угольное  плоское плато, каждая сторона которого  имела  в  длину 233
метра, и пришел к убеждению: под этим холмом лежит Троя.
     Он  стал  наводить справки  и  выяснил,  что  является  не единственным
сторонником  этой  гипотезы,  хотя разделяли ее немногие.  Франк  Кальверт -
американский вице-консул, англичанин по происхождению, которому принадлежала
часть холма Гиссарлык (там была его  вилла), - произведя небольшие раскопки,
пришел к тому же убеждению, что и Шлиман, но не сделал никаких окончательных
выводов. Того же мнения придерживался шотландский  ученый Мак-Ларен и  немец
Эккенбрехер, но к их голосам никто не прислушивался.
     Ну а как обстояло здесь дело с источниками, о  которых упоминал  Гомер?
Ведь именно они послужили основным доказательством известной нам уже теории,
утверждающей, что Троя была расположена на  месте Бунарбаши. Неуверенность в
своей правоте, охватившая Шлимана, когда выяснилось, что  здесь в отличие от
Бунарбаши, где он обнаружил сорок источников, нет вообще ни одного, длилась,
однако,  недолго. Ему на помощь пришли наблюдения Кальверта, который обратил
внимание  на  то,  что  в вулканической  почве  Гиссарлыка  за  сравнительно
небольшой  период  исчезло и появилось  несколько  горячих  источников.  Это
случайное  наблюдение помогло Шлиману отвести как несущественное то,  что до
сих пор казалось ученым  столь важным. Наконец, то,  что в Бунарбаши служило
опровержением,  здесь стало доказательством:  бой Гектора и  Ахилла вовсе не
казался таким  неправдоподобным,  если он происходил здесь, где склоны холма
были отлогими. Для того чтобы в  пылу жестокой схватки трижды обойти  вокруг
стен Трои, им нужно было проделать путь всего  лишь в пятнадцать километров.
Учитывая ожесточенный характер поединка, Шлиман не находил это невероятным.
     Таким образом,  вновь  решающую  роль  сыграли  свидетельства  античных
авторов,  а не теории современных Шлиману ученых. Разве  Геродот не сообщал,
что  Ксеркс посетил Новый Илион, осмотрел руины  Пергама Приама, и принес  в
жертву   илийской   Минерве  тысячу  быков?   То  же  самое,   как  об  этом
свидетельствует Ксенофонт,  сделал полководец лакадемонян Миндар и, согласно
Арриану,  Александр  Великий, который  к  тому  же  забрал  из  Трои оружие,
приказав своей  личной  охране носить его  во время  сражений перед ним  как
талисман. Разве не сделал для Нового  Илиона  много и  Цезарь, во-первых, из
чувства восхищения перед Александром, а во-вторых, и потому, что он, как ему
казалось, располагал достоверными сведениями о своем родстве с илийцами.
     И что же, все они лишь фантазировали? Или, быть может, они были сбиты с
толку неверными сообщениями современников?
     В  конце  той  главы,  где Шлиман  приводит  одно  за  другим  все  эти
доказательства,  он  отбрасывает  всю свою  ученость и,  словно  очарованный
развернувшимся  перед  его  глазами  пейзажем,  восклицает,  как,  наверное,
воскликнул бы в  свои  мальчишеские  годы: "...мне хочется  добавить:  когда
попадаешь в долину Трои, первое,  что бросается  в глаза,  -  красивый  холм
Гиссарлык, самой природой, кажется,  предназначенный для того,  чтобы на нем
возвышался большой город  со своей  цитаделью. И  в самом деле: если его как
следует укрепить, этот  пункт господствовал бы над  всей Троянской равниной.
Во  всей округе нет ни  одного пункта, который мог бы с  ним сравниться... С
холма Гиссарлык видна и Ида - гора, с вершины которой Зевс взирал на Трою".
     Теперь  он  как  одержимый принялся  за работу.  Всю  свою  неукротимую
энергию этот  человек, проделавший  путь от ученика  в  лавке до миллионера,
посвятил  теперь осуществлению свой  мечты; этому он без  колебаний  отдал и
душу и состояние.
     В 1869 году Шлиман женился на гречанке Софье Энгастроменос, прекрасной,
как Елена;  вскоре она,  так же  как и он, с головой  ушла  в поиски  страны
Гомера  -  она  делила  с  супругом и тягостный труд,  и  невзгоды. Раскопки
начались  в апреле 1870 года; в 1871 году Шлиман посвятил им два месяца, а в
последующие  за  этим два  года  -  по  четыре  с  половиной  месяца. В  его
распоряжении была примерно сотня  рабочих. Он  трудился, не зная ни сна,  ни
отдыха,  и ничто не могло задержать  его  в  работе - ни коварная  и опасная
малярия,  ни  острая  нехватка  хорошей  питьевой  воды, ни  несговорчивость
рабочих, ни  медлительность властей, ни  неверие ученых  всего мира, которые
просто считали его дураком, ни многое другое, еще худшее.
     В  самой высокой части города стоял  храм Афины, вокруг него Посейдон и
Аполлон  построили стену  Пергама - так  говорил Гомер. Следовательно,  храм
нужно было искать посредине холма; там же должна была находиться возведенная
богами стена.  Разрыв вершину холма, Шлиман обнаружил  стену. Здесь он нашел
оружие  и домашнюю  утварь, украшения и  вазы -  неоспоримое  доказательство
того, что на этом месте был богатый город. Но  он нашел  и кое-что другое, и
тогда впервые имя Генриха Шлимана прогремело по всему свету: под развалинами
Нового  Илиона он  обнаружил  другие развалины,  под этими -  еще одни: холм
походил на какую-то чудовищную  луковицу, с которой нужно  было снимать слой
за  слоем.  Как  можно  было  предположить,  каждый  из  слоев  относился  к
определенной эпохе. Жили и умирали целые  народы, расцветали и гибли города,
неистовствовал меч  и  бушевал  огонь, одна цивилизация сменяла другую  -  и
каждый раз на месте города мертвых вырастал город живых.
     Каждый  день раскопок  приносил новую  неожиданность. Шлиман предпринял
свои раскопки для того, чтобы разыскать гомеровскую Трою, но за сравнительно
небольшой период он и его помощники нашли не менее семи исчезнувших городов,
а позднее еще два -  девять окон в прошлое, о котором до того времени ничего
не знали и даже не подозревали!
     Но  какой  из этих девяти  городов  был Троей  Гомера, городом  героев,
городом  героической  борьбы?  Было  ясно,  что  нижний  слой  относится   к
отдаленнейшим  временам, что это самый древний  слой, настолько древний, что
людям той эпохи  было еще неизвестно  употребление металлов, а верхний слой,
очевидно, самый молодой; здесь и должны были сохраниться остатки того Нового
Илиона, в котором Ксеркс и Александр совершали свои жертвоприношения.
     Шлиман  продолжал  свои  раскопки. Во втором  и третьем  слоях снизу он
обнаружил следы пожара,  остатки  гигантских  валов  и  огромных  ворот. Без
колебаний  он решил:  эти валы опоясывали  дворец  Приама,  эти  ворота были
Скайскими воротами.
     Он открыл бесценные сокровища с точки зрения науки. Из всего того,  что
он отсылал на  родину и передавал на отзыв специалистам постепенно все яснее
вырисовывалась  картина  жизни   далекой  эпохи  во   всех  ее  проявлениях,
представало лицо целого народа.
     Это был  триумф Генриха  Шлимана, но  одновременно и триумф Гомера. То,
что считалось сказками  и мифами, то, что  приписывалось фантазии поэта,  на
самом  деле  когда-то  было  действительностью -  это  было доказано.  Волна
воодушевления прокатилась  по всему миру. Теперь Шлиман, который переворотил
во  время раскопок более 250 000  кубометров земли,  почувствовал, что имеет
право  сделать передышку.  Он уже начал задумываться  о новых исследованиях.
Пятнадцатое  июня 1873  года было  ориентировочно  назначено  последним днем
раскопок.  И  вот тогда-то, всего за сутки до этого срока,  Шлиман нашел то,
что увенчало  всю его работу, то,  что  привело  в восторг  весь мир...  Это
событие  было поистине драматическим.  Даже сегодня о нем  нельзя читать без
волнения.
     Дело было утром жаркого дня. Шлиман  вместе со своей  супругой наблюдал
за обычным  ходом раскопок, не слишком  рассчитывая найти что-либо новое, но
все  же,  как  всегда,  полный  внимания. На  глубине  около  28 футов  была
обнаружена  та  самая стена, которую Шлиман принимал  за стену, опоясывавшую
дворец   Приама.  Внезапно  взгляд  Шлимана  привлек  какой-то  предмет;  он
всмотрелся и  пришел  в такое возбуждение, что дальше действовал уже  словно
под влиянием какой-то  потусторонней  силы.  Кто  знает, что предприняли  бы
рабочие, если бы они  увидели то, что увидел Шлиман? "Золото..." - прошептал
он, схватив  жену  за  руку.  Она удивленно уставилась на  него.  "Быстро, -
продолжал он, - отошли рабочих домой,  сейчас же!" -  "Но..."  - попробовала
было возразить красавица  гречанка. "Никаких но, - перебил он ее, - скажи им
все, что хочешь, скажи, что у  меня сегодня день рождения и я  только что об
этом вспомнил, пусть идут празднуют. Только быстрее, быстрее!.."
     Рабочие удалились.  "Принеси твою  красную шаль!" -  крикнул  Шлиман  и
прыгнул в раскоп. Он работал ножом, словно одержимый, не обращая внимания на
огромные каменные глыбы,  грозно  нависшие  над его головой.  "В  величайшей
спешке, напрягая  все силы,  рискуя  жизнью, ибо  большая  крепостная стена,
которую я подкапывал, могла  в  любую минуту похоронить  меня под собой, я с
помощью  большого ножа раскапывал клад.  Вид всех этих предметов, каждый  из
которых обладал колоссальной ценностью, придавал мне смелость,  и я не думал
об опасности".
     Матово поблескивала слоновая кость, звенело золото...
     Жена  Шлимана   держала   шаль,  наполняя  ее  постепенно   сокровищами
необычайной  ценности. Сокровища царя  Приама! Золотой клад одного  из самых
могущественных  царей  седой  древности,   окропленный  кровью  и   слезами:
украшения,  принадлежавшие людям, подобным богам, сокровища, пролежавшие три
тысячи лет в земле и извлеченные из-под стен семи исчезнувших царств на свет
нового  дня! Шлиман ни минуты не сомневался в том, что  он нашел именно этот
клад. И лишь незадолго до его смерти было доказано, что в пылу увлечения  он
допустил  ошибку. Что Троя находилась вовсе не во втором и не в третьем слое
снизу, а в шестом и что найденный Шлиманом клад принадлежал царю, жившему за
тысячу лет до Приама.
     Таясь, словно  воры, Шлиман и его  жена осторожно перенесли сокровища в
стоявшую неподалеку хижину. На  грубый деревянный стол легла груда сокровищ:
диадемы  и застежки, цепи  и блюда,  пуговицы, украшения,  филигрань. "Можно
предположить, что кто-либо из семьи Приама в спешке уложил сокровища в ларь,
так и не успев вынуть  из  него  ключ, и попытался их  унести, но  погиб  на
крепостной стене от руки  врага или был настигнут пожаром. Брошенный им ларь
был сразу же погребен под обломками стоявшей  неподалеку дворцовой постройки
и  пеплом, образовавшими слой в  пять-шесть  футов".  И  вот фантазер Шлиман
берет пару серег, ожерелье и  надевает  эти старинные тясячелетние украшения
двадцатилетней гречанке - своей красавице жене. "Елена..." - шепчет он.
     Но как поступить с кладом?  Шлиман не сможет сохранить находку в тайне,
слухи о  ней все  равно просочатся. С помощью  родственников жены он  весьма
авантюристическим  образом  переправляет  сокровища  в  Афины,  а оттуда  на
родину. И когда по требованию турецкого посла его дом опечатывают, чиновники
не находят ничего - золота и след простыл.
     Можно ли назвать его вором? Законодательство Турции допускает различные
толкования вопроса о принадлежности античных находок, здесь  царит произвол.
Стоит  ли  удивляться тому,  что  человек, который  ради осуществления своей
мечты перевернул всю свою  жизнь, попытался спасти для себя  и тем самым для
европейской науки золотой клад?  Разве за семьдесят лет до этого Томас Брюс,
лорд  Эльджин  и  Конкардин  не поступили  так же?  Афины в те  времена  еще
принадлежали Турции.  В  фирмане, полученном лордом  Эльджином,  содержалась
следующая  фраза: "Никто не должен чинить ему препятствий, если  он пожелает
вывезти из  Акрополя  несколько каменных  плит  с надписями  или  фигурами".
Эльджин  очень  широко  истолковал эту  фразу:  он отправил в Лондон  двести
ящиков  с  архитектурными  деталями  Парфенона.  В  течение  нескольких  лет
продолжались  споры  о  праве  собственности  на  эти великолепные памятники
греческого искусства.  74 240 фунтов  стоила лорду Эльджину его коллекция, а
когда  в 1816  году декретом парламента она была приобретена для Лондонского
музея,  ему  заплатили  35  000  фунтов,  что  не составило  и  половины  ее
стоимости.
     Найдя "сокровища  царя Приама", Шлиман почувствовал, что достиг вершины
жизни. Можно ли было после такого успеха рассчитывать на что-нибудь большее?



     Глава 5
     МАСКА АГАМЕМНОНА
     В  области  археологии  Шлиман  достиг  трех  вершин.  "Сокровища  царя
Приама", о  которых  мы рассказали в предыдущей главе, были  первой;  второй
суждено было стать открытию царских погребений в Микенах.
     Одной  из наиболее мрачных  и одновременно  одной из самых возвышенных,
полной  темных  страстей глав истории  Греции является  история Пелопидов из
Микен, история возвращения и гибели Агамемнона.
     Девять лет стоял Агамемнон перед Троей. Эгист использовал это время:

     Тою порою, как билися мы на полях Илионских,
     Он в безопасном углу многоконного града Аргоса
     Сердце жены Агамемнона лестью опутывал хитрой...
     Эгист  поставил  часового,  который   должен  был  предупредить  его  о
возвращении супруга Клитемнестры, и окружил себя  вооруженными людьми. Потом
он пригласил Агамемнона  на пир, но, "преступные козни замыслив", убил  его,
"подобно тому, как  быков убивают за  жвачкой". Не спасся и никто из  друзей
Агамемнона, никто из тех, кто пришел вместе с ним. Прошли долгие восемь лет,
прежде  чем  Орест,  сын  Агамемнона,  отомстил  за  отца,  расправившись  с
Клитемнестрой, своей матерью, и Эгистом - убийцей.
     Эти события вдохновляли многих авторов трагедий:  Агамемнону  посвящена
самая  выдающаяся  трагедия  Эсхила;  французский  писатель  Жан-Поль  Сартр
написал  драму  об Оресте.  Память  о  "царе  среди мужей", одном  из  самых
могущественных  и  богатых  правителей,   владыке  Пелопоннеса,  никогда  не
угасала.
     Но Микены были  не  только  кровавыми. Троя,  судя по описаниям Гомера,
была очень богатым городом. Микены же были еще богаче:
     Гомер   везде   называет  этот  город   "златообильным".   Околдованный
"сокровищами царя Приама",  Шлиман принялся за поиски нового клада и, кто бы
мог себе это представить, нашел его!
     Микены находятся на полпути между Аргосом и Коринфским перешейком. Если
взглянуть на эту бывшую царскую резиденцию с запада, прежде всего  бросаются
в  глаза  сплошные  развалины  - это остатки огромных  стен, позади  которых
вначале отлого, а затем все более  круто вздымается Эвбея с часовней пророка
Ильи.
     Примерно около 170 года н.э. здесь побывал Павсаний. Он описал все, что
ему  довелось  увидеть; это было безусловно больше того,  что  смог  увидеть
Шлиман.  Но  в одном  задача  археолога  отличалась  здесь  от  той, которую
приходилось решать в Трое: Микены не нужно было искать, их месторасположение
было  видно  совершенно  отчетливо.  Правда,  развалины  были  покрыты пылью
тысячелетий, и там, где, некогда  ступали цари,  ныне мирно паслись овцы, но
эти  развалины, эти руины,  немые свидетели  былого  могущества,  роскоши  и
великолепия, все-таки существовали.  Главный вход  во дворец, так называемые
Львиные ворота, перед которыми в изумлении застывали все,  кому  довелось их
увидеть, был  открыт всем взорам точно  так же, как и  сокровищницы  (в свое
время их  принимали  за  печи  для выпечки  хлеба),  в  том  числе  и  самая
знаменитая среди них Сокровищница  Атрея, первого Пелопида, отца Агамемнона.
Это было подземное куполообразное помещение высотой более тринадцати метров,
своды которого были сложены из циклопических камней, связанных друг с другом
лишь силой собственной тяжести.
     Некоторые античные писатели считали, что  именно здесь,  в этом районе,
находится  гробница  Агамемнона  и  его   друзей,   убитых  вместе   с  ним.
Местоположение города было ясным,  вопрос же местоположения гробницы  был по
меньшей мере спорным. Найти наперекор всем  ученым Трою Шлиману помог Гомер;
на  этот раз  он опирался на одно место из  Павсания, которое считал неверно
переведенным и  неверно интерпретированным. По  общепризнанному  мнению (два
крупнейших авторитета -  англичанин Додуэлл и немец Курциус - придерживались
именно этой  точки  зрения), Павсаний относил гробницу Агамемнона за  кольцо
крепостного  вала.  Шлиман же доказывал,  что она лежит внутри этого кольца.
Это  мнение,   в  основе  которого  лежало  опять-таки   не  столько  научно
обоснованное   убеждение,   сколько   ортодоксальная   вера   в   письменные
свидетельства  древних  авторов, он высказал впервые  еще  в своей  книге об
Итаке. Впрочем, это  не столь важно; важно то, что раскопки подтвердили  его
правоту.
     "Я  приступил к этой  большой работе 7 августа  1876  года  вместе с 63
рабочими... Начиная с  19 августа в  моем распоряжении находились в  среднем
125 человек и четыре телеги, и мне удалось добиться неплохих результатов".
     Итак,  первое,  что он  обнаружил,  не считая  бесчисленного  множества
различных  ваз,  был какой-то круг, образованный двойным кольцом вертикально
поставленных  камней.  Ничтоже  сумняшеся, Шлиман  решил,  что  он  раскопал
Микенскую агору: этот странный каменный круг он принял за скамью, на которой
восседали отцы города  во  время совещаний и  судебных заседаний,  ту  самую
скамью, на которой стоял вестник, призывавший в "Электре" народ на агору.
     И когда он у того же Павсания обнаружил еще одно  упоминание об агоре -
"Здесь  собирались  они на  свои собрания, на том  месте, где  покоился прах
героя",  - он уже  нисколько не сомневался (та  же  маниакальная уверенность
привела  его  через шесть городов к "сокровищам царя Приама"),  что стоит на
могиле Агамемнона.
     Затем  он обнаружил  девять гробниц - пять из них  были  шахты-могилы и
находились  внутри крепости, а остальные четыре, на которых еще  великолепно
сохранился рельеф,  относились к следующему веку;  они  имели куполообразную
форму и находились вне крепостных стен. Теперь  у  Шлимана пропали последние
сомнения, ему изменила присущая исследователям  осторожность,  и он записал:
"В  самом деле, я нисколько не сомневаюсь, что мне  удалось  найти  те самые
гробницы, о которых Павсаний пишет, что в них похоронены Атрей, царь эллинов
Агамемнон, его возница Эвримедон, Кассандра и их спутники".
     Между тем  работа  у  сокровищницы  возле  Львиных  ворот  продвигалась
медленно: слой был тверд, как камень. Но и здесь Шлиманом руководила все  та
же уверенность маньяка. "Я убежден в правильности традиции, согласно которой
в  этих  таинственных  постройках хранились сокровища  царей". И  уже первые
находки, сделанные  среди  мусора, который пришлось  отгребать в сторону для
того, чтобы отыскать  вход,  намного превзошли  своим изяществом, красотой и
качеством материала  аналогичные  находки Шлимана в  Трое.  Обломки  фризов,
расписные вазы, терракотовые статуэтки  Геры,  формы для  отливки  украшений
("Эти  украшения, вероятно, изготавливались из  золота и серебра", -  тут же
заключил кладоискатель), глазурованные украшения  из глины, стеклянные бусы,
геммы...
     О том, какую работу  проделал Шлиман вместе  со своими рабочими,  можно
судить по следующему его замечанию:
     "До сих пор мне еще не  встретился слой мусора толщиной более чем  в 26
футов,  да и тот только около самой  стены - здесь целый утес, но далее слой
мусора не превышает 13-20 футов".
     Но игра стоила свеч.
     Шестым  декабря 1876 года датирована запись Шлимана об  открытии первой
могилы. Далее надо было действовать  с  величайшей  осторожностью. В течение
двадцати пяти дней его жена Софья,  верная  и неутомимая помощница, работала
буквально не разгибая спины; она просеивала руками землю, рыхлила ее  ножом.
Вместе они  нашли еще пять могил, а в могилах - останки пятнадцати  человек.
Королю  Греции была отправлена  телеграмма: "С величайшей  радостью  соо