.. Ай,
Адриан Онисимович, вы же герой, однако!
    Продрогший,  ослепленный лучами прожекторов, жмурясь, отряхиваясь, еще сам
не  соображая, как все это случилось, Дрыжик бормотал, вертя в руках карманный
электрический фонарик.
    - Ах,  оставьте,  прошу!  Не знаю, право... Возможно, бессознательно... Не
отдаю еще отчета. Не окончательно еще память восстановилась...
    Донат Ремизкин, в полном раже оттирая других лыжников, лез к Наташе.
    - Все-таки  нельзя  ли  точнее?  Кто  вас  обнаружил  первым? Вы сами сюда
добрались  или  кто  вас?..-  Он  уже  вытаскивал  из куртки свой замусоленный
блокнотик.- Кто? Мы портрет дадим на первой полосе. Ведь это какой же материал
для газеты, соображаете?
    Кто-то постучал ему легонько кулаком в плечо. Ремизкин обернулся.
    За  ним  стоял  на лыжах инженер Чудинов. Он глаз не сводил с лица Наташи,
ярко освещенной теперь прожекторами.
    - Простите,-  негромко в самое ухо Ремизкину проговорил Чудинов,- я не так
давно в Зимогорске, не всех знаю. Это ведь Авдошина?
    - Какая  такая  Авдошина?  -  поразился  Ремизкин.- Это же наша чемпионка,
хозяйка  снегов,  как  говорится,  Скуратова.  Вы  что,  не признали? Ей-богу,
честное даю слово, даже удивительно!
    Чудинов  открыл  рот,  а  потом  захлопнул  его. Стал быстро выбираться из
группы лыжников.
    "Определенно   она.  Конечно,  она.  Час  от  часу  не  легче.  Но  почему
Скуратова?"
    Но  Ремизкин,  найдя  подходящий  объект  для  излияния  и видя в Чудинове
приезжего,  еще мало разбирающегося по всех местных делах человека, уже настиг
его:
    - Как  считаете,  товарищ,  надо  в  Москву сообщить? Такое происшествие в
нашем  районе!  Это  же называется именно - незаметный герой. Заголовок дадим:
"Благородный  поступок"...  Нет, лучше: "Отвага и скромность". Правда здорово?
Это звучит. Ей-богу, честное даю слово.
    Чудинов пожал плечами:
    - Нормально.  Не  все ли равно, кто первый обнаружил? Не на соревнованиях.
Важно,  что  столько  народу  бросилось  на  поиски, это здорово. А вообще-то,
спасены- и ладно.
    - Ну  знаете,  товарищ!  -  горячился Ремизкин.- Говорить теперь, конечно,
легко, а вы бы вот попробовали сами.
    - Я  пробовал,-  сказал  Чудинов  и  еще  раз  шагнул  вперед, внимательно
вгляделся   из   темноты   в  лицо  Наташи,  которая  уже  совсем  оправилась,
раскраснелась,  стояла в накинутой кем-то стеганой куртке и укутывала в теплый
шарф Сергунка.
    - Она и есть,- проговорил Чудинов, отъезжая в сторону, чтобы выйти из луча
прожектора,-  Скуратова.  Вот  поди  ж  ты!  А  в  Москве сказали: Авдошина из
Вологды. Ничего не понимаю!..
    Ремизкин  уже наседал на еще не совсем очухавшегося Дрыжика, что-то чиркал
в своем блокноте.
    - Так все-таки как же это получилось-то? Неужели не помните?
    - Да  ведь,  собственно...- бормотал, растерянно оглядываясь, парикмахер.-
Тут,  в  общем,  довольно  просто  получается.  Следую я таким направлением...
Замечаю  возвышение,  вижу шалашик, а меня заносит. Ну и... Разрешите в другой
раз, чересчур окоченел.
    И  вдруг  стало  совсем  темно.  Аэросани  выключили  прожекторы. Интервью
оборвалось. Все окутала кромешная, непроницаемая тьма.


    ГЛАВА 7
    Разговор начистоту

    Была  уже глубокая ночь, когда Чудинов добрался до гостиницы. Раненая нога
все  время  напоминала  о  себе,  видно  порядком он натрудил и разбередил ее.
Неожиданное  открытие  совершенно  сбило  с толку. Спасенная девушка оказалась
Скуратовой,  а  в  Москве  ее называли Авдошиной. Но несомненно это тогда была
именно  она,  сердитая  красотка!..  Ему  запомнилось это характерное лицо, на
которое он успел тогда близко глянуть через двенадцатикратный полевой бинокль.
Круто  выведенные  щеки,  чуточку  вздернутый  нос,  серые  глаза с выражением
ребячливого  своенравия  и  женственная,  застенчиво-упрямая складка по-детски
выпяченных губ.
    И  надо  же  было случиться сегодня этому бурану! Теперь глупо уже будет у
себя в бюро изображать ненавистника спорта или, во всяком случае, равнодушного
к  лыжам человека. Должно быть, они уже заметили его хватку и стиль, если хоть
немножко  разбираются  в  этом  деле. А ко всему еще это странное открытие: не
Авдошина,  а  Скуратова.  Не  Вологда,  а  Зимогорск. Уж не нарочно ли это все
Евгений подстроил тогда в Москве?..
    Чудинов специально задержался, чтобы не попадаться на глаза возвращающимся
лыжникам.  Еще  таилась смешная и нелепая надежда, что, может быть, он остался
незамеченным  в  общей  сутолоке.  Стараясь не шуметь, он осторожно поставил в
вестибюле  лыжи,  которые  ему  были  даны  дядей Федей. Но уже спешила к нему
бессонная Олимпиада Гавриловна.
    - И  вы ходили? У вас же нога... Прямо все с ума по-сходили с этим! Наш-то
Адриан  Онисимович  -  и  тот! Что это, верно говорят, будто он-то и разыскал?
Сказывали,  их там в шалашике вместе и обнаружили, куда он их приволок. А ведь
скромник-то  какой, не признается по сей момент полностью. Намекает, а таится.
"Не  помню",-  говорит.  Вот благородной души человек! Из-за какой-то девчонки
так  здоровьем  рисковал. Да что здоровьем - можно сказать, жизнью! - Она было
отошла,  направляясь  к своей конторке, потом вдруг спохватилась:- Ой, товарищ
Чудинов,  забыла  совсем  предупредить  вас.  Там  я  к  вам  на вторую коечку
командировочного одного поместила, временно. Уж извините - переполнение.
    Свет  в  номере  был  погашен,  но сквозь окно проникали отблески уличного
фонаря.  Пурга  давно  уже  утихла, снежная муть осела. Фонарь за окном струил
ровный и мягкий свет, и можно было различить все предметы в комнате.
    Осторожно,  чтобы  не  разбудить  нового  жильца,  Чуди-нов  раздевался  в
темноте,  вешал  одежду  не в шкаф, а на спинку стула. Потом он ушел в ванную.
Слышно  было,  как  он  там  легонько  ухает  под  душем  и затем, покрякивая,
обтирается полотенцем. Потом он вернулся в комнату, прошел к своей кровати, но
споткнулся о стул и с грохотом уронил его на пол.
    - Ох, простите, нашумел! - сказал он смущенно.
    И услышал в ответ:
    - Ничего, пожалуйста. Да зажги свет, хватит тебе в жмурки играть!
    Вспыхнул  свет.  Чудинов,  невольно  приоткрыв рот в изумлении, с каким-то
даже явным недоверием разглядывал нового постояльца. Он даже похлопал глазами,
зажмурил их на миг и снова уставился, видимо не очень доверяя тому, что видит.
    - Ты?..
    - Как видишь, я.

    И  это был действительно я. Как я и предупреждал Чу-динова, у меня нашлись
дела  в  районе  Зимогорска.  Редакция получила ряд сигналов о задержке темпов
строительства  на самом руднике, и по дороге из Свердловска я, по распоряжению
редакции, заехал в Зимогорск.
    Самолет  наш  садился  на  зимогорский  аэродром  уже  во время начавшейся
метели.  Из-за снежной бури, разыгравшейся, едва мы приземлились, я весь вечер
не мог добраться из аэропорта до города и решил заночевать в комнате ожидания.
Мне  дали  чистую койку, и, усталый, я тотчас же заснул. Уже за полночь, когда
буран  стих,  попутные  аэросани,  по  моей  просьбе, захватили меня в город и
доставили  в  гостиницу. По дороге я услышал историю о том, как были найдены и
спасены заблудившиеся. Все говорили о каком-то парикмахере.
    Олимпиада  Гавриловна, когда я явился к ней в гостиницу, предложила мне на
выбор койки в двух комнатах. Услышав, что в номере Чудинова есть свободная, я,
конечно, попросился к нему.
    - Вот  это  да!  -  изумлялся  Чудинов,  присаживаясь против меня на своей
кровати.-  Ну  и  вечер  неожиданностей! Ну что же, здравствуй, Евгений, очень
рад.  Только  предупреждаю,  у  нас  сейчас  будет  с тобой серьезный, крупный
разговор.
    - Погоди,  погоди,  отложим  большие разговоры до утра. Я устал чертовски,
еле добрался сюда от аэропорта. Пурга все дороги замела... Но ты, как здесь, в
общем, говорят, развил бурную деятельность?
    Чудинов  неожиданно перенес свое ладное, сильное тело на край моей кровати
и слегка наклонился надо мной:
    - Ох,  Евгений,  ты  мне зубы не заговаривай! Это ты, старик, меня нарочно
сюда запятил.
    - Благодарю  покорно!  Теперь  уже я виноват! Ты же твердо решил уехать из
Москвы, при чем тут я?
    - Вот-вот.  Как это ты тогда мне расписывал? Таежная глушь, медвежий угол,
волчьи тропы... никакого представления о спорте!.. Шут ты эдакий, чтоб тебя!..
Да  тут  просто  дыхнуть нельзя от этих лыжников! Вообще, по-моему, тут пешком
никто  не  ходит.  Как  из  пеленок  стал  на  ноги, так и пошел вымахивать до
старости.  Любой  дед  тебя  тут  на лыжах обставит. "Никакого представления о
спорте!" Ведь знал же! Чего рожу воротишь?
    - Что  ты  на  меня  накинулся?  Ты  же  сам  решил  бесповоротно  выбрать
Зимогорск.
    - А-а! Ты еще издеваешься? Да? Может быть, еще про Авдошину скажешь?
    - Авдошина  тут при чем? Она живет себе в Вологде, тренируется. Недавно на
областных состязаниях показала недурные результаты.
    - Слушай,  старик,  ты,  может  быть,  кончишь дурака валять? Ты что, меня
совсем  идиотом  считаешь?  Я  ведь  с тобой серьезно говорю. Я тебя тоже хочу
спросить:  при  чем  тут  Авдошина?  В  Москве  тогда,  на гонках, ты мне кого
показал? Скуратову, местную чемпионку?
    - Ну,  это просто, значит, путаница какая-то с номерами. Мы вместе с тобой
установили  по  списку, что это Авдошина. Просто перепутали. Ну, поздно сейчас
об этом говорить. Значит, судьба такая, Степан!
    - Я  вот возьму сейчас эту судьбу за шиворот и вышвырну к чертовой бабушке
из своей комнаты! Что ты тогда скажешь?
    Я на всякий случай отодвинулся подальше к стенке.
    - Скажу,  что  и  у  судьбы  бывают свои превратности. Ты лучше мне скажи,
тебе, что же, удалось до сих пор таиться?
    Чудинов тяжело вздохнул:
    - Да,  пока держался. Боюсь только, что сегодня все кончилось. Очень глупо
вышло.  Ты  слышал,  верно?..  Пурга,  понимаешь,  ребенок  один  заблудился и
девушка,  воспитательница из интерната местного. Вот эта самая твоя Скуратова.
Ну,  я  слышу  -  гибнут.  Знаешь,  тут  уж не до принципов, люди же. И пошел.
Пришлось  стать  на  лыжи.  Они и глаза выпучили. Я тут у них гонителем спорта
прослыл.
    - Так,  так,-  протянул  я,  поглядывая на своего смущенного друга.- Ну, и
каков результат поисков? Говорят, нашли? Благополучно спасли?
    - Обнаружили,- нехотя отвечал Чудинов.- Обоих... Да уж и не так это сложно
было.  Район  ограниченный,  ориентиры  хорошие.  Прочесывали густо, кто-то же
должен был наскочить.
    Я еще раз внимательно поглядел ему в лицо и слегка приподнялся на подушке,
опираясь на локти.
    - Ага!  Несложно,  значит?  Так.  Ну, и кто же все-таки первый обнаружил в
такую пургу, или, как ты выражаешься, "наскочил"?
    Чудинов встал, зевая и потягиваясь:
    - Да кто-то там из спасательной партии. Там набежало видимо-невидимо, чуть
весь  город на лыжи не поставили. Нога вот, понимаешь, опять заныла, беда. Что
ты так на меня смотришь?
    Я пристально разглядывал его.
    Он  немножко  изменился  за  то  время,  что я его не видел. Пожалуй, даже
чуточку  отяжелел  без  привычных  тренировок,  но  все  же выглядел он у меня
молодцом. Стройный, собранный, спокойный.
    - Ну, чего уставился, спрашиваю! - недовольно повторил он.
    - Да  так,  вспомнил  кое-что  из недавнего прошлого. Карельский перешеек,
например...
    Чудинов резко повернулся ко мне:
    - Слушай,  Евгений,  позабыл  уговор? Еще слово - ночуй где хочешь. Ты вот
лучше  скажи  мне по совести другое, уважаемый специальный корреспондент, черт
бы  тебя разодрал! Ты мне объясни все-таки, каким же это образом у нас с тобой
Клавдия  Авдошина  оказалась  Натальей  Скуратовой  и пребывает, вопреки твоим
авторитетным  сведениям,  не  в  Вологде,  а именно здесь? Что это за странная
путаница с номерами, а? Твоя работа?
    Так...  Пришел  час  ответа.  Я  старательно взбил подушку, устраиваясь на
ночь.
    - Ну  что  ты,  Степан,  на  самом  деле!  Как  я  могу сам менять номера,
перебрасывать  лыжниц из города в город да еще переименовывать их! Ты считаешь
меня  слишком  всемогущим.  Это  не  в моей власти. И вообще я устал с дороги.
Спокойной ночи.
    - А-а,  сразу  в  сон  потянуло?  -  Он несколько раз сунул меня головой в
подушку.- Это ты, старик, не ее, а меня, дурака, из города в город перебросил.
Я тебе это припомню когда-нибудь!
    - Ну что ж, приятно, когда друзья помнят добро.
    - Добро? Думаешь, что обошел меня?
    - Ничего  не  думаю и ничего уже не слышу. Я сплю. Сплю и вижу чудный сон:
снежная равнина, и ты тренируешь Наталью Скуратову, Она тебе улыба...
    Тут  Чудинов  ударил  меня  по  голове  подушкой  со  своей кровати и стал
легонько ею душить. В общем, я чувствовал, что гроза миновала.
    Я действительно очень устал с дороги и быстро заснул.
    Проснулся  оттого,  что  Чудинов опять слегка зацепил стул, стоявший между
нашими  кроватями. Я видел, как Степан подошел к стулу, осторожно, стараясь не
зашуметь,  снял  со  спинки клетчатую спортивную куртку с круглыми пуговицами,
имеющими форму футбольного мяча с выпуклыми дольками.
    Он  взял куртку, осмотрел ее и стал накручивать на палец оборванную нитку,
которая  свисала там, где, как я заметил, недоставало сейчас одной пуговицы. Я
слышал, как он ворчал про себя:
    - Эх, незадача! Сколько лет держалась - и на тебе!
    Не  найдешь  теперь  тут  такую.-  Он  сел  на  корточки, заглянул под обе
кровати.- Да нет, конечно, не здесь обронил. Видно, посеял там. Ах ты, досада!
    Он  скосил  глаза в мою сторону. Но я тотчас же зажмурился, делая вид, что
крепко сплю.


    ГЛАВА 8
    Метка на шарфе

    В  то  утро  редакцию  газеты  "Зимогорский  рабочий" одолевали телефонные
звонки.  Когда я, следуя традициям приезжих корреспондентов, зашел сюда, чтобы
нанести обычный визит вежливости редактору, во всех еще пустовавших комнатах и
на  всех  столах  трезвонили  телефоны.  Аппараты,  казалось,  подпрыгивали от
нетерпения  и  готовы  были  сорваться с проводов. Редактор, пожилой человек в
теплой,  толстой,  словно  из  войлока,  куртке,  с десятком авторучек и целым
спектром  цветных  карандашей  и ли-неечек-строкомеров, торчавших из нагрудных
карманов,  топая  огромными  валенками, с ожесточением хватался одной рукой за
трубку звонившего у него на столе аппарата, а другой вынимал вату из уха.
    - Да,  слушаю!  -  Он  закивал  мне,  указывая  глазами на стул, приглашая
присесть.-  Да.  Редакция.  Хворобей  у  телефона.- Тут он чихнул раскатисто и
надсадно, с каким-то жестоким наслаждением.- Благодарю вас. Что? Кто спас? Ах,
в  этом  вопрос!..  А  кого спас? - Он переложил трубку в другую руку, воткнул
вату в ухо, которым слушал, высвободил затычку из второго.- Весь город звонит,
товарищи  дорогие!.. Кто спас, кого спас? - Он опять сокрушительно и со стоном
чихнул  два  раза.-  Самому  спасу  от  вас  нет!  Мешаете  работать!..  Марта
Мартыновна,- крикнул он, повернувшись к дверям,- переключите, бога ради прошу,
на себя аппарат...
    Он  бросил  трубку  на  рычажок, аппарат сейчас же принялся звонить снова.
Редактор  снял  трубку  и положил ее на стол. Потом вынул вату из одного уха и
запихал  ее  в  трубку.  Трубка приглушенно курлыкала на столе. Пользуясь этой
паузой, я представился.
    - Милости  просим,  очень приятно,- радушно сказал Хворобей,- поглядите. У
нас тут строительство развернулось на полный ход. Этот новый инженер из Москвы
очень толково жмет. По бытовому строительству большие перспективы. А тут лезут
со всякой ерундовиной: кто спас, кого спас!
    В кабинет ворвался Донат Ремизкин:
    - Здравствуйте,  товарищ  Хворобей.  Вчера уже поздно было, а у меня такой
материал есть, прямо ахнете!
    - Ох! - устало передохнул редактор.
    - Вот  именно,  что  не  ох, а ах,- не унимался Ремизкин.- У меня уже есть
строк   двести.   Называется   "Люди  спасены"  и  подзаголовок  -  "Отвага  и
скромность". Слышали? Во время вчерашнего бурана человек спас...
    - Да кого спас? - спросил редактор.
    Но  Ремизкин, видимо готовя заранее им задуманный эффект, подлетел к двери
и  широко распахнул ее. В дверях показалась Наташа Скуратова. Она была немного
бледнее  обычного,  и  глаза  ее  были  пригашены затаенной усталостью. Видно,
немало пережила она вчера. Но все же я опять невольно залюбовался ею.
    - Вот  ее спас! - воскликнул Ремизкин.- И ее воспитанника Сережу Орлова из
первой группы.
    Наташа в некотором смятении оглядела всех нас:
    - Товарищи, погодите, я ведь как раз пришла сказать...
    Но редактор энергичным жестом остановил ее:
    - Тихо.  Прошу.-  Он показал ей на свободный стул.- Так. Сели. По порядку.
Вас спасали?
    Наташа кивнула головой.
    - Так. Значит, с этим ясно. Теперь: кто спас?
    Тут опять вмешался Ремизкин:
    - Разрешите? Я уже все обеспечил. Он здесь, чтобы без задержки было, прямо
в  номер...  Адриан  Онисимович,  войдите,  вас  просят! - крикнул он в другую
дверь, и оттуда появился Дрыжик.
    Парикмахер  был  явно  не  в  своей  тарелке.  Он вошел в нерешительности,
прижимая к себе треух и как бы растирая им грудь.
    - Вот он! - торжественно возгласил Ремизкин.- Товарищ Дрыжик. Я с утра все
уточнил,   расследовал,  а  вчера  лично  был  на  месте  совершения...  тьфу,
извиняюсь,   то   есть  на  месте  происшествия.  Товарищ  сам  не  помнит  от
переживаний,  что  как  раз  он  сам-то и спас. А улики... то есть данные, все
налицо.
    Хворобей, надев очки, строго смотрел на Дрыжика:
    - Товарищ,  только  короче. Номер стоит, газету задерживаем. Но отрицайте,
спасали?
    Дрыжик,  только  было  присевший,  снова  вскочил,  растирая грудь шапкой,
которую он комкал в руке:
    - Видите   ли,   я...  конечно,  спасал...  то  есть  у  меня  было  такое
определенное намерение, и, значит, когда я увидел... смотрю это...
    Наташа не выдержала:
    - Товарищ  редактор, и вы, Адриан Онисимович... Это все так, только я хочу
одно сказать...
    - Только  быстрее!  -  Редактор  с  размаху  и  с  треском положил толстый
карандаш  на  стол.-  Короче.  У  нас  набор задерживается. Срочный материал с
обогатительной   фабрики,   и   вот  товарищ  из  Москвы  прибыл,  специальный
корреспондент.
    Ремизкин посмотрел на меня с восторженным уважением. Наташа тоже удостоила
меня любопытствующим взором. Хворобей продолжал:
    - Короче.  Сокращайтесь.  Неужели  не  можете  разобраться  до сих пор? Вы
спасали?
    - Затрудняюсь  уточнить,-  бубнил  растерянный,  но  честный  Дрыжик.- Был
отчасти без полного ясного сознания. Иду, значит, замечаю - шалашик.
    - Ну, ясно же все. Скромность! - пояснил Ремизкин на ухо редактору.
    Редактор опять хлопнул карандашом по бумаге:
    - Психологически  понятно.  Материал в полосу! Быстро фото, клише в номер.
Четыре квадрата.
    - Товарищ  редактор,-  уже решительно начала Наташа,- я бы все-таки хотела
сперва уточнить. Конечно, спасибо вам за внимание...
    Но Хворобей уже не слушал ее:
    - Некогда,  дорогая,  некогда.  Все  ясно. Номер стоит. Благодарить будете
потом его! - Он ткнул пальцем в Дрыжика.
    И  дальше  все  произошло  почти  мгновенно. Ошарашенного Дрыжика посадили
посреди   комнаты  в  редакторское  кресло,  отодвинутое  от  стола.  Ремизкин
установил  аппарат  на треногу. Наташе, оторопевшей в такой спешке, он сунул в
руку  большую  электролампу для подсвечивания. Сам Ремизкин почему-то, секунду
подумав,  влез на стул, собираясь снимать героя именно в таком ракурсе. Штатив
аппарата он установил на столе. Войдя в привычный раж, он командовал:
    - Нет,  стоп...  Дайте  лампу!  Товарищ  Хворобей,  попрошу подержать. Вы,
Наташа,  сюда!  Я  вас  вместе  -  спасителя  и спасенную. Предупреждаю, будет
выдержка.  Внимание!  Наташа,  прошу  вас, молчите. После все скажете. Начали!
Раз... два...
    Дрыжик  скромно,  но  в горделивой позе человека, которому слава не так уж
нужна, застыл, поедая очами аппарат.
    - Товарищи!  - не с