асла. Удивленный словами наутакца,  он
подался вперед и впился острым взглядом в обветренные лица. До сих пор  он
думал всегда о себе и никогда не думал об  этих  людях.  Он  полагал,  что
родство с божественным Сиавахшем - честь, но, оказывается, оно налагает на
него и какие-то обязанности.
     - Спантамано слушает вас! - крикнул он голосом, дрожащим, как тетива.
- Говорите!
     Седой наутакец схватил за руку какую-то женщину, подвел  ее  к  ногам
Спантамано, сорвал с нее грубое покрывало, поклонился и отступил на шаг.
     Первое, что увидел Спантамано, - это две кровавые раны вместо грудей.
Ни  растрепанных  черных  волос,  ни  огромных  глаз,  ни  красивого,   но
изможденного лица, ни синяков на тонких руках,  ни  царапин  и  ссадин  на
животе и голых бедрах - ничего не видел Спантамано, - только  две  круглые
алые раны зияли перед ним, точно две половины разрезанного граната.
     - Это жена моего сына Баро! - зарыдал старик. - Четыре дня назад  она
пошла за водой и не вернулась. Сосед увидел, как ее схватили  персы.  Баро
припал к ногам Бесса. И Бесс ответил Баро: "Не будь  таким  скаредным.  Ты
тешился этой женщиной три года, пусть же мои воины насладятся ею три дня".
Сегодня утром она сама явилась домой. Они отрезали ей груди  ради  забавы.
Люди, плачьте! Богиня плодородия Анахита обесчещена. Источник жизни иссяк.
Не окропится земля священным материнским молоком. Наступят засуха,  мор  и
оскудение.
     Старик, причитая, упал на колени. И сотни людей, причитая,  упали  на
колени, ибо персы, отрезав женщине груди,  осквернили  в  ней  материнское
начало, образ богини Анахиты, дающей жизнь всему сущему.
     У Спантамано закружилась голова. И он сам не заметил,  как  бросил  в
толпу два слова, которые, точно камни, вызывающие  снежную  лавину,  разом
сдвинули с места густое скопище охваченных яростью людей.
     - Бейте персов!!!
     Толпа дахов, мирно сидевших на корточках у  стены,  разом  поднялась;
зловеще сверкнула бронза сотен мечей. Вся Наутака взялась за оружие. Дахам
Спантамано и горожанам не удалось бы врозь одолеть  многочисленных  воинов
Бесса. Но вместе они составили грозную силу. Иранцев убивали внутри замка,
на рыночной площади, гонялись за ними по улицам, настигали  в  домах.  Они
сначала отчаянно оборонялись.  Но  видя,  что  им  не  сладить  с  толпами
согдийцев, объятых жаждой кровопролития, персы, отряд за  отрядом,  бежали
из Наутаки и потянулись к горному перевалу, чтобы укрыться в Мараканде.
     Когда   вспыхнул   мятеж,   Бесс   отдыхал.   Его   разбудили   вопли
телохранителей. Сатрап выглянул в окно и  сразу  обо  всем  догадался.  Он
бросился внутренними переходами дворца к Хориену.
     - Защити меня, Хориен! - кричал он, колотя ногами врезную  дверь.  Но
Хориен  не   отвечал,   а   голоса   согдийцев,   разыскивающих   сатрапа,
приближались.
     Бесс юркнул за угол и мигом домчался  до  покоев  Оробы.  Сердце  его
гулко стучало, точно боевой барабан, в голове шумело, он не  понимал,  что
случилось. Сознание перса остро пронизала одна мысль - мысль о смерти,  он
чувствовал свой конец и в то же время не верил, не хотел верить в то,  что
умрет. Он цеплялся за жизнь, как цепляется  когтями  за  гладкие  каменные
стены кошка, сброшенная с крыши.
     - Ороба, спаси меня! - бушевал он перед замкнутой решеткой входа.  Но
владетель Наутаки, показавшись на мгновение, завизжал:  "Чтоб  ты  пропал!
Стану я тебя спасать. Сколько моих овец сожрал, бездонная утроба!" Он  тут
же скрылся. Неудачливый Артахшатра Четвертый, чье владычество над Востоком
длилось так недолго, метнулся в сторону и вломился в  жилище  Вахшунварты.
Бактриец сидел на возвышении, окруженный телохранителями.
     - Брат мой! - Бесс повалился к его ногам.  -  Укрой  меня!  Проклятый
Спантамано добрался-таки до моей головы. Почему я щадил его до сих пор? О,
если бы я знал! Гнусная  змея,  предатель,  он  поднимет  руку  на  своего
покровителя! Как мы не разгадали его раньше? Охрамазда, помоги мне!  Укрой
меня, Вахшунварта! Неужели тебе не жалко Бесса?
     - Не жалко, - глухо сказал жрец. - Ты заслужил наказание. Не  обвиняй
Спантамано в предательстве. Не сам ли ты в этом виноват? Двести лет назад,
до прихода Гахаманидов, народ Согдианы был прост, честен и прямодушен.  Не
вы ли растлили его, отравили ядом лжи, клеветы и коварства?  Ты  называешь
Спантамано  гнусной  змеей?  Но  не  у  вас  ли,  Гахаманидов,  лукавых  и
кровожадных людей, научился Спантамано хитрости? Вы сами  согрели  его  на
своей груди, так плачьте теперь, когда он вонзает в ваши тела свои  острые
зубы, пропитанные ядом, полученным от вас же!
     - И ты на его стороне? - Бесс поднялся и кинулся на  Вахшунварту,  но
телохранители оттолкнули его ногами. В зал  ворвался  Спантамано.  За  ним
теснилась его дружина.
     - Вот он где! - прозвенел голос потомка Сиавахша. - Хватайте его!
     Бесс повернулся, выдернул из-за пояса  нож  и  ринулся  на  согдийца,
точно  буйвол.  Казалось,  он  одним  взмахом  уничтожит  Спантамано.   Но
проворный согдиец мягко, словно леопард, отпрыгнул в сторону, изогнулся  и
ловким ударом длинного кинжала выбил нож из  руки  Бесса.  Воины  скрутили
сатрапа и поволокли прочь.


     Вечером к Спантамано явился  наутакец  огромного  роста.  Одежда  его
состояла только из ободранных кожаных шаровар. Спутанные волосы падали  на
угрюмые глаза. В едва пробившихся усах поблескивали  капли  пота.  Толстые
губы он плотно сжал, мускулистые руки заложил за могучую спину.
     - Меня зовут Баро, - прогудел он мрачно. Это был муж той женщины, над
которой надругались персы.
     - Брат, я слушаю тебя, - сказал Спантамано мягко.
     - Сердце мое охладело ко всему на свете, - скорбно прошептал Баро.  -
Я люблю мою жену. Но при виде ее оскверненного тела мне хочется вонзить  в
него нож, хотя бедняжка не виновата. Лучше мне  уйти  из  Наутаки.  Возьми
меня к себе. Ты отомстил Бессу за меня. Отныне если ты жив - я  жив,  твой
конец - мой конец.
     - Я беру тебя к себе, Баро.


     Слово Клитарха.
     "Выйдя из Бактры, мы достигли Окса.  Река  эта  большая  и  глубокая,
шириной около двух тысяч шагов, течение в ней быстрое. Леса для  постройки
моста поблизости не оказалось, поэтому нам пришлось сшить из кож  огромные
мешки и набить их соломой и сухой виноградной лозой. Мешки связали  вместе
по десяти, покрыли тростником и на этих плотах перевезли на  правый  берег
Окса людей, лошадей и обоз.  Переправа  заняла  пять  дней.  Итак,  ты  на
согдийской земле."


     - Да, Александр, Фарнух и Дракил достойны высоких наград. После  того
как они, переодевшись бактрийскими купцами, поехали в  Наутаку  и  вручили
твое послание Спитамену, он разогнал персов и связал Бесса.
     - Спитамен поверил мне? Я думал, он умней. Что же было дальше?
     - Спитамен сказал Фарнуху Дракилу, что сам выдаст мне Бесса. Но когда
мы достигли селения, где он назначил место встречи, его там не  оказалось.
Он оставил Бесса под охраной жителей, сам же со своим отрядом исчез.
     - Исчез? Куда он девался?
     - Селяне говорят: Спитамен ждет тебя в Мараканде.
     - Ага! Значит,  он  готовит,  как  это  водится  у  варваров,  пышную
встречу. Хорошо. Пусть  согдийцы  славят  нас  как  освободителей  от  ига
персов. И если потом что-нибудь  случится,  кто  скажет  хоть  одно  слово
против своих освободителей? Не так ли, Птолемайос?
     - Так.
     - Но где же Бесс?
     - Он ждет у входа.
     - О! Веди его сюда. Ага! Вот он какой. Это тот  самый  Бесс,  который
убил Дария? Как же ты осмелился поднять руку на царя? Знаешь  ли  ты,  что
царя может судить или казнить  только  царь  царей,  как  я?  Ты  совершил
великое преступление и будешь строго наказан. Уведите его  и  держите  под
стражей. Птолемайос! Сделай  благородного  Дракила  начальником  снабжения
гетайров. Фердикка! Зови трубачей. Поход! Нас ждет Мараканда.




                       КНИГА ВТОРАЯ. ДОЛИНА СТРАХА


                            ГОРОД ДВУГЛАВЫХ ПТИЦ

                            Второй обителью благополучия, которую сотворил
                       я, Охрамазда, была Согдо, богатая людьми и стадами.
                                                             "Зенд-Авеста"

     Как не уговаривал Спантамано осторожного Вахшунварту, тот не  захотел
идти с ним в Мараканду. Посулив потомку Сиавахша успехов  и  тепло  с  ним
распрощавшись, жрец отбыл на восток к скале Шиш-и-Михра. Часть  бактрийцев
изъявила желание  остаться  у  Спантамано.  Вахшунварта  против  этого  не
возражал.
     Лето было в разгаре. По ночам ярко горел Сириус. Уже через  три  часа
после восхода солнца воздух наполнялся тяжелым,  гнетущим  зноем.  Поэтому
Спантамано выехал из Наутаки на рассвете,  чтобы  добраться  до  перевала,
пока над предгориями висела прохлада.
     Зару он поместил в позолоченную крытую повозку  с  тонкими  шелковыми
занавесками. Колесницу увлекали за  собой  сытые,  статные  кони.  За  нею
следовала густая толпа рабынь и свирепых евнухов. Ритмично рокотал  бубен,
радостно заливались зурны, звонко звучали  чистые  голоса  певиц.  В  такт
мерным ударам бубна весело стучали копыта  лошадей.  Скачущие  мимо  воины
приветствовали супругу предводителя долгим, пронзительными криками.
     Зара  с  детства  привыкла  к  почету;  до  появления  Спантамано  ей
казалось, будто выше тех высот, на которые она взлетела, оттолкнувшись  от
отцовских плеч, и  быть  не  может.  Но  блеск  минувших  дней  потускнел,
побледнел,  растворился  и  улетучился  перед  той  сверкающей,  звенящей,
наполненной благоуханием роскошью, которая окружала ее теперь.  Она  стала
первой женщиной в Согдиане! Отныне для Зары  не  было  на  свете  человека
прекрасней и ближе Спантамано.
     Если чувства Зары напоминали гул теплых, бурных  и  неудержимых  вод,
стремящихся с гор, то переживания Оробы представляли собой шум глубокой  и
широкой реки, плавно и горделиво текущей по равнине. Он твердо уверовал  в
то, что Спантамано станет сатрапом  Согдианы  и  мысленно  возносил  хвалу
доброму богу Охрамазде за благодеяния, ниспосланные им Оробе.
     Не без труда перевалив через горы, потомок  Сиавахша  отправил  Зару,
Оробу и все свое войско в Мараканду, сам же, захватив  Баро,  Варахрана  и
три десятка телохранителей, свернул  направо,  к  Юнану.  В  этом  городке
обитало пять тысяч греков из Милета, переселившихся  в  Согдиану  еще  при
царе Ксерксе.
     Городок стоял на склоне гор, по обе стороны скудной  речушки,  и  был
обнесен высокой глинобитной стеной. Над стеной поднимались кроны  платанов
и лохов, сливающихся издали в неровные зеленые пятна и четко  выделяющихся
на фоне домов, оград и откосов однообразного цвета бледной охры.
     По каменистой дороге стучали колеса  повозок,  принадлежащих  знатным
согдийцам - по их заказам  греки  ковали  хорошие  железные  мечи,  делали
медные  панцири,  изготовляли  красивые  вазы  и  амфоры,  вытесывали   из
газганского мрамора фигуры богов и  людей.  Среди  народа,  толпящегося  у
ворот, попадались и торговцы, приехавшие, чтобы купить  изделия  греков  и
продать их в других городах Согдианы, и туземные мастера, которым хотелось
посмотреть, как работают эллины.
     Солдаты в эллинских гребенчатых шлемах и медных панцирях, но в  узких
согдийских штанах  и  закрытой  кожаной  обуви,  придирчиво  расспрашивали
Спантамано на согдийском языке, что он за человек,  откуда  явился,  зачем
сюда приехал.
     - Какого дайва! - вскипел Спантамано. - Я вижу, ты ослеп, Лисимах. Не
узнаешь меня?
     Послышались восклицания:
     - О! Спитамен?!
     - Живой?!
     - Откуда ты?
     - Прости, господин састар, не узнали тебя. Ты к Палланту?
     - Да, - ответил потомок Сиавахша. - Как он - здоров, благополучен?
     - Конечно! Что ему сделается.
     Прежде Спантамано бывал здесь не раз. Греки хорошо знали его, поэтому
дружелюбно отворили ворота и пропустили гостя внутрь.
     Спутники  молодого  военачальника  не   скрывали   удивления,   когда
встречали на узкой улице  нагих,  крепких  малышей,  стройных  стариков  и
старух,  набросивших  на  плечи  и   обернувших   вокруг   бедер   широкие
многоскладчатые хламиды, голоногих, в коротких туниках, девушек  со  смело
открытыми  смуглыми  грудями  и  рослых  плечистых  мужчин,   напоминающих
изваяния, которые они отливали из бронзы.
     Городок являлся  как  бы  малым  уголком  далекой  Эллады.  Тут  были
акрополис - крепость, что возвышалась  на  холме,  храм  Афины,  крохотный
театр, школа с бюстом Аполлона у входа, рынок, ряды мастерских,  бассейны,
водопровод и кладбище. Но в то же время эта крошечная "Эллада"  неразрывно
срослась с окружающей ее средой. За сто пятьдесят лет жизни на новой земле
эллины утратили много своеобразных черт. Они слепили  глинобитные  хижины,
крытые тростником, стали носить длинные штаны и любили  мясо,  по-азиатски
зажаренное  на  вертелах.  Их  язык  воспринял  немало  местных  слов;  на
представлениях в театре нередко звучала согдийская зурна.
     - Спитамену привет! - то и дело восклицали греки.
     - Привет и вам, - добродушно отвечал Спантамано. - Дома ли Паллант?
     - Дома.
     - Кто этот Баланд? - спросил Баро.
     - Баланд? - Спантамано весело рассмеялся. Созвучное греческому  имени
согдийское слово "баланд" означало "высокий". -  Да,  он  заслуживает  это
имя. Хотя ростом он ниже меня, умом высок. Паллант - первый мудрец здешних
греков и мой друг.
     Раб  из  племени  заречных  саков,  купленный  Паллантом  на   базаре
Мараканды, узнав Спантамано, поднял катаракту - падающую  сверху  железную
решетку, которой запирают вход в греческих домах, и провел гостей во двор.
Паллант - маленький человек лет сорока, с умным белым лицом,  чернобровый,
с коротко остриженными вьющимися волосами, выбежал из дома,  крепко  обнял
Спантамано и  приветливо  кивнул  его  спутникам.  Заметив  Варахрана,  он
удивился и обрадовался:
     - Как, и ты здесь, Варахран? Тебя же угнали персы!
     - Спантамано спас меня, - ответил чеканщик Варахран, тоже  довольный,
что увидел друга своего отца; прежде, до войны, Паллант часто заходил в их
мастерскую на рынке Мараканды.
     - Ты, наверно, не ждал меня? - Спантамано дружески похлопал грека  по
плечу. - Думал, я пропал на войне?
     - Разве Спитамен пропадает? - убежденно сказал Паллант.  -  Я  верил,
что ты вернешься, и не ошибся. Но ты сильно изменился, друг.  Что  заботит
тебя?
     - Сейчас расскажу. За этим и приехал.  Но  сначала  дай  мне  и  моим
воинам кислого молока, разбавленного холодной водой. Мы умираем от жажды.
     Через некоторое время, поев сыру и выпив молока,  они  сидели  вдвоем
под развесистой яблоней.
     - Раскрой шире свои уши, Паллант, и слушай  меня,  как  волк  слушает
голос гор, - угрюмо сказал Спантамано. Он устало потер ладонью высокий лоб
и вздохнул. - С тех пор как я увидел тебя и подружился с  тобой,  Паллант,
прошло вот уже десять лет. И за десять лет я не помню ни одного случая, за
который можно было бы упрекнуть тебя и твоих  сородичей,  живущих  в  этом
городе.  Ваши  законы  справедливы.  Ваши  поступки  достойны  похвал.  Вы
удивительно трудолюбивый,  умелый  и  мудрый  народ.  Боги  наградили  вас
великими знаниями.
     Я из всех согдийцев, как говорится, самый "сырой", коренной,  твердый
согдиец, и мне дороже всего наше, согдийское. Но я не слеп и  не  глуп,  я
признаю и принимаю все, что есть хорошего у других народов.  Если  кочевые
массагеты стреляют из луков лучше, чем согдийцы, я откровенно говорю: "Они
стреляют лучше нас".  Если  песни  хорезмийцев  красивей  наших,  я  смело
говорю: "Да у них песни красивей". И любой согдиец, если у него на  плечах
голова, а не тыква, согласится со мной, ибо то, что  я  утверждаю,  -  это
сама истина. Только дурак,  никчемный  чурбан,  который  не  видит  дальше
своего носа, станет  утверждать,  что  медный  нож  крепче  железного  или
глинобитная хижина долговечней каменного дома.
     И я прямо говорю - вы, юнаны, выше нас по мастерству и знаниям.  Наши
гончары, кузнецы, каменотесы, оружейники, ювелиры  и  люди,  расписывающие
стены дворцов, и те, кто изготовляет идолов,  многому  научились  у  ваших
гончаров, кузнецов, строителей  и  ваятелей,  и  от  этого  сосуды,  мечи,
монеты, которые теперь изготовляют согдийцы, стали не хуже, а лучше.
     Может быть, и вы чему-нибудь научились у нас. Например, ловко  сидеть
на коне, носить удобную для верховой езды одежду, метко стрелять из луков,
рыть каналы и орошать поля водой из реки, быстро лечить раны, распознавать
опасные ядовитые растения и даже пить крепкое вино, но разговор сейчас  не
об этом. Разговор о том, что я, согдиец Спантамано, полюбил ваш  народ.  Я
полюбил  дивные  предания  вашего  слепого  певца,  о   котором   ты   мне
рассказывал. Его, кажется, звали Омар?
     - Гомер, - поправил согдийца Паллант,  со  вниманием  слушавший  речь
друга.
     - Да, Омар, - повторил Спантамано без смущения.  -  И  полюбил  ваших
мудрецов Шухрата и Афлатона, хотя еще плохо понимаю их учение.
     - Сократа и Платона, - снова поправил его грек.
     - Ты не  обижайся,  для  моего  языка  так  легче.  И  я  полюбил  те
празднества, когда вы поете и  танцуете  с  площади,  называемой  "театр",
случаи из жизни богов и людей. Все это очень хорошо. Придет время, и у нас
тоже будут свои Омары, свои Шухраты, свои "театры" и свои мастера,  равные
по знаниям и умению вашим мастерам. Ты слушаешь меня, Паллант?
     - Да, Спитамен.
     - Итак, я полюбил ваш народ и не думал, что придет день,  когда  юнан
станет врагом согдийца. Но... - Спантамано тяжело вздохнул, - но время это
наступило, дорогой Паллант. Искендер Зулькарнейн переправился  через  Вахш
(вы называете его Оксом) и продвигается к Мараканде. Скоро он будет здесь.
Юнанов, как сообщили мне разведчики, около сорока тысяч,  они  закованы  с
головы до пят в толстую, непробиваемую  бронзу.  А  у  нас  редко  у  кого
найдешь даже кожаный панцирь. Юнаны вооружены длинными пиками и  железными
мечами, согдийцы - медными кинжалами.  Юнаны  владеют  искусством  боевого
построения, мы сражаемся беспорядочной толпой. Перевес на  их  стороне.  И
если начнется война...
     - Нет, Спитамен! - Взволнованный Паллант  вскочил  с  места  и  обнял
согдийца. - Война не начнется. Александр круто расправился с  персами,  но
они, как знаешь ты сам, заслужили и более жесткого наказания. Александр не
какой-нибудь варвар из рода Ахеменидов. Его, как мне известно,  воспитывал
Аристотель, ученик Платона. Сын Филиппа родился, чтобы  освободить  народы
от ига персов и всюду водворить мир и благоденствие. В этом его призвание.
Он послан на землю самими богами. И я сожалею, что ты думаешь о нем плохо.
В Мараканде еще много персов. Александр довершит их разгром и вернется  на
родину. Побратаются два таких мудрых и великих  народа,  как  ваш  и  наш;
Эллада и Согдиана станут двумя дружественными государствами,  и  от  этого
союза будет польза  и  вам,  и  грекам.  Туда  и  обратно  пойдут  богатые
караваны. Греки многому научат вас, и вы многому научите греков. Наступают
славные времена,  Спитамен,  славные  времена!  Я  радуюсь  новостям,  как
ребенок, и хочу, чтобы и ты радовался со мной, мой дорогой  Спитамен,  мой
друг, ближе которого для меня нет никого во всей Согдиане!
     Он схватил Спантамано за руки и, гордо откинув красивую голову, долго
смотрел прямо в синие глаза согдийца. И под  этим  сияющим  взглядом  лицо
Спантамано постепенно прояснилось. Складка меду круто  вскинутыми  бровями
разгладилась. С резко очерченных губ исчезла холодная усмешка.  Спантамано
широко и ласково улыбнулся. Он опять вздохнул - на этот раз с тем глубоким
облегчением, каким вздыхает пастух после  трудной,  но  удачной  переправы
через бурный горный поток.
     - Ты никогда не обманывал меня, Паллант, - сказал Спантамано мягко. -
Что бы ты ни сказал