о вечной  своей  славой Ашшурбанапал обязан  не  мирному покою,  а
основанию  библиотеки,   которая   была  предназначена   для   его,  личного
пользования.    Находка    этих    табличек    была    последним    триумфом
Лэйярда-археолога. Уступая свое  место другим, он возвратился  после этого в
Англию и целиком посвятил себя политике.
     Найденная   им  библиотека  оказалась  своего  рода   ключом  ко   всей
ассиро-вавилонской  культуре.  Она  была  составлена  систематически;  часть
таблиц царь получил из частных собраний,  большая же часть является копиями,
которые царь  повелел изготовить  во  всех  провинциях своей страны. Посылая
своего чиновника Шадану в Вавилон, он снабдил его  следующей инструкцией: "В
тот  день,  когда ты  получишь  это  письмо, возьми  с собой Шуму, брата его
Бель-этира, Алла и художников  из Борсиппы, которые тебе известны, и  собери
все таблички, хранящиеся  в  их домах и в храме Эзида". И заканчивает письмо
следующими  словами:  "Драгоценные  таблички, копий  которых нет в  Ассирии,
найдите и доставьте  мне. Я написал главному  жрецу и губернатору  Борсиппы,
что ты, Шадану, будешь хранить эти таблички в своем  складе, и просил, чтобы
никто не отказывался предоставлять их тебе. Если вы узнаете, что та или иная
табличка  или  ритуальный  текст подходят  для дворца,  сыщите,  возьмите  и
пришлите сюда".
     Кроме того, у  него работали ученые  и  целая  группа  мастеров-писцов.
Таким  путем  Ашшурбанапалу  удалось  создать  библиотеку,  в  которой  была
представлена  вся наука, все знания того времени,  но, поскольку  в ту эпоху
наука  была тесно  переплетена с  магией, верой  во  всякого рода  чудеса  и
волшебство,  большая  часть  библиотеки  заполнена различными заговорными  и
ритуальными   текстами.   Впрочем,   в  библиотеке  имелось  довольно  много
медицинских  текстов, хотя  и  написанных опять-таки  с  изрядным уклоном  в
магию,  а  также  табличек,   содержащих  сведения  из   области  философии,
астрономии, математики, филологии.  (Именно здесь,  в недрах холма Куюнджик,
нашел Лэйярд  те школьные таблички,  которые оказали такую неоценимую помощь
при дешифровке клинописи "III класса".)
     Наконец, в библиотеке были собраны царские указы, исторические заметки,
дворцовые  записи,   носящие  политический  характер,  и  даже  литературные
памятники -  эпико-мифические  рассказы,  песни  и  гимны. А под  всем  этим
хранились глиняные  таблички,  на  которых  было  нанесено самое  выдающееся
произведение  литературы  месопотамского  мира, один  из  величайших  эпосов
мировой литературы - сказание  о великом и  грозном Гильгамеше,  который был
"на две трети бог, на одну - человек".
     Однако эти таблички нашел уже не  Лэйярд,  а человек, который незадолго
до этого был  освобожден одной экспедицией из мучительного двухлетнего плена
в Абиссинии. Если бы Лэйярд открыл еще и эти таблички, он бы переполнил чашу
своей славы, ибо  сказание о  Гильгамеше было  интересно не только  с  точки
зрения  литературы:  в  нем содержался  рассказ,  проливавший  свет на  наше
древнейшее прошлое, рассказ, который  и  поныне  еще  изучают школьники всей
Европы, хотя  до  находки на  холме  Куюнджик никто  даже  не подозревал  об
истинном происхождении этой истории.
     Ормузд  Рассам  был   помощником   Лэйярда.  Когда  Лэйярд  начал  свою
министерскую  карьеру,  Рассам  по  поручению  Британского  музея  стал  его
преемником.
     Рассам  был  халдеем-христианином. Он родился в  1826 году в Мосуле,  в
1847  году  начал  учиться  в   Оксфорде,  в  1854  году  стал  переводчиком
английского министра-резидента в Адене,  а  вскоре -  ему  в то  время  едва
минуло тридцать лет - помощником резидента. В 1864 году он отправился вместе
с посольством к абиссинскому царю Федору. Федор посадил его  за решетку. Два
года провел  Ормузд Рассам в  абиссинской тюрьме, прежде чем  его освободила
экспедиция  Напира. Некоторое время спустя он  приступил к своим раскопкам в
Ниневии.
     Успехи  Рассама  были ничуть не меньшими, чем успехи Лэйярда, но у него
не было тех  преимуществ, которые создали  славу его предшественнику: он  не
был  первым и, следовательно, не мог рассчитывать, что его открытия  вызовут
сенсацию. Кроме того, он не обладал ловкостью Лэйярда, который умел красочно
рассказать   о   своих  открытиях,  придать  своим  выводам  безукоризненную
формулировку  и,  рассмотрев проблему  в  различных, подчас довольно смелых,
аспектах представить все это на суд широкой публики и специалистов.
     Можно себе представить,  как  подал бы  Лэйярд  новость о  том, что ему
удалось  обнаружить  под  холмом   Нимруд,  который,   казалось,  уже  давно
переворошили до основания, еще один храм длиной пятьдесят и шириной тридцать
метров. Какими красками  он расцветил бы рассказ  о  мятеже рабочих, который
Рассам  подавил  железной рукой, когда раскопал в четырнадцати километрах от
Нимруда,  возле  Балавата, не  только  храм  Ашшурнасирапала,  но  и остатки
расположенного  террасами  города  и  среди  бесчисленного  множества  самых
различных находок  обнаружил бронзовые ворота  высотой около  семи  метров -
первое  и единственное  в то  время  доказательство существования во дворцах
Двуречья дверей  и  ворот. И наконец, как рассказал бы он  о находке эпоса о
Гильгамеше, даже если бы не смог, так же как и Ормузд Рассам,  оценить его в
то время по достоинству.
     Ведь по-настоящему это  произведение, приоткрывающее  завесу над  давно
исчезнувшим  прошлым,  оценили лишь  в  последующие  годы.  Сегодня, правда,
упоминание о  нем  можно  встретить на первых же страницах  любого  учебника
мировой  литературы, однако современные авторы  не  слишком затрудняют себя:
они ограничиваются  тем, что  цитируют десять строк, дают общую литературную
оценку  эпоса  и указывают, что он лег в основу всех  последующих  эпических
произведений. Их  меньше всего интересует содержание поэмы,  а между тем оно
действительно  восходит  к  истокам  человеческого  рода, непосредственно  к
библейскому  прародителю.  Обнаружить  эти  истоки  было  суждено  человеку,
который скончался  через  четыре  года после своего открытия и чья заурядная
фамилия совершенно  несправедливо  упоминается в  истории археологии  лишь в
сносках и примечаниях.
     Этого    человека    звали    Джордж    Смит;    он    тоже    не   был
специалистом-археологом - он был гравером. Родился Смит 26 марта 1840 года в
Челси, близ Лондона.  С удивительным рвением этот самоучка изучал по вечерам
в своей каморке  первые публикации  ассирийских документов и двадцати  шести
лет от роду опубликовал несколько небольших статей о некоторых еще в ту пору
вызывавших различные толкования клинописных  знаках.  Эти статьи обратили на
себя  внимание  ученого   мира.   Через   два  года   он  стал   ассистентом
египетско-ассирийского отделения Британского музея  в Лондоне. Он умер рано,
тридцати шести лет, оставив  нам добрую дюжину своих трудов и прославив свое
имя рядом выдающихся открытий.
     В течение  1872  года этот бывший  гравер  целыми  днями просиживал над
расшифровкой и разбором табличек, присланных в музей Ормуздом Рассамом.
     В   то   время    никто    даже    не   подозревал   о    существовании
вавилонско-ассирийской литературы, достойной занять свое место в ряду других
великих литератур, и Смит, старательный, но, вероятно, чуждый музам  ученый,
вряд  ли ставил  себе  задачу  ее открытия. Но едва  приступив  к дешифровке
текста,  он  увлекся одним рассказом, который заинтересовал  его не  столько
своей формой, сколько содержанием; чем дальше он читал, тем все более близко
принимал к сердцу то, что сообщало ему это повествование.
     Это был рассказ о могучем Гильгамеше; Смит читал о подвигах этого героя
и  лесного  звероподобного  человека  Энкиду, которого привела  в город Урук
священная блудница, жрица богини Иштар, для того чтобы Он победил Гильгамеша
надменного, однако схватка закончилась вничью,  а Гильгамеш  и  Энкиду стали
друзьями,  заключили  вечный союз  и  совершили  вдвоем  немало  героических
деяний: они убили Хумбабу, грозного владыку кедрового леса, а Гильгамеш даже
бросил вызов богам, грубо оскорбив Иштар и отвергнув ее божественную любовь.
     Мучаясь над дешифровкой,  Смит читал  о том, как  скончался от страшной
болезни Энкиду, как оплакивал  его  Гильгамеш  и как  отправился  он,  чтобы
избежать  той же  участи,  на  поиски  бессмертия.  К  Утнапиштиму  идет  он
прародителю,  которому  в  свое время, когда  боги  наслали на  человечество
великую  кару,  единственному  из  всех  людей,  было  даровано  спасение  и
бессмертие. И  Утнапиштим,  прародитель, поведал Гильгамешу  историю  своего
чудесного спасения...
     Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,
     И тайну богов расскажу тебе я.
     Шуруппак - город, который ты знаешь,
     Что лежит на берегу Евфрата;
     Этот город древен, близки к нему боги.
     Задумало сердце богов великих потоп устроить...
     У Смита  загорелись  глаза...  Но  как  раз тогда,  когда его  волнение
сменилось уверенностью в том, что он находится на пороге важного открытия, в
тексте  рассамовских  табличек  все  чаще  стали  попадаться  пропуски.  Как
оказалось, в распоряжении Смита находилась лишь часть текста великого эпоса,
а  наиболее   важная  для  ученого,  последняя   часть,  содержащая  рассказ
Утнапиштима, была представлена только в отрывках.
     Однако то, что Смит сумел к этому времени вычитать из глиняных книг, не
давало ему  покоя; он не мог  молчать. Набожную Англию охватило волнение. На
помощь  Джорджу  Смиту  пришла одна  популярная  газета.  Лондонская  "Дейли
телеграф" объявила, что она  готова снабдить суммой в тысячу гиней того, кто
отправится  в  Куюнджик, чтобы  отыскать  недостающие  фрагменты  сказания о
Гильгамеше.
     Предложение  было авантюристическим,  но  ассистент  Британского  музея
Джордж Смит принял вызов.  И  чтобы осуществить  свой план,  ему  надо  было
совершить поездку в Месопотамию, отделенную от Лондона несколькими  тысячами
километров,  и   там,   в  многослойной   толще   гигантского  холма,   едва
потревоженной  предшествующими   раскопками,  отыскать  несколько   глиняных
табличек, причем  именно  тех, которых  ему недоставало!  Это  была  задача,
которую можно сравнить с поисками водяной блохи, не вообще блохи, а какой-то
совершенно определенной  водяной  блохи в озере,  или же со всем  известными
поисками иголки в стоге сена.
     Джордж Смит принял предложение газеты.
     И  снова   произошло  невероятное:  ему  действительно   удалось  найти
недостающие фрагменты сказания.
     Он  привез домой 384 таблички, в  том числе  недостающую  часть истории
Утнапиштима,  так  взволновавшей его  при  первом  чтении. Это была  история
потопа - не обычного  наводнения,  упоминание о котором можно найти в ранней
мифологии чуть ли не  всех  народов,  а  совершенно  определенного потопа, о
котором впоследствии было рассказано в Библии, ибо  Утнапиштим был Ной - это
с полной очевидностью явствовало из  текста поэмы. Друг людей  бог Эа во сне
открыл  опекаемому им  Утнапиштиму  замысел  богов покарать  людской род,  и
Утнапиштим построил корабль.
     Нагрузил его всем, что имел я,
     Нагрузил его всем, что имел серебра я,
     Нагрузил его всем, что имел я злата,
     Нагрузил его всем, что имел живой я твари,
     Поднял на корабль всю семью и род мой.
     Скот степи, зверей степи, всех мастеров я поднял.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . .
     Сумрак утром, перед ночью полил погибельный ливень.
     Я взглянул на облик погоды -
     Страшно глядеть на погоду было;
     Я взошел на корабль и запер двери.
     За постройку судна корабельщику Пузур-Амурри
     Я отдал чертог и его богатства.
     Едва занялось сиянье утра,
     От основанья небес поднялась черная туча.
     Адад гремит в ее середине,
     Шуллат и Ханиш идут перед нею.
     Идут гонцы горой и равниной,
     Ирагаль вырывает мачту;
     Идет Нинурта, гать прорывает;
     Подняли факелы Ануннаки,
     От их сияния земля озарилась;
     Адада ярость небес достигает,
     Что было светлым - во тьму обратилось,
     [Земля как чаша], черпает [воду].
     Первый день бушует буря,
     Быстро налетела, водой заливая,
     Словно войною людей постигла -
     Те не видят друг друга больше,
     И с небес не видать человеков.
     Боги потопа устрашились,
     Поднялись, удалились на небо Ану,
     Свернулись, как псы, у стены растянулись.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
.
     Иштар кричит, как в муках родов,
     Госпожа богов, чей прекрасен голос:
     "Прежние дни обратились в глину,
     Ибо в совете богов я решила злое,
     Зачем в совете богов решила я злое,
     На гибель людей моих я войну решила?
     Для того ли рожаю я человеков,
     Чтобы, как рыбий народ, наполняли море!"
     Ходит ветер шесть дней и ночей,
     Потоп и буря покрывают Землю.
     При наступлении дня седьмого
     Буря и потоп войну прекратили,
     Те, что сражались подобно войску.
     Утих ураган, успокоилось море - потоп прекратился.
     Я взглянул на море - тишь настала,
     И все человечество стало глиной!
     Подобно крыше стала равнина.
     Я пал на колени, сел и плачу.
     По лицу моему побежали слезы.
     Я взглянул на море во все пределы -
     За двенадцать бэру* поднялся остров. (* Бэру - около 10 км.)
     У горы Нисир корабль остановился,
     Гора Нисир корабль удержала, не дает качаться.
     При наступлении дня седьмого
     Вынес голубя и отпустил я:
     Пустившись, голубь назад вернулся -
     Не было места, опять прилетел он.
     Вынес ласточку и отпустил я:
     Пустившись, ласточка назад вернулась -
     Не было места, опять прилетела.
     Вынес ворона и отпустил я.
     Пустившись же, ворон спад воды увидел
     Не вернулся - каркает, ест и гадит.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Поднялся Энлиль, взошел на корабль,
     Взял меня за руку, вывел наружу.
     На колени поставил жену мою рядом.
     К нашим лбам прикоснулся, встал между нами, благословляя:
     "Доселе Утнапиштим был человеком,
     Отныне же Утнапиштим и жена его нам, богам, подобны:
     Пусть живет Утнапиштим у устья рек, в отдаленье".

     Можно ли было  сомневаться в том, что это древнейший вариант библейской
легенды? Библейское сказание не только  в общем, но и по своим  подробностям
удивительно  напоминало рассказ  Утнапиштима, где  даже фигурируют  голубь и
ворон, которых, как известно, посылал и Ной.
     Находка этого  текста выдвинула  совершенно необычный для эпохи Джорджа
Смита  вопрос:  "Неужели  истины,   содержащиеся   в  Библии,  не   являются
изначальными?" А археология снова сделала  гигантский  шаг на  пути изучения
далекого прошлого, поставив еще одну проблему: была  ли  история Утнапиштима
действительно  всего лишь  легендой, подтверждающей библейскую легенду? Ведь
еще  совсем  недавно к легендам относили вообще  все,  что было  известно  о
поразительно богатой стране, расположенной между Тигром и Евфратом. Разве не
выяснилось в конце концов, что во всех  этих легендах есть свое рациональное
зерно? Не следует ли и в рассказе о великом потопе видеть нечто большее, чем
простую легенду? К каким же временам  следует в таком случае  отнести начало
истории  Двуречья? Непроницаемая стена, за которой видели лишь  мглу времен,
на самом деле оказалась лишь занавесом - когда его удалось раздвинуть, перед
изумленными  зрителями  предстал новый,  никому не  ведомый мир, значительно
более древний, чем тот, о котором знали до сих пор.
     Несколькими  годами  позже,  около  1880 года,  снова француз  и  снова
вице-консул, некий  де  Сарзек  раскопал  в  песке  возле  местечка  Телло в
Вавилонии скульптуру, которая сильно отличалась от всех когда-либо найденных
археологами в районе Двуречья. Ее принадлежность к вавилонской культуре была
несомненна, однако она отличалась  большей  архаичностью и монументальностью
и, по  всей  вероятности,  принадлежала к еще более  отдаленному периоду, ко
временам  далекого детства человеческой культуры, к цивилизации, значительно
более   древней,  чем  египетская,  которая  до  этого   времени   считалась
наидревнейшей.
     Найти  следы  цивилизации  этого  древнейшего народа  удалось благодаря
смелой  гипотезе, выдвинутой одним  ученым, и случайной находке де  Сарзека,
блестяще подтвердившей эту гипотезу.
     Впрочем, это относится уже  к особой главе истории археологии; события,
которые  будут  в  ней  описываться,  относятся  к  двадцатым  годам  нашего
столетия, а свое завершение  они  найдут, может быть, только  сейчас, в наши
дни.
     Впрочем, еще задолго до этого, в  конце XIX века, некий немец приступил
к раскопкам Вавилона.


     Глава 24
     КОЛЬДЕВЕЙ ПОД ПУЛЯМИ
     В 1878 году молодой бостонский архитектор Френсис X. Бэкон  -  ему в то
время шел двадцать второй  год -  решил вместе со  своим  приятелем  Кларком
отправиться  в путешествие по Греции и Турции. Кларк работал в  то время над
историей  дорийской  архитектуры, и Бэкон хотел ее  проиллюстрировать. Кроме
небольшой субсидии,  полученной от  Общества архитекторов Бостона, у каждого
из них было по пятьсот долларов - все их сбережения.
     "Пока мы добрались  до Англии,  - писал впоследствии Бэкон, - мы успели
истратить слишком  много  денег и  поняли,  что,  если  мы  и  дальше  будем
путешествовать обычным путем, нам не  удастся осуществить наши планы - денег
не хватит. Поэтому мы решили купить  в Англии лодку, в которой мы могли бы и
жить, переплыть  на ней через канал, подняться вверх по Рейну, спуститься по
Дунаю в Черное море, а  затем  пройти через  Константинополь и  Дарданеллы к
архипелагу,  с  тем  чтобы  посетить  старые  греческие поселения. Так мы  и
сделали".
     Три года спустя эти на редкость предприимчивые археологи отправились  в
свое  второе путешествие - на этот раз, однако, вместе с группой сотрудников
- на раскопки  Ассоса (южный  берег  Троады). Молодые ученые не были  лишены
чувства  юмора.  "4  апреля  1881   года,  -  пишет  Бэкон,  -  мы,  вдоволь
наторговавшись, приобрели за  восемь фунтов лодку -  такую,  какие  ходят  в
Смирнской гавани, и,  оставив  на  набережной кучку жадных до бакшиша людей,
отправились,  привязав  лодку к  пароходу,  в  Митилену".  Сильный  норд-ост
задержал их.  "Решив как-то использовать  это время,  мы принялись чистить и
красить нашу лодку, а затем стали придумывать  ей имя и даже поспорили из-за
этого. Поскольку  мы никак  не  могли прийти к соглашению относительно того,
какому из классических  имен отдать  предпочтение  -  скажем,  "Ариону"  или
"Сафо", - мы окрестили ее "Мечитра", что значит "Свежий сыр"!
     1 апреля к этим веселым и  бодрым  парням присоединился третий, который
как нельзя лучше  подходил к  их компании. Это был  немец Роберт  Кольдевей.
Двадцать лет  спустя он  стал  одним из самых  выдающихся археологов  нашего
столетия, а тогда ему было всего лишь двадцать семь лет. 27 апреля 1882 года
Бэкон писал о нем: "Кольдевей чрезвычайно выигрывает при близком знакомстве,
он  именно  тот  человек,  который подходит  мне  и  Кларку". Такова  первая
характеристика, которую дали Кольдевею  его коллеги-археологи, а так как она
была  дана  человеком, проплывшим  через всю Европу в  Средиземное  море  на
небольшом суденышке и назвавшим свою лодку "Свежим сыром" (что не мешало ему
быть  серьезным ученым), мы и привели ее здесь. На  этом,  однако, мы  можем
оставить и Кларка и Бэкона, ибо в списках археологов они стоят далеко позади
того человека, которого они некогда приняли в свою компанию.
     Роберт  Кольдевей родился в  1855 году в Бланкенбурге,  в Германии.  Он
учился  в Берлине,  Мюнхене и  Вене,  изучая там