нные!  Дал  бог силушки, а поглядите, как ходит. И рубит, и
колет,  и в полон берет, а сама у себя крадет скорость. Да,- продолжал он, как
бы внезапно осадив себя,- никто не спорит, данные есть, только мало этого.
    - Вот  именно,- подхватил Ворохтин.- Я сам, признаться, бешеный этого дела
болельщик.  Кое-что  кумекаю.  Ну,  и вижу - отсутствует техника. Вот к чему и
разговор,  товарищ  Чудинов. Взялись бы вы, а? Ведь это же просто повезло нам,
чтобы  такое  светило,  как  вы,-  и  вдруг  на  нашем  горизонте  взошло.- Он
перегнулся  вперед,  громадными  своими  ладонями  схватил Чудинова за колени,
целиком  покрыв  их,  и,  легонько постукивая одно о другое, продолжал: - Нет,
честное  слово...  Как  вас  по  отчеству? Степан Михайлович? Так слушай, друг
Степан  Михайлович,-  сказал  он, внезапно и доверчиво переходя на "ты",- ведь
здорово  же  будет,  шут  нас с тобой обоих возьми, если, скажем, сяду вот так
вечером  к  приемнику,  поверну  ручку,- он легко, не вставая, достал саженной
рукой  до приемника в углу, щелкнул рукояткой,- и оттуда услышу: "Первое место
и  звание  чемпиона Советского Союза завоевала Наталья Скуратова, клуб "Маяк",
город Зимогорск". Слушай, дорогой ты мой Михалыч, милый, я же серьезно говорю.
Ну  кто  тебя  там  обидел, от спорта отшиб? Плюнь ты на это дело! Да мы тебя,
брат,   почетным   гражданином  Знмогорска  сделаем.  Квартиру  пожизненно  от
исполкома! Ей-богу, правду говорю. Натренируешь?
    Между  тем  в  приемнике,  который машинально включил Ворохтин, прогрелись
лампы, и из-за экранчика диффузора раздалось:
    "Начинаем   передачу   для   детей   дошкольного  возраста.  "Угадайка"...
Здравствуйте, дорогие ребята".
    Ворохтин  с  сердцем выключил приемник, смущенно поглядев на инженера. Оба
невольно расхохотались.
    - Вот  то-то  и  оно-то,-  сказал  Ворохтин.- Небось думаете, что для меня
подходящее:  в  детство,  мол,  впадает  председатель.  Но что делать, товарищ
Чудинов,-  он  широко  развел руками, чуть не весь кабинет перегородив собою,-
болею. Каюсь, болею!
    - Я  подумаю,-  сказал  Чудинов.-  Честно-то  говоря,  я, когда сюда ехал,
твердо считал, что с этого рода деятельностью у меня, как говорится, завязано.
Навсегда.  Но, признаться, разбередили вы меня. Это, вероятно, журнал вам Маша
Богданова  притащила?  Ну,  так  и  знал!  Не  вы-лезь  я  тогда  в  эту пургу
проклятую...
    Ворохтин, поглаживал мосластый бритый подбородок.
    - Слышали, слышали кое-что.
    - Что слышали? - насторожился Чудинов.
    - Ничего!   -   спохватился   Ворохтин,  вспомнив,  очевидно,  наставления
приходивших  к  нему вместе с Машей Богдановой физкультурников.- Ровным счетом
ничего.  То  есть слышал только, как вы ночью тогда махнули, не задумываясь...
Ну, а насчет всего иного мы тоже лишних слов зря не говорим, шуму не любим. Да
и то, как говорится, не пойман - не вор, не награжден - так не герой. Так, что
ли? Эхе-хе-хе!


    ГЛАВА 10
    Очнись, Белоснежка!

    В  тот  же  день стало известно, что инженер пришел в клуб "Маяка" и долго
молча,  придирчиво  выбирал  себе  лыжи.  При  этом он успел сделать несколько
огорчительных  замечаний  работникам  клуба,  упрекнул их, что они неправильно
хранят  лыжи,  и даже сам показал, как следует укреплять их в стойке, и вообще
произвел  неприятное  впечатление: придира, зазнавака, все ему не то и не так.
Выбрав более или менее подходящие лыжи и в душе ругнув себя за то, что оставил
в Москве свои испытанные, Чудинов после работы сделал первую разминку.
    Когда  он  вышел  на  снежную равнину, постепенно переходившую в холмы, на
вершинах  которых  стеной стоял сосновый бор, мышцы его разгорелись, приобрели
прежнюю эластичность и словно налились знакомой уверенной силой.
    И  Чудинов  пошел!..  Он  постепенно увеличивал ход, почти не учащая шага,
лишь  удлиняя его в скольжении, разгоняя скорость. Приятно было ощущать, как с
каждым  мгновением  возрастал послушный накат лыж, скользивших с легким звоном
по  чуточку  примерзшему  насту, который хрустко подавался тоненькими, ломкими
пластинами.  Утром  еще  Чудинову  казалось, что он отяжелел, утратил легкость
дыхания, устойчивую, стремительную манеру свою, которая так восхищала когда-то
зрителей. Чудинов знал, что полное удовлетворение на разминке наступает тогда,
когда  скорость,  уже накопленная, как бы становится твоим состоянием и словно
сама передается всем движением, удлиняя их приобретенным разгоном.
    И  вот  все  это  возвращалось  к  нему сейчас. Белое пространство покорно
стелилось под выносимые поочередно вперед острые концы лыж. Чудинов чувствовал
себя  снова  вернувшимся  в  покорный  ему  удел  морозного  ветра и властного
движения к далекой, но несомненной цели.
    Взлетев  с  разгона  на  крутой холм, он остановился и, опираясь на палки,
посмотрел  вдаль.  Там  появилась  группа  маленьких  лыжников в башлычках. Их
возглавляла  мягко шедшая вдогон рослая лыжница. Чудинов знал, что они сегодня
будут  тут.  Он для этого и пришел сюда, чтобы посмотреть еще раз на Скуратову
и,  может  быть,  наконец  поговорить,  если  придется.  Он видел, как девушка
взмахнула рукой, слегка приседая, и ребята, выстроившись шеренгой, старательно
отталкиваясь  палками,  заскользили по склону горы. Чувствовалось даже издали,
что  все они держатся на ногах легко и уверенно. Настоящие природные маленькие
хозяева белых гор... Гномики-снеговички!
    А  когда  ребята  съехали,  Скуратова  слегка  пригнулась,  сделала легкий
пологий  рывок  и,  мигом  скатив  с  холма, описала безукоризненный полукруг,
обхватив  им  всю  группу своих питомцев. Опытный глаз Чудинова тут же отметил
несколько  ошибок в технике шага, излишний развал движений на ровном месте. Но
нельзя  было  не  восхититься  той смелой свободой скользящего шага, с которой
Наташа  промчалась  по  довольно  крутому  спуску. Чудинов расправил плечи. На
короткое  время пригнувшись, по привычке провел рукой по левому колену, как бы
прислушиваясь  к нему, потом, оттолкнувшись обеими палками, сделал первый шаг,
и через минуту он уже несся по крутогору туда, вниз, где чернели на белом фоне
фигурки гномиков и Белоснежки на лыжах.
    Неожиданно перед лыжником оказалось что-то вроде естественного трамплина -
снежный  нанос,  круто  обрывавшийся.  Сворачивать было поздно. Чудинов слегка
присел,  прыгнул,  сохраняя  равновесие,  врезался  лыжами  в  покатый сугроб,
пересек  его  на  большой  скорости,  оставляя  глубоко  взрытую  колею, но за
сугробом  оказался почти заметенный снегом небольшой пенек. Правая лыжа концом
своим  пришлась  прямо  в него, и Чудинов полетел кубарем под откос, зарываясь
головой в сугроб. На счастье, снег был еще не слежавшимся, рыхлым.
    Когда Чудинов, тихонько чертыхаясь про себя, выкарабкивался, к нему уже со
всех  сторон  подкатывали  маленькие  лыжники.  Слегка  опередив  их,  к месту
происшествия  подъехала Скуратова. Чудинов поднялся, отряхиваясь. Снег залепил
ему  уши,  нос,  глаза.  Снег забился в рукава, за воротник. Наверное, все это
было  очень  смешно, потому что ребята смотрели и прыскали в плечо друг другу,
отворачиваясь. Скуратова тоже с трудом сдерживала улыбку. Чудинов посмотрел на
всех, обтерся платком и вдруг тоже начал хохотать во все горло.
    - Здорово я?..
    Круглоголовый коренастый мальчуган, посмелее других, подобрался ближе.
    - Дядя,  вы,  верно,  плаваете  хорошо, однако? - басом проговорил он.- Вы
когда ныряли в снег, так руки вперед, сразу вот так...
    - Сергунок!  -  остановила  его Скуратова. Она строго посмотрела на своего
воспитанника и обернулась к Чудинову: - Вы не ушиблись, товарищ?
    - Да нет... Снег мягкий. Это пенек тут подвел.
    Чудинов  ногами  разгреб  снег,  показывая  на торчавший из сугроба пенек,
который был виновником его позора.
    - Да,  у  нас  тут надо под ноги смотреть, когда на лыжах ходишь,- сказала
Наташа.- Вы, видно, приезжий?
    - Да,  недавно  из  Москвы,-  отвечал,  все еще не оправившийся от конфуза
Чудинов,   вслушиваясь   в   ее   грудной   уральский  говорок  с  мелодичными
вопросительными интонациями.
    - А-а,-   протянула  Скуратова,-  оно-то  и  видно.  К  укатанной  дорожке
привыкли?
    Сергунок стоял, задрав нос и поглядывая снизу на Чудинова.
    - Дядя,  а вы попросите тетю Наташу, она вас научит, как по-нашему ходить.
Правда, тетя Наташа?
    - Ну, хватит тебе! - строго сказала Наташа.- Встань в ряд обратно.
    Чудинов легонько пожал плечами, нахмурился:
    - По-моему, тете Наташе самой надо еще многому поучиться.
    - Уж не у вас ли? - спросила она свысока.
    - Что ж, кое-чему и я могу научить. Давайте познакомимся, коли так вышло.-
Он поклонился: - Чудинов.
    Наташа  вскинула  на  него  свои строгие серые глаза и вдруг зарделась вся
так,  что  через  мгновение  у нее пылали не только щеки, но и виски, и лоб, и
уши.
    - Чудинов?  Это  что же, вы тот инженер, который, говорят, нас с Сергунком
тогда...  Мне в редакции говорили, только не совсем фамилию точно сказали, мне
послышалось Чубинов. Это вы мне шарф тогда свой повязали? Это вы и есть?
    - Опять  начинается!  -  чуть  не  закричал  Чудинов.- Никаких шарфов я не
повязывал.  Вообще  я их не ношу уже лет десять... Это все ерунда, путаница. И
не  думал  я  вас спасать. То есть я, правда, принимал участие, как все, но не
посчастливилось, извините. Уж кому-нибудь другому спасибо скажите.
    - Странно-о!  -  протянула  Наташа, не сводя с него глаз.- И фамилия у вас
громкая. Я только сейчас вспомнила. Ведь был такой до войны чемпион Чудинов?
    Чудинов медленно опустил голову, потом посмотрел куда-то в сторону, вдаль.
    - Да. Был такой чемпион. Верно. Был.
    - Но ведь, по-моему, его не то убили, не то он ногу потерял... вы что ему,
родственник или однофамилец?

    -Знаете,  как ответил один человек, когда гости спросили, что это за юноша
изображен  на  портрете?  Не знаете? Он сказал: "Это сын моего отца, но мне не
брат".
    - А кто же это был на портрете? Не понимаю,-призналась Наташа.
    - Это  был  сам  хозяин  в  молодости,-  негромко пояснил Чудинов.- Ну, до
свиданья, Наташа Скуратова. Не буду вам мешать заниматься.
    - А откуда вы знаете, что я Скуратова? - не без лукавства поинтересовалась
Наташа.
    - Ну,  кто  же  тут  этого  не знает? - беспечно отвечал Чудинов и, сделав
поворот, покатил с холма вниз на лыжах, едва заметно оседая на левую ногу.
    Некоторое  время  Наташа  смотрела  ему вслед, затем, как будто перешагнув
через что-то, устремилась за Чудиновым и быстро нагнала его:
    - Извините меня... Я не знала, что это вы сами...
    Чудинов остановился, покосился на нее через плечо:
    - А  я  тоже не знал, что именно в этих местах про-жявает такая лыжница. Я
вас еще в Москве видел.
    - Ой, не вспоминайте лучше!
    - Почему?  -  с внезапным порывом, совершенно его преобразившим, заговорил
он  вдруг,  вплотную подойдя к ней.- Слушайте, Скуратова, наделила вас природа
щедро, не поскупилась. А вы думаете так и прожить на всем готовеньком, от роду
отпущенном?  Техники у вас ни на грош. Если бы я только не бросил это дело, то
я бы из вас такую лыжницу сделал!
    - А я ведь тоже навсегда с лыжни сошла, так что не трудитесь.
    - И не собираюсь. Я это дело сам решительно оставил.
    - Ну,  вот  и  хорошо,-  сказала Наташа, сердито подтянув кончики бровей к
вискам,-   но   крайней   мере,   нечего  спорить.  Чудинов  молчал,  невольно
залюбовавшись ею. Очень ему нравилась эта упрямая, сердитая, большеглазая...
    В  Наташе  была  та  цветущая чистота, которая столь свойственна девушкам,
работающим  в  детских  садах  или  яслях,  чистота  безукоризненная, какая-то
невозможно   отмытая,  победительная.  Но  в  ней  не  было  глянцево-молочной
тугощекости,  чуточку  снулой  сытости,  которая  иногда  появляется  у  таких
девушек. Нет, она выглядела тренированной, ее девическая свежесть была силой и
энергией, и во всем сказывался характер твердый и своенравный.
    Сердясь на самого себя, Чудинов вдруг решительно сказал:
    - Слушайте,   Скуратова...   а  вы  хотели  бы  победить  Алису  Бабурину,
чемпионку?
    - Да, победишь ее! - Наташа покачала головой.- И вообще, я же вам сказала.
    Глядя ей прямо в глаза, со странной убежденностью он медленно проговорил:
    - Скуратова, если вы по-настоящему захотите, вы победите ее в следующем же
сезоне.  Это  я вам говорю, заслуженный мастер спорта Чудинов, в конце концов,
если  уж  на  то  пошло.-  Он  окончательно рассердился на себя.- Словом, если
серьезно желаете заниматься, ладно! Буду вас тренировать, бог с вами...
    - Я вас об этом, кажется, не прошу,- обиделась Наташа.
    - А я это не для вас делаю, извольте знать.
    - А для кого же? Для Алисы Бабуриной?
    Чудинов даже отвернулся от нее:
    - Сказал бы я вам, Скуратова! Э, да что там! Хочу я, Наташа, последний раз
попробовать.   Может,   мне   все-таки  удастся  воспитать  для  нашей  страны
действительно  классную лыжницу, чтобы на мировую лыжню ее вывести, чтобы всем
этим  норвежкам, финкам, австрийкам она спину показала на лыжне. Вот ради чего
я с вами тут разговор веду.
    Наташа стояла, опустив голову. Очень тихо сказала она:
    - Ничего из меня не выйдет.
    - А  я  говорю  вам  -  выйдет.  Довольно  тут  вам  вокруг  да около дома
крутиться, царевну-затворницу изображать с вашими гномиками.
    - Это что еще за гномики? Вы знаете, что для меня эти ребята?
    - Да  вы  меня  не  поняли.  Сказка  такая есть. Помните? Про Белоснежку и
гномиков?  Ушла она к ним от злой мачехи в горы, а потом соблазнили ее румяным
яблочком, откусила чуточку, застряло у нее в горле и...
    Наташа задумчиво продолжала:
    - После этого заснула и ее в хрустальный гроб положил.
    - Правильно.  Но  до  каких  пор?  Пока не явился прекрасный королевич, не
разбудил, не вернул ее снова к жизни!
    Наташа усмехнулась:
    - Не  пойму  что-то.  Это  вы  кто же будете,- королевич или та злая фея с
яблочком румяным, на которое Белоснежка соблазнилась?
    - Королевич!  -  убежденно  и весело сказал Чуди-нов. - Я именно тот самый
королевич,  а  яблочком-то  ядовитым  вас  Бабурина угостила. И теперь, должно
быть,  справляется  она у зеркала, все ли она так же, по-прежнему всех краше и
сильнее  на  свете.  А  вы  что же? Застряла обида в горле - решили задремать,
придумали  себе  хрустальный  гроб? Кончено! Я явился и все вдребезги! Впереди
жизнь,  снег столбом, лыжня, флаги на ветру, а вы - спать. И уж если хрусталь,
то  не  гробик,  а  кубок!  На  это  я  согласен.  Ну,  Белоснежка, перед вами
прекрасный  королевич, смиренно ждущий ответа. Освобождаетесь вы от сонных чар
или будете дальше дремать?
    - Кто  вас  звал  сюда?  -  едва слышно проговорила Наташа и отвернулась.-
Опять вы мне душу разбередили! Уйдите лучше. Я вас прошу, уйдите.
    - Есть  уйти! - прокричал торжествующе Чудинов и уже начал скользить вниз,
но  затормозил  круто,  стал боком, глядя вверх на холм, где стояла Наташа.- А
насчет души - предупреждаю. Я ее из вас сперва вытрясу, потом новую вдохну. До
свиданья. Завтра в это время прошу сюда. Жду. Ясно? Начнем.


    ГЛАВА 11
    Начали

    И  они начали. Наташа не спала всю ночь перед первой тренировкой. Разговор
с Чудиновым вконец лишил ее покоя, к которому, как ей казалось, она уже начала
привыкать.  Но  было  что-то  так  уверенно  к  себе  зовущее  и в то же время
бережно-уважительное,  так  много обещавшее в том, как говорил с ней и смотрел
ей  прямо  в  лицо  этот  высокий  инженер,  и  во взгляде его требовательных,
прячущих  добрую усмешку и, видно, много повидавших глаз, что Наташе неодолимо
захотелось  попробовать.  Может быть, все-таки выйдет что-нибудь?.. К утру она
твердо  решила, что ничего из нее все равно не получится. Она заснула наконец,
вся измаявшись, но в твердой уверенности, что ни за что не пойдет к Чудино-ву.
Но  в  назначенный  час  она  была на холме, где ее уже ждал Чудинов. Он был в
лыжном  картузике  и  в  своей  любимой  клетчатой  толстой куртке с выпуклыми
пуговицами в виде футбольного мяча.
    - Ну  что  же,-  сказал Чудинов, поглядев на часы,- минута в минуту. Люблю
аккуратность.  Тем  более,  времени  у  меня  в  обрез.  Итак, значит, давайте
попробуем...

    Дня  через  два,  возвращаясь  с рудника, я увидел их в стороне от дороги,
соскочил  с  машины и, увязая в снегу по колени, поднялся к ним. Оба выглядели
усталыми  и,  как  мне показалось, рассерженными. В одной руке у Чу-динова был
неизменный  секундомер,  в  другой  -  рупор-мегафон.  Он,  видимо, только что
поднялся на холм, от него чуть пар не валил.
    - Ну-ка,- командовал Чудинов,- проделайте это еще раз.
    Наташа,  поправив  движением  локтя прядь волос, прилипших к влажному лбу,
помчалась по косогору.
    - Резче,  резче  повороты, колено больше вперед!- закричал Чудинов, хватая
рупор  со  снега  и  притопывая  лыжами.  Тут  он  увидел  меня.-  Здравствуй,
здравствуй,  ты  сейчас  не  мешай...- И снова закричал в рупор: - Опять не ту
лыжу  загружаете!  Ведь может, а упрямится. Я же отлично вижу,- пожаловался он
мне.
    - Ты  бы все-таки, Степан, не сразу так уж. Ведь характер-то у нее, должно
быть, уральский. Да и у тебя тоже не конфета.
    - Ну,  ты  только  не  учи  меня,  пожалуйста!  Хватит  у  меня и без тебя
ассистентов! Вон на пенечке сидит.
    Только  тут  я  заметил,  что  за холмом невдалеке сидит в своем тулупчике
укутанный  в  башлык  Сергунок.  Глаза его так и блестели под капюшончиком. Он
даже  подпрыгивал  на пеньке, когда Чудинов делал замечания Наташе. Но вот она
снова поднялась на холм, подошла к тренеру.
    - Плохо,-  сказал  с  ласковой настойчивостью Чудинов.- Понимаете, Наташа,
плохо.  И  время  я  засекал на километр - тоже слабо. На прямой опять теряете
скорость.  Забываете  о  работе голеностопного сустава, укорачиваете почему-то
шаг,  мельчите.  Я  же  вам  показал.  Ну-ка,  приготовьтесь.- Он посмотрел на
секундомер.-  Давайте-ка  еще  прикинем,  вон  где у нас елка стоит отдельная,
отмеченная.
    Наташа стояла неподвижно, тяжело дыша.
    - Зря  вы  меня мучаете, Степан Михайлович. По-моему, уже могли убедиться.
Все равно из меня ничего не выйдет.
    - То  есть  как  это - не выйдет? - мгновенно разъярился Чудинов.- Если вы
так настроены заранее, то, конечно, из вас ни черта...- он покосился на меня и
сдвинул  шапку с затылка на лоб,- виноват, ничего не выйдет! Сильнее посылайте
ногу  вперед,  загружайте  всем  весом лыжи с маху. Ну-ка, дайте мне сюда ваши
палки. Попробуйте без них, как на коньках.
    Наташа послушно начала упражнение.
    - Резче, резче, расслабленнее, а шаг свободнее.
    Наташа,  вдруг круто повернув, подошла к Чудинову, почти вырвала у него из
рук  свои палки. На глазах, на длинных, загнутых вверх ресницах у нее блестели
слезы обиды.
    - Степан  Михайлович,  я  сказала,  у  нас  с вами не получится. Я на лыжи
стала,  как  только  ходить  начала.  Меня отец учил, а его - дед. И всем этим
фокусам я по-вашему переучиваться не стану.
    - Ну, будя, будя упрямиться,- попробовал урезонить ее Чудинов.
    - Нет,  Степан Михайлович, я же понимаю. Вы считаете, что, мол, есть у вас
какие-то  права  на то, чтобы так вот со мной... Но я ведь вас тогда на помощь
не звала...
    - Опять начинается эта морока. Тьфу!.. - возмутился Чудинов.
    - И   тренировать   вас  не  просила.  Явились  вы  незваный,  негаданный,
непрошеный... Есть вот люди попутные, есть встречные, а вы, Степан Михайлович,
человек  поперечный.  Только меня вы не собьете! - И, круто развернувшись, она
заскользила прочь.
    - И  поворот  опять сделали нечисто! - крикнул ей вдогонку Чудинов.- Время
теряете, надо резче.
    Но Наташа уже мчалась по белой равнине к городу.
    - Эй,  Наташа!  -  Чудинов схватил мегафон и припал к нему.- Скуратова! Вы
что  это,  на  самом  деле?  Ну,  хватит  уральский характер мне п