. В  начале дела граф Милорадович,  объезжая полки, говорил
солдатам: "Помните, что вы сражаетесь в день Святого Николая! Сей
угодник божий  всегда даровал русским победы  и теперь взирает на
вас с небес!.." В  самом деле левый фланг стоял с необыкновенного
твердостию. Дело, бывшее на  сем фланге, может почесться отрывком
Бородинского сражения. Фланг  сей, отразив все усилия неприятеля,
готов  был   сам  идти,  опрокинуть  его   и  разбить.  Уже  граф
Милорадович заготовлял большую колонну, которую сам с бывшими тут
генералами  хотел  вести прямо  на  город...  Неприятель с  своей
стороны  показывал  великое  искусство  и точность  в  действиях.
Многочисленные  строи  его сближались,  разделялись или  заходили
один за  другой, как будто движущиеся  стены. В одном месте толпы
сгущались, в  другом редели... Казалось, что  всем этим управляла
какая-то невидимая рука и двигала людьми, как куклами. В самом же
деле   все  это   производилось  посредством  ракет.   На  центре
подымалась ракета, на левом  фланге понимали ее, отвечали таковою
же и потом исполняли, что следовало: приступ, отступление и проч.
Протяжение целого  строя было, по крайней  мере, верст на десять;
следственно,  сношение  посредством  адъютантов  было бы  слишком
медлительно. Но  ракеты  служили тут  воздушными маяками. Надобно
признаться,  что   французы  большие  мастера   драться  в  общем
сражении,  однако ж  Веллингтон и  Кутузов изобрели  другого рода
тактику,  против которой  они  устоять не  могут. Теперь  нередко
малая война  побивает большую.  На учебных маневрах  только можно
видеть такое стройное отступление,  какое совершали войска наши в
целый  день, в  глазах  неприятеля. Так  уклоняется лев  от толпы
охотников.

Графу Милорадовичу  опять поручено  было остаться в  арьергарде и
прикрывать отступление армий.  Колонны наши пошли боковою дорогою
на  Лебау, чтоб  выйти  потом у  Рейхенбаха на  большую Герлицкую
дорогу. Мы проходили Гохкирху, и достопамятное 1758 года сражение
живо представилось воображению нашему. Другие колонны шли большою
дорогою, которая прямее;  их прикрывал известный генерал Раевский
с гренадерами.

К  ночи неприятель  совсем остановился;  мы от него  далеко ушли.
Граф  Милорадович   уехал  к  государю,   который  вблизи  оттуда
находиться  изволил.  Французы  зажгли  свои биваки  и  окрестные
деревни.  Все  небо обложилось  багрянцем.  Пехота наша  медленно
тянулась; мы  могли нагнать ее во  всякое время; голод мучил нас;
недалеко в  стороне показался  неразоренный господский дом,  и мы
вчетвером  решились  заехать   туда  попросить  куска  хлеба.  По
счастию, хозяин, добрый саксонец,  имел еще кое-что более. Он дал
нам бутылку вина и  миску картофельного супу. Надобно не есть два
дня, чтоб почувствовать, в какой цене приняли мы этот дар. Бедные
лошади наши приводили нас  также в жалость: двое суток они ничего
не ели, кроме гнилой  соломы с старых шалашей, и двое суток, день
и ночь, были в езде. Сострадательный хозяин вынес им охапку сена;
мы остались на час покормиться. Между тем усталость наша так была
велика, что всякий, как будто от какого волшебного прикосновения,
кто  где  сидел, так  и  уснул.  Различные смешанные  сновидения:
кровь,   огонь,  гром   пушек  и  поля   сражений  представлялись
встревоженному   воображению   моему.   Вдруг   раздался   треск;
необыкновенный  свет блеснул в  глаза -  и я проснулся.  Вышед на
крыльцо, я  увидел, что  ближайшая деревня загорелась,  и по всем
окрестностям  Бауцена   пламя  разливалось,  как  море!..  Народ,
выбежав из  домов, стоял  толпами. Мужчины с  пожитками, матери с
грудными  детьми на  руках,  старцы, белеющие  в сединах,  и кучи
малых детей в каком-то ужасном оцепенении, без воплей и без слез,
смотрели на  сгорающую землю  и раскаленное небо.  Глубокая ночь,
повсеместный пожар, войска, проходящие  мимо, как тени, и длинный
ряд  блестящих   вдали  штыков  представляли  какую-то  смешанную
картину ужасов.

Я  пошел опять  в дом  разбудить товарищей, чтоб  ехать; заглянул
нечаянно в боковую комнату и оцепенел от удивления!.. Прекрасная,
очень молодая  девушка, сидя на стуле и  положа обе руки и голову
на стол, спала самым  приятным сном. Русые волосы, рассыпанные по
плечам,  не  закрывали  белой  груди,  которая  тихим  колебанием
показывала,  что  сон ее  был  покоен, как  сон невинности.  Щеки
алели,  на  губах порхала  улыбка.  Среди  ужасного пожара  целой
области,  в виду  тающих окрестностей,  невинность  спит покойным
сном, и в минуты всеобщего разрушения чистая совесть забавляет ее
веселыми  мечтами!..  Бедное  дитя! думал  я,  ты  спишь на  краю
пропасти, не имея понятия  об опасности. Невинный, кроткий агнец!
Убегай скорей  отсюда!.. Скоро,  скоро ворвутся алчные  волки - и
жизнь твоя угаснет!..

В это  время треск  пожара раздался еще  сильнее; несколько домов
вдруг  рухнули -  и уничтожились!.. Старая  женщина, испугавшись,
выбежала  из другой  комнаты;  молодая красавица  проснулась. Тут
увидел  я ее  прелестные голубые  глаза; слезы сверкнули  на них.
Раздался  голос тихий  и приятный;  я услышал: "Боже!  как пылает
отечество наше!" Так говорила молодая девушка старухе, продолжая:
"Чем виновны  бедные саксонцы, что король  их впал в заблуждение?
Министры, министры совратили его  с пути истины!.. О, король наш!
Несчастный  король! Для  чего  мирное и  долголетнее царствование
твое  оканчивается такими  ужасами?..  Для чего  омочил ты  седые
волосы  свои слезами  и  кровию твоего  народа?.. (Warum  hast du
deine   graue  Haaren   mit  Tranen   und  Blute   deines  Volkes
benetzt?..)"  Вот   собственные  слова  девушки.   Они  и  теперь
отзываются в ушах моих. Можешь судить, в какое удивление пришел я
от них  тогда. До сих пор  меня не видали. Но  тут не вытерпел я,
вошел и спросил старуху: кто эта молодая девушка, которая с таким
очаровательным  умом  и  красноречием  говорила о  судьбе  своего
отечества? "Это  бедная сиротка,  живущая здесь в  доме и трудами
рук свои