й  вид.  Белокурые
усики, суровые, голубовато-серые  колючие  глаза,  загорелое  худое  лицо,
могучая  шея  Виттельсбахов:  рослый,  жилистый.  Хотя  грузный  массивный
император был все же гораздо выше  его.  Сквозь  цветные  стекла  струился
блеклый свет снежного дня. Когда они ходили вот так по комнате и император
обнимал плечи сына, чудилось, будто он тащит его куда-то,  нерешительного,
упирающегося.
   Нет, нет! Он не может, и конец. Он просто не  в  силах  принудить  себя
жениться на герцогине Маргарите. В  течение  пяти  лет  он  был  женат  на
Елизавете, принцессе датской. Очень скромное создание, щупловата, да.  Она
умерла, упокой, господи, ее душу. Теперь бы ему два-три  года  пожить  без
жены.  Заниматься  в  Бранденбурге   государственными   делами,   улучшить
обработку полей, жизнь городов, одолеть вендов. Но жениться  на  Маргарите
Тирольской, которая столь странным способом выгнала своего мужа?  На  этой
экстравагантной особе? Нет уж, спасибо! Он всегда  готов  услужить  своему
отцу-императору. Но жениться на Маргарите - нет!
   Император  устремил  на  сына  огромные,  неподвижные  голубые   глаза.
Упорство сына не удивило его, не встревожило. Жениться  на  этой  тирольке
мало радости. На месте сына он бы тоже противился. Но  он  знал,  что  его
Людвиг послушный сын, разумный государь, понимающий, что брак  -  одно  из
самых  действенных  орудий  политики.  Подобного  случая  второй  раз   не
дождешься. Получат Виттельсбахи Тироль, и круг их владений сомкнется.  Они
будут владыками от Северного  моря  до  Адрии.  Он  отлично  понимал,  что
Людвигу хотелось пожить несколько лет вдовцом, вздохнуть. Но на  то  он  и
князь и Виттельсбах. Такого удовольствия он не может себе позволить.
   Маркграф, насупленный, продолжал досадливо приводить все новые  доводы.
Помимо того, что при мысли об этой Маргарите и обо всем, что ее  окружает,
его с души воротит, папа наверняка не согласится расторгнуть брак тирольки
и Люксембуржца. Весь христианский мир поднимет крик, если  он  женится  на
чужой жене.
   Император невозмутимо ответил, что ему всю жизнь пришлось  нести  бремя
отлучения и интердикта: надо с  этим  примириться  и  сыну.  К  сожалению,
Виттельсбахам легко ничего не дается.
   Маркграф в самом раздраженном состоянии духа  выскользнул  из-под  руки
отца, прислонился к столу, машинально стал  поглаживать  маленькие  усики.
Елизавета Датская была, конечно, не Елена Прекрасная,  государь  не  может
искать красивой внешности,  это  он  знает.  "Но  Маргарита!  Эта  ужасная
фигура!" - "Каринтия!"  -  сказал  император.  "Эти  выпяченные  губы!"  -
"Тироль!" - сказал император. "Эти отвислые щеки! Косые, торчащие зубы". -
"Триент! Бриксен!" - сказал император.
   Тем временем тирольские бароны, которым было поручено вести переговоры,
проезжали через Мюнхен. Пышное посольство, во главе -  первые  аристократы
страны: Бургшталь,  Вилландерс,  Шенна,  Эккхард  фон  Тростберг.  Они  не
спешили, уверенные в успехе, осматривали благодушно, одобрительно светлый,
живописный город, при  Людвиге  столь  быстро  разросшийся,  новую  уютную
резиденцию, которую он себе  строил.  Эти  Виттельсбахи  распорядительные,
основательные люди. Нужно только всеми способами  себя  обеспечить,  чтобы
они не надули. Так тирольцы и сделали. Заставили Виттельсбахов подтвердить
все  их  права,  грамоты,  привилегии.  Хватали,  рвали,  тянули  к  себе.
Выторговали  себе  право  veto  и   контроля   над   всеми   мероприятиями
правительства. Рассерженный, доведенный до отчаяния Бранденбуржец  наконец
запротестовал: на  что  ему  власть,  которая  повсюду  стеснена,  зажата,
связана? Простодушно, открыто посмотрел император ему  в  глаза:  "Сначала
надень плащ! Окажется длинен, сможешь обрезать".
   После сретения, в середине зимы, под сияющим голубым  небом,  следовал,
звеня и блистая, великолепный поезд Виттельсбахов  по  ослепительно  белым
горам в замок Тироль.  Скрипел  снег,  звякало  оружие,  сбруя;  золото  и
серебро позванивали. Мягко двигался в  смягчающем  звуки  снежном  воздухе
бесконечный пестрый  поезд,  лошади,  мулы,  носилки,  люди.  Император  в
превосходном  настроении,  его  сын   Людвиг,   маркграф,   Бранденбуржец,
сердитый,  колеблющийся,  но  уже  наполовину  плененный   величественной,
обильной страной, его  брат  Стефан;  господин  Конрад  фон  Тек,  богатый
швабский дворянин,  ближайший  друг  Бранденбуржца,  мрачный,  фанатичный,
неистовый  труженик,  безоговорочно  преданный  Виттельсбахам.  Тирольские
бароны,  бесчисленные  баварские,  швабские,  фландрские,  бранденбургские
аристократы.  Епископы  Фрейзинский,  Регенсбургский,  Аугсбургский.   Два
великих теолога, привлеченных императором ко двору, -  Вильгельм  Оккам  и
Марсилий Падуанский.
   В течение всего путешествия император держал при своей  особе,  главным
образом,  этих  двух  духовных  лиц.  Получив   весть   о   предполагаемом
бракосочетании Бранденбуржца с Маргаритой, вся Европа была скандализована.
Не только оттого, что Маргарита была женой другого.  Но  она,  через  свою
бабушку Елизавету, состояла с Бранденбуржцем в  третьей  степени  родства.
Папа и не помышлял о том, чтобы освободить герцогиню  от  прежних  брачных
уз, напротив, он  сразу  же  стал  грозить  отлучением  и  интердиктом.  С
глубокой тревогой и страхом отнеслось  население  к  этой  угрозе.  Однако
император вовсе не намерен был отступить перед курией. В  противовес  папе
он выдвинул своих теологов. Сам  император  особенной  образованностью  не
отличался, он даже не говорил по-латыни, но относился ко всякой учености с
глубоким, беспредельным почтением.  Он  искренне  жалел  о  том,  что  его
баварцы так тупы и глупы, так мало способны к наукам. Ах,  его  придворные
великие ученые Вильгельм Оккам и Марсилий  Падуанский  встречали  во  всем
мире понимание и интерес, но только не в его Баварии!
   Он был благочестив, помнил о совести, искренне уважал  своих  теологов,
верил им, их осведомленности в делах божьих. Итак, уставившись на теологов
своими огромными голубыми глазами, он обратился к ним с вопросом,  считают
ли они возражения папы правильными. Марсилий и Вильгельм дали заключение в
том смысле, что  брак  Маргариты  с  Иоганном  Люксембургским,  вследствие
непригодности супруга, никогда фактически не имел места, поэтому как бы  и
не существует, не действителен, ввиду этого  епископ  Фрейзингский  Людвиг
фон  Хамштейн,  по  настоятельной  просьбе  императора,  заявил  о   своей
готовности развести Маргариту с Иоганном.  По  этой-то  причине  баварские
епископы и отправились по ту сторону Альп.  Их  миссия  представлялась  им
крайне рискованной, а они сами себе - крайне  значительными  и  отважными.
Они сосредоточенно хмурились, потели.
   Бранденбуржец  ехал  рядом  с  Конрадом  фон   Тек.   Он   все   больше
заинтересовывался этой  страной,  особенностями  ее  управления.  Страстно
увлеченный экономикой, он не  видел  ни  красот  пейзажа,  ни  своеобразия
людей, сухим, ясным голосом говорил только о землях, годных для запашки, о
заселении,  о  торговых  путях,  делении  на  округа,  методах  обложения.
Бранденбург или Тироль - все было для него только  территорией,  где  надо
укреплять хозяйство. Здесь же он  видел  повсюду  развал,  запустение.  Он
возьмет все это в руки твердо, толково, разумно.
   Господин фон Шенна ехал рядом  с  Вильгельмом  Оккамом.  Перед  ними  -
дорога шла в гору - возвышалась грузная спина и мощный затылок императора.
Они говорили о Людвиге. Теолог, человек бывалый, с горячностью превозносил
возвышенные интересы государя, его  уважение  к  образованности,  радующую
сердце архитектуру города Мюнхена, основание Эттальского рыцарского ордена
наподобие Вольфрамова ордена Парциваля.  Более  проницательному  господину
фон Шенна все это импонировало гораздо меньше - он видел в Виттельсбахе по
преимуществу современный тип правителя. Император любит города больше, чем
замки, купца больше, чем солдата, договоры больше, чем сражения, он больше
ценит пользу, чем рыцарственность. Разумеется, у него еще бывают  приступы
романтизма, но это только традиция, а не выражение его подлинной сущности.
Король  Иоганн,  Люксембург,  при  всем   своем   непостоянстве,   гораздо
консервативнее.  Это  рыцарь   старого   склада,   искатель   приключений.
Император, наоборот, гораздо больше похож  на  горожанина,  он  -  человек
сегодняшний, купец. Поэтому Люксембург захватит больше, но удержит меньше,
и, в конечном счете, всегда восторжествует император, ибо  он  сын  своего
века. Теолог слушал задумчиво и  неодобрительно  эти  рассуждения,  умные,
меткие и облеченные в литературную форму. Перед собой оба  видели  широкую
грузную спину Виттельсбаха, оба думали о том, чего не  высказал  ни  один:
этот всегда будет действовать, сообразуясь с собственной выгодой, и только
с ней; всегда будет смотреть  простодушным  открытым  взором  на  мир,  на
других  людей,   всегда   будет   искренне   и   убежденно   отождествлять
справедливость, мораль, волю божью с собственной, личной пользой.
   Переночевали в Штерцине, на другой день, дыша ясным и резким,  бодрящим
холодом высот, стали взбираться на Яуффенский перевал. Уж перевалили через
хребет,  уж  начали  спускаться.  Вдруг  лошадь  епископа   Фрейзингского,
испугавшись чего-то, метнулась в сторону, скинула всадника  через  голову,
епископ упал очень неудачно, ударился о скалу, убился насмерть. И  вот  он
лежал, этот куцый подвижной человечек, на мерзлом снегу под веселым  ясным
небом. Невзирая  на  кандидата  папы,  занял  он  епископский  престол  во
Фрейзинге, против воли папы собирался нарушить святое  таинство  брака;  а
теперь  вот  он  лежит  желтый,  оцепенелый,  мертвый.  Пестрый,   шумный,
позванивающий поезд остановился. "Суд божий!" - зашептали со всех  сторон;
охваченные ужасом, стояли рыцари вокруг тела. Умершего закатали в  одеяла,
вслед за поездом понесли на носилках в Меран.  Бесшумно  прибыл  маленький
тщеславный человечек в город, где намеревался совершить  самый  дерзкий  и
рискованный  поступок  своей  жизни.  Епископы  Аугсбурга  и  Регенсбурга,
напуганные, отказались исполнить просьбу императора и  расторгнуть  первый
брак Маргариты.
   Все же, когда император прибыл в  замок  Тироль,  хорошее  расположение
духа возобладало в нем надо всем.  Авиньон  далеко,  пусть  себе  Бенедикт
мечет в него бессильные проклятия. Это все слова, а у  него  земля.  Какой
государь христианского мира  может  сравняться  с  ним  в  могуществе?  Он
соединил обе Баварии, ему принадлежит  Бранденбург,  он  имеет  бесспорное
право наследовать Голландию, Фрисландию, Зеландию, Геннегау. А теперь  еще
эта горная страна, прекрасная, древняя, богатая, славная  страна.  За  ней
лежит растерзанная, обессилевшая Италия. Сейчас, когда  он  властвует  над
вершинами Альп, Италия все равно  что  у  него  в  руках.  Чудесный  замок
Тироль! Добрый, крепкий замок Тироль!
   Удивленно прислушивались в прихожей приближенные, как император в своих
покоях пел  ясным,  звонким  голосом.  "Он  поет,  как  царь  Давид  перед
ковчегом!" - сказал епископ Аугсбургский. Император же,  оставаясь  в  тот
день один, не раз смотрел на белую, светлую страну, хлопал себя по ляжкам,
затягивал  веселые  задорные  песенки,  которые  пелись  в  харчевнях  его
баварских деревень.


   Два дня спустя император сам совершил бракосочетание маркграфа  Людвига
с герцогиней Маргаритой. К превеликой досаде Тироля и всей  Европы.  А  на
следующий день в городе  Меране  даровал  новобрачным  в  ленное  владение
Каринтию и Тироль. Он был в императорском облачении. Конрад фон Тек держал
имперский меч, Арнольд фон Массенгаузен - скипетр, господин  фон  Краус  -
державу. Маргарита была роскошно убрана, осыпана  драгоценными  каменьями,
вокруг ее стана топорщилась тяжелая одежда, герцогиня смотрела перед собой
неподвижным, словно остановившимся взглядом.


   В венском дворце Альбрехт хромой и Иоганн Богемский вели долгую беседу.
Захват  Виттельсбахом  Тироля  снова  сблизил  и  примирил   между   собой
Люксембурга и Габсбурга. Император - вот бессовестный -  не  только  украл
Тироль, он дал сыну в ленное владение и  Каринтию,  в  которой  утвердился
Габсбург и которой сам император помог ему  овладеть.  Оба  государя  были
возмущены и  поражены  не  столько  дерзостью  Виттельсбаха,  сколько  его
глупостью.
   Альбрехт принял все меры, чтобы  обеспечить  за  собой  свою  Каринтию.
Хромец все же теперь проделал сложную и для него особенно  затруднительную
церемонию восшествия на каринтский престол; но  ему  было  важно  укрепить
свою популярность.
   У слепого Люксембурга фантазия была более пылкой,  и  он  строил  планы
более отважные. Этот Тироль, этот завиднейший  плод,  который  сорвал  для
себя неуклюжий, тупой Виттельсбах, таил в  себе  червя.  Хромой  Альбрехт,
небрежный в одежде и прическе, смотрел с интересом и невольным восхищением
на слепого короля, который сидел перед ним  -  элегантный,  прямой,  очень
холеный, и тонко, осторожно намекал на свои смелые, фантастические  планы.
Нет, немного радости даст императору эта новая страна. Он, Иоганн, по сути
дела, человек сговорчивый. До сих пор он шел Людвигу навстречу, когда надо
было, когда этого требовала выгода, но относился к нему без ненависти  или
пристрастия. Отныне он будет другим. Отвращение  и  гнев  вызывала  в  нем
столь грубая дрянная проделка, столь самонадеянная, лицемерная жадность  и
наглость. В нем пылала злоба рыцаря и авантюриста против мещанина.
   Новый папа Климент Шестой - не теоретик как покойный Бенедикт, нет, это
светский, блестящий князь и политик, он связан тесной дружбой с ним и  его
сыном Карлом. Он наставник и ближайший доверенный его Карла.
   Женитьба Бранденбуржца повсюду вызвала недовольство против  императора.
Если теперь новый папа прикажет со всех церковных кафедр  возвестить,  что
на императора  налагается  отлучение  и  интердикт,  такая  анафема  будет
принята отнюдь не как  политическое  мероприятие,  она  встретит  во  всем
христианском мире одобрение и  сочувствие.  Курфюрсты,  города,  народ  не
подчинятся Виттельсбаху, они уже отказались ему повиноваться. Когда же его
сын Карл при  поддержке  Авиньона  станет  римским  королем,  он,  Иоганн,
создаст непобедимую лигу против Людвига.
   Альбрехт  машинально  потирал   небритое   лицо,   внимательно   слушал
собеседника. Эти планы были обоснованнее, чем обычные планы  Люксембуржца,
но они означали нападение, неизбежную борьбу.  Он,  Альбрехт,  не  намерен
впутываться во все это. Он уже не молод; он умудрен опытом и извлекает меч
из ножен только в крайних случаях.
   Так сидели они вместе, эти два могущественных государя, власть  которых
распространялась над большей  половиной  средней  Европы.  Слепой  понукал
хромого, но добился от него только оборонительного союза.
   Затем, когда разговор был окончен, Иоганн потянулся,  встал,  собираясь
идти, слепой стал ощупью пробираться  вдоль  стены,  но  двери  не  нашел.
Альбрехт, правда, мог сказать ему, где она, однако хромой не в  силах  был
помочь бредущему ощупью. Тут оба принялись долго и чистосердечно смеяться,
пока наконец кто-то из свиты не открыл дверь снаружи.


   Тяжкие бедствия обрушились на страну в горах, кара господня за то,  что
герцогиня так грубо  осквернила  таинство  брака.  "Казни  египетские!"  -
кричали приверженцы папы по всей Европе. "Казни  египетские!"  -  бледнея,
говорил народ, вздыхал, бил себя в грудь, постился.
   Чтобы вторично покарать людей за грехи, прежде всего разверзлись  хляби
небесные, второй потоп.
   "Горе нам! Водолей проливает дождь девкальонов!" -  процитировал  аббат
Виктрингский древнего латинского автора. Точно все реки  Европы  разлились
по стране, вода сносила деревья, посевы, села, людей. Инн  мчал  на  своих
волнах мосты, башни, дома, низменность Эч уподобилась озеру, из  Неймаркта
в поместья за Трамином ездили на лодках.
   В том же  году  быстро  следовавшие  друг  за  другом  жестокие  пожары
уничтожили дотла Меран, Инсбрук, Неймаркт.
   Но самое страшное и грозное, отчего  народ  оцепенел,  были  гигантские
тучи саранчи, налетевшие летом на страну. Они двигались с востока.
   Сожрав все дотла в Венгрии, Польше, Богемии, Моравии, Австрии, Баварии,
Ломбардии, опустилась саранча над цветущим Тиролем.
   Солнца не было видно, так густо летела она. Летела днем и ночью, и  все
же, чтобы пролететь вдоль Эча, ей понадобилось двадцать семь дней.
   Испуганный народ  таскал  в  процессиях  изображения  святых,  молился,
простирал руки к небу. Кальтернский священник заставил  суд  присяжных  по
всей форме произвести приговор над саранчой, с церковной  кафедры  объявил
ей отлучение. Это были гигантские твари, их зубы сверкали, как драгоценные
камни, так  что  женщины  украшали  ими  свои  одежды.  Рои,  опустошавшие
местность по берегам реки Инн, были замечательны в двух отношениях: вожаки
в сопровождении небольшой свиты  опережали  рой  на  день  пути  и  искали
местности, пригодные для всего роя; саранча снималась с места отрядами,  с
чисто военной дисциплиной. Она съедала листву кустов и деревьев, и  всякую
зелень, стебли трав, рожь, просо - все дотла. Земля стала черной и серой и
как бы лишенной соков, когда саранча наконец улетела.


   Герцогиня Маргарита ехала через Арльские  горы.  В  Санкт-Антоне  среди
глазеющей толпы стояла с матерью девочка лет одиннадцати-двенадцати. Когда
поезд следовал мимо них, она озабоченно воскликнула:
   - Мама! Мама! А которая же милостивая госпожа герцогиня - та,  длинная,
тощая или вон та губастая?
   Мать, грубоватая, добродушная молодая женщина, осклабилась, покраснела,
дала девочке подзатыльник.
   - Заткнись, дрянь!
   Люди  кругом  смеялись,  девочка  заревела,  словечко  подхватили.  Оно
облетело всю страну, пошло дальше, и  скоро  весь  христианский  мир  звал
безобразную герцогиню не иначе, как Губастая. Маргарита  узнала  об  этом,
приняла прозвище с какой-то  молчаливой  и  горькой  готовностью.  Как  ей
назвать свой новый замок? Брунек? Нейграфенберг? Она  назвала  его  "Замок
Маульташ" [Маульташ - губастая (нем.)].


   Маркграф Людвиг сидел со своим другом герцогом  Конрадом  фон  Тек  над
счетами и взысканиями. Молодцеватый маркграф трезво и деловито сопоставлял
трезвые, ясные цифры и факты; герцог фон  Тек,  постарше  его,  кряжистый,
бравый, внимательно слушал. Он был в доспехах, сидел неподвижно, тогда как
маркграф, при всей своей деловитости, не мог не стучать кулаком по  столу,
по шуршащим бумагам.
   Его  энергичное,  худое  лицо  -  жесткие  голубые  глаза  без  блеска,
смугловатая обветренная кожа, белокурые волосы, подстриженные не по  моде,
белокурые усы - было  сердито  и  очень  взволнованно.  Он  всегда  считал
тирольских баронов коварными обманщиками и грабителями. Но что они  и  при
его правлении дерзают на такой наглый и явный обман, спокойно, словно  так
и надо, кладут себе в  карман  даже  не  половину  -  девять  десятых  его
доходов, и в отчетах не стараются свои  жульничества  затушевать,  это  уж
такой предел жадности, какого он не ожидал. Притом  бароны  преловко  себя
обезопасили. За подобные злоупотребления им была гарантирована амнистия, и
контролировать их могли только местные уроженцы, а так как  все  это  одна
шайка, то такой контроль оставался делом чисто формальным.
   Кряжистый, безбородый, бравый Конрад фон Тек дал маркграфу  договорить.
Затем он сказал:
   - Проучить! Договоры, амнистии - вздор! Прикажи схватить одного из них!
Пусть другие требуют, протестуют! Когда они увидят, что все это ни к чему,
живо ручными станут!
   С полуулыбкой маркграф протянул другу какую-то бумагу: приказ об аресте
Фолькмара фон Бургшталь. Приказ еще не был подписан.
   - Мой отец наверняка бы этого не сделал, - сказал он. - Все  это  может
черт знает к чему привести. Тыл у меня не защищен.