умы  в  Мексике.  Вот  теперь-то  наступило  полное
замешательство.
     Вильям  Хайклинг  Прескотт  происходил  из старинной пуританской  семьи
Новой Англии. Он родился 4 мая 1796 года в Салеме; с 1811 по 1814 год изучал
право в Гарвардском университете.  Через несколько лет  после  начала  своей
карьеры этот  подававший  большие  надежды юрист  вынужден был  прибегнуть к
помощи  ноктографа. Ноктограф.  был изобретен  неким Уэджвудом  и  напоминал
аспидную доску, разница была лишь в том, что вместо линеек здесь были медные
штифты.  Они  не давали  руке  уходить в сторону, и  поэтому, пользуясь этой
доской,  можно было  писать  с  закрытыми глазами; к тому же при пользовании
ноктографом не  было никакой необходимости  обмакивать  ручку  в  чернила  -
достаточно  было  выдавить  заостренной палочкой  соответствующие  буквы  на
копировальной бумаге, которая была подложена под  штифтами. Иначе говоря,  с
помощью этого приспособления мог писать слепой.
     Вильям Прескотт  и был почти  слеп. В 1813  году он потерял  вследствие
несчастного случая левый глаз. Напряженные занятия сильно ослабили  и правый
глаз;  зрение было почти полностью  потеряно, лучшие врачи-окулисты  Европы,
которых он посетил  во время своей  двухлетней  поездки по Старому Свету, не
смогли ему ничем помочь. Так внезапно оборвалась его карьера юриста.
     Тогда  этот  человек   удивительно  настойчиво   занялся  историческими
исследованиями. Плодом  этих занятий явилась написанная с помощью ноктографа
книга "Завоевание Мексики" - увлекательнейший рассказ о завоеваниях Кортеса.
Впрочем, не только  о  них; собрав с поразительной тщательностью  все,  даже
самые  отдаленные   свидетельства  современников  конкистадоров,   он  сумел
воссоздать  широкую картину жизни государства  ацтеков до  и после вторжения
испанцев. А когда в 1843 году его труд увидел свет, перед  изумленным миром,
так же неожиданно, как и только что открытая цивилизация майя, предстала еще
одна, не менее загадочная культура - цивилизация ацтеков.
     Что  же, собственно,  выяснилось?  Прежде всего то, что  между  майя  и
ацтеками,  несомненно, существовали какие-то связи. Так,  к примеру, были во
многом близки их религии;  их постройки - храмы  и  дворцы, - казалось, были
проникнуты  одним  духом.  А как обстояло дело с языком и с возрастом  обоих
народов?  Уже  при  беглом  ознакомлении  стало  ясно,  что  ацтеки  и  майя
изъяснялись  на  различных языках,  и если цивилизация ацтеков, по-видимому,
была обезглавлена Кортесом в момент ее наивысшего расцвета, то майя достигли
своих  наивысших успехов  в  области  культуры и  политики  еще за несколько
столетий до того, как испанцы высадились на побережье их страны.
     Пользуясь тем же методом, с  помощью  которого  умудрились приплести  к
истории  древней  Америки  колена  Израилевы, можно  было  бы и  здесь легко
объяснить все противоречия, но некоторые замечания, приведенные Прескоттом в
его книге, породили по меньшей  мере дюжину новых загадок. Так, например,  в
одном месте он прерывает  свой  рассказ  об ужасной "Ночи печали", той ночи,
когда  Кортес  бежал с остатками своего разгромленного отряда из Мехико, для
того  чтобы  подробнее  остановиться  на  описании  некоего  поля  развалин,
которому  преследуемые  испанцы  по  вполне  понятным  причинам  не  уделили
должного внимания.  На этом  поле возвышаются пирамиды Теотихуакана и прежде
всего Пирамида Солнца и Пирамида Луны - колоссальные строения, не уступающие
по своим размерам знаменитым гробницам фараонов. (Пирамида Солнца вздымается
ввысь на 60 с лишним метров. Каждая сторона ее основания имеет в длину более
200 метров.)
     Эти  гигантские  храмы расположены на  расстоянии всего лишь одного дня
пути  (а  сегодня  -  часа езды  поездом)  от  Мехико;  таким  образом,  они
находились  ранее   в  самом  сердце  ацтекского  государства.  Впрочем,  их
географическое положение  отнюдь  не помешало Прескотту,  который следовал в
этом вопросе за индейскими  преданиями, настаивать на том, что эти  руины не
имеют ни малейшего  отношения к  ацтекам  - они уже  застали их здесь, когда
вторглись,  в  качестве  завоевателей  в  страну.   Иначе  говоря,  Прескотт
утверждал, что, помимо ацтеков и задолго до майя,  в Центральной Америке жил
еще  какой-то   третий  народ,  создавший   свою   собственную  цивилизацию,
предшествовавшую цивилизации ацтеков.
     Он  пишет: "Какие мысли должны одолевать  путника... когда он шагает по
земле, где  покоится  прах  целых поколений, прах тех,  кому  обязаны  своим
существованием  эти гигантские  сооружения... которые как бы переносят нас в
седую древность! Но кто были эти строители? Были ли это легендарные ольмеки,
чей след,  подобно истории  древних титанов,  теряется в легендах и сказках,
или  же ими  были, как это  обычно утверждают, мирные, трудолюбивые  умельцы
тольтеки,  все сведения о  которых  почерпнуты  из едва ли более достоверных
источников? Какова была судьба племен, создавших эти сооружения? Остались ли
они на прежнем месте, смешавшись с  ацтеками,  своими преемниками?.. Или  же
они отправились  дальше, на юг, найдя там  широкое  поле для распространения
своей культуры, о которой  свидетельствуют  великолепные остатки строений  в
дальних областях Центральной Америки и Юкатана".
     Подобного  рода  замечания  и предположения, которые  слышались со всех
сторон  и которые  мы простоты  ради приводим по  Прескотту, вызвали  вполне
понятное замешательство. Впрочем,  знакомясь с такими заявлениями Прескотта,
как "все это - тайна,  на которую безжалостное время набросило непроницаемое
покрывало",  и "завесу  эту  не  суждено приподнять  смертному",  нельзя  не
отметить, что этот историк,  сам немало  сделавший для  того, чтобы  вернуть
жизнь  "теням   минувшего",  излишне  пессимистичен.  Пользуясь   выражением
Прескотта, мы можем сказать, что смертные все же успешно продолжили раскопки
и уже  сейчас выяснили многое из того, что  еще сто лет назад  было глубокой
тайной. Все говорит за то, что со временем они откроют и многое другое, пока
еще скрытое из наших глаз.


     Глава 30
     ИНТЕРМЕДИЯ
     Примерно  через двадцать  лет после путешествий Стефенса,  в 1863 году,
некий посетитель  Королевской библиотеки в  Мадриде, роясь в государственном
историческом  архиве,  нашел  в  один  прекрасный  день  пожелтевший  старый
манускрипт,  который, судя по его виду, никто еще  не читал.  На манускрипте
стояла дата: 1566. Назывался  он "Сообщение о делах в Юкатане", и в нем было
множество странных, на первый взгляд совершенно непонятных рисунков. Автором
этой книги был Диэго де Ланда.
     Любой обычный  читатель положил бы манускрипт на место, и,  несомненно,
так  поступали  уже  многие.  Но  случаю  было  угодно,  чтобы  на этот  раз
манускрипт попал  в руки человека, служившего  в  свое время  на  протяжении
десяти  лет подряд духовником во французском  посольстве в  Мадриде.  В 1855
году этот человек стал  священником  в индейской деревушке  Рабиналь  (округ
Салама)  в Гватемале, посвятив себя  глубокому  изучению индейских языков  и
остатков  местной  древней  цивилизации.  (Этот же  священник,  миссионер  и
ученый,  опубликовал под псевдонимом  Этьен Шарль  де Равенсберг  целый  ряд
рассказов и исторических романов; мы упоминаем об этом лишь для  того, чтобы
показать широту его интересов.)
     Заинтересовавшись  пожелтевшей книгой и  принявшись  ее  рассматривать,
этот священник, имя которого было Шарль Этьен Брассер де Бурбур (1814-1874),
сделал  одно  важное открытие,  чем внес  значительный  вклад в исследование
цивилизаций Центральной Америки.
     Вильям Прескотт был девятью годами старше Стефенса, Брассер де Бурбур -
девятью годами моложе, и, хотя де Бурбур совершил свое открытие  лишь в 1863
году,  можно  считать,  что  все  они  делали  общее  дело.  Стефенс откопал
монументы  и  памятники,  принадлежавшие  майя, Прескотт собрал материалы  и
впервые описал целый отрезок ацтекской истории (хотя бы и самый  последний),
а Брассер де Бурбур подобрал  пусть маленький и не ко всем замкам, но все же
ключ, с  помощью которого удалось  разобрать целый ряд совершенно непонятных
до  того  орнаментов  и иероглифов.  Однако  прежде,  чем пояснить  важность
сделанного  им открытия,  необходимо разобраться в той ситуации,  в  которой
оказались в данном  случае археологи, -  проблемы, с  которыми  им  пришлось
здесь столкнуться, были совершенно иными, чем в Старом Свете.
     Когда  китайцы  принялись в третьем тысячелетии до н. э. - после своего
великого  потопа  - заселять  земли, на  которых основали  впоследствии свое
государство, они начали с районов, расположенных  вдоль двух величайших  рек
Китая - Хуанхэ и Янцзы. Индийцы  основали  свои первые поселения  на берегах
Инда и  Ганга.  Вторгшись в Месопотамию, шумеры основали  свои поселения,  в
которых  позднее  выросла  вавилоно-ассирийская  культура,  между  Тигром  и
Евфратом. Цивилизация Египта не  только была связана  с Нилом - она была  бы
невозможна без Нила. Тем, чем для  этих народов были реки, для греков  стало
узкое Эгейское  море.  Это означает, что  великие цивилизации прошлого  были
цивилизациями  великих рек, и исследователи привыкли рассматривать реку  как
предпосылку  для  возникновения  той  или  иной  культуры.  Но  американские
цивилизации отнюдь  не являлись речными цивилизациями, и тем  не  менее в их
процветании не  приходилось сомневаться. (Культура  инков, существовавшая на
плоскогорье Перу, также не была речной культурой;  мы скажем о ней несколько
позднее, так как  она не связана непосредственно с цивилизациями Центральной
Америки.)
     Следующую предпосылку возникновения  той или иной  цивилизации  видят в
склонности  и  способности  народов  к  земледелию  и  разведению  скота,  к
содержанию домашних животных. Майя занимались земледелием (хотя оно и носило
у них весьма своеобразный характер).  А  скотоводством? Цивилизация  майя  -
это, пожалуй, единственная в мире цивилизация, которая не знала ни домашних,
ни  вьючных  животных,  а  следовательно,  не  знала  и  колеса.  Впрочем, о
своеобразии цивилизации майя говорит еще многое другое.
     Большинство  древних цивилизованных народов  Старого  Света  давно  уже
вымерло, бесследно  исчезло с лица земли; с ними вместе  умерли  и их языки;
эти мертвые языки нередко удается  изучить лишь в  результате кропотливой  и
длительной  дешифровки.  Но  майя  живут  и  ныне  -  их в  общей  сложности
насчитывается не  менее миллиона;  они не  изменились  внешне (разве  что их
одежда), вряд ли намного изменились и условия их материальной жизни. Ученый,
обратившись с  тем  или иным поручением  или вопросом к своему слуге,  может
вдруг увидеть перед собой то же  лицо, которое он  только что  скопировал со
старинного рельефа. В 1947 году два  журнала,  "Лайф" и "Иллюстрейтед Лондон
ньюс",  напечатали  снимки  новых  археологических  раскопок.  На  одной  из
фотографий в Центральной Америке  рядом с  двумя старинными  рельефами  были
засняты  мужчина и  девушка майя, -  казалось,  они  послужили  моделью  для
рельефов. И если бы головы на рельефах обрели дар речи, они заговорили бы на
том же языке, на котором изъясняется современный слуга майя,  когда получает
жалованье у своего ученого хозяина.
     На   первый   взгляд   кажется,   что   это   обстоятельство   особенно
благоприятствует исследованиям. Но только на первый взгляд! Ибо, несмотря на
то что со  дня  гибели  культуры майя  (опять-таки  в противоположность всем
древним цивилизациям  Старого Света) прошло не  два и не  три тысячелетия, а
всего  какие-нибудь  четыреста  пятьдесят лет, пути ее изучения  значительно
более  сложны,  чем  любой  другой давным-давно  исчезнувшей  с  лица  земли
цивилизации.
     Дело в том, что о Вавилоне, Египте, о древних народах Азии, Малой Азии,
Греции мы имеем сведения с давних пор.  Многие из них были утеряны, но очень
много  данных  и  свидетельств  - и устных и письменных  -  сохранилось. Эти
цивилизации умерли очень давно - это верно, но, умирая, они передавали своим
преемникам  все  созданное  ими,  к тому же угасали они  в  течение  долгого
времени. Американские  же цивилизации,  как мы уже об этом  упоминали,  были
"обезглавлены". Вслед за конкистадорами,  которые вторглись с конем и  мечом
(а конь, как мы помним  по  походу Кортеса, был для ацтеков страшнее  меча),
двинулись священники, и тоща  запылали  на кострах  книги и рисунки, которые
могли  бы  дать  нам  необходимые  сведения  об  этой  стране.  Дон  Хуан де
Сумаррага,  первый архиепископ Мехико, уничтожал  на гигантских аутодафе все
попадавшие  ему  в  руки манускрипты;  епископы  и священники следовали  его
примеру, а солдаты с неменьшим рвением уничтожали все оставшееся на их долю.
Когда  в  1848  году  лорд  Кингсборо  закончил  собирание  своей  коллекции
древнеацтекских документов, среди рукописей не оказалось  ни одной,  которая
была  бы  приобретена  в  Испании.   А  что  осталось  от  документов  майя,
относящихся к доконкистадорской эпохе? Всего три манускрипта.
     Один  из  них находится в Дрездене, другой - в Париже, а остальные два,
составляющие,  собственно,  один, - в Испании: "Codex Dresdensis"  (наиболее
старый), "Codex Peresianus" и кодексы "Тгоапо" и "Cortesianus".
     Поскольку  мы  уже  занялись  перечислением,  не  следует забывать и  о
трудностях, связанных с самими археологическими изысканиями в  этих районах.
Археолог, путешествующий по Греции  или Италии,  находится  в цивилизованных
странах, исследователь Египта работает  в самых здоровых  из существующих на
этих  широтах климатических условиях, но человек,  решившийся  отправиться в
прошлом столетии на поиски новых следов майя и ацтеков, имел дело с поистине
адским климатом и попал в район, далекий от всякой цивилизации.
     Исследователи  Центральной Америки  сталкивались  с  тремя трудностями:
во-первых, с совершенно необычной проблематикой, вызванной своеобразием этих
культур; во-вторых,  с невозможностью проводить  те  сравнения  и обобщения,
которые делаются только при наличии разностороннего материала, так как здесь
не  было ничего,  кроме развалин;  в-третьих, с препятствиями, связанными  с
местными  особенностями ландшафта и климата, которые затрудняли  и замедляли
исследования.
     Приходится  ли после  этого удивляться тому, что майя и ацтеки после их
вторичного открытия  Стефенсом  и  Прескоттом  вновь оказались  забытыми,  а
знания  о  них,  накопленные  на  протяжении  добрых  четырех   десятилетий,
сохранялись  в памяти лишь нескольких  ученых? Разве не поразительно, что за
сорок лет  (с 1840  по 1880  год) в этой области  не было  сделано ни одного
настоящего открытия, хотя отдельные мелкие исследования по  частным вопросам
проводились; что  даже "раскопки" Брассера де  Бурбура  в Мадридском  архиве
привлекли внимание лишь немногих специалистов?
     Книга  Диэго  де  Ланды,  которая  на  протяжении  трехсот  лет  лежала
доступная  всем,  но  никем  не использованная, хранила волшебные  слова,  с
помощью   которых  можно  было,   хотя   бы   частично,   понять  смысл  тех
немногочисленных  документов  и  начертанных  на  памятниках  и  скульптурах
письмен майя, которые имелись в распоряжении ученых. Однако  этих документов
-  каменных  плит,  рельефов  и изваяний -  было  слишком  мало,  чтобы  эти
волшебные слова применить, чтобы проверить  в сопоставлениях и сличениях  их
справедливость.


     Глава 31
     ТАЙНА ПОКИНУТЫХ ГОРОДОВ
     Если мы  соединим  одной линией Чичен-Ицу на севере Юкатана  и Копан (в
Гондурасе) на юге,  а  Тикаль и Ишкун (в  Гватемале)  на востоке через город
Гватемалу  с  Паленке  (Чиапас) на  западе,  мы  очертим  примерные  границы
цивилизации майя. Одновременно эти линии ограничат  ту территорию, которую в
1881-1894 годах, то есть через сорок лет после Стефенса, объездил англичанин
Альфред Персифаль Моудсли.
     Моудсли сделал гораздо больше, чем Стефенс, - он сделал то необходимое,
что помогло сдвинуть исследование с мертвой точки. Он проделал  семь походов
в джунгли и привез с собой не только описание этих походов и зарисовки, но и
оригинальные  материалы:  тщательно  сделанные  оттиски и  гипсовые слепки с
рельфов и надписей.
     Его  коллекция  попала  в  Англию,  первоначально  в  Музей Виктории  и
Альберта, затем в Британский музей.  Когда коллекция Моудсли стала доступной
исследователям,  наука  получила  материалы,  с помощью  которых можно  было
заставить все  эти  памятники  рассказать  и  о своем  возрасте  и  о  своем
происхождении.
     Здесь мы вновь возвращаемся  к Диэго  де Ланде. Этот второй архиепископ
Юкатана был  человеком,  в котором  самым причудливым образом  уживался ярый
фанатизм с любовью к науке, с жаждой знаний. Приходится сожалеть, что в этой
борьбе сторон его души в конечном итоге  победил фанатизм, ибо дон  Диэго де
Ланда был одним из  тех епископов, по приказанию которых собирали и  сжигали
на  кострах  все документы  майя -  эти "творения  дьявола",  - какие только
удавалось раздобыть. Вторая же сторона его души смогла подсказать ему только
одно: использовать некоего  оставшегося в живых  местного  царька в качестве
своеобразной  Шехерезады.  Выяснилось,  однако, что новоявленная  Шехерезада
умела рассказывать не только сказки.  Так Диэго де Ланда написал свою книгу.
В ней он рассказал о том, как жили майя, об их  богах и снабдил свои записки
рисунками,  из которых  явствовало, какими знаками майя обозначали месяцы  и
дни. "Вероятно, это  не безынтересно,  - может сказать читатель, - но почему
этому нужно придавать особое значение?"
     Дело  в  том,  что  этих  немногочисленных  рисунков  оказалось  вполне
достаточно для того, чтобы вдохнуть жизнь в монументы майя, которые до этого
казались со своим  устрашающим орнаментом лишь мертвыми и мрачными каменными
глыбами. Теперь ученые,  стоя с  рисунками де Ланды в  руках  перед храмами,
статуями, стелами  маня,  вооруженные  знаниями  иероглифических цифр  майя,
сумели увидеть,  что на всех  этих сделанных из  камня и  с помощью каменных
орудий  памятниках  древнего  народа  не было ни одного орнамента,  рельефа,
фриза или изображения животного,  которое  не  было бы связано с  какой-либо
датой. Каждое строение  майя было окаменевшим календарем.  Случайности здесь
не оставалось места:  эстетика была подчинена математике.  Казавшееся до сих
пор  бессмысленным нагромождение каменных ликов или  отсутствие их приобрело
определеный  смысл:  выяснилось, что  все эти звероподобные лики  изображали
либо  какую-то  цифру, либо даже целую календарную схему. Теперь выяснилось,
что повторяющийся пятнадцать  раз на  лестнице иероглифов в  Копане орнамент
означал количество прошедших циклов времени, а сама  лестница, насчитывавшая
семьдесят пять ступенек, означала число прошедших после окончания цикла дней
(пятнадцать  раз  по  пять). Другого подобного  примера  полного  подчинения
архитектуры и искусства календарю нет нигде во всем мире.  По мере того  как
наука  все  глубже  проникала в  тайны  календаря,  изучению которого ученые
подчас посвящали  всю  свою  жизнь, эта и без  того  богатая неожиданностями
цивилизация поразила исследователей  еще одним открытием. Календарь майя был
лучшим на свете! Он был построен совсем по иному принципу, чем все известные
нам календари, и тем не менее был самым точным. Его структура, если оставить
в  стороне  тонкости, которые  и  поныне еще  далеко не  выяснены,  выглядит
следующим образом.
     Он  состоял  из нескольких циклов: первый - 260-дневный цикл, в котором
повторялись  названия дня  и числа недели (необходимо иметь в виду, что  дни
недели  у  майя  обозначались  числами  от  1 до  13, то  есть  неделя  была
тринадцатидневной,  а дни  месяца  имели 20  названий  и,  кроме  того, тоже
обозначались числами от  0 до 19 - первый день считался нулевым).  Это