бесплодных  пространств?  Невыносимый  зной,  песчаные  бури,   обманчивые
видения. Шипы искривленных ветром, иссушенных  зноем  кустарников,  нелепо
раскинувшихся по склонам пологих дюн. Зубы ползучих гадов - серой  гадюки,
ее неуклюжей, но опасной сестры гюрзы, длинной проворной кобры и маленькой
невзрачной эфы - самой  страшной  из  ядовитых  змей.  Жала  скорпионов  -
мерзких  корявых  существ  гнойного  цвета,   еще   более   отвратительных
мохнатоногих фаланг и знаменитых черных  пауков.  Любую  из  этих  гнусных
тварей можно убить одним ударом палки. И можно  умереть  от  одного  укуса
любой из этих тварей. Пустыня угрожающе глядит на Александра, и  сын  бога
Аммона поворачивает назад.
     Царь  останавливается  на  вершине  одного  из   бугров,   являющихся
продолжением горного хребта, который отделяет Согдиану от Красных  Песков.
Напротив синеют другие горы, А по сторонам, уходя слева направо, пролегает
долина  Политимета.  Она  начинается  где-то  далеко  на  востоке,   среди
неприступных скал, и теряется где-то  на  западе,  за  Бахаром.  Согдиана.
Долина  Золотоносной  Реки.  Блестят  на  солнце  прямые  каналы.  Темными
массивами виднеются сады. Расстилаются ровные поля. Маячат башни селений.
     Сын бога Аммона с изумлением взирает  на  эту  крохотную  страну.  Он
захватил половину мира,  но  нигде  не  сталкивался  с  таким  неукротимым
племенем,  как  согдийцы.  Пали  стены  великих  городов.  Рухнули   устои
могущественных держав. Повелители миллионов людей покорно склонили  головы
перед сыном бога Аммона. Но кучка голодных азиатов,  обитающих  в  долине,
где трудно  повернуться...  она  сопротивляется  и  наносит  мощные  удары
знаменитому полководцу, не знавшему прежде ни одного поражения.
     Что это за люди? О чем они думают? Что они знают? Чего они хотят?  Из
чего сделаны их сердца?
     Когда-то  Аристотель  говорил  юному  царю:  "Варвар  и  раб  понятия
тождественные, для него быть рабом и полезно, и справедливо..."  В  каждом
азиате Александр видел раба. Он желал одного - чтобы раб хорошо трудился.
     Но пришло время, и люди, которых он считал рабами, встали  перед  ним
во весь рост. Они глядят ему прямо в глаза. И сын бога Аммона не  понимает
их взгляда. Так смотрел на него Сфинкс в стране пирамид.
     И  загадочный  взгляд  народа  смущает  Александра.  Ему   и   раньше
приходилось испытывать чувство страха.  Он  боялся  за  свое  государство.
Боялся за своих воинов. Боялся за судьбу  своих  замыслов.  Но  впервые  в
жизни он боится как простой человек!
     Александр  содрогается.  Он  забывает  о  государстве.   Забывает   о
господстве над миром. В его ушах не звучит уже песня жреца из Кабуры.  Бог
исчез, остался жалкий смертный - человек с одной головой, двумя  руками  и
двумя ногами, как у всех, и этот смертный трепещет,  словно  его  шеи  уже
коснулся нож азиата. Долина Золотоносной Реки становится  Долиной  Страха.
Душа Александра потрясена. И он понимает - ему больше никогда не воспарить
к тем божественным высотам, с которых он сейчас низринулся. Для других  он
останется сыном бога Аммона. Но для себя он отныне и до конца  дней  своих
будет обыкновенным македонцем из Пеллы.
     Тщетно силится Александр снова разжечь  в  себе  искру  величия.  Она
безнадежно погасла. И  его  охватывает  дикая  злоба  против  народа,  чей
загадочный взгляд затушил в его  сердце  священное  пламя.  Так  пусть  же
долина Золотоносной Реки будет Долиной Страха и для самих азиатов!
     - О, Кера, богиня смерти! - хрипит македонец, протянув ладони вперед.
- Я обрекаю эту страну на гибель.
     Отряды Длинных Пик тремя потоками вливаются в Долину Зарафшана.
     - Разрушайте!
     - Жгите!
     - Насилуйте!
     - Убивайте!
     Таков  приказ  Александра.  Длинные  Пики  подступают   к   селениям,
устанавливают осадные орудия и ливнем ядер, дротиков,  свинцовых  шаров  и
стрел сметают со стен и башен защитников. Потом разбивают тараном  ворота,
врываются внутрь и, засучив рукава, режут каждого встречного - белобородых
стариков, дряхлых старух, беременных  женщин,  стройных  юношей,  цветущих
девушек и слабых детей.
     Истребив жителей, Длинные Пики  открывают  загоны  и  выводят  наружу
лошадей, верблюдов, ослов, коров, коз и  овец.  Затем  обшаривают  дома  и
выносят одежду, обувь, посуду, выволакивают ковры, тащат огромные глиняные
корчаги, полные риса, пшеницы,  ячменя,  проса,  вина  и  масла.  Все  это
погружается на захваченных тут же  вьючных  животных.  Очистив  поселение,
Длинные Пики поджигают его со всех  сторон  и  направляются  к  следующему
деху.
     Позади клубится густой  дым,  но  никто  не  оборачивается.  По  пути
Длинные Пики вытаптывают  посевы,  вырубают  сады,  разрушают  плотины,  и
бурная вода размывает берега каналов и заливает поля.
     - Разрушайте!
     - Жгите!
     - Насилуйте!
     - Убивайте!
     И македонцы разрушают,  жгут,  насилуют,  убивают.  От  Мараканды  до
Бахара горит Согдиана. Руки Длинных Пик чернеют от запекшейся крови. В  их
лица въелся дым пожаров. Их тошнит от запаха крови,  по  ночам  их  мучают
жуткие сновидения,  но  они  все  убивают  и  убивают,  ибо  таков  приказ
Александра.
     - Разрушайте!
     - Жгите!
     - Насилуйте!
     - Убивайте!
     - Нет! - кричит Феаген и ломает пику.  -  Я  не  мясник,  я  воин,  -
говорит марафонец своему начальнику  Кратеру,  -  не  дело  воину  убивать
невинных детей.
     - Тебе своей головы не жалко? - изумляется Кратер.
     -  Делайте,  что  хотите!  -  отвечает  Феаген.  -  Но  сражаться  за
Александра я больше не стану.
     Все, Феаген. Конец. Он  вспомнил  тот  холодный  зимний  день,  когда
бродил по улицам Пирея и Афин в поисках хлеба. Тот день, когда он поступил
в наемный отряд Эригия. Как давно  это  было!  Лучше  бы  он  умер  в  тот
проклятый день! Не пришлось бы ему столько лет таскаться по чужим странам.
Хватит! Он болен. Его отравила кровь.  Изо  дня  в  день  накапливалась  в
сердце ненависть. Лютая ненависть. И вот  она  перехлестнула  через  край.
Пусть терпит тот, кто страшится расправы. Феаген утратил  чувство  страха.
На беду себе. И пусть! С него довольно. Жаль, больше  никогда  не  увидеть
ему Ирины и сына Марилада. Но теперь поздно о чем-либо сожалеть...
     Его хватают и волокут к царю. Э, да это тот самый негодяй, что  дурно
отзывался о царе перед битвой у Гавгамел?  Ах,  это  тот  самый  мерзавец,
который допекал Александра на совете под Киресхатой? Вот  когда  наступило
время расправиться с тобой! Эй, Певкест! Является Певкест, и Феаген падает
на землю с перерезанным горлом. Так завершил  свой  жизненный  путь  некто
Феаген, грек из Марафона.
     Пал Бахар. Все дальше, до тех пор, пока Политимет не  иссякнет  среди
знойных песков, продвигаются Длинные Пики.
     Позади Согдиана. Позади сто  двадцать  тысяч  убитых  согдийцев.  Кто
узнает теперь долину Золотоносной Реки? Она не ярко-зеленая,  как  весной,
не голубая, как летом, не золотистая, как осенью, не белая, как  зимой,  -
она вся, до самого  горизонта,  черна  как  ночь.  Пепел  покрывает  землю
сплошным пушистым ковром. Там и сям торчат стволы обуглившихся деревьев. И
только река и ее протоки медленно, как змеи, извиваются по низине,  тускло
поблескивая чешуей желтоватых волн.
     Нигде ни человека, ни  даже  птицы.  Это  царство  Аида.  Это  Долина
Страха.
     - Ну, что ты теперь скажешь, мудрец? - гневно  спросил  Спантамано  у
перса Датафарна, узнав о гибели ста двадцати тысяч соплеменников. -  Какое
дело я совершу - доброе или злое, если убью в отместку сто двадцать  тысяч
воинов Искендера?
     Датафарн посмотрел прямо в глаза согдийца и твердо сказал:
     - Ты совершил доброе дело, мой брат.




                      КНИГА ТРЕТЬЯ. ЛЕОПАРД НА ОХОТЕ


                              В КРАСНЫХ ПЕСКАХ

                     О массагетах говорят, что часть  их  живет  в  горах,
                часть - на равнинах, третьи  занимают  болота,  образуемые
                реками, четвертые - острова на этих болотах. Богом считают
                они только солнце, которому приносят в жертву лошадей.
                                                        Страбон XI, 1, 6-7

     Слово Клитарха.
     "Так как наступил месяц восхождения повелительницы бурь звезды Арктур
и пришли осенние холода, то Александр, сын  бога  Аммона,  решил  провести
зиму на теплом юге. Он направился к Бактре, оставив под рукою  Певколая  в
Мараканде всего три тысячи пеших воинов, - повстанцы смирились,  мятежника
Спитамена и след простыл, поэтому царь не опасался нового бунта.
     В Бактре нас ожидало радостное известие - из Эллады  прибыло  крупное
пополнение, состоящее из греческих наемников, возглавляемых  Неархом.  Это
укрепило дух воинов, утомленных походом на Киресхату.
     Блестящие победы несравненного Александра привлекают  к  нему  сердца
повелителей отдаленных народов. Посланцы скифов, обитающих по  ту  сторону
Понта Эвксинского, привезли ценные дары  и  предложили  сыну  бога  Аммона
военный союз и руку их прекрасной  царевны.  Бактру  посетил  и  Фаразман,
владыка хорезмийцев. С ним явилось полторы тысячи конных  людей.  Фаразман
сообщил, что его владения граничат со страной амазонок и колхов  и  обещал
помочь хлебом и проводниками, если  Александр  пожелает  воевать  с  этими
племенами. Властелин мира богато одарил скифов и  хорезмийцев  и  ответил,
что примет их предложения после похода в Индию.
     Вскоре в Бактре состоялся совет видных старейшин. За  убийство  Дария
Кодомана его родич Бесс был приговорен к смертной казни. Ему отрезали  нос
и кончики ушей, потом отрубили голову и разрубили тело на части. На том же
совете Александр назначил сатрапов для  управления  покоренными  округами.
Они получили те же права, что и персидские  страны,  однако  им  запрещено
чеканить монету и держать наемное войско.
     Правителем благословенной Согдианы,  доставшейся  нам  такой  дорогой
ценой, стал Ороба..."


     Зима на горе кочевникам, пришла в этом году  рано.  Из  Страны  Мрака
день и ночь дул ветер,  и  в  его  резких  порывах  чувствовалось  дыхание
необозримых ледяных пространств. Потом  выпало  столько  снега,  что  даже
престарелые массагеты беспомощно разводили  руками  и  с  утра  до  вечера
бормотали  заклинания.  Однако  заклинания  не  помогли.  Ударили  морозы.
Пустыня обледенела.
     Основа благополучия кочевого массагета - скот.  Скот  летом  и  зимой
содержится на подножном корму. Зимою лошади разгребают сугробы и  обнажают
редкую траву, - она и составляет их пищу. За ними идут  верблюды,  коровы,
овцы. Так продолжается до весны, когда стаивает снег  и  земля,  прогретая
солнцем, набрасывает на себя покрывало из тюльпанов и сочных трав.
     Но тот пласт затвердевшего снега,  тот  звонкий  ледяной  панцирь,  в
который пустыня оделась нынешней зимой, не пробивало даже копыто коня.
     Раньше, когда выпадала суровая зима, кочевники уходили на юг, за Окс,
к Мургабу и даже в Гиркан, где не бывает снега. Но  сейчас  дорога  на  юг
отрезана. Все пространство от Гирдканского  моря  до  Бактры  и  Киресхаты
захватили юнаны. По всем тропам шатаются их конные  дозоры.  Два  или  три
кочевых рода попытались перейти через Окс, однако их остановили македонцы.
Скот  забрали,  людей  продали  в  рабство.  После  этого  уже  никто   не
осмеливался тронуться к дальним кочевьям. Да и что ждало их  там,  если  б
люди и добрались до Мургаба обходным путем? Македонцы. Повсюду македонцы.
     Голод. Таяли горбы верблюдов. Лошади  глодали  твердые,  как  бронза,
ветви голого саксаула, жевали  собственный  кал  и  отгрызали  друг  другу
хвосты. Гибли коровы. Замерзали овцы. Люди ели их мясо и с тоской думали о
том, сколько животных сохранится до весны.
     Спантамано  -  худой,  желтый,  обросший  рыжеватой  бородой,  сидел,
скрестив ноги и закутавшись в мохнатую шубу, в палатке у  огня  и  казался
человеком, только сейчас выпущенным из темницы.
     Пламя, то взметавшееся кверху,  то  колеблющееся  в  разные  стороны,
напоминало согдийцу пожар в пойме  Зарафшана,  когда  Спантамано  едва  не
погиб среди зарослей.
     И еще ему чудился пожар, которого он не видел, но  о  котором  слышал
много раз - пожар, обративший долину Золотоносной Реки в Долину Страха.
     Зачем он последовал тогда за отрядом  Дейоки?  Будь  он  в  Согдиане,
Искендер не посмел бы так бесчинствовать. Впрочем, что б сделал Спантамано
с сотней пенджикентцев, бактрийцев и дахов против десятков  тысяч  юнанов?
Пропал бы напрасно, да и только. Один раз удалось уйти  от  Искендера.  Но
удастся ли во второй раз? Искендер не пожалеет половины  войска,  лишь  бы
избавиться от беспокойного потомка  Сиавахша.  Значит,  Спантамано  хорошо
сделал, что укрылся у Дейоки.
     Хорошо сделал? А как же Согдиана? Как она без него, Спантамано? И кто
он, Спантамано, без Согдианы. Пусть среди массагетов, далеко от Мараканды,
безопасно, но зато и до цели далеко - до цели, к  которой  он  так  упорно
стремился столько лет.
     Мысли, точно струи разноцветного дыма, свивались,  путались  в  мозгу
Спантамано. От этого мутилась и тяжелела  голова,  беспрестанно,  днями  и
ночами, ныло  внутри,  около  сердца.  Не  раз,  доведенный  до  отчаяния,
Спантамано призывал Дейоку и требовал людей для похода. Но массагет всякий
раз отвечал коротко и учтиво: "Зима..." И впрямь,  какой  смысл  выступать
зимой? Спантамано приходилось коротать время за вином или игрой  в  кости.
Весна! Когда ты придешь, будь ты проклята?..
     Дверной полог распахнулся.  В  шатер  ворвался  пронизывающий  ветер.
Пламя бешено закрутилось, и рой  крупных  искр  взвихрился  кверху.  Вошел
Дейока. Он плотно запахнул полог, кивнул Спантамано, присел  у  костра  на
корточки  и  протянул  к  огню  красные  замерзшие  ладони.  Наушники  его
войлочного шлема были застегнуты под подбородком. Ворот  шубы  поднят.  На
усах таял иней.
     - Как дела? - Дейока заискивающе улыбнулся  потомку  Сиавахша.  -  Не
холодно? Дрова есть? Мяса хватает? Я велю, чтобы принесли, если мало.
     - Благодарение тебе, - сухо ответил Спантамано. - Всего достаточно.
     Он кинул на Дейоку косой  взгляд.  Массагет  быстро  опустил  красные
бегающие глаза. Дейока совсем не походил на своего погибшего отца.  Рехмир
был прямодушный, бескорыстный человек. У него сохранилось  многое  от  тех
времен, когда народ пустыни еще не разделялся на бедных и богатых и каждый
член рода получал равную долю из плодов общего труда. Дейока же без  конца
хвастался принадлежащими ему огромными стадами, завистливо  рассказывал  о
сокровище хорезмийского царя  Фаразмана  и  однажды  завел  со  Спантамано
осторожный разговор о Бессе, у которого будто  бы  кто-то  украл  сумку  с
дорогими самоцветами.
     Этот слюнявый  человек  своими  ухватками,  словечками  и  блудливыми
глазами напоминал  Оробу,  И  Спантамано  сразу  возненавидел  Дейоку.  Но
согдийцу приходилось его  терпеть.  И  не  только  из  уважения  к  памяти
Рехмира. Ведь не кто-нибудь другой, а Дейока приютил и обогрел  бездомного
потомка Сиавахша.
     - Ай! Совсем забыл. - Дейока  всплеснул  руками  и  сладко  улыбнулся
Заре, сидящей по ту сторону костра. - Видел купцов  из  Хорезма.  Говорят,
Искендер назначил твоего отца сатрапом Согдианы.
     Зара слабо вскрикнула. Спантамано отшатнулся  и  скривился  от  боли,
словно его ударили бичом по лицу. Дейока заторопился и открыл полог.
     - Ну, я пойду. Будет надо - позовите.
     Он исчез. Но его тень как бы еще присутствовала  в  шатре,  падая  на
двух людей, по-разному воспринявших принесенное им известие.
     - Спанта! - Зара поднялась и подошла к  мужу.  На  ней  были  меховые
штаны и меховая куртка -  обычный  наряд  массагеток  зимой.  Никто  б  не
поверил, что еще  недавно  она  считалась  первой  женщиной  Согдианы.  Ей
пришлось бросить свои роскошные одежды, - они только помеха в этой  стране
изнуряюще знойных или обжигающе студеных ветров,  колючих  трав,  ядовитых
кустарников и сыпучего песка. Волосы она умащивала теперь не  благоухающим
розовым маслом, а кислым молоком, поэтому они потеряли пышность и  аромат.
Глаза слезились от едкого дыма очага. В кожу лица  въелась  копоть  зимних
костров. Руки огрубели от грязи и ледяной воды.
     - Чего тебе? - холодно спросил Спантамано. С каждым днем росла  между
ними пропасть, - та, что была в Наутаке еще незаметной  трещинкой.  Трудно
сказать, осталась  ли  у  Зары  хоть  искра  любви.  Пожалуй,  чувство  ее
превратилось в обычную привязанность женщины к  мужу  и  хозяину.  Но  под
действием воющего снаружи ветра и эта теплая росинка постепенно остывала и
заметно превращалась в ледяной шарик. А Спантамано? Он убедился, что глаза
жены проясняются тогда, когда дела у него идут хорошо, и  тускнеют,  когда
дела идут плохо. Это открытие оскорбило самолюбивого потомка Сиавахша.  Он
хотел, чтобы Зара любила его - именно его, а не те блага, которые  она  от
него получает. Супруги хмурились все чаще и  чаще,  разговаривали  друг  с
другом все реже и реже.
     - Слушай, Спанта! - Говоря, она не глядела на мужа.  -  Я  знаю:  мои
слова не понравятся. Но...  пусть!  Все  равно  скажу!  Мне  все  надоело.
Пустыня. Грязные массагеты. Дырявый шатер. Горелое мясо...  Все!  Зара  не
привыкла к подобной жизни. Она хочет прежней... там, во дворце.
     - Хм... - Потомок Сиавахша усмехнулся. - И Спантамано надоел?
     - Не ты - упрямство твое. Посмотри сюда! Какой стала  Зара?  Тебе  не
жалко меня?
     - И ты сюда посмотри! - воскликнул Спантамано  раздраженно.  -  Разве
мне легко? Еще хуже, чем тебе. Но я терплю, так как  этого  требует  дело.
Почему же ты не хочешь терпеть?
     - Какое дело? - Зара повысила  голос  до  визга.  -  Глупец!  И  этот
несчастный бродяга мечтает о  победе  над  войском  Искендера!  Ничего  не
выйдет у тебя. Говорю еще раз: иди, сдайся Зулькарнейну, пока  не  поздно!
Неужели мне, дочери сатрапа, придется до  конца  своих  дней  скитаться  в
пустыне?
     Женщина обхватила голову темными  ладонями  и,  стиснув  зубы,  злыми
глазами уставилась на огонь. Пустыня иссушила сердце Зары.  Она  не  могла
больше плакать.
     - Ничего не выйдет? - переспросил  Спантамано  с  горечью.  -  И  так
говорит самый дорогой для меня человек! Что же, если  не  выйдет?  Ведь  я
останусь, как был Спантамано. Не все ли равно тебе, сатрап Спантамано  или
бродяга, раз он твой муж, а ты его жена? Если боги определят нам скитаться
всю жизнь по пустыне, будем скитаться. Если боги дадут нам царство,  будем
царствовать. Сегодня мы ничто, завтра - все; но мужем и  женой  мы  должны
оставаться и сегодня и завтра - всегда.
     Зара презрительно фыркнула. Спантамано безнадежно махнул рукой.
     - Вижу: ты не образумишься. Знай одно - я не стану целовать Искендеру
пятки, как твой отец. Никогда.


     - Тут четыреста  золотых,  Тигран.  Отправляйся  вниз  по  Вахшу.  Из
Хорезма доберись до страны массагетов.  Узнай,  где  скрывается  проклятый
Спантамано. На глаза ему не попадайся. Тайно  передай  этот  свиток  Заре.
Понял ты меня?
     - Да, Ороба.


     Через месяц после этого короткого, но  важного  разговора  в  Красных
Песках появился караван хорезмийских купцов. Под охраной наемных воинов он
передвигался  от  кочевья  к  кочевью,  и  верблюды  ревели  под   грузом,
увеличивающимся на каждой остановке.
     Между хорезмийцами находился человек, который охотно  таскался  среди
массагетов и предлагал им такие безделицы, что их  никто  не  покупал.  Но
торговец не огорчался. Шуба поверх короткой,  туго  перепоясанной  куртки,
широкие кожаные шаровары,  высокие  сапоги  и  трехрогая  войлочная  шапка
придавали ему вид настоящего хорезмийца.  И  все  же  он  не  был  жителем
Хорезма. Он отличался  от  горбоносых,  толстогубых  купцов  сухим  лицом,
светлыми глазами и длинной бородой, очень похожей на согд