ов.-  Он  упрямо  мотнул  подбородком  и,  коротко  стукнув одной лыжей о
другую,  оббил  снег.-  Да,  явился.  Обещал  Алисе. Не хотел, чтобы она имела
оправдание - бросил, мол, в ответственную минуту. Мало того, скажу больше: я с
ней  вчера  весь  график  дистанции  еще раз прошел. Ну, и что? Это, ничего не
меняет...  Конечно,  постарается  выложить все. Но в том и беда, что ей больше
нечего выкладывать.
    На холм вскарабкался, отдуваясь и проваливаясь в глубоком снегу, не в меру
расторопный  мужчина,  облаченный в роскошный лыжный костюм моднейшего покроя,
со  множеством  карманов на самых неожиданных местах. Он так сверкал на солнце
бесчисленными  застежками-"молниями",  что ему мог позавидовать сам Перун. Под
мышками  у  него было по лыже. Это был начальник материальной базы спортивного
общества  "Маяк"  Тюлькин. Отпыхиваясь и проклиная все на свете, поднялся он к
нам и, упарившись, снял с головы шапку-финку с кожаным верхом и пуговичкой. Он
был белобрыс, под волосами цвета пеньки кожа на висках розовела, как у дога.
    - Здравствуй, товарищ Чудинов! Категорически приветствую!
    - Здравствуй, Тюлькин,- не глядя, отвечал Чудинов.
    - Труженику  пера,  нашему  специальному  корреспонденту,  привет  крупным
шрифтом! - бросил в мою сторону Тюлькин.- Ну как, прошла наша?
    - Проследовала,- сдержанно отозвался тренер.
    - Времечко? - осведомился Тюлькин.
    - Прошлогоднее.- И Чудинов отвернулся, махнув рукой.
    - А  с  нас  хватит,-  обрадовался Тюлькин.- Лишь бы первое местечко, и мы
дома. Что тебе еще нужно?
    Я  приложил к глазам бинокль, наладил окуляры и взглянул в ту сторону, где
в  отдалении  виднелись фанерные знаки финиша. Туда, к легкой арке, украшенной
хвойными  ветвями и флагами, уходила, всех обогнав, лыжница под номером "И" на
белом  квадрате,  который  четко  выделялся на алом чемпионском свитере. Алиса
Бабурина опять побеждала.
    - Что  мне  нужно,  спрашиваешь?  -  говорил в это время Чудинов у меня за
спиной  Тюлькину.-  Кубок нужно было нашему "Маяку" вернуть - раз, чтобы время
Алиса  улучшила  -  два,  а  с такими результатами,- он ткнул пальцем в стекло
секундомера,  поднося  его  к самому носу Тюлькина,- с такими результатами нам
только срамиться на международной лыжне, а кубку опять зимовать у "Радуги".
    - Ну  что  ты хочешь от Бабуриной, честное слово! - бормотал Тюлькин.- Все
равно же время по лыжам в таблице рекордов не пишется. Пришла первой, и будьте
добры.  Я  подхожу чисто материально. Лично ей медалька обеспечена, а за ней и
это,- он потер пальцами, сложенными в щепоть,- и шайбочки посыплются.
    Так Тюлькин называл деньги.
    Чудинов только рукой махнул:
    - Ну что с тобой толковать! Пусть приходит первая, для меня теперь это уже
дело последнее. Три года одно и то же времяла этой дистанции, и ни с места. Я,
видно, уже не гожусь.
    Тюлькин  одним  глазом  заглянул  в  стекло секундомера, который продолжал
держать перед ним Чудинов.
    - Вполне   свободно   секундомер  мог  подвести,-  начал  он.-  Ваше  дело
тренерское  -  деликатное,  точная  механика.  Давай,  товарищ Чудинов, я тебе
подберу у себя на материальной базе новенький. Последняя модель, американская.
    - А ну тебя к черту! Как-нибудь обойдусь без твоей материальной базы.
    Тюлькин  обиженно вздохнул и стал боком, то и дело проваливаясь выше колен
своими  шикарными бурками в снег, осторожно спускаться с холма. Лыжи с палками
он по-прежнему держал под мышками.
    - А  ты  что  же,  такой специалист по спорту, а сам на лыжи не станешь? -
крикнул ему Чудинов.
    - Эй,  друг  милый,-  донеслось  снизу,-  мне  время  дорого.  И  казенный
инвентарь  надо  беречь как-никак. Ну, был бы еще парад какой, так я бы тоже -
для учета массовости. А так, вон с горки сойду, там уж по ровному и покачу.
    Тем временем на снежной равнине, залитой зимним солнцем, показалась быстро
движущаяся  фигурка  лыжницы.  Через  бинокль  я  разглядел,  что она идет под
номером  "15".  Гонщица  стремительно приближалась. Шаг у нее был размашистый,
упругий.  Чудинов,  уже  не  глядя  на лыжню, подпрыгнул, опира-.ясь на палки,
сделал полный разворот и уже приготовился съехать с холма.
    - Все,-  сказал  он,-  я  свое  выполнил.  И  знай, ты меня видел на лыжне
последний раз.
    - Делай  как  знаешь,  только  имей  в виду - поступаешь глупо. Ты смотри,
какая красота! Хоть в последний раз оглянись!
    Чудинов  нехотя  поглядел в ту сторону, куда я ему показал. По лыжне ходко
шла  гонщица,  которую  я  только что заметил перед тем. Она была видна сейчас
сбоку,  но,  обходя  петлю  трассы, разворачивалась лицом к нам. На белом фоне
снега  четко  рисовалась  в свободном и широком движении ее порывисто несшаяся
крепкая  фигура.  Большеглазая, с лицом упрямой девочки-переростка, с лучистой
эмблемой  "Маяка"  на  рукаве,  с  мягкой волнистой прядкой, выбившейся из-под
вязаной  шапочки  и  заиндевевшей от мороза, с нежно-матовым румянцем на круто
выведенных  щеках,  она  словно  бы  и  не шла, а, скорее, летела по-над белым
настом.  Вот  она,  словно  не  зная устали и головокружения, легко с поворота
взяла  крутой подъем и, энергично отталкиваясь палками, помчалась по крутогору
в  жемчужном  снежном  вихре,  ею  же рожденном. Я следил за нею через сильный
двенадцатикратный  бинокль,  и, честное слово, мне показалось, что там, вдали,
возникло  в  эту  минуту  живое  олицетворение розовощекой, устойчивой русской
зимы.
    Я  узнал  лыжницу.  Она мне запомнилась еще по прошлогодним состязаниям на
Урале,  куда  я  ездил  от  газеты. Да, я узнал ее, снискавшую кличку "Хозяйки
снежной горы", о которой уже ходила слава по Зауралью. Вот, значит, она теперь
приехала в Москву, чтобы впервые помериться силами с нашими лучшими гонщицами.
На секунду у меня снова всплыла последняя и робкая надежда.
    - Видал?  - спросил я Чудинова, протягивая ему бинокль.- Не на одной твоей
Алисе свет клином сошелся. Ты только погляди, как идет!
    Чудинов отвел рукой протянутый ему бинокль, но сам не сводил глаз с лыжни.
    - Что  же,  хорошо  идет,  ходко...  Ух ты, смотри, какой подъем берет! На
седьмой  километр пошла, а свеженькая, словно сейчас со старта. А в общем, мне
до этого уже дела нет,- внезапно остывая, отрезал он.
    Резко оттолкнувшись палками, Чудинов покатил вниз с холма. Я последовал за
ним. Мы подъехали к группе зрителей, стоящих возле трассы. Тут был контрольный
судья с секундомером. Увидев Чудинова, он поспешил к нему:
    - Видал? Вот силушка! Подъем-то, подъем-то как взяла!
    Один из болельщиков почтительно вмешался:
    - Мне  кажется,  что  данные  есть,  но техники маловато. Много времени на
прямой потеряла. Куда ей до нашей Бабуриной!
    Лыжница  между  тем  с  непостижимой быстротой вымахивала на крутой подъем
вдали.
    Я снова не выдержал:
    - Нет,  ты гляди, Степан, гляди, как идет! Будто на разминку вышла, а ведь
это уже последняя треть дистанции. Эх, такой бы еще технику с хорошим тренером
отработать!  Я,  конечно,  не  уговариваю,  но  на  твоем месте, если б во мне
оставалась хотя бы капля...
    - Грубая, брат, работа,- остановил меня Чудинов,- зря стараешься, старик.-
Он  осторожно  скосил  глаза  в  сторону  лыжни.- Да, идет, конечно, неплохо,-
ворчливо  согласился  он,-  то  есть  просто здорово идет! Задатки дай бог, но
техника...-  Он зевнул с подчеркнутым равнодушием.- От кого она, кстати, идет?
- И он потянулся к моему биноклю.
    Пока я снимал с шеи ремень бинокля, передавал его Степану, а тот налаживал
по  глазам  себе стекла, лыжница, уже унесшаяся от нас на солидное расстояние,
вышла  на  спуск.  Мчась на большой скорости и, видно, пробуя спрямить немного
кривую  от  флажка  к  флазкку, она сделала рискованный разворот вокруг куста.
Чтобы  сохранить  равновесие, гонщица слегка наклонилась в сторону и задела за
куст. Я видел, как ветерок подхватил снег, облетевший с потревоженных сучьев.
    - Так,  -  сказал  Чудинов,  отрываясь через секунду от окуляров бинокля,-
номер  пятнадцать.  Ну-ка, погляди по списку... У тебя с собой? Сейчас узнаем,
что за птица.
    В  списке  под  номером  "15", как я уже видел раньше, значилось: "Наталья
Скуратова,  "Маяк",  Зимогорск". Но сейчас меня вдруг словно осенило. Я в один
миг прикинул, что может получиться, если... И я уверенно сообщил:
    - Это Авдошина... Зинаида Авдошина, город Вологда.
    - Ага... Вологда,- негромко, про себя, заметил Чудинов.
    - Сама  судьба,-  поспешил  я, ведя свои сложные расчеты.- По-моему, выбор
теперь  ясен.  Ты  же  как  раз  решал,  куда  ехать:  либо  в Вологду, либо в
Зимогорск. Перст судьбы указует на Вологду.
    - Да.  Вологда, говоришь? - повторил задумчиво Чудинов.- Судьба, говоришь?
Нет,  старик.  Вопрос  решен,  выбор сделан - твердо еду в Зимогорск, от греха
подальше.
    - Ну и шут с тобой, поезжай! От себя не уедешь! - крикнул я ему вдогонку.
    Когда,  спускаясь  с  холма, я в последний раз глянул на трассу гонки, там
произошла  какая-то  заминка.  Я  видел, как контрольный судья что-то кричал в
рупор  лыжнице,  показывая  ей,  очевидно, что она срезала дистанцию и ушла за
флажок.  Кричали где-то зрители. И лыжница, застопорив на полном ходу, взметая
целое  облачко  снега,  растерянно оглядываясь, торопливо возвращалась обратно
вверх  по  крутому  снежному  склону.  По-видимому,  она  сбилась  с трассы по
неопытности или слишком увлекшись скоростью на повороте.
    У  финиша, где азартно толклись зрители, болельщики, лыжники и пробивались
вперед  фоторепортеры,  я  услышал  голос диктора, несшийся из репродуктора на
столбе:
    "К  финишу  подходит  под  номером  одиннадцатым заслуженный мастер спорта
Алиса  Бабурина.  Спортивное  общество  "Маяк".  Сегодня Бабурина в третий раз
выигрывает  личное первенство. Правда, время, показанное Бабуриной, не выводит
пока   еще  "Маяк"  на  первое  место  по  командному  зачету.  Зимний  кубок,
по-видимому, опять остается у "Радуги".
    Пока  еще  толпа  не  заслонила от меня черты финиша, я увидел, как Алиса,
миновав   заветную  линию  под  аркой,  разом  как  бы  сникла  и,  совершенно
обессиленная,  с размотавшейся челкой, прилипшей к мокрому лбу, почти падая, в
полном изнеможении повисла на руках подбежавших к ней и успевших подхватить ее
под  мышки  лыжников.  Да,  что  говорить,  Алиса Бабурина умела, по выражению
лыжников, выкладываться до конца, все ставя на карту и отдавая к финишу сполна
весь запас сил.
    Уверенно прокладывая себе дорогу в толпе, спешил Тюлькин.
    - Ну, как на мази? - подмигивая, спросил он, нагнав Алису.
    - Чудинов где? - спросила кратко, еще тяжело дыша, Алиса.
    - Виноват,  меня  вторично  интересует, как на этом составе мази себя лыжи
чувствовали. На правильный состав я попал?
    - Мазь отличная. Спасибо, Тюлькин, только запах какой-то мерзкий.
    Тюлькин оскорбился:
    - Кому  запах,  а  для  чутко  понимающих,  может  быть,  аромат.  И я вам
одеколону в мази подливать не обязан.
    - Ты скажи лучше, где Чудинов? - устало переспросила Алиса.
    Несмотря на видимое торжество, она была явно расстроена.
    - С ним простись, забудь навеки. Так и заявил, - отрапортовал Тюлькин.
    - Коля, я тебя серьезно спрашиваю. Он, должно быть, сам меня ищет.
    - Номером  ошиблись,-  съязвил  Тюлькин.- Он, возможно, теперь пятнадцатый
ищет.
    - Пятнадцатый? Кто это? - удивилась Бабурина. - Зачем?
    - Утешать  и  перевоспитывать  собирается.  Собрался  за ней, по слухам, в
город   Вологду.  У  контрольного  судьи  спроси.  Потом,  кажется,  раздумал,
перерешил, изменил направление. Следует в Зимогорск, на Урал.
    - Ничего  не  понимаю!  -  Алиса растерянно поглядела на Тюлькина.- Можешь
ответить толком?
    - Где уж нам уж, мы по хозяйственной части, а тут - психология,- парировал
Тюлькин,   постукав  себя  по  лбу.-  Вот  обратитесь  к  нашему  специальному
корреспонденту, а я двинулся. Привет крупным шрифтом!
    - Что он болтает? - обратилась Алиса ко мне.
    - Да  глупости.  Ерунда  все.  Одно  только  верно:  что Чудинов уезжает в
Зимогорск. Решил окончательно.
    - Но он видал, как я сегодня шла?
    - Видал, по секундомеру прикинул.
    - Ну что, недоволен опять?
    Тон у нее сейчас был виноватый, и мне ее даже стало немного жаль.
    - Дело  ведь  не только в вас, Бабурина. Ему вообще стало казаться, что он
уже  дал  спорту  все, что мог. А тут вы еще на собрании, скажу вам честно, не
очень-то  тактично  выступили.  Пытались  свалить на него все. Жаловались, что
резок  очень.  А  ведь  вы  знаете  сами  прекрасно,  кто  виноват и почему вы
засиделись на старых показателях.
    - Он  одержимый!  -  быстро  и зло проговорила Алиса.- Он способен загнать
человека  на  тренировках. Чего ему еще надо? Я опять сегодня пришла первой, а
ему все мало. Уперся в свой проклятый секундомер!
    - Да  ведь  секундомер-то показал, что вы не вышли из тридцати девяти, как
обещали.
    - Ну,  уложилась  почти  в сорок. Тоже неплохо. Другие еще хуже. Не могу я
ради  его  тренерского  честолюбия  превратиться  в  машину какую-то, от всего
отказаться.  Просто  надоело!  Нет,  правда, Кар, вы должны меня понять. Я так
больше  не могу. Из-за каждой рюмки случайной - драма; за покером лишний часок
ночью  посидишь - утром выговор, распеканция; папироску заметил - у-у! Мировой
скандал...  Он  меня  прямо истерзал этим режимом. Говорят, что я люблю легкую
добычу.  Ну  неправда,  сами  видели  -  выкладываюсь вся, без остатка. Все на
карту!  Когда  финиш  проскочу,  так уж не могу на ногах держаться, "последняя
из-не-моге",  как  сам  Чудинов шутит. Когда я на лыжне иду к финишу, для меня
нет  ничего  больше  в  жизни, ну, а уж в жизни-то, извините, у меня не только
одна лыжня, могу себе позволить и другие радости. Понятно вам это?
    - Но,  по  мнению  Чудинова,  накопить-то  вам  в себе того, что требуется
выложить,  надо  гораздо  больше.  Вы  идете  без  запаса, только, на пределе,
держась  на  технике и на самолюбии. А спорт, как я понимаю,- это прежде всего
здоровье,  сила.  Вы  же  все  растрачиваете впустую, не соблюдая режима, и не
тренируетесь, в расчете на счастье, па везение ваше.
    - Ну  ладно,-  прервала  меня  Алиса. Она уже пришла в себя и, подняв свой
остренький  подбородочек,  передернула  плечами под накинутой изящной шубкой.-
Хватит. Мне все это, как говорится, в грамзаписи слышать уже не так интересно.
Извините,  я  все  это  слышала  из первоисточника и, если захочу,- услышу еще
десять раз.
    - Нет, Алиса, в том-то и дело, что больше уже не услышите.

    Неподалеку  от  грелки-раздевалки  лыжной  станции  я нагнал двух девушек,
которые  медленно  брели,  вскинув  на  плечи связанные лыжи. На девушках были
одинаковые  лыжные  костюмы  с лучистыми эмблемами "Маяка" на рукавах. У обеих
были  понурые  спины  побежденных.  У  одной  был номер "7", а у другой, более
рослой,- "15". Я узнал в рослой лыжнице Наталью Скуратову, а под номером "7" в
стартовом  списке  значилась  Мария Богданова, землячка Скуратовой, лыжница из
того  же  зимогор-ского  "Маяка".  Девушки  медленно  шли  прямо  по снегу, не
разбирая  дороги  и негромко переговариваясь. Я слегка задержал шаг. Маленькая
Маша Богданова причитала своей уральской скороговорочкой:
    - Опозорились  мы,  Наталья, с тобой на всю Москву. Кое смех, кое плач...-
Она всхлипнула.
    Спутница недовольно повела высоким плечом, поправляя лежащие на нем лыжи.
    - Брось,  Маша!  Москва-то,  однако,  слезам  не вери-ит.- Голос у нее был
глубокий,  грудной,  а  говор  тоже  уральский,  притокивающий,  быстрый  и  с
неожиданными  вопросительными  интонациями  там, где привычнее было бы слышать
утверждение: "Москва-то слезам не вери-ит?"
    - Да,  тебе  хорошо,-  сказала  подруга.-  Ты  хоть  с  дистанции сбилась,
какое-никакое  оправдание есть, и пришла во второй десятке, а я...- Она только
рукой махнула.
    - А ты какая?
    - Двадцать девятая.
    - Ну ничего, Машуха, за тобой еще тридцатая осталась.
    - Ты уж всегда утешишь! Интересно знать, что бы ты тридцатой сказала?
    - Я бы сказала: "Ну вот, хорошо, для ровного счета и вы".
    Обе невесело и коротко рассмеялись.
    - Ох,  оплошали мы с тобой, Наташа! - убивалась маленькая лыжница.- Как же
теперь в Зимогорске покажемся? Засмеют.
    - Ну  и  пусть,  если  кому  смешно покажется.- Скуратова сердито тряхнула
прядкой, вылезшей из-под шапочки.- А я предупреждаю, однако: больше меня ни на
какие соревнования калачом не сманишь. Все. Я с этим покончила, понятно-о?
    Ух,  как  накатисто,  по-уральски  прозвучало  у  нее  это  последнее "о"!
Маленькая вскинула на нее испуганные глаза:
    - Ты  что, Наталья? А как же зимний праздник? Гонки-то на руднике! Ты же у
нас в городе первое место держишь. Команду подвести хочешь, да?
    - Хватит  с  меня!  -  И  Скуратова перебросила лыжи на другое плечо.- Я с
лыжни сошла навсегда. Решила, и конец. Кажется, знаешь мой характер?
    Маленькая закивала совершенно сокрушенно:
    - Знаю. Характер ваш, скуратовский, самый окаянный. Лешманы!
    И они скрылись за дверью раздевалки.


    ГЛАВА 3
    Зимогорцы - старые и малые

    Удивительно  быстро  разрастался  Зимогорск!  Еще  перед  войной не было и
города  такого на карте. Только на детальных десятиверстках помечен был старый
зимогорский  рудник,  где  промышляли старатели. Но оказалось, что зимогорская
руда   наделена   ценнейшими   качествами.  И,  когда  в  великом  переселении
промышленности  на  восток,  сюда,  за  Уральский  хребет, в первые годы войны
перебирались  большие  южные  заводы,  очень  кстати  и  в самую пору пришлась
зимогорская руда. Правда, для того чтобы годна она была в дело и утолила нужды
перекочевавших  сюда предприятий, требовалось обогащать ее - из горы поступала
она  не  той  кондиции,  которая  требовалась  промышленности. И выросла возле
рудника  на  склоне  той  же  горы,  только  пониже,  и  в  сроки, сперва даже
ошеломившие  местных  несколько  медлительных,  к  таким  темпам  не привычных
жителей,   большая   обогатительная   фабрика.   Там  руда  отсортировывалась,
подвергалась  концентрации,  в  отсадку, а все лишнее, ненужное шло в отвал. А
вокруг  фабрики  стал  стремительно  расти,  раскидываясь  по крутым взгорьям,
пробиваясь сквозь лес, новый город.
    Мне  не  раз приходилось бывать в Зимогорске. Сперва жизнь тут была нагой,
как  схема, которая давала лишь самые первичные очертания возникавшему городу.
Улицы  размечались в густом сосновом бору, который подступал к самому руднику.
Часто они назывались уже улицами, но это были еще просеки, так же как поляны в
лесу  несколько  преждевременно именовались площадями. И зачинавшаяся в городе
жизнь  вся  была  наружу...  Везде  были  видны каркасы будущих зданий, еще не
обросшие  кирпичной кладкой, или деревянные остовы, пока еще не зашитые тесом;
трубы  водопровода  шли по открытым траншеям, воду разбирали прямо на улицах у
колонок.  Тут же, на улицах, дымились временные очаги, сушилось стираное белье
перед  легкими  бараками  или землянками. Казалась вывернутой прямо на улицу и
вся  торговля  -  магазинов  еще  не  было,  торговали с открытых лотков или в
палатках.  Даже  лампочки,  которыми  теперь освещался строившийся город, были
лишены  колпаков  и  горели  прямо на столбах каким-то зябким, голым, неуютным
светом.  Дома отстояли далеко друг от друга. Между ними напирала густая зелень
не желавшего отступать леса. Город только начинал врастать в него.
    Но  когда я попал в Зимогорск всего лишь через год, жизнь здесь уже прочно
обосновалась,  все  вокруг стремительно обстраивалось, крылось, огораживалось,
вбиралось   вовнутрь.   Товары  лежали  уже  не  на  лотках,  а  за  витринами
магазинов,вода вошла в дома, трубы скрылись под землей, земля оделась дощатыми
или  кирпичными тротуарами. Лампочки на уличных столбах горели уже в колпаках,
а  белье  сушилось  н