асти, поруганные  алтари и  прахи отцов, обиженные  в могилах,
громко вопияли о мщении и мужестве.

Сердца русские  внимали священному  воплю сему, и  мужество наших
войск  было неописанно.  Они,  казалось, дорожили  каждым вершком
земли и бились до  смерти за каждый шаг. Многие батареи до десяти
раз переходили из рук в руки. Сражение горело в глубокой долине и
в разных местах, с огнем и громом, на высоты всходило. Густой дым
заступил  место тумана.  Седые облака  клубились над  левым нашим
крылом и заслоняли середину, между тем как на правом сияло полное
солнце. И  самое светило мало видало таких  браней на земле с тех
пор, как  освещает ее. Сколько потоков  крови! Сколько тысяч тел!
"Не  заглядывайте в  этот лесок,  - сказал  мне один  из лекарей,
перевязывавший раны, - там  целые костры отпиленных рук и ног!" В
самом  деле, в  редком  из сражений  прошлого века  бывало вместе
столько  убитых, раненых и в  плен взятых,  сколько под Бородином
оторванных ног и рук. На месте, где перевязывали раны, лужи крови
не  пересыхали.  Нигде не  видал  я таких  ужасных ран.  Разбитые
головы,  оторванные  ноги  и   размозженные  руки  до  плеч  были
обыкновенны. Те,  которые несли раненых, облиты  были с головы до
ног кровью и мозгом своих товарищей...

Сражение  не умолкало  ни  на минуту,  и целый  день  продолжался
беглый  огонь из пушек.  Бомбы, ядра  и картечи летали  здесь так
густо,  как обыкновенно  летают пули;  а сколько  здесь пролетало
пуль!.. Но это сражение неописанно: я сделал только абрис его. По
счастью, на то самое  место, где случился я с братом, привели уже
около вечера нашего брата  Григория. Он был ранен пулей в голову.
Рана  опасна, но  не  смертельна. Искусный  лекарь перевязал  ее.
Вечер наступал,  и неприятель начал  уклоняться. Русские устояли!
Мы благословляли  небо и поспешили проводить  раненого в Можайск.

                                                       30 августа

"Так  восходило  оно в  день  Аустерлицкого  сражения!" -  сказал
Наполеон  перед  строем  войск,  указывая на  восходящее  солнце.
Надменный  вождь  хотел  заранее  читать  победу  в  Небесах?  Но
предвещания его  не сбылись. О, мой  друг! Какое ужасное сражение
было под Бородином! Сами французы говорят, что они сделали 60 000
выстрелов  из пушек  и потеряли  40 генералов! Наша  потеря также
очень  велика. Князь  Багратион  тяжело ранен.  "Оценка людей,  -
говорит Екатерина,  - не  может сравняться ни  с какими денежными
убытками!" Но в отечественной  войне и люди - ничто! Кровь льется
как вода: никто не щадит и не жалеет ее! Нет, друг мой! Ни берега
Дуная и Рейна, ни поля Италии, ни пределы Германии давно, а может
быть никогда еще, не  видали столь жаркого, столь кровопролитного
и  столь  ужасным  громом  пушек сопровожденного  сражения!  Одни
только  русские могли  устоять:  они сражались  под отечественным
небом и стояли на родной земле.

Однако ж Наполеон не остановился в Бородине: он влечет пронзенные
толпы свои  прямо к Москве. Там  Милорадович, командуя передовыми
войсками,  принимает все  удары на  свой щит.  Здесь составляется
совещание об участи Москвы.

Что будет? Богу знать!

Р. S.  Я бы писал к  тебе более и пространнее,  но от нестерпимой
головной боли  едва могу мыслить. В  течение всего этого времени,
имев  всегда постелью  сырую  землю, я  сильно простудил  голову.
Лучшее описание Бородинского сражения получишь разве со временем.
Прощай!

                                                       2 сентября

Мы привезли раненого брата в Москву. Вот уже другой день, как я в
столице,  которую так  часто  видал в  блестящем ее  великолепии,
среди  торжеств  и пирований,  и  которую  теперь едва-едва  могу
узнать  в  глубокой ее  печали.  О,  друг мой!  Что значит  блеск
городов, очаровывающий наши чувства?  Это самая тленная полуда на
меди, позолота на пилюле!  Отняли у Москвы многолюдство, движение
народа,  суету  страстей, стук  карет,  богатство  украшений -  и
Москва,  осиротелая,  пустая,  ничем  не отличается  от  простого
уездного города!  Все уехало или уезжает.  Вчера брат мой, Сергей
Николаевич, выпроводил жену и  своих детей. Сегодня жег и рвал он
все французские  книги из прекрасной своей  библиотеки, в богатых
переплетах, истребляя  у себя все предметы  роскоши и моды. Тому,
кто семь  лет пишет в пользу  отечества против зараз французского
воспитания, простительно доходить до такой степени огорчения в те
минуты, когда  злодеи уже приближаются к  самому сердцу России. Я
забыл  сказать  тебе, что  государь,  в последний  свой приезд  в
Москву, пожаловал  ему  Владимирский крест  при следующих словах:
"За  любовь вашу  к отечеству,  доказанную  сочинениями и  делами
вашими". Мы было все  пять братьев съехались в Москву, но пробыли
вместе не более дня. Брат мой Иван уехал к князю
Лобанову-Ростовскому, который взял его  к себе в адъютанты... Уже
враг в Москве! Уже французы в священных стенах Древнего Кремля!..
А  мы,  вслед  за  русскими войсками,  пробираемся  на  Рязанскую
дорогу.  Древняя  столица  Севера,  после двухсотлетней  свободы,
должна    опять   почувствовать    тяготу    оков   иноплеменных!

                                    4 сентября. Боровской перевоз

Москва в слезах; Москва уныла,
Как темная в пустыне ночь!

Так говорил  я, вместе  с одним из  превосходнейших наших поэтов,
стоя  на  высоком  Мячковском  кургане у  Боровского перевоза  на
Москве-реке. Я  видел сгорающую Москву.  Она, казалось, погружена
была в  огненное море.  Огромная черно-багровая туча  дыма висела
над  ней. Картина  ужасная!.. Войска наши  предпринимают какое-то
очень искусное  движение влево. Потеря  Москвы не есть еще потеря
Отечества. Так  скажет история, и  так говорит главнокомандующий:
таков есть  голос всего  войска, готового сражаться  до последней
капли  крови!  Ты  знаешь,  что  в  1571  году,  при  царе  Иване
Васильевиче,   вся  Москва   разорена  и  была   предана  пламени
набежавшим с  ордой крымских татар ханом  Дивлет-Гиреем в день 24
мая. "Все  улицы наполнены  были кровью и  трупами, и Москва-река
"мертвых не  пронесла!" -  так повествует летописец.  В 1612 году
она терпела  почти такую же участь  и славно избавлена Пожарским!

Один  знаменитый  писатель [11*]   говаривал  часто,  что   время
настоящее  беременно  будущим.  А  посему-то,  видя  в  настоящем
всеобщее вооружение, воскресший  народный _дух, твердость войск и
мудрость   вождей,  я   предчувствую,  что    будущее,  рожденное
счастливыми  обстоятельствами настоящего,  должно  быть некоторым
образом  повторением    прошедшего;  оно  должно  возвратить  нам
свободу, за  которую теперь,  как и прежде,  все ополчается. Друг
мой! Будем молиться - и надеяться!

                                              Сентября 10. Рязань

С  какими   трудами,  неприятностями  и  препятствиями  сопряжено
всеобщее  бегство!.. По  Рязанской  губернии в  нескольких местах
переправляются  через одну  только Оку,  и ни  в одном  месте нет
порядочной  переправы!  Ни  к чему  не  годные  паромы на  ветхих
канатах едва  могут поднять  десять лошадей и  несколько человек,
тогда как  сотни проезжающих  ожидают на берегу.  Раненые офицеры
больше всего  при этом  страждут. Целые семейства  живут здесь на
пустом  берегу  в  ожидании  очереди переправиться.  Жена  одного
знакомого нам  московского жителя, который  простоял на переправе
трое  суток, разрешилась  от бремени.  Положение отца  было самое
печальное, ибо  негде было взять никаких  средств для вспоможения
болящей  и младенцу.  Я еще  в первый  раз в  здешних местах  и в
первый  раз  вижу,  что Россия  здесь  так  мало населена.  Какие
обширные поля  и как мало жилищ! Кажется,  что вся населенность в
России  сдвинулась  к  ее границам.  Если  б  можно было  сделать
противное,  чтоб  народ  стеснился  ближе  вокруг  сердца  своего
Отечества, а  степи отделили  бы от чуждых стран,  чтоб разврат и
оружие   иноплеменников   не   так   легко  проникали   в   него!

Что  сказать  тебе  более  о нашем  странствовании?  Мы  проехали
Коломну,  очень   порядочный  город,  пониже  которого  сливается
Москва-река  с  Окою.  Я  едва  успел взглянуть  там  на  древние
развалины очень красивых башен;  вихрь всеобщего смятения умчал и
нас с  собою далее. Мне очень  хотелось найти здесь подполковника
артиллерии,  двоюродного брата  моего  и друга  Владимира Глинку,
который, помнишь, был с нами вместе в Корпусе[12]; но он уже ушел
с ротою куда-то за  Оку. Мы проезжали Зарайск, прелестный городок
на берегу  светлой реки  Осетра, впадающей в Оку.  Там осмотрел я
старинную крепость, называемую Кремлем.

Говорят, что  предки наши были непросвещенны;  однако ж они умели
выбирать самые выгодные места для своих Кремлей. Зарайский Кремль
служит доказательством. Стоя на возвышенном месте, он преграждает
переправу на реке и  может действовать орудиями далеко по дороге,
извивающейся по  чистым и  гладким полям, по  которой прихаживали
туда  татары. Почти  вся Рязанская  губерния полиста  и безгорна:
кое-где холмится.  В каждой лощине хутор  или деревенька. Ручей и
рощица - суть сокровища  в сей стороне. Земля отменно хлебородна.
Женщины здешние  ходят в шушунах а  на голове носят остроугольные
кички,  которые  придают  им  необыкновенный  рост.  Они  говорят
проезжим:  "Добрый  господин,   касатик",  одна  другой  говорят:
"Подруга   ластушка".  Мужчины  великорослы, свежи,  белотелы;  в
обращении несколько суровы. Об  Рязани, по причине краткого в ней
пребывания, не скажу тебе  ни слова. Я заметил только, что лучший
и  огромнейший  из всех  домов  в  ней есть  дом  откупщика.  Как
разживаются  у нас  откупщики и французы-учители!..  Мы полагали,
что в  таком городе, как  Рязань, будет приют для  раненых, но им
велят убираться  в Касимов;  мы едем с  братом туда. И  здесь все
волнуется. Бог знает от чего? Народ суетлив!

                                                      Сентября 11

Не припомнишь лги ты в прошлогоднем "Вестнике Европы" одной очень
остроумной статьи? - Это было какое-то сновиденье, которое теперь
можно назвать пророческим. Человек, писавший этот отрывок, сквозь
целый год  будущего видал  сбывающееся ныне. Он  видел, - говорит
он, -  во сне, что  будто на Россию сделалось  нашествие и Москва
окружена татарами! Стон и  вопли повсеместны. Но победоносный хан
Узлу-к-узлу смягчается слезами  нежного пола. Он позволяет каждой
женщине вынести на себе то, что ей всего дороже. Зритель во сне с
нетерпением  ожидает,  что или  кого  станут выносить?..  Наконец
открылись заставы и повалили толпы женщин. У большой части из них
ноши были легки: они  несли шляпки, шали, ленты, кружева и прочие
освященные   модою безделки.  Иные  тащили  кипы романов,  другие
уносили  любимых   постельных  собачек,  попугаев,  кучи  сладких
записочек и раззолоченных  альбомов. Вдруг мелькает знакомое лицо
- жена любопытного зрителя.

С помощью  нескольких дюжин  горничных девушек тащит  она на себе
преогромный короб.  Вот тут-то, верно, спрятаны  дети мои, думает
чадолюбивый  отец  и  бежит   вслед  за  женою.  Молодая  супруга
останавливается, бережно  опускает короб, с нетерпением открывает
его, и - оттуда  выскакивает... француз-учитель! Бедный муж ахнул
и проснулся.  А теперь  не проснешься, видя  подобные случаи: ибо
видишь их наяву!.. С каким старанием сии скачущие за Волгу увозят
с собою  французов и  француженок! Берегут их,  как родных детей!
Какое французолюбие!  Несчастные! Выезжая из  чумы, везут с собою
вещи, напоенные  ядом ее!.. Не совсем-то хорошо  и то, что по той
же самой  дороге, где раненые солдаты  падают от усталости, везут
на телегах предметы моды и роскоши. Увозят вазы, зеркала, диваны,
спасают Купидонов,  Венер, а презирают стоны  бедных и не смотрят
на раны храбрых!!

Гремит гром, но не всякий еще крестится!..

                    21 сентября. Село Льгово - недалеко от Рязани

Мы уже  были в  Касимове, но не  более двух дней.  Три перевязки,
сделанные   искусным  лекарем,   встретившимся  нам   на  дороге,
облегчили  рану   брата.  Он  не  захотел   тесниться  в  городе,
наполненном  великим множеством  раненых, и, почувствовав  себя в
состоянии лечиться  при полку, решился ехать  в армию. В Касимове
любопытно  видеть  древнее  кладбище  татарских  ханов  и  читать
надписи  на обломках  великолепных  надгробников; но  я не  успел
ничего  видеть.   Я  только  видел  большие   барки,  на  которых
благородные  семейства  со всем  домом,  с  каретами, лошадьми  и
прочим, тянулись вниз по  реке. Все уплывает, уходит или уезжает!
Вот  времена! Дай бог,  чтобы они  скорее кончились и  никогда не
возобновились!

Как странна  упряжь уезжающих! Часто  подле прекрасной английской
верховой  лошади  видим мы  запряженную  водовозную клячу;  видим
людей   богато  одетых   в  крестьянских  телегах!   Теперь  люди
испытывают то,  о чем  прежде едва ли слышали.  Очень редко видим
едущих к  Рязани; везде оглобли и  дышла повозок и головы лошадей
обращены в противоположную сторону.

Сейчас гулял  я по берегу  Оки и смотрел, как  буря играла синими
волнами ее  и гнала их в  далекое пространство открытых степей. В
разных  местах приметны  на  берегах Оки  огромные горы  сыпучего
песку:  кто насыпал  их?  веки или  наводнения? Песчаные  берега,
осененные темно-зелеными  елями, под  туманным небом представляют
унылые Оссияновские картины.

Здесь, в  Ольгове, есть  монастырь на превысокой  скале над Окою.
Отшельник, живущий в нем, может смотреть в одно окно на Европу, в
другое - на реку и степи, идущие к пределам Азии. С одной стороны
слышит он  шум страстен  и стон просвещенных народов,  с другой -
представляется ему  молчаливая природа, в величественной важности
своей.  Полудикие племена,  кочующие в  дальних степях,  не имеют
великолепных городов и пышных палат, но зато незнакомы с заботами
и горестями, гнездящимися в них!

                                        26 сентября. Город Таруса

В  Рязани простились  мы с  братом Сергеем: он  поехал отыскивать
жену  свою  и семейство,  которое  составляло  все утешение,  все
счастие трудами и бурями  исполненной жизни его. Кажется, Плутарх
сказал, что брат есть друг, данный нам природою; мы испытали это,
особенно в теперешнем странствии.

От  Рязани  проехали  опять  Зарайск, потом  Каширу  и  Серпухов.

Какие  прелестные места!..  Здесь  берега Оки  унизаны селениями,
расположенными  на  прекрасных холмах,  между зелеными  рощицами.
Почти на  всякой версте видим красивые  господские домы, каменные
церкви, больницы и сады.  Какое приятное соседство! Как счастливы
должны  быть  здесь люди,  если  только  они так  хороши, как  их
природа! Женщины здешние имеют живой, алый румянец на белом лице,
белокуры  и вообще  очень  хороши собою.  Здесь, верно,  проводят
приятные летние месяцы в хозяйственных занятиях, во взаимных друг
другу посещениях, в прогулках  по светло-голубой Оке и живописным
берегам  ее.   Зимою  здесь,  верно,   пользуются  таким  близким
соседством:  катаются на  легких санях  или бегают на  коньках по
светлому льду  из дому  в дом. Занимаются  приятными разговорами,
музыкою,  полезным чтением  и, важность бесед  услаждая невинными
забавами, живут  в дружбе, любви и  простоте, вовсе не заботясь о
шумных  городах и  большом свете.  Так думаешь,  но совсем  не то
находишь.  К  сожалению, с  того  времени,  как французские  моды
вскружили  головы  французских питомцев,  на  Руси изредка  стали
заглядывать  в  поместья  свои.  Собрав сельские  доходы,  тотчас
спешат приносить  их на алтарь моде  во храмах, воздвигнутых ею в
Москве. Французские торговки и  рассеянная жизнь все поглощают!..
Питомцы французов, не заботясь  о наследии отцов, входят в долги,
читают французские романы и не могут поверить, что б стране своей
родной с счастьем можно в селах знаться!

Опустелые  каменные домы  и различные  заведения свидетельствуют,
что  здесь  некогда  люди  пользовались выгодами  и  приятностями
сельской жизни. Может  быть, теперь, вразумленные пожаром Москвы,
сожженной их  любимцами, дети возвратятся к  благим обычаям отцов
своих.

Друг   мой!    Французы-учители   не  менее   опасны  и   вредны
французов-завоевателей:  последние  разрушают  царства, первые  -
добрые нравы, которые, неоспоримо, суть первейшим основанием всех
обществ и царств. Рассказывают, что одна несчастная, не россиянка
по  воспитанию, слюбившись  с  французом, воспитателем  ее детей,
выгнала из дому доброго, честного и генеральский чин уже имевшего
мужа своего. Она могла  это сделать, ибо, к несчастью, все имение
принадлежит  ей. Нежный  отец украдкою  только видается  с детьми
своими. Когда велено было  всех французов высылать за границу, то
этот назвался прежде итальянцем,  а потом жидом! Каковы французы!
Нет брани,  которой бы стоил этот  превратный и развратный народ!

Теперь здесь побережье Оки совершенно пусто; все господа уехали в
степи от  французов, так  как прежде, заражаясь  иноземною дурью,
ездили в Москву и в Париж к французам.

Признаюсь  тебе, что  сколько я  ни люблю прежних  французских, а
особливо драматических, писателей, однако  желал бы, чтоб язык их
менее употребителен  был у  нас. Он такой же  вред делает нашему,
как ничтожный  червь прекрасному  величественному древу, которого
корни подтачивает.

Крайне  прискорбно   видеть  и  в  армии   язык  сей  в  излишнем
употреблении. Часто думаешь, что  идешь мимо французских биваков!
Я  видел  многих  нынешнего  воспитания  молодых  людей,  которые
прекрасно  говорят  и   пишут  по-французски,  не  умея  написать
правильно нескольких строк на  своем природном языке. Я приметил,
что люди  эти умны  только по-французски.  Послушай их, говорящих
по-русски,  - и  вся  ловкость, все  обороты, вся  замысловатость
исчезают! Это  очень легко объяснить. Ты  знаешь, что у французов
почти  все умники  суть  фразеры  (fraseurs), которые  умны чужим
умом. Память  их испещряется выражениями  разных писателей, и они
беспрестанно повторяют то в  разговорах, что затвердили в книгах.
Множество  каламбуров,  пословиц и  памятных  стихов (des  vers a
reteniv) придают разговорам их  какую-то пестроту и приятность...
на  первый только  раз!  Однажды  спросили у  Дидерота,  каких он
мыслей о  том человеке,  с которым недавно  проговорил целый час?
"Он умен", - отвечал.  Дидерот. Но те, которые знали его коротко,
начали смеяться и доказали,  что он дурак. "Ну, так я не виноват,
- возразил  Дидерот, - что он  на один только  час запасся умом!"
Стало, у французов можно запасаться умом? По-русски совсем иначе:
надобно сочинять свой разговор, изобретать выражения, а для этого
нужен  незаемный ум.  Суворов знал прекрасно  французский язык, а
говорил   всегда    по-русски.   Он   был   русский   полководец!

                                                      27 сентября

Я сделал бы великое преступление, если б в то время, как загружаю
некоторые письма мои к  тебе разными подробностями, не упомянул о
деяниях одного из знаменитых соотечественников наших. Эти деяния,
весьма полезные  теперь, почтенные во всякое  время и драгоценные
для  истории, пролагают  сами себе  верный путь  чрез благородные
сердца  современников в  память  и сердца  потомков. Я  говорю  о
подвигах  доброго, человеколюбивого  генерала графа  Воронцова. В
самых  молодых  летах,  получа  одно из  величайших  наследств  в
России, он не уснул  на розах. Напротив, по стезе трудов и терний
пошел  за  лавровыми венцами.  Не  стану  распространяться о  его
храбрости  -  она  известна.  Но не  могу  не  разделить с  тобою
удивления  моего тому,  что  ни богатство,  в котором  так  легко
черствеют сердца,  ни блеск  воинской славы не  могли отвлечь его
внимания от страданий ближних.

Никто больше  его не вникал  в нужды бедных офицеров,  в никто не
был  ближе к  принесению им  помощи. Он  п