нят? - сокрушались малыши.
    Таисия  Валерьяновна старалась приподнять за кончик башлыка голову Катюши,
нагнувшись к ней. Успокаивала ребят:
    - Что  делать, ребятки, нужно было. Дело по совести идет. Вам этого еще не
понять.
    - Нет,  понять! - твердил Сергунок.- Это она по чести сделала. Нарочно так
поступила, да? Ведь она еще догонит, да?
    Никита Евграфович тер своей шапкой голову:
    - Решила верно, по-нашему. Только бы еще московскую ей теперь обойти, а то
это уж чистое расстройство.
    - Нет, Бабурину не обойдешь,- усомнился Савелий.- Чемпионка же.
    Мать и та качала головой:
    - Эх, перемудрила Наташенька!
    - А ты обожди! - прикрикнул на нее Скуратов.- Обожди гудеть-то!
    Выбираясь с трибуны, посрамленный Тюлькин столкнулся в проходе с Дрыжиком.
Парикмахер был заметно обеспокоен.
    - А-а,  гигиена,-  зашипел  зло  Тюлькин,-  мазь-перемазь!  На  тебе  твой
крем-брюле! Только людей путаешь, черт! - И он швырнул в сердцах наземь банку,
выхваченную из кармана.
    Дрыжик с достоинством отстранился:
    - Я бы попросил, во-первых, вести себя культурно, а во-вторых, при чем тут
мазь?  Это  же  от  обмораживания  мой  состав.  Крем  особый,  для сохранения
внешности на случай сильного мороза.
    Тюлькин  медленно  разинул  рот.  У  него не сразу восстановилось дыхание,
словно под вздох ударили...
    - И  вообще, попросил бы,- продолжал Дрыжик и извлек из кармана перочинный
нож. Он открыл его и шагнул к Тюлькину.
    Тот поспешно отступил:
    - Но-но, легче, ты! В уме, что ли, тронулся?
    - Если  не  ошибаюсь,  ваш?  - Парикмахер протянул Тюлькину забытый у него
ножик.- Весь ржавый дали, штопор в первой же пробке увяз, так и остался. Нате,
получите!
    Он  хотел швырнуть нож наземь, но нечаянно сдвинул лезвие, нож закрылся и,
словно  рак,  ущемил  палец  парикмахера.  Дрыжик  запрыгал,  тряся рукой. Нож
отлетел в сторону.

    Как  они  шли!  Километр  за  километром  приближались  обе  соперницы  по
огромному  кольцу трассы к желанному финишу. Сообщение за сообщением получал я
по  телефону с этапов лыжни и тотчас передавал через микрофон всем зрителям на
стадионе.  И  сообщения  эти  еще  больше  будоражили  болельщиков,  ибо уже к
седьмому  километру  Алиса  Бабурина  и  неуклонно  шедшая вслед за ней Наташа
Скуратова  обошли  других  конкурентов,  оставили  их  позади  себя, выправили
график,  вошли в него, укладываясь пока что в великолепное время. Да, это была
головокружительная  гонка!  Восьмой километр проходил через труднейший участок
дистанции. Здесь требовались не только скорость и сила, но и искусное владение
техникой   горнолыжного  хода,  умение  стремительно  брать  подъем,  миновать
препятствия,  резко  ломая лыжню. Здесь Наташа чувствовала себя хозяйкой. Там,
где  Алиса  сбавляла  ход,  она  шла  на полной скорости. На подъемах, которые
Бабуриной приходилось брать максимальным усилием, уральская гонщица вымахивала
своим  неизменным  широким  шагом.  Она уже почти поравнялась с соперницей. Но
последние  полтора  километра гонки проходили по равнине. Этот этап был весьма
благоприятным  для  чемпионки. Алиса Бабурина недаром славилась своим ходом по
ровной  местности.  На  стадионе уже увидели показавшихся вдали гонщиц. Наташа
шла  вплотную  за  Бабуриной. Алиса не уступала. Она отчаянно работала руками,
старалась вложить всю силу в каждый толчок палкой. Наташа неумолимо шла за ней
по  пятам  своей  упрямой, легкой, широкой поступью. Я хорошо их видел обеих в
бинокль. Мне хотелось крикнуть навстречу:
    "Ну, Наташенька, родная, покажите сейчас свой характер! Даром, что ли, вас
Степан гонял! Ну, милая!.."
    Я  не  имел  права  обнародовать  свои  симпатии.  Я обязан был оставаться
беспристрастным.  Я  рассказывал в микрофон, а голос мой, как неотступное эхо,
возвращался ко мне со всех сторон из репродукторов:
    - Бабурина  начинает  свой обычный бурный заключительный спурт. Она делает
рывок,  который  не  раз приносил ей победу. Но молодая зимогорская лыжница не
отстает. Феноменальная выносливость и отличная техника!
    Я  хорошо  видел  в  бинокль,  что  Наташа  идет уже буквально на плечах у
чемпионки. Я видел по движению ее губ, что она требует дать ей дорогу.
    - Лыжню!..
    Но Алиса не уступала. Опытная гонщица, она действовала сейчас очень хитро.
Она  не  позволяла настичь ее совсем, как говорится, сесть на лыжи. Тогда надо
было бы сворачивать, уступать, иначе это расценивалось бы как грубое нарушение
правил  и спортивной этики. Нет, она сохраняла разрыв, заставляла Наташу, если
той  угодно,  обойти  ее  по целине и все время держала соперницу на некотором
расстоянии  за  собой.  Сделав  свой внезапный, как всегда, излюбленный рывок,
столько  раз приносивший ей решающую победу, Алиса и на этот раз была уверена,
что  не  ожидавшая  этого  тактического броска соперница окажется сразу далеко
позади.  А  пока она будет пытаться сама повторить такой же резкий настигающий
бросок, чемпионка пересечет линию финиша.
    Низкое  зимнее  солнце  посылало  уже по-вечернему косые лучи. Четкие тени
лыжниц,  скользившие  по  равнине,  были  длинны  и  синеваты.  И тень упрямой
зимогорской  гонщицы  неотступно неслась вслед за чемпионкой. Солнце светило в
спину  лыжницам.  Тень Наташи, опережая ее,почти уже доходила до креплений лыж
чемпионки, она подползала, упрямо настигая...
    Когда  Алиса сделала свой знаменитый рывок, Наташа на секунду растерялась.
Она  не  ожидала, что у соперницы, которая казалась уже вымотавшейся, окажется
еще  столько  сил.  Надо отдать справедливость Бабуриной, шла она великолепно.
Идя  вплотную  вслед  за  ней,  Наташа  невольно  любовалась  бурным  темпом и
самоотверженным рвением, которые проявляла чемпионка. Да, недаром предупреждал
ее  во время тренировок Чудинов. Бабурина была опытной гонщицей и умела отдать
все свои силы, вложить всю себя, весь свой темперамент в одно - в скорость.
    Пришлось  теперь и Наташе выкладывать весь остаток сил. Я это видел хорошо
по  выражению  ее  лица,  не  опуская  бинокля.  Мне  известно  было по многим
рассказам знакомых гонщиков состояние, в котором была сейчас Наташа. Только бы
скорее  наступил  желанный  покой, только бы скорее пришло это "потом". Наташа
подгоняла,  как  ей  казалось,  время,  понукала  его,  что есть силы выгребая
палками  в  потоке  мгновений,  бурно  несшихся  навстречу  ей. Но это было ее
собственной скоростью, которую она сейчас уже плохо осознавала. Она уже видела
себя там, за желанной чертой финиша, за синей тенью от арки на снегу. Она была
там всем рвением, всей волей и неистовой жаждой раньше всех достичь финиша. Но
ее ноги с лыжами, именно ноги с лыжами, были еще тут, и надо было подтащить их
как можно скорее туда и пересечь ими черту, синюю тень на снегу...
    На  трибунах  все  встали.  Башлычки  визжали  и  подпрыгивали.  Доносился
отчаянный крик Сергунка. Он яростно топал ногами и подскакивал на месте...
    - Еще, еще... Тетя Наташа, скорее!
    - Ой,  Наташенька, девонька, голубушка, уважь напоследок! - причитала мать
уже во весь голос.
    - Дочка-а! Не срами ты меня. Вытяни маленько. Поднапри, милая!..
    Все  стояли  на  трибунах.  Громовые  валы  возгласов, просьб, понуканий и
заклятий  катились по стадиону. Сергунок вскочил, стуча сжатыми кулачишками по
плечам сидевшего впереди болельщика, но тот словно и не чувствовал...
    Я  видел,  что  Алиса  делает  невероятные  усилия, чтобы удержать хотя бы
небольшой  просвет  между  собой  и  Наташей. Алиса умела ходить на пределе, и
сейчас  все  ее  силы,  и  физические и душевные, были брошены на лыжню, в эти
десятки метров, завершающие бег.
    И  вот  тут  под оглушающий рев трибун Наташа непостижимым образом, сильно
согнувшись,  сделала  бросок.  Она оттолкнулась и в мощном одновременном упоре
обеих  палок,  почти  летя по воздуху, на самых последних метрах поравнялась с
чемпионкой,  и  они  лыжа  в  лижу, плечом к плечу пронеслись одновременно над
чертой финиша.
    Кажется,  я  обо  всем  этом  сказал через микрофон. Я сам себя не слышал,
такой рев стоял вокруг. Обе чемпионки (да, да, они обе теперь были чемпионками
страны!)   исчезли  в  толпе  окруживших  их  фоторепортеров,  кинооператоров,
спортсменов.  Сзади  суетился,  подпрыгивая,  чтобы  как-нибудь  через  головы
стоявших впереди сфотографировать победительниц, Донат Ремизкин. Оркестр играл
туш.
    - Внимание!  -  сказал  я в микрофон, выпив целый стакан боржома и вытерев
платком   взмокший   лоб   и   шею   под   воротником  (досталась  и  мне  эта
гонка!).-Внимание!  -  сказал  я.-  Итак,  финальная  лично-командная гонка на
десять  километров  для  сильнейших  лыжниц  окончилась  победой двух основных
претенденток  на  первенство:  Алисы  Бабуриной  -  общество "Маяк", Москва, и
Натальи Скуратовой - "Маяк", Зимогорск. Они обе стали всесоюзными чемпионками,
показав  великолепное  до одной десятой доли секунды сошедшееся у обеих время.
Тридцать  восемь  минут  две секунды - превосходный ре" зультат. Неоднократная
чемпионка  страны  Бабурина  никогда  еще  не  показывала  такого  времени. Ей
пришлось  напрячь  все  силы,  мобилизовать всю свою изощренную технику, чтобы
выдержать  борьбу  с молодой, но уже блестяще себя зарекомендовавшей уральской
лыжницей Скуратовой, которая прошла всю дистанцию на большой скорости, показав
незаурядную технику. На третьем месте оказалась Ирина Валаева, "Радуга", город
Киров,  четвертый результат по времени показала Мария Богданова, тоже молодая,
но   чрезвычайно   выросшая  лыжница  зимо-горского  "Маяка".  Таким  образом,
хрустальный зимний кубок спартакиады уже обеспечен теперь "Маяку".
    Прежде  чем  победительниц окружила толпа почитателей и корреспондентов, я
все же успел заметить, как Алиса, одновременно с Наташей миновав линию финиша,
зашаталась,  почти  падая  ничком...  Она так устала, что ей невольно пришлось
повиснуть  на  плече  Наташи,  иначе она бы не удержалась на ногах. Она была в
полном  изнеможении.  Руки  с  палками  висели  ниже  колен, у нее не было сил
разогнуться.  А  Наташа,  пожирая  ее взором, в котором сквозь пелену огромной
усталости  все  еще  просвечивал огонь неукротимого спортивного упорства, сама
была не в силах оттолкнуть ее или отойти.
    Они  стояли  с подламывающимися от усталости коленями, не имея возможности
оторваться  друг  от  друга, как это бывает с боксерами, попавшими на ринге во
взаимный  клинч.  А  вокруг  цыкали  затворы фотоаппаратов, безжалостно били в
глаза молниеносные вспышки рефлекторов, и я уже представлял себе, как завтра в
газете  появятся  снимки  с  короткими  подтекстовками,  объясняющими, что две
чемпионки  обнимают  друг  друга,  поздравляя с победой... Потом осторожно, но
настойчиво высвободившись из объятий Алисы, Наташа, как всегда прямая и словно
неспешная  в  движениях,  прошла  мимо  аплодирующих  трибун,  широко и плавно
скользя своим просторным, невозмутимым шагом.
    - Королева,- сказал кто-то в толпе, любуясь ею.
    - Хозяйка,- поправили сзади.- Белой стези хозяйка.
    Но  где  же,  где  был Чудинов? Тщетно просматривал я ряды трибун и группы
сидящих  репортеров  и  спортсменов  у  финиша - нигде не было Степана. А ведь
сейчас наступил тот момент, о котором он, вероятно, давно уже мечтал.
    Да,  пусть  Наташа  не  обошла  Бабурину,  но она великодушно помогла ей в
тяжелую  минуту  и  пришла  с  ней  вровень.  Она  не  дала  вырваться грозной
чемпионке,  она  поделила  с ней славу, победу и звание первой лыжницы страны.
Вот  они  поднимаются  вместе,  только что бывшие непримиримыми соперницами на
лыжне,  а сейчас две сестры по славе, две чемпионки - Алиса Бабурина и Наталья
Скуратова.  Наталья  Скуратова  и  Алиса  Бабурина.  Они  поднимаются на вышку
почета,  на  которой  выведена  цифра  "1".  И гремит музыка, и реет над ними,
поднимаясь   на   мачте,   голубое   с  алой  башней,  мечущей  снопы  золотых
молниеподобных  лучей,  знамя "Маяка". Уже несут хрустальный кубок, выигранный
теперь у "Радуги". И сам Ворохтин, возвышаясь над толпой, огромный, необычайно
величественный   сегодня,   вручает   сверкающий   почетный   приз  Короткову,
представителю   "Маяка".  Наступает  последняя  минута  спартакиады.  И  радио
возвещает  на  весь  стадион,  торжественно  притихший: "Чемпионкам Советского
Союза по лыжам Бабуриной и Скуратовой спустить флаг".
    И  снова вместе подходят они к высокой красной лакированной мачте и вместе
берутся  за веревку. Наташа запрокинула голову и глядит на медленно скользящий
вниз  алый  флаг.  А  Алиса  смотрит хмуро и сосредоточенно прямо перед собой,
перебирая руками снасть. И теперь, когда все кончилось и официальная церемония
позади,  Алиса  стремительно протягивает руку Наташе. Нет, не так торжественно
официально,  как там, когда стояли на вышке почета, а порывисто и даже чуточку
неуклюже.  Она  хочет что-то сказать, но у нее бессильно расползаются губы, и,
отвернувшись, она внезапно отходит.
    А  Наташа в это время уже ищет глазами вокруг себя, смотрит на трибуну, на
дорожку.  К  ней подбегают ребята, лезут под руки, прижимаются. Со всех сторон
она  окружена  их башлычками. Подходят отец, мать, проталкивается сквозь толпу
Савелий.  А  она  все оглядывается беспокойно и уже рассеянно подставляет щеку
матери...
    - Товарищи, а где же Степан Михайлович?..
    И  через  пять  минут  мы  мчимся  на аэросанях по равнине, где только что
разыгрывалась  гонка,  въезжаем  в тот перелесок, который не позволил Чудинову
подоспеть  на  аэросанях  к  нужному  пункту  дистанции.  Сейчас  у  нас  есть
возможность  объехать мешавший крутогор с лесочком. Аэросани наши оставляют за
собой искрящийся хвост снежной пыли, несутся вдоль лыжни.
    Вот и третий километр.
    Чудинов   сидит  на  бугре,  туго  завязывая  колено  носовым  платком.  С
контрольного  пункта из-за холма радио доносит из репродуктора музыку, которую
еще передают со стадиона. Значит, Чудинов уже слышал обо всем:
    Водитель резко тормозит аэросани, останавливаясь у края овражка, мешающего
подъехать  прямо  к  лыжне. Я выскакиваю на ходу, за мной Наташа, прихватившая
доверенный ей Коротковым хрустальный кубок. Вываливается через борт аэросаней,
плюхаясь  в  снег,  Сергунок,  увязавшийся  за  нами. Он разом проваливается в
глубокий  сугроб.  Наташа  сует  кубок в руки оторопевшему Сергунку, чтобы тот
подержал пока приз, и бежит к Чудинову. Я обгоняю ее.
    - Степан!  Дорогой!  Поздравляю!  -  кричу  я еще издали.- Новая чемпионка
пополам со старой, и кубок дома!
    Чудинов делает вид, что его сейчас занимает главным образом боль в ноге.
    - Вот,  понимаешь, растянулся не вовремя! Но дело сделано. Теперь уж можно
и без меня.
    Оттолкнув  меня  в  сторону, так что я невольно сел в сугроб, прямо в снег
перед  Чудиновым  бросается  на  колени Наташа. Я понимаю, что мне тут сейчас,
собственно,   делать  нечего,  встаю  и  отряхиваюсь.  А  Чудинов  смотрит  на
опустившуюся  подле  него  Наташу.  Глаза  у  нее  запавшие, усталые, но такие
благодарные!
    - Спасибо, Наташа,- просто говорит Чудинов и вдруг неожиданно, порывисто и
неловко  целует  ей  руку,  которую она положила ему на плечо. И не отпускает,
придерживает ее кисть своей щекой.
    Оба  они  одновременно бросают взгляд в мою сторону. Но я отряхиваюсь. Мне
снег  попал  за  шиворот,  мне  сейчас не до них. Я им всячески доказываю это,
старательно выгребая из-под воротника белые тающие, комочки.
    - А вы не сердитесь, что я так и не обошла?
    - Наташа,-  слышу  я  голос  Чудинова  за  своей  спиной и вычищаю снег из
ботинок,-  ведь фактически вы же победили. Вы ее выручили, это все понимают. А
вы еще будете так ходить!
    - Ну, все-таки время я могла показать лучшее.
    - К  черту  время!  К  чертям секундомер! Меня сейчас это не интересует...
Молодец вы. Спасибо!
    - Это  вам  спасибо,-  совсем  тихо проговорила Наташа.- Я же знаю, Степан
Михайлович, что без вас... Это же вы меня вытащили, вы вернули к жизни...
    "Так,- подумал я,- сейчас начнется".
    И действительно, Чудинов быстро сказал:
    - Ей-богу же, это недоразумение, Наташа! Право же, это не я вас тогда...
    Наташа досадливо перебила его:
    - Да  не  о  том  я. Не понимаете?.. Вы же меня заставили снова поверить в
себя, вернули на лыжню.
    - Наташа,-  еще  тише  проговорил  Чудинов,-  я  вам  давно  хотел кое-что
сказать, но решил уж после состязаний...
    - Опять  что-нибудь насчет подколенного угла или голеностопного сустава? -
озорно спросила Наташа.
    - Да  ну  их  к  лешему! - воскликнул Чудинов и покосился в мою сторону, а
потом махнул рукой.- Нет, Наташа, хватит! Я...
    Но  тут  водитель  аэросаней внезапно включил мотор, прогревая, и мажорный
неистовый  рев  его  заглушил все, о чем говорил Наташе Чудинов. Обернувшись к
ним, я видел только бесконечно счастливое лицо девушки. Шел неслышный для меня
разговор, только губы двигались. А глаза у обоих были неподвижны, устремленные
друг на друга.
    Водитель  несколько поубавил газ. Я почувствовал, что кто-то тянет меня за
рукав.  Это  перебравшийся  через сугроб Сергунок пытался обратить на себя мое
внимание.  Одной  рукой  в  варежке и подбородком он, напыжившись и прижимая к
животу, кое-как удерживал тяжелый, оправленный в серебро хрустальный кубок. На
раскрытой,  красной  от  мороза  ладони  другой  его  руки я увидел... большую
коричневую пуговицу, имеющую форму футбольного мяча с выпуклыми дольками.
    - Дядя Карычев, чеперь уже вш„ можно шкажать? - настойчиво шептал Сергунок
сквозь зубы, в которых торчала снятая варежка.
    Я быстро прикрыл ладонью его растопыренную пятерню:
    - Погоди минутку, Сергунок.
    Поддерживая  Чудинова,  Наташа  вела его к аэросаням. Вот они оба уселись.
Наташа  виновато  оглянулась на меня, потому что места в санях теперь для меня
уже  не  оставалось.  Я  успокоительно  помахал  рукой. Загрохотали выхлопы, в
размытый радужный круг слились лопасти бешено завертевшегося пропеллера. Нас с
Сергунком запорошило алмазной пылью.
    И они унеслись.
    Я принял из рук Сергунка тяжелую хрустальную чашу в серебре. Им там обоим,
на мчавшихся по снежной долине аэросанях, сейчас было уже не до приза...
    А Сергунок все протягивал мне на ладони пуговицу.
    - Ну  чего же, дядя? Ведь теперь можно уже сказать... как мужчина мужчине.
Вы же сами обещались... Я же уговор сдержал. Теперь уже все кончилось?
    Я  поглядел  вслед серебряному вихрю, который уносился к белому горизонту,
оглашая всю округу громом и сея осколки радуг.
    - Нет, Сергунок, по-моему, сейчас только все и начинается.


    (Конец рукописи Евгения Карычева.)


    ЭПИЛОГ

    Теперь вы знаете, о чем рассказывал в своей повести Евгений Карычев.
    Я  увез  его  рукопись  в  своем  чемодане,  поспешая на Белую Олимпиаду в
Италии.  По  дороге,  в  вагоне,  я  еще  раз перечитал ее, и оставшиеся в ней
неясности  еще  более  раззадорили  меня.  Но я не сомневался, что предстоящая
встреча с Карычевым рассеет все сомнения...
    Вы,   вероятно,   помните,  как  проходили  в  Доломитовых  Альпах  зимние
Международные  олимпийские  игры,  и  нет  нужды еще раз подробно рассказывать
здесь  обо  всем,  что  довелось  нам увидеть на безукоризненной ледовой глади
горного  озера  Мизурина, на зеркальном, залитом потоками электрического света
поле олимпийского стадиона в Кортина д'Ампеццо, на знаменитом лыжном трамплине
"Италия",  на крутых склонах Доломитов, где флажки отмечали ворота гигантского
слалома,  и на лыжне международного Снежного стадиона. Но, как вы понимаете, у
меня  был  свой  особый интерес к тому, что разыгрывалось в те памятные дни на
белых  просторах  альпийских  заснеженных  лугов, над которыми отвесной стеной
уходили вверх, к ярко-синему небу, розовые громады Доломитов.
    Я  с  нетерпением  ждал  событий, которые должны были составить содержание
последней, еще не допис