оказывать!..
Обиделась, что ли? - отставив в сторону мегафон, виновато спросил он у меня.
    - Да уж, знаешь, нашла коса на камень. Чудинов зашагал к Сергунку:
    - А ты чего смотрел? Ты же ее больше меня знаешь. Догнал бы...
    Сергунок,  не спеша встав с пенька, потоптался валенками в снегу, поглядел
в сторону уносившейся лыжницы и сказал хрипловато, но уверенно:
    - Она  теперь, однако, к вам, дядя, больше сроду не придет учиться. Уж она
как рассерчает, так это уж хуже нет. Ко-онец.
    - Ну, ну, не стращай.- Чудинов легонько ткнул его подушечкой указательного
пальца  в  кончик  носа.  Потом  опять  схватил  рупор: - Скуратова, на место!
Наташа, будет вам! Эх! - Он с размаху поставил мегафон в снег, положил руку на
башлык Сергунка.- Ну что мы с тобой теперь делать будем?
    Но  Сергунок как будто уже не слышал его. Я видел, как мальчик внимательно
вглядывался  в  пуговицы на куртке тренера. Чудинов нервно накручивал на палец
оборванную  нитку,  которая все еще висела на месте отсутствующей пуговицы. Не
сводя  глаз  с  куртки,  Сергунок  быстро  полез  к себе в карман, задрав полу
тулупчика.  Он  торопливо  выгребал на подставленную ладонь другой руки всякую
всячину,  хранившуюся,  по мальчишечьему обыкновению, на дне его карманов. Вот
появились  две  продырявленные ракушки на веревочке, гнутый гвоздь, шурупчик с
фарфоровым   изолятором,   металлический  шарик-подшипник,  билет  пригородной
электрички, косточка домино, цветные стеклышки, косо срезанная пробка, дощечка
с  намотанной  на  нее суровой ниткой, черенок от столового ножа, скомканная в
шарик  серебряная  бумага  от  конфеты...  И наконец из кармана была извлечена
большая  пуговица  в  форме  маленького футбольного мяча с выпуклыми дольками.
Мальчишка  глянул  на  пуговицу,  потом  еще раз сличил ее с теми, что были на
куртке Чудинова.
    - Дядя,  это,  значит,  правда  вы?  -  обмирая  от  восторга,  проговорил
Сергунок.
    Тот  рассеянно скользнул по нему взглядом и отвернулся, следя за унесшейся
Наташей. Он не вслушался в вопрос...
    - Ну конечно. Кто же еще?
    - Это,  значит,  правда  вы  тогда  нас  с тетей Наташей в шалашик укрыли?
Теперь  уже не скроетесь.- Он показал на ладони пуговицу и сейчас же, отдернув
руку, спрятал ее за спину.
    Чудинов ахнул:
    - А ну живо отдай пуговицу! Где ты ее взял? Нехорошо!
    - А вы признайтесь, тогда я отдам вашу пуговицу.
    - Не  в  чем  мне  признаваться, а пуговица действительно моя. Отдай, а то
видишь,  хожу  как!  Вид  неаккуратный.  Слышишь,  давай живенько!.. Евгений,-
обратился  он  ко  мне,-  ты, кажется, умеешь с малолетними. Скажи ему в конце
концов...
    Я  с  трудом  сдерживал  смех. Очень уж смешным, растерянным и беззащитным
выглядел сейчас мой приятель.
    - Твоя  пуговица,  ты  и  доставай  ее,- сказал я.- Буду я еще в ваши дела
лезть.
    - А  я теперь все отгадал! - продолжал довольный Сергунок.- Я тогда за вас
уцепился...  А  потом,  как оклемался, в сознании обратно стал, гляжу, а она у
меня зажатая. А я сейчас увидел на вас такие, сразу и угадал, Смелый вы какой,
однако.  Спасибо  вам, а то бы мы так и не нашлись вовсе и померзли бы в поле.
Другие-то боком, стороной прошли.
    - Да перестань ты фантазировать! - накинулся на него Чудинов.- Давай лучше
пуговицу, не будь свиненком, в самом деле! Если тебя кто-то спас, так ты уж не
безобразничай.
    - Когда признаетесь, тогда и отдам,- невозмутимо отвечал Сергунок.
    Чудинов  шагнул  было  к  Сергунку,  но мальчишка мигом сорвался с места и
стремглав понесся вниз с холма.
    - Ну,  вот  видишь, как это все дурацки складывается? - вконец расстроился
Чудинов.-  Теперь  будет этой пуговицей щеголять. И так от разговоров тошно, а
тут  она  еще  закапризничала,  обиделась.  Ну вас тут (всех к лешему, в самом
деле!  Вот  брошу, и все. Ты слышал, она уже чуть было не корила меня, будто я
какие-то  на  нее права имею. Припуталась еще эта история на мою голову! Может
быть,  ты поговоришь как-нибудь с ней, а, Евгений? Ты же у меня красноречивый,
лирик, не мне чета.
    Я  действительно  решил  поговорить,  правда  не с Наташей, а с ее упрямым
питомцем.  Дело  принимало  ненужный  оборот  и  могло  сейчас  только вызвать
раздражение у Наташи и Степана.
    Наутро  я  подошел  к  интернату.  Ребята  играли  во  дворе за палисадом,
прокапывали  ход  через  наметенные  за ночь сугробы. В некотором отдалении от
других  детей  стоял  Сергунок. Он что-то кричал в трубку, свернутую из старой
газеты, а Катюша ездила перед ним взад и вперед на маленьких лыжах. Я не сразу
понял, что это была за игра.
    - Руки с ногами соображать надо! - кричал Сергунок.
    - Я  и  так  их  соображаю,-  на  ходу  звонко  отвечала  Катюшка  и вдруг
совершенно  другим  голосом,  тихо спрашивала: - Погоди, я не играю. Как это -
соображать?
    - Ну,  чтобы  заодно  вместе, разом махались,- так же тихо и совсем другим
тоном  пояснил  Сергунок, но тут же кричал в газетную трубку свою: - Коленкой,
однако, не вылягивайся!
    Катя деланно громко:
    - Я  и  не  вылягаваюсь  совсем...- И опять тихо - А ты мне должен на "вы"
говорить.-  И снова громко: - А если вы будете меня все переучивать по-своему,
так я не стану вас больше слушать вовсе. Сам носом в снег тыкнулся, а учит!
    - Это когда я тыкнулся? - возмутился Сергунок.
    - Ну,  я  это  ему  говорю как будто. Помнишь, как он кувыркнулся? - И они
снова возвращались в игру.- Никто вас не заставлял учить!
    - А вы, однако, ваш характер покиньте!
    - А  вы не кричите на мой характер. У вас еще у самого хужее и грубже. Мне
даже  довольно  очень  совестно,  что  вы  на  меня  так  выражаетесь.  И  еще
неизвестно, что вы лично спасли! Докажите!
    - И докажу,- сказал вдруг Сергунок и полез в карман.
    Тут я решил, что самая пора вмешаться.
    - Эй  ты,  спасенный,-  начал  я, подойдя вплотную к палисаду.- Во-первых,
здравствуй, приятель. Иди-ка сюда.
    - Здравствуйте, я вас знаю. Вы тоже из Москвы, редактор.
    - Правильно,  почти  так. Иди-ка ко мне.- Я обнял его у калитки и вывел на
улицу.-  Слушай,  друг  милый, что это ты пуговицей какой-то хвастаешь? Почему
дяде Степану не отдал? Ходит из-за тебя человек расстегнутый.
    - А  чего  он  не  признается,  что спасал! Он насупился и высвободил свое
плечо из-под моей руки.
    - Погоди, не об этом сейчас речь. Как тебя зовут? Сергун?
    - Сергун. Сергей я.
    - Ну  вот,  Сергей,  можно  с тобой поговорить по-взрослому, как мужчина с
мужчиной?
    - Это как два товарища промеж собой?
    - Вот-вот, именно.
    Я  взял  его  под  руку, и мы с ним степенно прогуливались вдоль палисада,
ведя спокойный, солидный мужской разговор.
    - Понимаешь, дружок, нечего шуметь. Ну, спасли тебя, скажи спасибо. Все уж
про то забыли, а ты тут булгу поднимаешь, тетю Наташу только зря волнуешь. Они
начали  заниматься  с  дядей  Степаном,  а  тут  ты  со своей пуговицей. Он не
признается,  вот  у  них  ничего и не получится. Она ведь гордая, тетя Наташа,
думает:  "Ах,  он  считает,  верно, надо поблагодарить его, я ему обязана, что
спасал", и всякое такое. Знаешь, она... как тебе сказать... они все, тетеньки,
такие...-  Я  тоже  был не мастер разговаривать с ребятами, а этот круглолобый
чертенок  вообще-то  был  не  из  болтливых.  Хмыкал, отмалчивался или отвечал
односложно  своим  хрипловатым  баском.-  Верно,  ведь  все  тетеньки такие? -
повторил я.

    - Понятно, женщины,- подтвердил Сергунок.
    - Молодец, умница! Все понимаешь.
    Поощренный похвалой, Сергунок решил развить мою мысль:
    - Она еще возьмет да и сообразит: "Надо, мол, однако, пожениться на нем" -
и уедет.
    - Слушай,  Сергей...  Кх...- Я закашлялся.- Ты поначалу так умненько все и
хорошо говорил, а теперь уж болтаешь пустое. Но одно запомни: я вот скоро уеду
в   Москву  обратно,  а  ты  тут  про  все  цыц,  молчок.  Пусть  тетя  Наташа
хорошо-хорошо   потренируется  с  дядей  Степаном,  пока  в  будущем  году  на
спартакиаде  всех не победит. А потом мы вместе с тобой все докажем и пуговицу
предъявим.  Ты  про  нее,  я  надеюсь, тете Наташе ничего еще пока не говорил?
Правильно!  А  то  отняла  бы непременно. Ну, потерпи немножко еще, я тебя как
человека прошу.
    - По-товарищески? - переспросил Сергунок.
    - Вот именно, как товарищ товарища. Сергунок задумался:
    - А если я потерплю, не скажу, вы меня на тот год возьмете с тетей Наташей
на спартакиаду?
    - Далеко глядишь. Ну, обещаю.
    - И билет дадите?
    - Договорились,- заверил я его.

    На  окраине  Зимогорска,  где  сквозь  заснеженные  ели видны были корпуса
обогатительной  фабрики  и  металлические фермы эстакады, по которой подвозили
руду, Чу-динов тренировал группу местных лыжниц общества "Маяк".
    Неудобно  было уже теперь отказываться. Получилось бы, что из-за какого-то
личного пристрастия Скуратову он взялся тренировать, а других не желает...
    Наташа  на  тренировки  больше не приходила. Чуди-нов мрачнел, но не желал
сам  сделать  первый  шаг.  Зато  Маша  Богданова стала с первой же тренировки
радовать Чудинова незаурядными успехами. Да и среди подруг ее оказалось немало
способных спортсменок.
    - Здравствуйте,  Степан  Михайлович,-  приветствовал  тренера  дядя  Федя,
явившийся  взглянуть  на занятия.- Ну, как дела, подвигаются? Ворохтин сегодня
звонил, интересовался. Сказал я ему, что все хорошо, только Скуратова опять на
дыбы встала. Он сказал, если надо - повлияет.
    - Нет  уж,-  испугался  Чудинов,-  обойдемся  как-нибудь без вмешательства
высоких  властей.  Так дело не пойдет. Подождем - сама явится. Девка неглупая,
сообразит.
    - Ну, а остальные как? Характер-то не у всех Скуратовский.
    - Материал  благодатный,  Хвастаться  не буду, но через годик, думаю, мы с
вами на спартакиаде выпустим таких лыжниц, что другим жмуриться придется. Наши
их  снежком  накормят  на  лыжне.  Вот поглядите сами. Ну-ка, девушки, еще раз
сделаем  прикидочку на прямой. Вы, Маша, немножко на спусках посмелее, делайте
разгон  крупнее!  Веселей, девушки, глядеть у меня! Устали? Ничего, держитесь.
Мы с вами еще всем Скуратовым да Бабуриным сто очков вперед дадим, уверяю вас.
    Маленькая Маша Богданова тряхнула заиндевевшими кудряшками:
    - Ой,   Степан   Михайлович,   однако  Наташу  не  обойдешь.  Ведь  у  нее
природный-то ход какой!
    - "Ход,  ход"! - мрачно передразнил Чудинов. - Разве я сам не знаю. При ее
данных  да подходящий бы характер! Эх, да что говорить! Хоть бы вы на нее, что
ли, повлияли, подруга ведь.
    - Да,  повлияй  на  нее!  У  них вся семья такая. Как упрутся - с места не
стронешь.
    - Ничего, стронем.
    Маша вздохнула:
    - А вот из меня уж чемпионки никогда не выйдет, верно?
    -- Как вам сказать. Вы, Маша, делаете просто отличные...
    - Пожалуйста,  не  утешайте,-  перебила его Маша.- Не выйдет. А все-таки я
буду ходить на лыжах, буду ходить, буду!
    И,  рванувшись  вперед,  старательно  и  весело выполняя короткими ножками
шаги,  которым  научил  теперь  местных  лыжниц  новый  тренер, Маша Богданова
помчалась по лыжне, и только ветер, несший легкую струистую поземку, растрепал
заиндевевшие завитушки волос над ее маленькими розовыми ушами.

    За  день  до моего отъезда из Зимогорска я, закончив все дела в редакции и
на руднике, вернулся еще засветло в гостиницу.
    Чудинов  лежал  в  нашем  номере  на постели лицом к стене. Быстрые зимние
сумерки наплывали в окно, но Чудинов не зажигал огня.
    - Ты  что  тут,  Степан,  сумерничаешь?  - спросил я, присаживаясь на свою
кровать,  против Чудинова.- Не в настроении? Что, на строительстве что-нибудь?
Там  тобой  не  нахвалятся,  настоящий,  брат  ты  мой,  авторитет  у  местных
приобрел!..  А  ты, если есть какое-нибудь затруднение, скажи, пока не поздно.
Может, помочь через центральную печать? Пользуйся, пока я не уехал.
    Чудинов  приподнял голову с подушки, посмотрел на меня, поморщился, словно
попробовал что-то кислое, и снова ткнулся в подушку виском.
    - Да  нет,  тут печатью твоей не поможешь. Ты сам во всем виноват, старик.
Да,  да,  накрутил  вот,  заставил  меня  выбрать  этот чертов Зимогорск, хотя
великолепно  знал,  какие  тут  лыжники,  подсунул вместо мифической Авдошиной
вполне  реальную  Скуратову.  Ну признайся, сам небось нашептал ей, что я ее с
мальчишкой спасал и тому подобное...
    - Ей-богу, Степан, уж тут вот я ни сном ни духом. Но ты же понимаешь, не у
всякого  спасенного  такой  покладистый  характер,  как  у ме... Ладно, ладно,
молчу!  -  поспешил  я,  так как Чудинов, не отрывая головы от подушки, поднял
руку,  завел  ее  себе  за  плечо  и  потряс  несколько раз передо мной сжатым
кулаком.
    - Знаем  мы вас, молчальников,- промычал он в подушку.- А она задрала нос,
упрямится,  срывает  теперь  всю тренировку. Шут меня дернул опять за это дело
взяться! Кажется, решил бросить, так нет!
    - Ой,  Степан,- протянул я с подозрением,- что-то ты больно уж переживаешь
крепко. Ты, часом, не того?., а?
    - Ну   вот,   спасибо!  Новое  экстренное  сообщение  нашего  специального
корреспондента! - Степан даже на постели присел.- Ты, по-моему, старик, знаешь
мое правило: вышел тренировать на снег, сам - лед.
    - Ох,  господа  присяжные,  кажется,  лед  тронулся.  Как  бы  ты, Степан,
подтаивать не начал.
    Чудинов  одним  рывком  сгреб  меня  на  груди за лацкан пиджака и сердито
потряс одной рукой.
    - Чего   взъярился?  -  спросил  я.-  Девушка  действительно  стоящая.-  Я
почувствовал,  что  рука  Чудинова медленно высвобождает меня.- Такое что-то в
ней есть настоящее...
    Сам  не зная почему, я вздохнул, и Чудинов тоже почти одновременно со мной
глубоко перевел дух, но сделал вид, что кряхтит, и закашлялся.
    - Вот  видишь,-  сказал  я,- в одно дышим, как говорится, душа в душу. Все
понимаю,  брат.  Да,  туги  твои  дела,  Степан,  я  вижу.  Но ничего, сдюжишь
как-нибудь, я в тебя верю.
    - Ты  бы с ней, может быть, перед отъездом поговорил, что ли? - неуверенно
и  просительно начал Чудинов.- Намекнул бы, что, мол, нельзя зарывать талант в
землю  или  в  снег,  как  хочешь.  Что  тебя учить, ты же причастен к изящной
словесности.
    - Вот-вот...  Такая  уж  у  меня миссия...- не выдержал я.- Мне уже не раз
доставалась  роль  Сирано  де  Бержерака.  Мои красивые, великолепно сложенные
друзья-герои  изнемогают от нежных чувств, а я, как говорится, мордой не выйдя
и  фигурой  должной  не  обладая,  строчу  за  них любовные послания, намекаю,
объясняюсь  в их пользу, составляю речи для публичных выступлений. Иногда даже
за них и статейки пишу. А им остается только подписать и прославиться.
    - Да  ты! чего это взбеленился? - Чудинов был несколько изумлен.- Такая уж
у  вас,  литераторов,  планида, как говорится: освещать, растолковывать, а где
надо  -  кое-что  и  приукрасить  или  умные  мысли  свои  изложить  от  имени
авторитетного лица. Но что-то ты больно растревожился? Уж не сам ли того?..
    Он  перескочил  со своей постели на мою, сел рядом и, одной рукой обхватив
меня за плечи, крепко обнял:
    - Не  злись,  старик,  я  же  пошутил. Ты же знаешь, я литературу и печать
вполне  уважаю,  именно  за то, что такие вот, как ты, сами с макушкой в жизнь
лезут...  Беспокойное  вы  племя, журналисты. Я это в вас и ценю. Но иногда вы
обязаны  бороться  с немотой жизни и помочь ей, заявить во всеуслышание о том,
для чего другой слов не найдет.
    - Степан,-  сказал я уже серьезно,- кажется, мы с тобой не первый год друг
друга  знаем.  Что  же  тут  крутить?..  Конечно,  попал  ты сюда не без моего
участия. Хоть бей, хоть прощай - врать не стану. Постараюсь тебе и тут помочь.
Но  только  говорить  с  ней  -  это  уж  избавь.  Хватит  мне  одного  твоего
характера... А что, правда, если мы ее через газету местную? Я этого Ремизкина
организую  тебе. Поставим вопрос о настоящей спортивной учебе, о зазнайстве, о
неумении пробиваться сквозь трудности и поражения, а?
    - Этого  еще  только недоставало! - Чудинов отмахнулся.- И так сплетни тут
какие-то  идут.  Еще  мальчишка этот пуговицу мою нашел где-то. Тычет ее всем,
твердит, что у меня оторвал в ту ночь.
    - О-о!  Забыл  совсем!  -  остановил  его я.- Можешь обещать мне, что ни с
мальчишкой,  ни  с  Наташей  ты  на  эту  тему  говорить  больше не будешь, ни
опровергать, ни доказывать,- ни слова?
    - Что за вопрос!
    - Ну,  так  бери.-  Я  протянул  ему руку, раскрыл ладонь. На ней сверкала
выпуклая  пуговица  в  форме  футбольного  мяча  с  рельефными  дольками.- На,
пришивай, а то у тебя, вижу, не только пуговица, но и душа не на месте.
    - Неужели отнял? - поразился Чудинов.
    - Зачем? Договорились миром. Очень толковый парнишка.


    ГЛАВА 12
    Черным по белому

    Я покинул Зимогорск, предварительно обо всем договорившись с Ремизкиным, и
он проделал то, что било задумало, уже без меня.
    Дня  через  три после моего отъезда Чудинов, придя на работу, заметил, что
все как-то странно поглядывают на него.
    - Крепко,  однако, вы Наталью,- сообщила ему Маша Богданова.- Вы, конечно,
правы, только уж очень обидно ей будет. Больно уж вы ее проработали.
    - Где проработал? - изумился Чудинов, почувствовав что-то недоброе.
    - Как - где? В газете.
    Чудинов  посмотрел  на  свой стол и увидел, что там уже лежит свежий номер
газеты  "Зимогорский  рабочий"  с жирно отчеркнутой красным карандашом статьей
"Наши лыжники". Под ней стояла подпись: "До-Ре-Ми".
    Стараясь внешне казаться невозмутимым, Чудинов прочел:
    "В  беседе  с нашим сотрудником тренер общества "Маяк", заслуженный мастер
спорта  инженер  "Уралпро-екта"  товарищ  Чудинов  С. М. заявил: "Что касается
неоднократной  в  прошлом чемпионки города Натальи Скуратовой, то она при всех
своих способностях не имеет сейчас, естественно, больших шансов на победу, так
как  пренебрегает  новой  техникой  двухшажного  попеременного хода, принятого
всеми  лучшими  лыжниками  мира,  не отрабатывает стиля, придерживается многих
устаревших..."
    У  Чудинова  даже  лоб  вспотел.  Это, конечно, все Евгений перед отъездом
организовал.  Как  по  нотам:  до,  ре,  ми...  Ну  подвел!  Теперь и вовсе не
подступишься.
    В городе все судили и рядили о статье До-Ре-Ми. У Дрыжика в парикмахерской
только  и  говорили об этом. Многие считали, что приезжий инженер прав: побили
зи-могорских  лыжниц  в  Москве.  Другие  самолюбиво  негодовали, возмущались,
объясняли  все столичным высокомерием и капризами москвича. Особенно задет был
за  живое  старик  Скуратов. Ему неудобно было при всех, на людях, внимательно
читать  статью  в  газете,  расклеенной  на  ограде рудника близ проходной. Он
сделал  вид,  что все это вообще его мало интересует. Но, вернувшись с работы,
тотчас же заставил Савелия прочесть ему статью еще раз вслух.
    В  горнице  было  жарко  натоплено.  На  столе, как паровоз, пуская парок,
клохтал самовар. Савелий читал со смыслом и выражением:
    - "Что касается неоднократной в прошлом чемпионки города..."
    - Ишь ты,- придирался старик Скуратов,- "в прошлом"! А нынешний день, мол,
уже никуда.
    - "Натальи   Скуратовой,-  продолжал  Савелий,-  то  она  при  всех  своих
способностях не имеет, естественно..."
    - "Естественно"!   -   негодовал   Никита   Евграфович.-  Уже  все  решил,
"естественно"! Естествоиспытатель, однако, какой нашелся!
    - "...Так  как  не  отрабатывает  стиля, придерживается многих устаревших,
принятых без критического освоения..."
    - Стоп,  погодь!  -  не  выдержал  Скуратов.-  Это  кто  же ее переучивать
собирается?
    - Да вот инженер из Москвы переучивает. Из стройконторы начальник.
    - Гляди ты, какой скорый! Рыкало-зыкало! Пускай сперва по нашим крутогорам
походит  да  воздуху  нашего  хлебнет. Это ему не московская дорожка - снег по
щиколотку!  Нет,  однако,  я  завтра  прямо  в  редакцию пойду. Я этому больно
прыткому-то та