и,  родовой
замок изменника, каринтского наместника. Рассудительный господин фон Шенна
находил, правда, что благоразумнее было бы просто отобрать его.
   Но если Каринтия была потеряна, то события в  Тироле  складывались  для
детей  весьма  благоприятно.  Тирольские  бароны  имели  от   Люксембуржца
решительные гарантии того, что на высокие посты в стране не будут посажены
чужеземцы;  во  всяком  случае,  с  детьми  легче  столковаться,   чем   с
Виттельсбахом, который был в денежных делах чрезвычайно  прижимист.  Итак,
тирольские  рыцари  перемигнулись,  поняли  друг  друга,  решили  соблюсти
традиционную тирольскую верность, стоять за свою законную государыню;  они
готовили вооруженное сопротивление, поддерживали в стране благомыслие.
   Таким образом, старший брат герцога Иоганна,  маркграф  Карл,  которого
король Иоганн пока послал в Тироль вместо себя, нашел графство  готовым  к
обороне, и, после короткой, чрезвычайно решительной, суровой и беспощадной
войны, трем подросткам удалось удержать страну в горах.  Маленький  герцог
Иоганн  обнаружил  в  этой  войне  упорную  отчаянную  храбрость,  которая
произвела на Маргариту известное впечатление.
   Тем временем встал с одра болезни и король Иоганн. Правда, его глаз уже
нельзя было спасти. Вместо внешнего мира он  видел  теперь  только  слабое
мерцание и знал, что скоро не будет видеть и его. От этого в нем появилась
какая-то усталость, склонность к философии и миролюбию. Устал от борьбы  и
Габсбург, хромой Альбрехт. Он видел, что, кроме Каринтии, ему пока  ничего
не добыть, что, продолжая войну, он в конце концов сражается  за  интересы
императора, а тот, чуть дошло до платы, в этот  раз,  как  и  всегда,  без
всяких  объяснений,  высокомерно  и   подло   прикрыл   свою   скаредность
императорским титулом. Поэтому  Альбрехт  скоро  столковался  с  Иоганном,
признал Люксембургов законными властителями Тироля, в ответ на что  Иоганн
признал власть Габсбургов в Каринтии, но, разумеется, он потребовал  также
материальной компенсации: десять тысяч марок веронским серебром.
   Увлеченный договорами, он предложил сделку и императору: Бранденбург  в
обмен на Тироль. Людвиг, у которого была особая страсть ко всяким сделкам,
тотчас согласился, и оба государя принялись весьма горячо обсуждать детали
этого проекта. Но тут верность тирольцев своей государыне вспыхнула  ярким
пламенем - при господстве Виттельсбахов бароны были бы материально  весьма
ущемлены; дело дошло до резких заявлений, и народ  так  заволновался,  что
король Иоганн был  вынужден  торжественно  заявить,  будто  никогда  и  не
помышлял об обмене. Его сын и наместник,  маркграф  Карл,  счел  положение
настолько  сложным,  что  потребовал  от  отца  священнейшей   клятвы   не
выменивать и не продавать Тироль.  И  тот,  пожимая  плечами,  с  любезной
улыбкой обещал.
   Впрочем, молодые супруги отнюдь не собирались выполнять  обязательства,
данные Иоганном касательно Каринтии. Маргарита в самых  резких  выражениях
высказала свое негодование по поводу того,  как  подло  опекун  продал  ее
интересы; она и ее молодой  муж  продолжали  полностью  поддерживать  свои
притязания на Каринтию и Крайну. Юный герцог  Иоганн  воспользовался  этим
для совершения патетической, пышной церемонии. Он собрал тирольских дворян
и потребовал, чтобы они, став живописной группой,  с  обнаженными  мечами,
поклялись на кресте, что до тех пор не будут знать  ни  отдыха  ни  срока,
пока Каринтия не окажется снова в его и Маргаритиных руках.
   Слепой  король  Иоганн  нашел,  что  его  сын  -  маленький  осел.  Ибо
единственным результатом этой пылкой декларации было то,  что  Австрия  не
уплатила ему десяти тысяч марок веронским  серебром.  Каринтия  фактически
осталась у австрийцев, напыщенные тирольские бароны, несмотря  на  клятву,
вложили меч в ножны, а в покоях короля  Иоганна  снова  появился,  усердно
кланяясь, невзрачный, подобный тени, мессере Артезе из Флоренции.
   Герцог Иоганн вырос, возмужал. Лицо его оставалось скрытным,  злым,  но
тело утратило свою деревянность, оно уже не было таким тощим и долговязым,
оно приобрело крепость, статность, не слишком ловкое, но уверенное. Он был
хорошим охотником, мастером соколиной охоты, показал  личную  храбрость  в
бою. Он нравился Маргарите.  Можно  было  найти  мужчин  красивее,  умнее,
обаятельнее. Но во время трудной борьбы за Тироль он вел себя не плохо, он
уже не мальчик, он очень рано стал мужчиной, и он был ее мужем. Он избегал
ее. Что ж, верно, Иоганн робок от природы; разговорчив, доверчив он  бывал
только со своими охотниками; приходилось его  завоевывать.  Она  старалась
постоянно попадаться ему на глаза. Тщетно:  пренебрежительно  проходил  он
мимо.
   Она  заполняла  свой  день  сотней  разнообразнейших   дел,   нарядами,
представительством, политикой, наукой. Но  ее  мысли  все  вновь  и  вновь
возвращались к нему. Отчего ей не удается подойти к  нему?  Ее  ночи  были
полны им. Почти навязчиво искала она его общества.  Находила  всевозможные
предлоги, как только он бывал у себя, проникать к нему. А он вечно спешил,
ворчливо уклонялся от всякой сердечности. Она  никогда  не  объясняла  это
нежеланием, ни минуты не сердилась  на  него.  Винила  только  себя,  свою
неловкость.
   Ей необходимо было кому-нибудь открыться, попросить совета. Но у  кого?
Ее придворные дамы черствы и глупы, добродушный аббат Виктрингский  начнет
сыпать сентенциями и назидательными цитатами.  После  бессонной  ночи  она
обратилась к фон Шенна.
   Он сидел перед ней сутулый, долговязый, закинув ногу за ногу,  опершись
слегка увядшим лицом на  крупную  руку.  Между  легкими  колоннами  лоджии
открывался вид на далекие горы, на яркоцветную, обильную, залитую  солнцем
страну. Вдоль стен лоджии шагал очень  пестрый,  слишком  тонкий  Тристан,
стояла Изольда, выпрямившись, подняв отстраняющим движением  руку.  У  ног
Маргариты распластал перья ручной  павлин.  На  Маргарите  было  сиреневое
шелковое платье, волосы отливали медью в ярком свете  дня,  хотя  этот  же
свет особенно грубо и беспощадно подчеркивал ее безобразие, - она говорила
запинаясь, недомолвками. Заранее обдумала она все, что хотела спросить;  и
все-таки обычное красноречие изменило ей,  она  ограничилась  намеками.  В
конце концов  Иоганн  все  же  ее  муж.  Кто-нибудь  должен  ему  об  этом
напомнить. А самой ей неудобно.
   Она посмотрела на господина фон Шенна. Но тот сидел молча,  щурился  от
солнечного света, не отвечал. Еще неувереннее она продолжала. Ведь  бывало
же раньше, что княжеская чета, повенчанная  в  детстве,  позднее  еще  раз
торжественно справляла свое вступление в брак. Иоганн так любит церемонии.
Считает ли господин фон Шенна уместным, чтобы она предложила Иоганну такое
празднество.
   Господин фон Шенна немного повременил с  ответом.  В  солнечной  тишине
кричал павлин, снизу, из виноградников, очень  издалека  доносились  крики
играющих детей. Господин фон Шенна знал,  что  молодой  герцог  с  другими
женщинами вовсе не робок и не  глуп.  Наконец  он  заговорил  медленно,  с
особой бережностью. Поскольку он  знает  своеволие  молодого  герцога,  он
думает, что тот едва ли будет склонен поступать  по  чужой  указке.  Может
быть, представится случай навести его на эту мысль так незаметно,  что  он
примет ее  за  собственную.  Но  надо  быть  очень,  очень  осторожным.  И
выжидать.
   Затем, обрадовавшись, что можно переменить тему,  указал  на  всадника,
медленно подъезжавшего к замку под палящим солнцем: "А вот и Берхтольд!"
   Поклонившись  герцогине  с  глубокой  почтительностью,  Берхтольд   фон
Гуфидаун приблизился. Этот  статный  рыцарь  -  смугловатое  смелое  лицо,
голубые глаза при темных волосах - был  лучшим  другом  Якоба  фон  Шенна.
Господин фон Шенна говаривал: "Хоть он и вдвое глупее меня,  но  в  десять
раз  порядочнее".  Маргарита  очень  благоволила  к  этому   решительному,
прямому, глубоко преданному ей человеку.
   Господин фон Шенна приказал подать  вино  и  фрукты.  День  клонился  к
вечеру, мирно текла беседа. Вдруг, во время паузы, Маргарита спросила:
   - Скажите, господин Гуфидаун, ведь вы имеете дело со столькими  людьми:
каково мнение народа обо мне?
   Честный Гуфидаун, застигнутый врасплох, смущенно пробормотал, что народ
любит и чтит ее, как подобает. Но покрылся испариной под ясным,  серьезным
взглядом девушки. Шенна  поспешил  на  выручку.  Всем  известен  ее  ум  и
находчивость и то, что она спасла страну от Габсбурга и Виттельсбаха.
   Маргарита   отлично   чувствовала,   что   осторожность,   которую   ей
рекомендовал  Шенна,  очень  уместна,  -  больше,  чем  он  мог  при   его
воспитанности сказать. Но она не желала в этом сознаться. Она просто  была
не в силах бездействовать и дальше, смотреть, как Иоганн пренебрегает  ею.
Хорошо, пусть ее  лицо  безобразно,  в  фигуре  нет  ни  благородства,  ни
прелести. Но она здорова, славного рода, она хочет, она способна  и  имеет
право зачинать и рожать княжеских детей. Мужчины дураки, они  ждут,  чтобы
их подтолкнули; наверно так оно и есть. Мальчик  сам  не  догадается,  его
надо натолкнуть.
   Она спросила, с трудом сдерживая волнение и словно мимоходом,  когда  и
где Иоганн считал бы наиболее желательным отпраздновать  их  вступление  в
брак. Монастырь Вильтен, город Инсбрук ждут этого. Он осмотрел ее с головы
до ног, яростной насмешкой исказилось его лицо,  глаза  стали  крошечными.
Еще и праздновать? Он же на ней женился! Напраздновались. Он и не подумает
вторично справлять свадьбу. Пусть  потрудится  подождать,  оставит  его  в
покое. Он кричал. Голос срывался. Он иронически хмыкнул, стал хохотать.  С
ее  жестких  медных  волос  его  взгляд  скользнул  вдоль  ее   короткого,
неуклюжего тела вниз  до  самых  ног.  Он  напоминал  коварную  обезьянку.
Маргарита судорожно глотнула. Она отвернулась, ушла.
   Оставшись одна, она предалась неистовой ярости. Сам-то он кто? И  похож
на злую безобразную дворняжку.  Не  будь  он  герцогом,  кто  бы  на  него
позарился? А герцогом она его сделала. И вот теперь - кто  поможет  ей?  -
она должна сносить это столь  дерзкое  издевательство.  Для  того  ли  она
герцогиня? Когда еще женщину так  постыдно  отвергали  и  оскорбляли?  Она
исцарапала себе грудь, бедное безобразное лицо. Металась,  визжала,  выла,
стонала так, что прибежали перепуганные фрейлины.
   На другой  день  Маргарита  словно  оделась  корой  льда.  Бросилась  в
политику. Маркграф Карл, старший брат Иоганна,  уехал  на  Рейн.  Истинным
регентом был  умно  руководивший  герцогом  Иоганном  епископ  Триентский,
бывший канцлер маркграфа в Брюнне, человек энергичный, сметливый, искренне
преданный Люксембургам. Теперь Маргарита стала вмешиваться во все  мелочи,
вежливо, но с непоколебимой настойчивостью заставила епископа посвятить ее
во все подробности управления государством.
   С герцогом Иоганном она избрала тон ледяной официальности, называла его
"господин герцог" и положенными титулами. Она  привлекала  его  к  решению
всех политических вопросов, но, сохраняя изысканную  вежливость,  вновь  и
вновь выставляла перед тирольскими баронами глупым,  вздорным  мальчишкой.
Испрашивая  его  согласия,  она  ловко  умела   свести   это   к   простой
формальности, причем он, невзирая на свой гнев и раздражение, ни в чем  не
мог обвинить ее, когда она спокойно удивлялась и недоумевала.
   Финансы страны были в лучшем состоянии, чем при короле Генрихе, но  еще
отнюдь не в порядке.  Приходилось  осторожно  лавировать,  изворачиваться.
Герцог Иоганн,  наскучив  этой  кропотливой  возней,  призвал  всемогущего
мессере Артезе из Флоренции, он знал его еще по делам отца. Могущественный
банкир, невзрачный, подобный тени, бесконечно услужливый, вдруг появился в
замке Тироль. Разумеется, он с огромным удовольствием выручит.  Взамен  он
потребовал совсем ничтожной услуги: отдать ему в виде  залога  только  что
открытые серебряные рудники.
   Герцог  Иоганн  был  готов  дать  немедленное  согласие.  Маргарита   с
расчетливой  дальновидностью  возражала  лишь  вскользь,  не  уговаривала,
предоставила ему окончательно запутаться. Лишь когда план  был  разработан
до мельчайших подробностей,  она  решительнейшим  образом  запротестовала.
Иоганн вскипел, его жилы вздулись, точно змеи.
   - Итальянец получит рудники! - завизжал он.
   Маргарита, трепеща от торжества:
   - Он их не получит!
   Герцог в ярости. Что? Он обещал банкиру право на серебро  и  не  сможет
выполнить обещания? И только потому, что эта  ведьма,  эта  отвратительная
уродина, потаскуха, не желает? Он получит  их!  Он  получит  их,  -  и  он
бросился на нее, дал ей пощечину, вцепился в нее зубами.
   Она, счастливая тем, что удар попал так метко, ликовала, и  ее  звучный
голос вплетался в его визг:
   - Он их не получит! Никогда не получит! Никогда!
   Задыхаясь, обессилев от пожирающей его злобы, он выпустил ее.
   Маргарита отправила нарочных к маркграфу. Оторвавшись  от  важных  дел,
рассерженный, вернулся он в Тироль, чтобы рассудить дело. Ясно,  Маргарита
права: конечно же нельзя отдать флорентийцу серебряные рудники.  Маргарита
тактично вмешалась, избавила супруга от явного  поражения.  Но  когда  они
остались одни, старший брат так разнес герцога, что у того кровь  закипела
от ярости.
   Трезвый, практичный маркграф не мог не оценить государственную мудрость
своей невестки. Из  Богемии  и  Люксембурга  слухи  о  ее  дипломатическом
искусстве распространились и по европейским  дворам.  Правда,  официальные
переговоры  велись  с  герцогом  Иоганном:  но  во  всех   государственных
канцеляриях было известно, что  на  самом  деле  нагорной  страной  правит
единолично безобразная молодая герцогиня.


   Вскоре после кончины короля Генриха умерла как-то вдруг и  госпожа  фон
Флавон, владелица Тауферса и Вельтурнса. Гуляя однажды в обществе  младшей
дочери и  собирая  с  радостными  возгласами  альпийские  цветы,  красивая
полнотелая дама сорвалась с  откоса  и  убилась  насмерть.  Дочери,  среди
всеобщего  соболезнования,  пышно  похоронили  ее  рядом  с  сомнительными
останками Петера фон Флавон, привезенными  ею  из  Италии.  Теперь,  после
смерти их покровителя короля  Генриха,  епископ  Хурский  возобновил  свои
былые притязания на их западные владения, а епископ Бриксенский  требовал,
и не без оснований, возврата замков и поместий Тауферс и Вельтурнс.
   Три молодые дамы,  белокурые,  прелестные  и  беспомощные,  долго  вели
переговоры с финансовыми советниками  епископа.  Многие  пытались  за  них
вступиться.  Но  против  законных  требований  могущественных   епископств
бороться было трудно. В конце концов дело перешло в последнюю инстанцию  -
к герцогу.
   Агнесса фон Флавон явилась в  замок  Тироль,  преклонила  колена  перед
молодым   герцогом.   С   мальчишеской   важностью    стоял    он    перед
коленопреклоненной, на его удлиненном узком лице губы были серьезно сжаты.
Его властолюбию льстило, что это хрупкое создание в своей  черной  одежде,
прекрасное и скорбящее, покорно распростерто перед ним,  взирает  на  него
снизу вверх манящими, темно-голубыми глазами. Так и должно быть.
   Так повелел сам бог. Пусть та, другая, безобразная, лает на него. А эта
вот, нежная, прелестная, красивейшая женщина страны, склонилась перед ним,
смотрит на него смиренным, преданным, полным доверия взглядом. Он обошелся
с ней весьма милостиво.
   Агнесса  засвидетельствовала  свое  почтение  и  герцогине.   Маргарита
мужественно устояла перед искушением унизить красавицу. Была с  ней  очень
милостива. Тепло выразила свое соболезнование по поводу смерти госпожи фон
Флавон.  Ведь  ее  отец,  король   Генрих,   относился   всегда   особенно
благожелательно к их семейству, добавила она с  непроницаемым  лицом.  Да,
очень жаль, что, как она слышала, юридическая сторона дела складывается не
в пользу барышень. Она лично готова, конечно, в любую  минуту  оказать  им
поддержку из своих собственных средств.
   Агнесса заранее решила не раздражать Маргариту. Но при этой загадочной,
вдвойне оскорбительной насмешке она не выдержала.  Как?  Девушка  с  таким
лицом и такой пастью осмеливается подпускать ей шпильки? Да будь  та  хоть
римской императрицей, а  Агнесса  -  холопкой,  она  возмутилась  бы.  Она
посмотрела на Маргариту долгим, пренебрежительным взглядом. Сказала затем,
что обстоятельства складываются, по ее мнению, вовсе не так уж  плохо.  По
крайней мере господин герцог  был  к  ней  очень  милостив  и  утешил  ее.
Маргарита довольно сухо закончила:
   - Ну да, будет заслушано мнение сведущих лиц и все говорящее  в  пользу
сестер будет милостиво принято во внимание.
   Перед тем, как покинуть замок, Агнесса встретила  Крэтиена  де  Лаферт,
который выразил  ей  в  надлежащих  словах  свое  соболезнование.  Агнесса
выслушала  его  серьезно  и  поблагодарила  с  достоинством.   Он   просил
разрешения сопровождать ее на обратном пути домой.  Она  и  тут  соблюдала
приличествующей ее положению меланхоличный тон,  хотя  время  от  времени,
невзирая на достойную скорбность, позволяла себе лукавую кокетливую  шутку
и чрезвычайно смутила молодого человека столь внезапной сменой настроений.
   Положение Крэтиена при тирольском  дворе  стало  нелегким.  Пока  принц
Иоганн  был  мальчиком,  обязанности  Крэтиена  не  вызывали  сомнений.  В
качестве  услужливого  товарища  ему  надлежало  незаметно  исправлять   и
сглаживать  многочисленные   нарушения   своевольным   маленьким   принцем
придворных  манер  и  обычаев.  Король  Иоганн  был  убежден,  что   более
тактичного адъютанта для  его  невоспитанного  сына,  чем  этот  красивый,
выдержанный, скромный юноша, трудно найти. Однако сам принц Иоганн никогда
не испытывал особого влечения к красивому прямодушному товарищу. Он  то  и
дело обижал его, дразнил, унижал, подстерегая своими  маленькими  волчьими
глазками, не возмутится ли этот юноша и не подаст ли повод прогнать его.
   Крэтиен,  младший  отпрыск  обедневшей  дворянской  французской  семьи,
вынужден был искать счастья при дворе. Но сидеть лучшие годы своей жизни в
Тироле, без всяких надежд, не имело  никакого  смысла.  В  походах  короля
Иоганна Крэтиен  сражался  доблестно  и  храбро.  Однако  случая  особенно
отличиться ему не  представилось.  Что  ему  делать  у  злобного  молодого
герцога, который постоянно его унижал, во всяком случае - не благоволил  к
нему? Он лелеял мысль вернуться ко двору короля  Иоганна,  или  уехать  во
Францию, или, еще лучше, к королю Кастильскому. В битвах с  маврами  можно
добыть и деньги и славу.
   Маргарита в течение долгого времени не выказывала особого  благоволения
к молодому рыцарю. Лишь когда  она  убедилась,  что  все  пути  к  герцогу
Иоганну для нее закрыты, начала она опять завлекать Крэтиена. Возлагала на
него небольшие, но  деликатные  дипломатические  поручения,  задавала  ему
невинные вопросы, подчеркивая их значительность особой интонацией. Он  был
очень  сдержан,  полон  сомнений,  не  хотел  понимать.  Большая  удача  -
заслужить благосклонность столь высокопоставленной особы; но  счастье  это
было обоюдоострым. Ведь немыслимо же ломать  копья  за  столь  безобразную
женщину. Правда, никто не осмелится, как прежде, смеяться над ним в  лицо.
Однако все в нем возмущалось при  одной  мысли  о  насмешливых  улыбках  и
грязных намеках за его спиной. Вместе с тем до него доходили слухи о  том,
с каким уважением отзываются при всех дворах  о  дальновидности  и  разуме
герцогини.  Ему  льстило,  что  дама,  пользующаяся  подобной  репутацией,
избрала именно его. Она импонировала ему, он был  ей  благодарен,  уже  не
избегал ее. Он стал отвечать ей в том же тоне,  его  глаза  затуманивались
при виде ее, его голос, когда он говорил с ней, звучал глухо.
   Однажды,  только  что  вернувшись   после   довольно   продолжительного
отсутствия, он просил доложить о себе герцогине