ся  на
стены, откатываются обратно и начинают обход замка.
     Мелеагр делает вылазку и убивает два или  три  десятка  бактрийцев  и
массагетов,  увлеченные  стычкой,  греки  не  замечают,  как   Спантамано,
скрываясь в зарослях, готовит удар. Согдийцы внезапно налетают на  греков,
гоняющихся  за   растерянными   массагетами.   Начинается   короткий,   но
кровопролитный бой под стенами  Драпсаки.  И  Спантамано  видит,  наконец,
каков из себя Мелеагр.
     Человек, который пять лет  спустя  после  смерти  Александра  пытался
стать правителем великой державы,  созданной  сыном  Филиппа,  и  погиб  в
борьбе  с  Фердиккой,  выглядит  необычно.  Это  приземистый,  похожий  на
обезьяну волосатый силач с широченными плечами, кривыми ногами и  длинными
цепкими руками. За всю беспокойную жизнь, проведенную в  походах  и  боях,
Мелеагр не получил ни одной раны, ибо отличался изумительной  ловкостью  и
сокрушал во время битв все, что ни подвертывалось под его могучую десницу.
     И это страшилище встречается лицом к лицу с  потомком  Сиавахша.  Так
вот он, знаменитый Спитамен! В то мгновение, когда грек  поднимает  кривую
махайру, чтобы срубить  голову  согдийца,  в  его  мозгу  мелькает  мысль:
"Александр... мешок золота даст за этого варвара".
     И  он  тут  же  вскрикивает  и  роняет  махайру.  Кинжал  Спантамано,
прыгнувшего вперед, глубоко вонзается ему под мышку поднятой руки. Согдиец
бьет Мелеагра ногой в живот, и тот валится на бок. Спантамано подхватывает
оброненную греком железную махайру и вскидывает  ее  над  противником.  Но
какой-то  гоплит  подставляет  длинную  пику,  и  махайра   задерживается,
разрубив  крушиновое  древко  пополам.  Тут  набегают  другие   греки,   и
Спантамано оттесняют от несчастного Мелеагра. Эллины, потеряв около  трети
своих людей, скрываются за стенами укрепления.
     - Ты ранен! - восклицает Баро после того, как  согдийцы  и  массагеты
отходят в сады под Драпсакой.
     - Кажется, - равнодушно говорит Спантамано, приложив ладонь  к  левой
щеке, - Мелеагр все-таки задел меня, когда меч  свой  ронял.  -  Он  скупо
усмехается. - Это у меня первая в жизни рана, если  не  считать  сердечных
ран.
     Он бы развеселился, если бы узнал, что и Мелеагр получил  сегодня  от
руки Спантамано свою первую рану.
     Пока Спантамано решает, какой дорогой отправиться к Банду, со стороны
Бактры показывается всадник на серой от  пыли,  задыхающейся  лошади.  Это
бактриец. Рот его широко раскрыт. Видимо, он  кричит  изо  всей  мочи,  но
ветер относит звук прочь.
     - Беда! - слышит, наконец потомок Сиавахша.
     - Ну?
     - Юнаны узнали, что ты ушел к Драпсаке. Сто пятьдесят  человек  вышли
из крепости и погнались за караваном.
     - И что? - грозно спрашивает вождь.
     - Дейока, завидев греков, бросил добычу и бежал.
     - Без единого выстрела?
     - Да.
     - А юнаны?
     - Едут обратно к Бактре.
     - Быстро едут?
     - Нет, добыча мешает.
     - Успеем выйти им навстречу?
     - Поскачете во весь опор по этой тропе - отрежете им дорогу.
     - Эй, все за мной! Клянусь Грядущим, ни одного  зерна  из  добычи  не
достанется юнанам.


     Через три дня Спантамано с отбитой добычей  вернулся  в  Банд.  Шесть
гетайров и шестьдесят наемников, попавшихся в засаду, у самой Бактры, были
изрублены. Оставшиеся едва унесли ноги и кое-как добрались до укрепления.
     Увидев вдали Спантамано, идущего с победой, Дейока выбрался из-за дюн
и поехал навстречу. Он бы  давно  убежал  домой,  да  Койноса  боялся.  Со
сладкой улыбкой выступил сын Рехмира  из  толпы  спешившихся  сородичей  и
низко поклонился потомку Сиавахша.
     - Ты истинный Леопард, - просипел он голосом, сдавленным от страха. -
Твой меч разит врага, как молния...
     Леопард медленно спустился с коня и, стиснув бич, мягким, пружинистым
шагом приблизился к умолкнувшему Дейоке. Если  бы  он  закричал!  Если  бы
топнул ногой! Если б ударил бичом, наконец!.. Нет. Спантамано был спокоен,
хотя и бледен. Глаза его смотрели прямо и страшно. В них не  было  угрозы,
нет! В них светился тот самый пронизывающий луч, от которого Бесс  некогда
обливался холодным потом. Ороба старался юркнуть в нору,  словно  мышь,  а
Зара приходила в неистовство. Дейока оцепенел.
     - Трус? - тихо сказал согдиец. - Или... предатель?
     Он подался вперед и въелся ледяным взглядом в красные  глаза  Дейоки.
Массагету показалось, что Леопард сейчас бросится на него и схватит зубами
за горло. Но Спантамано неожиданно вздохнул, брезгливо  сплюнул  под  ноги
Дейоки и отвернулся.
     - Всего-навсего трус...
     Вокруг  окаменевшего  Дейоки  стало  пусто.  Даже  воины   его   рода
отшатнулись от вождя, как от прокаженного. Только двадцать-тридцать  самых
преданных людей остались за спиной Дейоки, да и те нерешительно  топтались
на песке, стараясь незаметно для начальника отодвинуться подальше.
     И лишь тогда Дейока догадался, какое унижение он испытал. Его  зрачки
постепенно  набрякли  и  слились  с  густой   сеткой   красных   прожилок,
пронизавших белки  глаз,  и  стало  казаться,  будто  массагет  глядит  на
удаляющегося Спантамано пустыми багровыми глазницами.
     Он что-то прохрипел, но никто не разобрал его слов.  А  он  сказал...
впрочем, кто знает, что он сказал?


     - Гонец из Кратера! - доложил  Фердикка.  Александр  живо  обернулся.
Свет из окна, возле которого он сидел, ударил ему  в  глаза,  и  они  ярко
вспыхнули холодным огнем, будто под брови царю  вставили  зеленые  стекла.
Фердикке стало не по себе.
     - Зови! - коротко приказал царь. Гонец  вошел,  как  все  гонцы  всех
времен и всех народов, запыленный, усталый, и  сразу  же,  как  полагается
всякому гонцу, без лишних слов протянул повелителю свиток.
     - Ступай.
     Александр сорвал шнур и торопливо развернул папирус. По  мере  чтения
его челюсти сжимались  все  крепче,  и  под  конец  лицо  македонца  стало
жестким, сухим и угловатым из-за бугристо выступивших желваков.
     - Кратер не поймал Спитамена, - глухо сказал он  Фердикке.  -  Варвар
успел раздать захваченный скот бактрийским селянам, примкнувшим к нему  на
юге, устроил под Бандом сражение, убил много людей Кратера и бежал.
     - Куда?
     - В пустыню.
     Сын Филиппа оперся о ковер кулаком, стискивающим  измятый  свиток,  и
бессмысленно уставился в угол,  из  которого  насмешливо  глядел  на  царя
глиняный согдийский идол.
     - Не пускай никого, - приказал он Фердикке. - Я думаю.
     Долго думал Александр. Как изловить этого Леопарда, да будь он трижды
и еще много раз проклят? До каких пор метаться  Спитамену  по  Согдиане  и
рвать Александра за бока? Надо схватить его, обезглавить, растерзать. Ибо,
пока жив Леопард, македонцам не видать покоя ни при лучах солнца,  ни  при
свете  луны.  Точно  искра,  подхваченная  крутящимся   вихрем,   сверкает
неукротимый потомок Сиавахша тут и там, и где бы он ни  появился,  повсюду
вспыхивает пожар восстания.
     А что если о Спитамене услышат племена других покоренных стран? А что
если там объявится свой  Спитамен?  Сто  своих  Спитаменов?  Тысяча  своих
Спитаменов? Мятеж охватит всю землю, по  которой  прошел  непобедимый  сын
бога Аммона! Все пойдет прахом. Спитамен  должен  быть  испепелен.  И  как
можно скорей, пока он не поднял на ноги всю Азию. Испепелен! Но как? Разве
не гоняются тысячи македонцев по пятам неистового Леопарда, да сразит  его
небесная стрела? Но его не берет никакая сила.
     - А! - Александр ударил себя кулаком по голове. -  Глупец!  Не  берет
сила?  Так  возьмет  коварство!  Разве  не  найдется  в  отряде   Леопарда
какой-нибудь шакал, подобный Оробе?..
     И человек, который всегда гордился  благородством  и  утверждал,  что
сыну бога не подобает в борьбе с врагами прибегать к подлости,  вскочил  и
забегал по комнате, радостно потирая  руки.  Наконец-то  он  нашел  против
Спитамена хорошее оружие.
     - Эй, Оробу ко мне!
     Ороба  не  заставил  себя  долго  ждать.  Готовый   исполнить   любое
требование царя, он целыми днями слонялся по  дворцу.  Сатрап  упал  перед
Зулькарнейном так умело и  ловко,  что  ему  позавидовал  бы  даже  хитрый
Дракил.
     - Какие вести от Зары? - спросил Александр, сурово глядя сверху  вниз
на перепуганного наутакца.
     Ороба пригнулся еще ниже. Если бы сатрап имел не два колена, а сорок,
он упал бы сразу на все. Но так как старик не  был  сороконожкой,  то  ему
пришлось лечь на брюхо. Он боялся, что македонцы накажут вместо Спантамано
его, Оробу, - ведь Зара, дочь сатрапа, находится в стане врага.
     - Я писал Заре! - простонал Ороба. - Но Спантамано ее  не  слушается.
Говорят, этот страшный человек наложил на Зару оковы. Он истязает ее,  как
палач. Он поступает так из ненависти ко мне, твоему  преданному  слуге.  О
несчастная Зара! Увижу ли я тебя снова?
     Наутакец зарыдал в голос, как женщина. Александр жестко усмехнулся  и
сказал:
     - Тебе жалко ее? Так слушай...
     И Зулькарнейн наклонился к уху сатрапа.



                          "БРАТ, НЕ СДАВАЙСЯ!.."

                          Энкиду, мой друг, мой младший брат,
                          Ты был со мною, когда мы подымались на горы.
                          Мы повергли и одолели небесного быка.
                          Мы убили Хумбабу, стража кедровой рощи.
                          Что за смертный сон тобой овладел?
                          Твой взор помутнел, и меня ты больше не слышишь!
                                                      "Поэма о Гильгамеше"

     - О Варахран! - прошептал Спантамано,  опустившись  на  колени  перед
свежим курганом.
     Баро и другие соратники стояли полукругом  позади  вождя  и  молчали,
опустив обнаженные головы. Слабый, но горячий ветер Черных Песков медленно
трепал их длинные волосы, то ероша и  поднимая  их  вверх,  то  бросая  на
суровые лбы или плавно относя в сторону, как хвосты диких  степных  коней.
По бронзовым лицам,  искаженным  темными  рубцами,  текли,  смешиваясь  со
слезами, крупные капли пота. Широко расставленные ноги до  икр  утопали  в
сыпучем песке, а тяжелые, как бы окаменевшие ладони  застыли  на  рукоятях
мечей. Люди  казались  великанами,  превратившимися  по  воле  злого  духа
Анхрамана в грубые, шершавые, исхлестанные ураганом и изъеденные непогодой
гранитные утесы.
     Мертвую тишину нарушало только приглушенное  фырканье  за  бугром  да
ритмичные причитания жреца Алингара.
     У замка Банд, где Кратер нагнал Спантамано и где произошла  битва,  в
которой обе стороны  потеряли  много  людей,  голову  чеканщика  Варахраны
раскроил свинцовый шар греческого пращника. Варахран упал  на  руки  Баро;
наутакец и  вынес  товарища  из  свалки,  чтоб  его  не  раздавили  копыта
взбесившихся коней. Уходя от погони, раненого три дня везли поперек седла.
На коротких  стоянках  Алингар  пытался  как-нибудь  привести  несчастного
чеканщика  в  себя,  но  не  помогли   ни   целебные   травы,   ни   самые
чудодейственные заклинания. На четвертый день  Варахран  умер,  так  и  не
открыв глаз.
     Хотя бы слово сказал, бедняга...
     Смерть Варахрана перевернула душу потомка  Сиавахша.  Он  так  привык
постоянно видеть чеканщика рядом, что у него не было и мысли  когда-нибудь
остаться без этого скромного и верного друга. Варахран держался незаметно,
не употреблял во зло близость к потомку великих царей,  и  только  сегодня
Спантамано понял до конца, как много  сделал  для  него  простой  человек,
мастер Варахран.  Это  Варахран  и  Баро  создали  Спантамано  -  не  того
самонадеянного юнца Спантамано, который когда-то в Бактре распинался перед
хитроумным  Вахшунвартой  (стыдно  вспоминать!),  а  Спантамано-воина,   о
котором никогда не забудут люди.
     И все же гибель  преданного  человека  не  остановила  Спантамано  на
середине тропы, по которой он бесповоротно решил двигаться до  конца.  Она
даже не испугала его, как пугает иных людей смерть  близкого  человека,  -
тому, кто живет ради других, кто посвятил себя грядущему,  смерть  не  так
страшна, как это кажется. Наоборот, в потомке Сиавахша еще больше  окрепла
ненависть к Искендеру. Подгоняемый жгучей, неутолимой,  изнуряющей  жаждой
мести. Спантамано во главе немногих оставшихся друзей мчался от колодца до
колодца, от стоянки до стоянки, от кочевья до кочевья и взмахивал пикой  с
волосами Ширака.
     Копыта коней дробно, вразброс стучали по светлой глади  сухих,  голых
пространств, с хрустом ломали полые стебли  корявых  и  цепких  ферул,  со
скрежетом  давили  в  пересохших  руслах  недолговечных  потоков  бледную,
подернутую слоем сухого ила звонкую гальку.
     Скрипели ворота селений. Вился к знойному, ослепительно светлому небу
рыжий  дым  костров.  Быстро  и  тревожно:  "та-ка-там!..  та-ка-там!"   -
перестукивались барабаны. Посередине  выжженных  солнцем,  растрескавшихся
площадей, крича и взметая пыль, кружились на приседающих и хрипящих  конях
полуголые всадники. Плакали дети.  Обгоняя  друг  друга,  бежали  женщины.
Сыпалось в их подолы отборное зерно, добытое воинами Леопарда в хранилищах
Бактры. Важно кивали старики. Мужчины торопливо точили кинжалы.  Отряд  за
отрядом исчезал за грядами курящихся от ветра песчаных дюн.
     Войско Спантамано росло день ото дня. Десятками и сотнями стекались к
нему  массагеты,  бактрийцы   и   жители   Согдианы.   Спантамано   кратко
расспрашивал предводителей отрядов, кто они и откуда, быстро осматривал их
снаряжение и принимал всех, - для борьбы против Искендера требуется  много
людей, много мечей, много стрел.
     Однажды из Баги - укрепления, стоящего на рубеже  между  Согдианой  и
страной массагетов, - явились три пеших человека. Немало  людей  пришло  к
Спантамано, и он привык уже к тому, что войско пополняется каждый день; но
эти трое удивили его и сразу же приковали к себе пытливый взор Леопарда.
     Казалось, кто-то нарочно подобрал их одного к одному: все трое ростом
нисколько не уступали великану Баро. Зато сложением они  резко  отличались
от наутакца. Если Баро  был  статен,  хотя  и  тяжеловесен,  то  прибывшие
поражали несоразмерностью частей тела. Короткие толстые шеи, короткие ноги
с могучими икрами, словно  отлитые  из  бронзы  волосатые  груди,  сутулые
мощные спины и длинные, широко загребающие руки делали пришельцев похожими
на таинственных снежных людей, обитающих высоко среди гор Памира.
     Три необыкновенных человека смело протолкались через толпу  воинов  к
шатру Леопарда.
     - Кто Спантамано? - спросил один густым рычащим голосом.
     - Я.
     - Шаш-и-Михра! - грозно крикнул пришелец и махнул рукой на восток.  -
Вахшунварта!
     Спантамано насторожился. Шаш-и-Михра - это скала "Луны и Солнца", где
укрылся  жрец  Вахшунварта.  Пришелец   протянул   Спантамано   серебряную
пластинку с родовым знаком Вахшунварты, затем отстегнул от пояса и  бросил
под ноги Леопарда туго набитую сумку.
     - Вахшунварта посылает золото. Он велел нам быть с  тобой.  А  теперь
дай мне и моим товарищам хлеба и мяса. Мы хотим есть.
     - Баро! - вскричал просиявший Спантамано.  -  Заколи  самого  жирного
барана. Быстро!
     Он радостно улыбнулся. Оказывается,  этот  Вахшунварта  не  такой  уж
плохой человек. Видимо,  в  нем  заговорила,  наконец,  совесть,  если  он
решился послать бывшему другу столько золота, так необходимого  Спантамано
для покупки оружия.
     Пока Баро свежевал барана, а горцы со скалы "Луны и  Солнца"  следили
немигающими глазами за каждым его движением, в лагере, как будто  сам  бог
отметил тот день знаком необычного, появился еще один странный человек.
     Сухой, длиннобородый, загорелый до черноты, он медленно  ехал  верхом
на дряхлом облезлом верблюде и, раскачиваясь между его тощими горбами, пел
пронзительным голосом шутливую  песню.  Шерсть  на  серых  боках  верблюда
висела грязными свалявшимися клочьями, как волосы на голове  и  одежда  на
плечах его хозяина. Однако это не смущало ни верблюда,  ни  человека.  Они
торжественно двигались между шатрами, и веселая песня одного  сливалась  с
раздирающим ухо ревом другого.
     Когда верблюд прошествовал  мимо  того  места,  где  Баро  разделывал
барана, наутакцу показалось, будто певец хитро подмигнул горцам  со  скалы
Шаш-и-Михра. Баро нахмурился. Но певец тут же подмигнул ему, Баро,  и  еще
доброму десятку  окружающих  воинов,  и  наутакец  решил,  что  такова  уж
привычка у этого беспечного и веселого бродяги.
     Певец остановил верблюда перед Спантамано, сидевшим у своего шатра, и
обратился к животному с такой пышной речью:
     - О красивейший из всех верблюдов, обитающих от  восточных  морей  до
западных, о мудрейший из всех четвероногих и хвостатых, о  почтительнейший
из всех двуногих и одногорбых! Наконец-то,  после  долгих  странствий,  мы
удостоились лицезреть величайшего потомка незабвенного Сиавахша!  Преклони
же колени перед знаменитейшим воителем Спантамано, да продлится его  жизнь
тысячу и сто лет!
     Верблюд, роняя с отвисших губ зеленую пену, взревел громче  прежнего,
кряхтя подогнул колени и опустился на землю. Певец слез и поклонился.
     - Ты кто такой? - спросил удивленный Спантамано.
     - Я  потомок  Сирдона,  сказителя  и  острослова  из  благословенного
племени сартов. Добываю свой хлеб веселой песней. Слышал о  тебе  давно  и
пришел сюда из Шаша. Войску нужен не только  стрелок  и  меченосец,  но  и
такой человек, как потомок Сирдона. Правда, мне далеко до моего предка, да
живет его имя вечно, но и я кое-что умею... - И он вдруг закричал петухом,
да так похоже, что Спантамано улыбнулся.  Затем  потомок  Сирдона  склонил
голову набок и, дергая шеей, залаял хрипло и басовито, как овчарка.  Потом
спрятал бороду под халат, вобрал губу,  оттянул  пальцами  нижние  веки  и
точно изобразил обезьяну. Воины смеялись.
     - А теперь послушайте веселый рассказ про Сирдона, - объявил  шут.  -
Однажды Сирдон ехал в Шаш. Он на что-то выменял  по  дороге  арбуз.  Стало
жарко. Сирдон разрезал арбуз, половину съел, а другую  оставил  на  земле:
"Пусть все думают, будто здесь проследовал сытый бузурган".  Затем  Сирдон
удалился. Но ему стало еще жарче. Он возвратился и  съел  вторую  половину
арбуза: "Пусть все думают,  будто  у  бузургана  был  раб".  Сирдон  опять
отправился в путь, но зной допекал его сильней прежнего.  Сирдон  вернулся
снова и съел все арбузные корки. "Пусть все думают, будто у бузургана  был
и осел..."
     Едва потомок Сирдона кончил,  вокруг  раздался  хохот.  Воинам  стало
как-то легче при виде этого беззаботного  человека.  Разгладились  жесткие
складки на лбах. Засияли глаза. Распрямились усталые спины. Война со всеми
страхами отодвинулась в сторону, и люди  беспечно  улыбались,  как  бывало
когда-то прежде, в лучшие времена.
     - Оставайся! - разрешил Спантамано, отирая раскрасневшееся  от  смеха
лицо. - Ты и впрямь нужный человек.
     - Благослови тебя бог!
     Потомок Сирдона до поздней  ночи  переходил  от  костра  к  костру  и
потешал воинов рассказами из  жизни  своего  необыкновенного  предка.  Его
накормили и напоили на славу. Когда все, кроме дозорных, заснули,  потомок
Сирдона о  чем-то  переговорил  с  горцами,  присланными  Вахшунвартой,  и
прокрался к шатру массагета Дейоки.
     - Я друг твоего господина,  -  прошептал  он  кочевнику,  охранявшему
вход. - Разбуди его сейчас же, иначе его постигнет беда.
     Обеспокоенный страж растормошил  Дейоку  и  впустил  потомка  Сирдона
внутрь шатра.
     - Кто ты?  -  встревоженно  спросил  Дейока  голосом,  хриплым  после
короткого сна. - Чего тебе надо?
     - Ты не узнал меня, сын Рехмира? - вкрадчиво спросил певец.
     - Кто ты? - повторил Дейока,  испуганно  вглядываясь  в  лицо  гостя,
слабо озаренное светом тускло горящего факела.
     - Смотри лучше, - усмехнулся  потомок  Сирдона.  Дейока  вскрикнул  и
отшатнулся. Перед ним стоял тот самый купец,  который  зимой  рас