пришлось
отправить гонца за горы. Через несколько дней из Пенджикента явился  отряд
его людей, ведущих  огромное  стадо  быков;  Ороба  подозрительно  на  них
косился, - где эти голодранцы раздобыли столько скота, ведомо разве только
одному Анхраману. Две тысячи дахов Спантамано  получили  еду,  зато  персы
страдали от недостатка хлеба и мяса. Разъяренный Бесс разослал по  городам
Согдианы грозные приказы, подкрепленные мечами  его  конных  воителей.  По
горным и степным дорогам потянулись в Наутаку  отары  овец  и  караваны  с
маслом, зерном, вином и плодами.
     Сюда же двигались со всех сторон отряды персов, рассеянных по  разным
поселениям Согдианы. Бесс готовился к битве и стягивал силы в одно  место.
Скоро в  тесном  оазисе  стало  негде  повернуться.  Это  немало  огорчало
бережливого Оробу. Он возненавидел Бесса и по ночам молил богов послать на
голову сатрапа тысячу и сто лютых бед.


     Пенджикент лежал рядом и призывал Спантамано домой. Гонцы  доставляли
невеселые известия: хозяйство округа пришло в упадок, надо, чтобы  молодой
правитель приехал, сам во всем разобрался и отдал нужные распоряжения.  Но
Спантамано не покидал Наутаку, что многих удивляло.
     - Какого дайва я там не видел,  в  проклятом  Пенджикенте?  -  сказал
Спантамано прибывшим к нему старцам. - Неужели, объездив половину мира,  я
должен сидеть в этой голодной и холодной дыре? Без меня не можете? А мозги
у вас есть? Руки отсохли у ваших сыновей, что они не  в  состоянии  добыть
себе кусок хлеба на шашской  [шашская  дорога  -  дорога,  ведущая  в  Шаш
(современный Ташкент)] дороге?  Несчастный  я  человек!  Почему  я  должен
возиться с шайкой этих вечно голодных пенджикентцев? Вы, наверное, и  дочь
мою уморили.
     - Что ты, господин састар, наследница твоя цветет, как роза.
     - Как роза! Пожалуй, в рваных тряпках ходит?
     - О господин састар! Дочь самого Дариавуша так не одевалась.
     - Дочь самого Дариавуша! Разве  только  в  одежде  радость?  Кормите,
наверно, кониной, испеченной на углях?
     - Упаси бог, господин састар! Куропатка, фазан - вот ее еда.
     - Еда, еда! Какой прок от еды, если она ни разу ласки не видела?
     - Вай, господин састар! На руках носят твою дочь. Кто не  любит  дитя
Спантамано?
     - Ну, посмотрим. Везите ее скорей.
     У Спантанамо была дочь от его давно умершей жены,  персиянки,  сестры
Бесса. Когда Спантамано уехал на войну,  девочке  только  исполнилось  три
года. Такой она и запомнилась ему - низенькой, толстенькой, круглолицей  и
веселой. Поначалу он все тосковал, потом привык к разлуке - на войне не до
нежных чувств. Но теперь, вблизи от Пенджикента, тоска начала его томить с
новой силой. Какой она стала? Выросла, должно быть. Помнит ли его?
     И вот однажды утром его позвали во двор. У повозки, окруженной толпой
бородатых горцев, стояла девочка лет восьми - высокая, тонкая, в блестящем
розовом платье  и  широких  красных  шароварах.  "Вытянулась",  -  подумал
Спантамано.
     - Отана!
     - Дада! - Девочка с криком бросилась к Спантамано. - Отец!
     Он опустился на корточки, схватил дочь в охапку, прижался щекой к  ее
щеке и окаменел. Долго они сидели так. Слезы  отца  смешались  со  слезами
ребенка.
     - А ну-ка, Отана, дай я посмотрю на тебя, - хрипло сказал  Спантамано
и немного  отстранил  девочку.  Белое,  красивое  лицо,  кое-где  тронутое
точками веснушек. Задорный носик. Розовые губы. Кудри не его - черные,  не
блестящие, как смола, а мягкие и темные, как ночь; такие волосы были у его
жены. Но вот глаза, - ах, эти глазенки! И какой чурбан сказал, будто синий
цвет - холодный цвет? Сколько  тепла  сияло  в  этих  лукаво  прищуренных,
синих-синих глазах, похожих на яхонты, насквозь  просвеченные  солнцем!  И
так преданно они глядели на Спантамано!..
     - Проклятье твоему отцу, - добродушно пробормотал тронутый согдиец. -
Оказывается, совсем не плохо, когда у человека есть дочь.
     Он щедро подарил ей всякой всячины: бус, сережек,  браслетов,  колец,
подвесок и диадем. Не находя себе места от радости, она  бегала,  прыгала,
пела веселые горские песенки,  танцевала,  прищелкивая  пальцами,  корчила
уморительные рожицы и  тормошила  отца,  не  переставая  звонко  смеяться.
Спантамано молча цокал языком от изумления  и  восхищения.  У  него  такая
дочь! Старцы говорили правду: Отана выглядела здоровой, чистой  и  свежей;
из чувства благодарности он купил им по новому халату.
     Три дня Отана гостила у отца, и это время  было  самым  счастливым  в
жизни беспутного потомка Сиавахша. На четвертый день, как ни плакала  дочь
и как ни изнывало сердце  самого  Спантамано,  он  решил  отправить  Отану
домой.
     - Зачем ты меня прогоняешь? - рыдала она у него на плече.
     - Я не прогоняю тебя, доченька, - ответил он глухо. - Я прошу,  чтобы
ты скорей уехала. Тебе надо уехать. Тут много плохих людей. Видела,  какие
у них злые глаза?.. Съедят тебя, - добавил он, вспомнив слова Датафарна.
     - А почему сам остаешься? Поедем со мной.
     - Нельзя, доченька. Я буду сторожить дорогу,  чтобы  плохие  люди  не
добрались до Пенджикента, где  ты  будешь  думать  о  своем  отце.  Ты  не
забудешь меня, Отана?
     - Никогда.
     - Ну, прощай.
     Он  проводил  старых  пенджикентцев  и  Отану  далеко  за   город   и
долго-долго  стоял  на  дороге,  не  в  силах  вымолвить  слово  -  боялся
заплакать. Его тяжко угнетало предчувствие грядущих бед, хотя он и не знал
еще, что Отану ему больше уже никогда не увидеть. О том же, что его родная
дочь станет  через  много  лет  женой  македонского  царя  Селевка,  он  и
предполагать не мог. Судьба!


     Он возвращался в Наутаку пешком, ведя в поводу коня.  За  ним,  также
спешившись, шагали Варахран и еще четыре  согдийца.  В  небе,  удивительно
ярком и синем, над зубцами красных  горных  вершин,  кудрявились,  подобно
овечьим шкурам, белые облака. По  сторонам  дороги  тянулись  массивы  еще
молодой пшеницы ровного серо-зеленого цвета. В садах, где та же  сероватая
блестящая зелень листьев млела в волнах горячего  воздуха,  поднимавшегося
от желтой земли, слышался женский  смех.  Где-то  за  глинобитной  оградой
мычала корова. Пахло тмином и свежевыпеченным хлебом. На одной из  плоских
крыш сидела девочка и мирно стучала в бубен. Повсюду царил мир, и  в  душу
Спантамано снизошел покой.
     Он обернулся к Варахрану. С тех пор как  Спантамано  подобрал  его  в
стране  Гиркан,  чеканщик  переменился  -  окреп,  выправился,   возмужал,
научился хорошо стрелять из лука. Он не отходил от спасителя  ни  на  шаг.
Без  всякого  уговора,  как-то  само  собой,  Варахран   сделался   первым
телохранителем потомка Сиавахша.
     Спантамано видел: Варахран сильно тоскует по  дому.  Но  всякий  раз,
когда Спантамано намекал ему на это, чеканщик обижался, краснел  и  твердо
заявлял, что никуда  не  пойдет  от  "господина  састара".  Вот  и  сейчас
маракандец, расстроенный сценой  прощания  хозяина  с  Отакой,  понурился,
затосковал опять.
     - Домой хочешь?  -  сказал  Спантамано  беззлобно.  -  Убирайся  хоть
сегодня. Мне надоел твой унылый вид.
     Маракандец вспыхнул и смущенно пробормотал:
     - Зачем господин састар смеется над бедным человеком?
     - Я не смеюсь, чурбан. Вижу - тоскуешь. Так отправляйся! Кто  держит?
Разве тебе не жалко твоих родичей?
     - А господину састару?
     - Что?
     - Господину састару жалко своих родичей?
     - Ну?
     - И дочь жалко?
     - Может быть.
     - Почему же господин састар не отправляется домой?
     - У меня много дел в Наутаке.
     - Значит, и у меня тут много дел.
     - Ты-то здесь при чем, дуралей?
     Варахран сердито засопел  и  умолк.  Спантамано  растрогала  верность
чеканщика. Он хлопнул его по плечу и добродушно сказал:
     - Ну ладно. Оставайся, если ты уж так хочешь. И не вешай голову -  мы
еще увидим твою Мараканду.  Не  сто  лет  нам  торчать  в  этой  проклятой
Наутаке. Ясно?
     - Ясно.
     Опять Наутака. Опять Ороба и  персы.  Спантамано  с  утра  до  вечера
слонялся по крепостной стене, насвистывал  свою  знаменитую  песню  и  все
выжидал, упорно выжидал чего-то.
     Иногда на стену поднимался Датафарн.
     - Ты чего ко мне льнешь? - притворно сердился на него Спантамано.
     Перс сам не понимал, почему его тянет к потомку Сиавахша. Может  быть
потому, что Спантамано единственный  из  всех  людей,  знающих  Датафарна,
относился к нему приветливо и доброжелательно; другие сторонились больного
человека, в груди которого, по их словам, завелась "нечисть". Но, пожалуй,
больше всего привлекали иранца  жизнерадостность  Спантамано,  неукротимый
дух, - общаясь с молодым согдийцем, Датафарн незаметно для себя  перенимал
его веселость, он как бы  впитывал  неистребимую  жизненную  силу  потомка
Сиавахша, проникался его простой верой, на дом и предводителя.
     Он следил за каждым шагом Бесса, и сатрап  издергался  до  того,  что
стал по ночам кричать во сне. Однажды он потерял терпение и призвал к себе
двух преданных и смелых воинов. Невидимые в темноте, они неслышно,  словно
барсы, подкрались к хижине, где безмятежно спал  потомок  Сиавахша.  Утром
Бесс нашел их головы на пороге своего жилища. Он велел зарыть их и  никому
ничего не сказал.
     Как-то раз, когда Спантамано сидел,  по  своей  привычке,  верхом  на
выступе башни, его внимание привлекла стайка  девушек,  направлявшихся  по
проезду стены прямо к тому месту, где находился согдиец.
     Одна шла на три шага впереди, и даже издали Спантамано  заметил,  как
она хороша собой. На ее голове, обернутой блестящим  жгутом  иссиня-черных
кос, сверкала расшитая бисером  голубая  островерхая  шапочка.  Платье  из
белоснежного шелка, с длинными,  узкими  у  плеч  и  расширяющимися  книзу
рукавами, тесно облегало грудь и талию и ниспадало до  ступней.  На  плечи
было накинуто покрывало из ярко-синего, отливающего лазуритом  и  обшитого
золотым галуном бархата. На фиолетовых высоких  башмачках  вспыхивали  при
каждом шаге россыпи мелких жемчужин.
     Когда согдийка подошла ближе, Спантамано разглядел ее лицо. Разглядел
и изумился.  Ее  чистое,  гладкое,  без  единого  пятнышка  лицо  казалось
бронзовым от ровного  золотистого  загара.  Небольшой,  но  приятный  лоб,
густые брови вразлет, темные и живые, хорошо поставленные  глаза,  прямой,
но с мягкими очертаниями нос, маленький, с немного припухлыми губами  рот,
нежный пушок, на верхней губе, округлый подбородок,  гибкая  смуглая  шея,
задорно выступающие  груди,  тонкая,  туго  перевязанная  широким  зеленым
поясом талия  и  крутые  бедра  так  и  приковали  к  себе  жгучий  взгляд
Спантамано. Девушке было лет семнадцать. Она шествовала величественно, как
богиня, и гордо держала свою прекрасную голову. Ее сопровождали  рабыни  в
просторных шароварах и  коротких  куртках  без  рукавов.  Позади  следовал
огромный полуголый евнух с топором на плече.
     - О богиня Анахита! -  прошептал  Спантамано  пересохшими  губами.  -
Неужели ты сама сошла с неба на эту бренную землю?
     Когда согдийка приблизилась, он ласково улыбнулся,  вынул  из-за  уха
красную розу и, не дав девушке опомниться, бросил ей цветок.
     - Лови!
     Она так растерялась, что поймала цветок и остановилась.
     - Я хочу на тебе  жениться,  -  сказал  Спантамано,  продолжая  нежно
улыбаться. - Ты согласна? Вижу по глазам, что да. Кто твой отец? Я пойду к
нему сейчас же.
     Поток слов, да еще таких, ошеломил согдийку. Не зная, как быть, она в
испуге отступила на шаг.
     - Ну, говори, кто твой отец? - настаивал Спантамано. - Я не доживу до
завтра, если сейчас же не женюсь на тебе. Э! Я  сам  догадался,  кто  твой
отец! Ведь ты дочь Оробы, правда?
     Он ловко прыгнул с парапета, порывисто обнял согдийку,  влепил  ей  в
благоухающие губы сочный поцелуй, шлепнул по бедру одну из побледневших от
ужаса рабынь, щелкнул по носу остолбеневшего евнуха и помчался вниз.
     В это время правитель Наутаки, обложившись кучей  глиняных  табличек,
подсчитывал свои убытки и заочно ругал Бесса. Спантамано  вихрем  ворвался
во дворец и заорал с порога:
     - Ороба! Оказывается, у тебя есть прекрасная дочь. Почему ты  до  сих
пор не показал ее мне, старый пройдоха?
     Правитель вытаращил глаза и выронил из рук табличку,  Она  со  звоном
упала на медный поднос и разбилась.
     - Ч-то с тобой? - пробормотал он растерянно.
     - Что со мной? Разве ты не видишь, старый верблюд,  что  со  мной?  Я
хочу жениться на твоей дочери. Сегодня же. Сейчас же!
     - Ты с ума с-сошел! - крикнул Ороба визгливо. Лицо его побагровело от
гнева. - Слышит ли т-твое ухо, о чем болтает т-твой язык?  Он  женится  на
моей д-дочери... О Охрамазда, спаси меня от этого ч-человека!
     - Разве я так уж плох для твоей дочери? - Спантамано  весело  хлопнул
Оробу по спине. Тот так и передернулся от  возмущения.  -  Кого  тебе  еще
надо? Где ты найдешь второго  потомка  Сиавахша?  А?  Чего  ты  корчишься,
старый осел? - зарычал он грозно. - На колючку  сел?  Не  выводи  меня  из
терпения, или я тебя так  двину  по  глупой  голове,  что  она  разлетится
вдребезги! Давай, давай, скорей соглашайся. И веди себя скромно,  когда  с
тобой говорит потомок Сиавахша.
     Ороба так ошалел от этого бурного натиска, что  его  чуть  не  хватил
удар.
     - Потомок Сиавахша! - закричал он гневно и с отвращением  сплюнул.  -
Потомок н-навоза, вот ты кто! Ходит в рваных ш-штанах, и еще  с-суется  ко
мне с дурными речами. Пошел п-прочь, или я велю отколотить тебя п-палками!
     - Не горячись, отец, - добродушно сказал Спантамано. - До моих штанов
тебе дела нет. Я хожу в рваных, ибо мне так нравится. Это не значит, что я
такой уж бедняк. У меня хватит денег на покупку  новых  штанов.  Перестань
брыкаться, как бычок, и посмотри сюда.
     Спантамано вынул из-за пазухи три крупных белых алмаза и бросил их на
ковер перед Оробой. С того мигом слетела вся спесь. Он хотел  было  что-от
промолвить, но поперхнулся и застыл, не  отрывая  взгляда  от  драгоценных
камней. Такими алмазами не владел никто во всей Согдиане.
     - Где т-ты их д-добыл? - прошептал Ороба.
     - Т-тебе н-не все равно? - передразнил его потомок Сиавахша. -  Важно
что? Они достанутся тебе, если ты отдашь свою дочь.  Этих  камней  хватит,
чтобы купить и твой замок, и твой округ, и тебя самого. Ну, согласен?
     - П-постой. - Ороба взял один из  камней  и  провел  им  по  сапфиру,
вделанному в золотое кольцо, которое сверкало на его  среднем  пальце.  На
сапфире появилась царапина. Затем Ороба испытал  два  других  алмаза.  Они
побеждали сапфир и оставляли на нем тонкую черту. Тогда правитель  Наутаки
подобрал камни, бегом направился  к  окну  и  стал  против  солнца.  Камни
отсвечивали красным светом и радужным  переливом.  Алмазы  были  отборного
разряда. Ороба пинком  отшвырнул  глиняные  таблички,  расстелил  шелковый
платок, бережно разложил на  нем  алмазы,  лег  на  ковер  грудью  и  стал
любоваться драгоценными камешками, вертя головой и закрывая то  левый,  то
правый глаз.
     - У меня их много. - Спантамано усмехнулся и высыпал на ковер  горсть
мелких  и  крупных  рубинов,  красных,  как  пылающие  угли;   трехцветных
кораллово-бело-прозрачных ониксов; темно-синих лазуритов, усеянных точками
золотистого колчедана, напоминающего звезды на фоне ночного  южного  неба;
шафранных, желтовато-алых и  желтых  лалов;  вишнево  красных  гранатов  и
зеленых изумрудов. - Видал? Но эти я тебе не отдам. Ведь твою дочку, когда
она станет моей женой, придется одевать и кормить.
     Ороба не шевелился. Его состояние испугало Спантамано. Как-бы  старик
не рехнулся при виде  этих  сокровищ.  Потомок  Сиавахша  поспешно  сложил
алмазы в платок. Ороба не двинул и пальцем, только его  помутневшие  глаза
проводили исчезающие богатства взглядом, полным скорби.
     - Ну ты, старый пес! - окликнул его Спантамано.  -  Согласен  ты  или
нет? Если тебе не нравятся эти алмазы, я заберу их  обратно  и  сейчас  же
уеду в Пенджикент. Там я кликну голодных пастухов, мы нагрянем на  Наутаку
и не оставим от твоей паршивой крепости камня на камне. Так или иначе твоя
дочь станет моей женой. Ты слышишь меня, старый чурбан?
     - А? - Ороба, наконец, очнулся. - Что ты с-сказал?
     - Согласен, я тебя спрашиваю?
     - На ч-что?
     - О дубина! - Спантамано всплеснул руками. - Я изнываю от нетерпения,
а он даже не слушает меня! Отдаешь ты мне свою дочь или нет?
     - Ах, д-дочь... - Ороба окончательно взял себя в  руки.  -  Это  надо
о-обсудить.
     - Что?! Какие там еще обсуждения? Я хочу  сейчас  жениться  на  твоей
дочери!
     - Это н-надо о-обсудить, - упрямо повторил Ороба и ухватился рукой за
платок.
     - Чтобы на твою голову балка свалилась, -  выругался  Спантамано,  не
выпуская алмазы.
     - Это н-надо о-обсудить, - настаивал Ороба,  снова  подвигая  к  себе
драгоценности.
     - Чтобы ты ногу сломал, дряхлый скряга, - проворчал Спантамано, опять
перетянув платок на свою сторону.
     - Это н-надо о-обсудить! - твердил Ороба, пуская в ход вторую руку.
     - Чтобы ты ослеп, старый кабан, - прорычал Спантамано и рванул к себе
платок.
     - Это на...  э...  з-зачем  о-обсуждать?  -  сказал  Ороба,  подбирая
звякнувший о поднос алмаз. - Я с-согласен. Кто не с-согласится отдать свою
д-дочь потомку С-сиавахша?
     - А рваные штаны? - напомнил Спантамано с хитрой усмешкой.
     -  При  чем  тут  ш-штаны?  -  рассердился  Ороба,  пряча  за  пазуху
драгоценности.  -  В  рваных  д-даже  лучше.  Ветер  п-продувает,  удобно,
п-прохладно...
     Оба от души расхохотались и хлопнули по  рукам.  Вечером,  неожиданно
для всех, во дворце Оробы закипел свадебный пир.  После  пира  дочь  Оробы
трепетала в знойных объятиях Спантамано. Утром он заснул. Она лежала возле
него и с изумлением  глядела  на  человека,  которого  в  полдень  увидела
впервые в жизни, а к вечеру стала его женой. Он был чужой, потому что  она
не успела его узнать. И он был уже свой, потому что она ему  принадлежала.
Ее томили противоречивые чувства. То ей хотелось от него бежать. То в гуди
загорался  огонек,  и  руки  сами  тянулись  к  его  щекам.  Счастливая  и
несчастная, уставшая  от  бурных  ласк,  она  стала  дремать,  когда  этот
страшный человек вдруг проснулся и сказал:
     - Постой, как же тебя зовут? Я и забыл вчера спросить.
     Дочь Оробы звали Зарой. Она была свежа, как утро, и таинственна,  как
ночь. Даря ласки  Спантамано,  признавая  его  своим  властителем,  она  в
глубине своей несла два чувства, пробудившиеся  в  ней  в  первый  брачный
вечер.
     Она много слышала  о  потомке  Сиавахша  и  представляла  его  гордым
великаном,  излучающим  яркое  сияние.  Но  Спантамано   оказался   другим
человеком.  Правда,  он  тоже  необыкновенен  -  чего   стоят   одни   его
удивительные   повадки!   Однако   живой   потомок   Сиавахша   вовсе   не
соответствовал образу, который она, еще не видя самого Спантамано, создала
в своем воображении. Она не могла его постичь.
     - Я думала ты не такой, - сказала мужу Зара.
     - Да? - Он поднял глаза, и взгляд их был сумрачен. - Ты предполагала,
что у меня на лбу растут рога?
     Она не нашлась, что ответить, и промолчала. Кто знает, к чему привела
бы двойственность ее чувств, если бы  сам  Спантамано  не  нашел  для  них
нужного исхода. Он повернул голову жены к себе и долго смотрел  в  глубину
ее темных очей.
     - У тебя тут неверные мысли, - проворчал он,  коснувшись  ее  лба.  -
Нехорошо. Вот это примирит тебя со мной.
     Потомок Сиавахша выложил перед супругой горсть сверкающих  камней  и,
не прибавив ни слова, исчез из дворца. Она была сражена.
     Зара не знала, что Спантамано так баснословно богат!  Три  дня  назад
девушка глубоко изумилась, когда  скупой  и  расчетливый  отец  согласился
отдать ее замуж за полунищего владетеля Пенджикента. Она решила, что Ороба
сделал