...
    Наташа вскакивала:
    - Опять  Бабурина?  Хватит  с  меня  этой  Бабуриной!  Только  и  слышу...
Пожалуйста, командуйте, я готова.
    - На сегодня хватит,- подзуживал Чудинов.
    - Нет, не хватит. Я хочу тренироваться. Слышите? Командуйте!
    Так они тренировались день за днем, день за днем.
    Однажды, после вечерней тренировки, Чудинов вынул из кармана два билета.
    - На  концерт  сегодня  пойдем. Вы свободны? "Пятую" Чайковского играют. И
"Болеро" Равеля. Сильнейшая вещь! И вам полезло будет послушать.
    ...Они  сидели  в  большом  зале  рудничного клуба. Оркестр, приехавший из
Свердловска, играл "Болеро".
    Удивительной  и  непривычной была для слуха Наташи эта музыка. Собственно,
музыки  в  первых тактах не было. Неподвижно сидели все музыканты на эстраде..
Почти  недвижим  был  и сам дирижер - только чуть-чуть подрагивала мерно в его
руке,  прижатой  к  талии,  палочка  да возле него, в самой середке молчавшего
оркестра, едва слышно что-то поцокивало однообразно, сухо, настойчиво, в одном
и  том  же,  лишь  слегка,  двухоборотно смещающемся, попеременно проступающем
ритме. И вот постепенно, как бы приближаясь, это упорно повторяющееся звучание
становилось  все громче, громче, явственней, решительней, и на него отзывался,
подчиняясь  тому же двойному, попеременно распоряжающемуся четкому ритму, один
инструмент  за  другим.  И  он,  этот  ритм,  облекся в робкую сперва мелодию,
которая  бежала  по оркестру от флейты к скрипкам, от скрипок - к виолончелям,
от  виолончелей  -  к фаготам, как бежит по магниевому шнуру огонь, зажигающий
свечу  за  свечой  на елке. Все неодолимее, все могущественнее становился этот
властный  попеременный ритм, настойчивый, немного придыхающий, неодолимо, такт
за  тактом вовлекающий в свое движение все силы оркестра. И мелодия, послушная
ему,  с  каждым  тактом  насыщалась все новыми и новыми оттенками. Вот она уже
завладела  всеми  инструментами,  и  то,  что  было  недавно еще едва слышным,
цокающим  стуком  барабанчика,  теперь  стало  жадным, лихорадочным и набатным
зовом   широко   раз-звучавшейся   темы.   Она  пробивалась  от  одной  группы
инструментов  к  другой,  все  более  разрастаясь,  открываясь  во  всей своей
повелительной  мощи.  Ритм  несколько  убыстрился, а мелодия все повторялась и
повторялась. Она гремела уже оглушительно, почтя истошно. Казалось, сейчас она
изнурит  и  музыкантов  и  не  хватит  больше  сил слушать ее, требовательную,
всеисчерпывающую,  прошедшую через все инструменты, сыгранную и так, и эдак, и
еще  совсем по-новому, и потом опять, еще раз по-другому... И когда, казалось,
звучание  уже  достигло предела, истощив все свои возможности, и, торжествующе
владея  всем  залом, подчиняло себе безоговорочно биение всех сердец, в музыке
произошел  какой-то короткий внезапный сдвиг - и в скользящей лавине звучаний,
вовлекшей все инструменты оркестра, все оборвалось и смолкло...
    Наташу   совершенно   половил   этот  изнурительный  двойной,  попеременно
повторяющийся  странный  ритм  и  как  будто однообразное, но могучее движение
музыки.  Зал аплодировал, а она сидела неподвижно, прерывисто дыша, вся еще во
власти только что оборвавшихся звучаний.
    - "Болеро",-  тихо  пояснил  ей Чудинов.- Фанатический танец, особая магия
ритма.  Но  хотите  смейтесь,  хотите верьте, есть в нем что-то похожее на наш
двухшаж-ный попеременный ход, честное слово. Вы заметили? Тут тоже попеременно
повторяется  одна  и  та  же  музыкальная  фигура,  а  потом  берется разгон и
включаются  все  силы, используются все возможности... полная отдача! Кажется,
уж  нечего  больше  выкладывать,  а  оказывается, можно еще вот и так... и под
конец  еще один, почти исступленный рывок, бурный спурт и финиш... Люблю я эту
штуку!
    Потом  играли  Пятую  симфонию Чайковского. Наташа вообще любила музыку, а
сегодня  благородные  звуки  симфонии,  лившиеся  с  эстрады,  волновали  ее с
какой-то не совсем ей даже Понятной и новой силой. Все вокруг было музыкой - и
новые  надежды,  которыми  она теперь жила, и завтрашний день, обещавший опять
встречу  на снежных холмах, и сегодняшний вечер, и этот сидевший рядом недавно
еще  совсем  ей  не  известный,  а  теперь  уж  очень нужный то грубоватый, то
ласковый  неукротимый человек. Чудинов тоже отдался весь во власть слышимого и
едва  заметно  качался,  как бы повинуясь величавому ритму симфонии. А Наташа,
сама того не замечая, в сладостном оцепенении припала к его локтю, стиснув его
руками. Спохватившись, Чудинов, слегка отодвигаясь, шепотом сказал:
    - Чувствуете,  какая  здесь  звучит воля к победе? Слышите, как свершается
это?  Как человек побеждает? Преодолевает все в великом напряжении... Слышите?
Еще и еще. Победа близка!
    - А  я  что-то  совсем  другое  представила,-  зашептала кротко, но еще не
сдаваясь,  Наташа.-  Будто  вечер и чуть-чуть поземка... И вот идут по равнине
двое,  рядом,  близко так. И впереди у них что-то хорошее, светлое, и они идут
туда... все рядом...
    Чудинов как бы задохнулся слегка, но нашел силы пошутить:
    - Гм!..  Рядом  уже  не  годится.  Вы должны быть впереди. Помните, что вы
должны быть впереди.

    - Но  чтобы  быть впереди,- на другой день говорил Чудинов на тренировке,-
надо напрячь все силы, собрать всю волю, и так день за днем...

    И  шел  день  за  днем,  и каждый день они встречались. Сперва под ноги им
стелилась  белая пороша, потом подмерзший звонкий паст, потом лыжня потемнела,
а под лыжами иногда проступала вода в колее.
    А  затем уже не снег, а мокрые дорожки стлались под ноги Наташи я тренера.
И  оба  они, обутые в легкие беговые туфли с шипами, делали пробежку среди еще
голых весенних деревьев. А после была гаревая, залитая ранним утренним солнцем
дорожка  пустого  стадиона,  где  тоже  надо было тренироваться. А иногда ноги
упирались  в  дощатое  дно лодки и в руках, привыкших к легким лыж ным палкам,
были довольно тяжелые длинные весла, сверкавшие в лучах солнца над водой озера
при каждом взмахе.
    Когда интернат переехал в загородный дачный лагерь, Чудинов примерно через
день  стал  наезжать  туда  в электричке после работы. И опять начались в лесу
пробежки,  разминки, игры в мяч. Ребята бурно радовались приезду Чудинова. Они
уже  привыкли к нему и даже прощали, что он на два-три часа отнимал у них тетю
Наташу. А инженер безотказно перекидывался с ними мячиком, придумывал какие-то
новые,  необыкновенные  игры  в следопытов, охотников, вырезал в лесу биты для
городков, сочинял какие-то невозможные фигуры вроде высотного дома, лимонадной
будки, метро, которых никогда прежде до него в городках и не было.
    Потом  снова  задули  холодные сибирские ветры и облетели с дерерьев рыжие
листья, янтарные - с берез и словно из красного сафьяна вырезанные - с кленов.
Но  и  они  пригодились  Чудинову. Он научил Наташу ходить на лыжах по золотой
влажной  осыпи  листьев,  уверяя,  что  они  дают  прекрасную  лыжню, отличное
скольжение. А Наташа не сразу узнала свой родной город, когда вернулась вместе
с   ребятами  в  интернат  после  трехмесячного  лагерного  житья.  Город  так
отстроился  за  лето,  что  многое  из  виденного  прежде  Наташей на проектах
Чудинова,  которыми  он  нет-нет  да  легонько хвастался перед своей ученицей,
перешло  теперь  уже  с  бумаги на улицу, стало прочно срубленными или красиво
выложенными из камня стенами новых жилых домов, пролегло совсем ногой улицей к
лесу, распахнулось красиво застроенной площадью, которой еще не было весной. И
Наташе  было приятно знать, что город хорошеет оттого, что в этом очень нужном
деле  неутомимо  действует человек, который и ее само„ взялся обогатить душой,
возвеличить и прославить, как он обещал это ей и городу.
    Ее  все  больше  тянуло  к этому человеку, в котором многое было несколько
непривычным  в  в  то  же  время  влекущим:  и манера держаться, и неожиданные
обороты  мыслей,  и грубоватая искренность речи. Чувствовалось, что он сильный
человек.  Но  сила обычно не волновала Наташу. Она привыкла жить среди сильных
людей   -   горняков,   охотников.   Старик  отец  и  сейчас  еще  мог  трижды
перекреститься  гирей-двухпудовиком.  А  когда-то  он слыл на руднике одним из
первых силачей, несмотря на свой малый рост. Трудно было удивить Наташу силой.
Но  у  Чудинова сила была его волей, его строго нацеленным движением к смело и
твердо намеченному будущему, к которому он упрямо шел, ведя за собой и Наташу.
    Хороший  был  человек Чудинов, только иногда уж слишком деловым, чрезмерно
устремленным  лишь  к  одной  точке  и  ничего, кроме нее, до обиды не видящим
казался он Наташе.
    Пришла ранняя зима. Двинулись сугробы в улицы городка. Опять замелькали за
деревьями подступившего к Зимогорску бора фигуры лыжников в лыжниц.
    Однажды  вечером,  когда Чудинов занимался после работы у себя в номере, к
нему,  едва  постучав, ворвался Донат Ремизкин. Чудинов привык уже к подобного
рода  вторжениям. Энтузиаст-репортер всегда сообщал в таких случаях что-нибудь
сверхпланово сенсационное, как он говаривал.
    - Ну,  танцуйте!  -  закричал, торжествуя, Ремизкин, размахивая еще мокрым
оттиском  только  что  сверстанной  газетной  полосы.-  Я прямо из типографии.
Танцуйте!
    Тут только он заметил, что левая нога тренера укутана пледом и покоится на
подушке,  положенной на подставленный стул. Раненое колено с осени опять стало
напоминать о себе.
    - Ну  ладно,-  смутился Ремизкин,- я за вас станцую. Шест„ра! - объявил он
,и  пошел  приседать,  выкаблучивать  но  паркету номера и выкидывать коленца,
старательно выплясывая все фигуры знаменитого уральского танца, имеющего шесть
заходов  и потому названного "Шест„рой".- Подгорна!.. Сербияночка!..-продолжал
выкрикивать  Ремизкин,  притопывая,  приседая  и  колесом  носясь  по номеру.-
Барыня! Холмогорочка... Зимогорочка...
    Отбив дробь и исполнив все шесть положенных фигур, он подскочил к Чудинову
и,  чуточку  отдышавшись,  стал  торжественно читать то, что было оттиснуто на
мокрой полоске:
    - Ну,   слушайте.   "В   ознаменование  десятилетия  города  Зимогорска  и
достигнутых  его  трудящимися высоких успехов в добыче руды и строительстве, а
также  учитывая  массовый  размах  спортивной работы в Зимогорске..." Слышите,
Степан Михайлович? "Массовый размах". Здорово?.. "Комитет по делам физкультуры
и  спорта  решил  провести  зимнюю  спартакиаду  и  розыгрыш  кубка  в  городе
Зимогорске".
    Он  опять взвился, отбил дробь, хотел было кинуться с раскрытыми объятиями
на  Чудинова,  но покосился на его ногу, махнул рукой и побежал к двери, крича
на ходу:
    - Пойду  сейчас  нашим комсомольцам сообщу, всех ребят проинформирую. Ведь
это же какое дело! Ей-богу, честное даю слово! Дождались-таки, признали нас!

    С  этого  дня  пошли  еще более интенсивные тренировки. Но тренировались и
другие  лыжницы  в  Зимогорске. Та же Маша Богданова, старательная, наделенная
каким-то особым веселым рвением, делала вое более заметные успехи.
    И  на  первых  прикидках  результаты получились совсем неожиданные. Время,
которое  показала  Маша  и  другие ее подруги при замере по секундомеру на три
километра, было не хуже, чем у Наташи.
    - Зря  вы  со  мной  бьетесь,-  говорила  опять  после этого Наташа,- сами
видите. Еще хуже ходить стала, чем прежде. Совсем вы меня сбили.
    - Нет, Наташенька,- успокаивал ее Чудинов.- Это другие стали ходить лучше.
А  вы  сейчас, как говорится, шкурку меняете. Прежнюю сбросили, а новую еще не
совсем  нарастили.  Это  не  всем  сразу  дается. И потом, я же пока вам давал
прикидку  на коротких отрезках. Тут ваша выносливость, заряд ваш великолепный,
неисчерпаемый  не  успевают  показать  себя, поверьте мне, потому и результаты
получаются  примерно равные. А вот постепенно начнем увеличивать дистанцию, вы
их  всех  бросите  позади,  оставите  у  себя за спиной. Мы еще кое-что с вами
отработаем.  У  вас  пока  не сразу ладится после старта, засиживаетесь. Посыл
лыжи  у  вас великолепный, но иногда вы еще коленом сами себе тормоз создаете.
Словом,  унывать  абсолютно  не  с  чего.-  Он брал секундомер.- Ну-ка, пошли!
Времени до спартакиады осталось немного, теперь от меня пощады не ждите.
    А она и не ждала. Она уже не хотела пощады.


    ГЛАВА 14
    Зеркало туманится


    "Зеркальце, зеркальце на стене,
    Кто всех красивей в нашей стране?"
    И ответило зеркало:
    "Вы, королева, красивы собой,
    Но Белоснежка там, за горой,
    У карлов семи за стеной,
    В тысячу раз богаче красой".


    Из старой сказки

    Тем временем Алиса Бабурина тоже не дремала. Она теперь занималась с новым
тренером.   Это   был  некто  За-крайсний  Всеволод  Илларионович,  человек  с
необычайно   четкой   дикцией,   изъясняющийся   всегда   чрезвычайно  звучно,
многозначительно и без запинок.
    - Следует  отметить,-  говорил  он  Алисе,-  что ваша прежняя подготовка в
известной  степени  складывалась без учета индивидуальных ваших особенностей и
имманентных,  вам  одной  присущих  качеств.  Я  не  хочу порочить метод моего
предшественника.    Товарищ    Чудинов    был   когда-то   несомненно   весьма
примечательным,  я  бы  даже сказал - выдающимся скороходом. Однако он слишком
долго  держался  за то, что казалось ему непреложным, а по существу отвергнуто
международной  спортивной  практикой.  Я  имею  в виду режим, которым он вас в
известной  степени подавлял. При наличии такой отточенной, я бы счел возможным
даже сказать - изощренной техники, как у вас, Бабурина, совершенно излишни, на
мой  взгляд,  подобного  рода  режимные  ущемления,  которым  он вас постоянно
подвергал. Ваша техника решает все.
    Алиса  нашла  в  нем  очень  удобного  для  себя  тренера.  А что касается
расторопного  Тюлькина,  то  тот просто был заворожен Закрайским, упивался его
красноречием и был в восторге от эрудиции нового тренера.
    - Вот, понимаешь, голова! - восхищался он при встрече со мной на Ленинских
горах,  где  мы  смотрели  прыжки  с  трамплина  неподалеку  от университета.-
Послушал  бы, как выступает он на совещаниях! С багажом человек. Я имею в виду
-  культурным.  И,  главное, у меня с ним лично сразу вполне хорошие отношения
наладились.  Я  ему для дочки норвежские лыжи схлопотал, неплохой свитерок для
него  лично организовал. Он умеет ценить, не то что этот Чудинов. Ему было все
равно.  Напялит свою допотопную кацавейку в клетку, довоенного уровня, выпуска
тысяча девятьсот тридцать девятого года, и дует себе. А этот разбирается.
    Однако   на   состязаниях  под  Кировом  Алиса  показала  время  еще  хуже
прошлогоднего  и  вообще оказалась в плохой форме, придя к финишу четвертой. В
"Маяке"  встревожились,  заинтересовались  системой нового тренера, убедились,
что  он  совершенно  не  следит  за  режимом лыжницы, во веем идет на поводу у
капризной чемпионки. Да и сама неблагодарная Алиса вскоре на одном из собраний
.лыжной  секции  сострила, что хотя Закрайский говорит весьма красно, но все у
него  шито  белыми  нитками,  Словом,  Закрайский был отставлен. С Алисой стал
заниматься  старый,  опытный  лыжник  Иван Михайлович Короткое, который первым
делом,  не  боясь  уронить своего достоинства, списался со Степаном и попросил
прислать  график  тренировок  и  поделиться  некоторыми соображениями по части
индивидуальных  особенностей  Алисы.  Чудинов  не  заставил  себя долго ждать,
прислал  Короткову  подробное  и  точное  описание необходимых, на его взгляд,
тренировок, посочувствовал Короткову, зная наперед, что нелегко ему придется с
капризной  и набалованной чемпионкой. Алиса ничего не знала об этой переписке.
Встретив  меня  на  одном из хоккейных матчей, она спустилась ко мне из ложи и
даже снизошла до личной беседы.
    - А-а,   Кар,   приветствую!  Ну  как  ваш  друг,  нас  покинувший,  пишет
что-нибудь?  Я  краем  уха  слышала, что он опять там тренерствует. Не вынесла
душа поэта, так, что ли?
    Я рассказал Алисе все, что знал о Чудинове по письмам, которые, впрочем, я
в последнее время получал от Степана довольно редко.
    - Да,-  задумчиво  сказала  Алиса,-  ведь спартакиада будет теперь как раз
там.  Ну,  сейчас  я понимаю этот хитрый ход. Просто заранее отправился, чтобы
подготовить   мне   в  пику.  Зачем  было  только  придумывать  такие  сложные
объяснения,  выкрутасные  мотивировки?  Ну  что  ж, встретимся довольно скоро.
Говорят,  он  там  звезду  какую-то  разыскал. Неужели это та самая Скуратова,
которую  я  в  прошлом  году  так  обошла  в  Подрезкове?  Смешно!  Ходит, как
снегоочиститель, размаху много, а вперед чуть. Ну что же, поглядим, лыжня-то и
на Урале узкая, кому-то придется уступить.
    Но  Чудинов не собирался уступать. Я написал ему о своей встрече с Алисой,
рассчитывая  еще  больше подогреть рвение его новой строптивой воспитанницы, и
получил ответ от Степана:
    "Дорогой  Евгений,  спасибо, старик, что не забываешь. Писать мне некогда.
Время  горит.  Что касается Алисы, то напомни ей сказку о Белоснежке. Очень ей
хочется,  чтобы  зеркальце  ответило  на ее ревнивый вопрос: "Ты, царица, всех
милее,  всех румяней и белее". Ан зеркальце-то пока туманно. И я верю, что оно
скоро  лишит  Алису  покоя,  ответив,  что за горами, за долами есть кое-кто и
румянее,  и белее, и, во всяком случае, сильнее. Дорогой мой! Я верю в Наташу,
и, что еще важнее, кажется, она поверила в меня".

    Чудинов  решил  прибавить  лишний  час ежедневной тренировки. Но Наташа не
всегда  успевала  управиться с делами по интернату, пройти с ребятами домашние
задания.  Энергичного  тренера  я это не остановило. Привыкший делать все сам,
где  это  только  возможно,  не  обременяя  просьбами  других, он отправился в
интернат, чтобы обо всем договориться на месте.
    Ребята  сидели  за  партами,  готовя  уроки. Увидев вошедшего тренера, все
радостно  вскочили.  Дети  успели подружиться с Чудиновым за лето и радовались
каждому его приходу. А сейчас, помимо всего, это был совершенно законный повод
для  того, чтобы отложить учебники и тетради в сторону. Но Чудинов поднял руку
очень строго:
    - Сидеть, сидеть у меня, вы, молекулы! Где тетя Наташа?
    Сергунок, сев, поднял ладошку вверх.
    - Можно  мне  ответить?  - Он вскочил и отрапортовал: - Тетя Наташа сейчас
придет  наши  домашние  задания  проверять.  Она дежурная, пробует ужин. Будут
оладьи с повидлом.
    - А какое у вас задание?
    - Задача очень трудная,- наперебой заговорили ребята.- Никак не выходят ни
у кого. Склаживаем, скла-живаем,- пожаловалась Катюшка,- и все не получается.
    Чудинов сел за учительский стол:
    - У  вас  задача  не  выходит,  а  у  меня тренировка из-за вас срывается.
Учиться  надо как следует. А ну, давайте сюда вашу задачу. Тихо, не все сразу.
Все остаются на местах, я сам подойду.
    И он пересел на маленькую парту, потеснив обитающего там Сергунка.
    - Ну,  что  же тут трудного-то? Эх ты, нагородил сад-палисад! Давай вместе
решать.  Очень  просто.  Значит,  так.  Смотри  сюда:  десятки любят, чтобы их
подписывали  под  десятками,  а  ты  куда  их  запятил?  Так. Ну, теперь давай
складывать.  Вот  тут сбоку ставим прелестный крестик, именуемый плюсом, здесь
подводим  изумительной  красоты черту. Раз... один у нас с тобой был в уме, мы
это  отметили вот тут. Теперь производим необходимое нам с тобой действие. Вот
видишь,  как просто! Небось час бы без меня возился, а тетя Наташа сиди с вами
тут. Ну-ка, давайте живо все задачки.
    Ребята, вскакивая, замахали тетрадками.
    - Дядя, и у меня не выходит,
    - И у меня...
    - Тихо! Чтобы у меня порядок был!
    Пересаживаясь  с парты на парту, Чудинов решал ребятам задачи. Малыши, как
это  всегда  бывает в закрытых детских учреждениях, интернатах, детских домах,
соскучившись  по  домашней  ласке  и сердечному, отеческому вниманию взрослого
человека, прижимались к его плечу.
    - Ну,  вот  что,  реб