Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
арь, барахлишко, зерно, что привезли накануне,
другие съестные припасы - между многодетными матерями; таких, с
тремя-четырьмя ртами, было на их "порядке" несколько семей. Не сразу пришли
к согласию разве что насчет Жданки. Коровенки у многодетных имелись, держать
же две - у всех худо с кормами, дай бог с одной-то дотянуть до весны.
Предложение забить на мясо отвергнуто было большинством: это дойную-то? у
кого рука поднимется? И потом, на хуторе Кисляки живет сестра Александры с
детьми - законная наследница; может, представится возможность как-то
сообщить. Словом, пока в степи трава, пущай ходит в череде, а там видно
будет - глядишь, через месяц-два наши вернутся...
Почти неделю жизнь текла без заметных перемен. По гравийке оживилось
машинное движение - сновали и в ту, и в другую стороны, но на хуторе никто
из оккупантов не появлялся. Впрочем, перемен не было лишь на андреевом
"порядке"; по ту сторону балки они уже происходили. Объявился Гаповский -
отец. В период коллективизации он "охотно" вступил в колхоз, сдав инвентарь
и худобу, но вскоре бесследно исчез - после того, как пало от потравы
несколько обобщенных лошадей; поговаривали, что это его рук дело.
Неизвестно, где пропадал он все это время, но с приходом немцев объявился, и
новые власти назначили его старостой хутора. Вернулись и еще двое мужиков,
считавшихся призванными на войну; эти дезертиры также, по слухам, заверили
"господ немцев", что давно мечтали о свободе от совдепии, и стали полицаями.
Полицейский участок разместился в бывшей учетчицкой, которая стала
называться теперь комендатурой. Над ее крыльцом вывесили красный флаг, но с
белым кругом посередине и жирной свастикой на его фоне. Сюда стали наезжать
в легковушке высокопоставленные гитлеровцы. Велась перерегистрация жителей:
на обложках паспортов и документов, их заменяющих, ставили в левом верхнем
углу какие-то знаки и буквы; у одних они совпадали, у других - нет, что
вызывало среди хуторян толки и тревожные предчувствия...
Под вечер третьего дня ребята наведались к лиману - не вернулся ли
летчик. Лодка стояла у берега. Сплавали на островок, забрали летную одежду и
парашют, тайком перенесли в пещеру.
Однажды поутру у двора Сломовых остановилась автомашина. Прибежавший
полюбопытствовать Андрей определил: ЗИС-5. С кузова спрыгнул пожилой мужчина
с массивной нижней челюстью, сросшимися на переносице бровями и узко
посаженными глазами. Серый картуз с удлиненным козырьком сшит из того же
материала, что френч и штаны, заправленные в яловые сапоги. Из кабины, где
за рулем сидел в такой же униформе мужик помоложе, с трудом вывалилась
квадратная краснолицая, с излишней упитанностью женщина в мешковатом платье.
Переговариваясь вполголоса, приезжие осмотрели хату, зашли вовнутрь; затем
таким же образом обследовали турлучный, крытый кугой, сарай, заглянули в
колодец. После чего мужик подал знак шоферу.
Хлопнув дверцей, тот взобрался на верх ЗИСа и стал подавать узлы,
оклунки, табуретки и прочий домашний скарб, который хозяева складывали под
стенку у сеней.
Подошли мать с соседкой, поздоровались, предложили помощь. Мужик в
ответ лишь косо глянул, жена на приветствие ответила, но от помощи
отказалась - "сами управимся". Неназойливые попытки разговорить приезжих
успехом не увенчались, и соседки ушли.
Андрея непредвиденное появление такого соседа очень обеспокоило. Хата -
ладно, не жалко. Но ведь этот мурло со своей толстомясой кикиморой станут
теперь хозяевами и сломовской Жданки! А она дает чуть ли не по ведру молока
за удой.
- Мам, а как же корова - неужели им достанется? - спросил он, когда
возвращались к себе.
- Мне тожеть этого не хочется, да теперь уже поздно...
- Ниче не поздно! В обед перехватим и во двор больше не пустим - вот и
все. За какие заслуги делать им такой подарок?
- Бог с ними, сынок, не связывайтесь, - безнадежно махнула рукой мать.
- Подальше от греха, видишь - на машине приехал: не иначе хвашисский
прихвостень.
- Мам, да им и в нос не влетит! - не соглашался сын. - Ежли и знают про
нее, так мало ли куда подевалась! А наши верняк не донесут.
- Кто-то ж сообщил, что хата пустуеть; може, сказали и про Жданку, -
стояла на своем мать. - Раньше не додумались, а теперя опасно.
В другое время Андрей сделал бы, возможно, по-своему. Подростки в его
возрасте считают, что они уже сами с усами, и зачастую поступают вопреки.
Правильней было бы, считал он, не допустить несправедливости: чем дарить
прихвостню, лучше уж забить на мясо, раздать соседям порадовать детвору. Сам
он тоже не помнит, когда ел мясо в последний раз. Но он уже имел случай дать
маху - и чуть было не поплатился жизнью. Помнил совет дять Саши и обещание
впредь не рисковать без особой нужды. К тому же, на кургане условились
ничего не предпринимать, не посоветовавшись. И он завернул к Феде.
Сосед на год моложе, хрупче сложением, светловолос. Как и все, имел
кличку. Правда, несколько необычную: Хветь Подскажи. Утвердилась она за ним
с четвертого класса по причине того, что был он мастак решать задачки по
арифметике, правильно расставлять знаки препинания на диктантах, писал без
ошибок суффиксы и прочие падежные окончания. А самое главное - охотно
делился знаниями, объяснял непонятное желающим и даже разрешал изредка
списывать, если кто не успевал сделатъ уроки дома. Ко всему этому, Федя умел
сочинять стихи - складные и легкие для запоминания, но это к кличке не
относится. Со временем вторая ее половина - Подскажи - отпала и осталось
лишь "Хветь", производное от имени.
Еще издали Андрей определил, что сосед занят выжиганием: лежа на
животе, с помощью линзы от бинокля (раскурочили испорченную пулей половинку)
старательно выводил на дощечке какие-то письмена. Был так поглощен занятием,
что не заметил приближения товарища, и Андрей успел прочесть известное
уравнение: Федя + Клава =... Спохватившись, поспешно отложил работу надписью
вниз, слегка при этом порозовев.
В отличие от Бориса, не делавшего тайны из своих симпатий в отношении
Веры-Мегеры, Федя сердечной привязанности напоказ не выставлял и был у
верен, что никто о его тайне не знает. Но шила в мешке, как известно, не
утаишь, и приятели догадывались, что ему давненько нравится Клава по кличке
Пушок. Жила она далековато - на другой половине хутора, недалеко от
бригадного стана. Они ни разу не "встречались", и любовь его была чисто
платонической.
- От меня, Хветь, можешь не прятать. - Андрей сел рядом, кивнув на
дощечку. - Да и пацаны считают, что Клава - девчуха что надо.
- Тебе больше поговорить не о чем? - не желая рассуждать на столь
интимную тему, сказал тот; при этом вид его напоминал выхваченного удочкой
ерша с растопыренными колючками.
- Да ты не сердись... дело житейское. Мне, между прочим, тоже одна
нравится. А пришел я по очень сурьезному делу: на сломовскую хату
квартиранты объявились.
- Ну и пусть себе живут!
- Ты еще не знаешь, кто они такие... Верняк фрицевский холуй.
- Да? - сбросил Федя маску обиженного. - Это уже интересно. Почему так
решил?
- Так ведь курице понятно! Приехал на машине - раз; одет во все
немецкое, разве что без погон, - два. По рылу видно, что непростых свиней.
Но дело не в этом. Жданка-то теперь тоже им достанется - вот чего не
хотелось бы!.. Она в обед опять придет к родному сараю.
- А вот этого допустить никак нельзя! - горячо поддержал его сосед,
решительно стукнув себя по коленке кулаком.
- Вот я и хотел: на налыгач - и к теть Лизе или моей кресной. Но мама
решительно против: говорит, это теперь опасно.
- А знаешь, она права, - подумав, согласился Федя. - Ведь если
дознается да доложит своему начальству...
- Вобще-то конешно... - Андрей помолчал, размышляя, и предложил
вариант: - Слышь, Хветь, этот мужик со своей бабищей, прежде чем сгружать
вещи с машины, долго присматривались, словно решали, стоит ли сюда
вселяться; даже в колодезь заглядывали. А что, если им туда дохлую кошку или
собаку бросить? Без своей воды навряд, чтоб согласились жить.
Федя покрутил головой:
- Ничего из этого не выйдет! Немцы прислали сюда своего надсмотрщика.
Есть свободный дом, и он его занял. А окажись неподходящим, захватил бы,
какой понравится; с хозяевами церемониться не станут - под зад коленкой и
катись, куда хочешь. Согласен?
- Ты меня убедил...
- Знаешь, что неплохо бы, - почесав за ухом, нашел, кажись, выход
рассудительный сосед. - Нужно как-то разнюхать, что он за гусь и чем дышит.
Глядишь, предатель, но не конченный подлец. В этом случае неплохо бы
втереться в доверие, авось пригодится. И подъехать для этого...
- На Жданке, - догадался Андрей. - Это я запросто. Правда, придется
поунижаться...
- Ничего, это для пользы дела. Скоро придет череда - действуй. А я
пройду к Ваньку, поделюсь новостью.
В обед корова привычно свернула к себе во двор, у притворенной двери
сарая нетерпеливо взмыкнула. Андрей помог ей зайти и направился к
новоявленной хозяйке.
-Це шо ж за товаряка зайшла? - перестав возиться с барахлом, та
подозрительно и недобро уставилась на мальца.
"Ну вот, они про нее и не знали", - с сожалением подумал он и,
подстраиваясь под ее диалект, стал с напускным удивлением объяснять: - Так
це ж Жданка, хиба вам про неи не казалы?
Женщина молча сопела, соображая, видимо, что к чему. Растянув губы в
некое подобие улыбки, принялся растолковывать: -
-Товаряка паслась у череде; у нас череду в обед пригоняють на дойку.
Подоить прыдетца вам, но вы не бойтесь: молоко останется вам. А опше, корова
теперича будить ваша, черес потому как живьете тута вы.
- А я й нэ злякалась. Наша, так наша. А ты хто ж такый?
- Я? Тэпэр - ваш сусид. Звать Андрий, а вас?
- Сусид, кажешь? Ну-ну... - начала она воспринимать происходящее; в
голосе засквозили нотки заинтересованности.
- Не знаю, як вас по батюшке, а то б росказав про Жданку.
- Мархва Калистративна звать, - назвалась-таки полицайша.
- Так от, Мархва... калика с трактор... - умышленно запутался он в
отчестве. - 0пшим, тетъ Мархва, дило було так... Та вы прысядьтэ у холодок.
Мархва Калистративна поставила одну из табуреток в тень акации, села,
фартуком вытерла вспотевшее лицо; Андрей присел на корточки сбоку. - Вы,
може, чулы, а може й ни, - начал он издалека, - шо стало с хазяевамы циеи
хаты... Россказать?
- Як знаешь, - без особого интереса согласилась та.
- Тут жилы удвох мать с дочкою... Так от: нимци, як тике принесли нам
свободу от большовыков, то у той же самый день дочку знасыльничалы - а ей не
було ще й шетнадцяты, - а матиру, шо хотила ее оборонытъ, убылы автоматом по
голови. - Андрей глянул на Калистративну - произвел ли его рассказ
впечатление; та осталась равнодушна. - И Жданка стала беспрызорной. А я
чуйствовав, шо тут станэтэ жить вы, и узявся за нэю ухажуватъ. Ий бо, хрэст
на пузо! - и он впервые за всю жизнь перекрестился одним пальцем. - Так шо
готовьтэ глэчикы пид молоко, а я поможу напоить товаряку. У вас видро та
бичова е?
- Видро - ось, а бичовка... куды ж я ии приткнула?
Веревка нашлась, и Андрей сбегал к колодцу. Напоив "товаряку", принес
воды и для мытья "глэчиков", то есть кувшинов.
- Теть Мархва, а вы доить можетэ?
- А то ж як! - уверенно заявила та.
- А теть Шура кем вам доводилась?
- Це яка ж Шура?
- Ну, яка тут жила до вас.
- А чому ты решив, шо мы родычи.
-Як же вы узналы про хату?
- Та вже ж узналы... - не стала она распространяться.
- А вашу, мабуть, разбомбыло?
- Не вгадав. - Ополаскивая посуду, она довольно благожелательно
поглядывала в его сторону.
- А-а, дотямкав, - не отставал он. - Вашу нимци забралы, а вам
пидсунулы паганэньку.
- Паганэнькый ты отгаднык. Нихто у нас дома не отнимав. Тилькэ вин
далэченько, аж у станыци.
- За шо ж вас прогнали на цей хутир?
- Та не прыгналы, а прыслалы, хай тоби бис! - не выдержала дотошности
сусида Калистративна. - Гэть уже, сорока любопытна, мини доить трэба.
"Кое-что выяснил, - рассуждал он, уходя. - Прислали командовать нами.
Теперь прощупать бы самого"
Вечером снова зашел во двор вместе с коровой. Хозяин был уже дома.
Видимо, только что почистил карабин: поставленный под стену, он блестел
смазкой. На гостя покосился неприязненно.
- Добрый вэчир! - поздоровался Андрей. - Теть Мархва, получите вашу
Жданку. Вам помогты напоить?
- Оцэ вин самый, - кивнула та мужу. - Иды, я сама напою.
- Ух ты-ы! - присел он на корточки возле карабина. - Можно подержать?
- Низ-зя! - не глянув на него, грубо буркнул полицай; он сидел на
завалинке и посасывал самокрутку.
Андрей придвинулся к нему, пошмыгал носом, поковырял в нем мизинцем,
сунул в рот воображаемую козулю - валял дурака.
- Дять, а як вас по батюшке? - перешел к знакомству и с ним.
- Оно тоби нэ нужно.
- А правду кажуть, шо вси нимци - хвашисты и убывають людэй ни за што?
- Це хто ж так говорыть?
- Та якась бабка казала... Ще в прошлой годе.
- Нимци - люды культурни и заздря никого нэ вбываютъ.
- Оцэ и я ж так думав. А исчо воны прынеслы нам свободу от болшовыков.
Я про це узнав из ихнени лыстовкы. Хочете прочитать? - И он протянул полицаю
специально прихваченный экземпляр.
- Дэ взяв? - стал ее рассматривать.
- Из араплану кынулы, колы ще тут красни булы. Тэпэр и я знаю, шо
означае сэ сэ сэр.
Дочитав, полицай вернул листовку со словами:
- Тут усе оченно правильно сказано. Дай почитать усим, нехай новым
властям помогають.
- А то ж як! - пообещал он, шмыгнув для верности пару раз носом и
чвиркнув сквозь верхние резцы.
- А зараз ступай, спать пора! - грубовато напомнил полицай.
"Нет, с этим каши не сваришь! " - уходя, сделал вывод Андрей.
Лето, все еще жаркое и душное, заметно катилось на убыль. Отзолотилось
подсолнуховое поле, посерело; тяжелые корзинки поникли долу, словно думают
думу грустную - уберут ли их нынче вовремя. Пожелтели дыньки в огороде,
поспели кавуны. Удались они и на колхозном баштане, но туда "наведываться"
стало опасно: сторожит вооруженный полицай. Безвластие кончилось, и жизнь на
хуторе переменилась резко, разумеется - к худшему. Объявлен "ноеорднунг" -
новый немецкий порядок, обязавший жителей строго выполнять любые
распоряжения властей. "За ослушание - расстрел".
На хуторе новой властью стал полицай, сосед Андрея. Он разъезжал теперь
на лошади, вооруженный карабином и трех-хвостой плеткой, которая
предназначалась для устрашения не только ее. Женщин стали гонять на работы -
в сад на сбор фруктов, на копку картошки, на уборку овощей, на бахчу. Колхоз
как был, так и остался, но требования ужесто-чились: заставляли гнуть спину
от зари до зари, без выходных; отлучаться в обед домой не разрешалось.
Собранный урожай отправлялся на станцию - там наладили железнодорожное
движение; грузили в вагоны и увозили неизвестно куда.
Настало время ребятам на деле показать, чего стоят их намерения
помогать многодетным матерям, "пока воюют отцы", о чем договаривались они на
второй день оккупации, собравшись впятером на кургане.
Тогда Андрей взялся шефствовать над крестной: у нее четверо пацанов и
все мал мала меньше. Навестив ее, он предупредил, чтобы со всеми своими
домашними хлопотами обращалась к нему за помощью, какая только понадобится.
Та поблагодарила: помощник ей ох как нужен. Обещала воспользоваться
предложением, но время шло, а она так ни с чем пока и не обратилась. За
хлопотами - ребята что ни день, то кому-нибудь да помогали управляться по
хозяйству - он больше недели ее не навещал, пока не хватился: "Может,
крестной просто некогда, ведь цельными днями ишачит!" И, дождавшись с работы
мать, вечером отправился навестить ее и "поспрошатъ", не надо ли чего.
Застал с малышом на руках: кормила грудью полуторагодовалого Васятку.
Только что, видимо, вернулась со степу, выглядела усталой и разбитой. Работа
под палящим солнцем сделала ее неузнаваемой - так осунулась, почернела,
постарела.
Устало кивнув на приветствие, перевела взгляд на свое изголодавшееся
маленькое чадо. Впрочем, не такое уж и маленькое: опорожнив одну грудь,
Васятка самостоятельно отыскал вторую и, обхватив ручонками, усердно
трудился, косясь на гостя.
- Ай-я-яй, такой большой - и титьку дудолит! - покачал головой, глядя
на него, Андрей. Малыш оторвался от сосца, показал язык и снова принялся за
работу; верхняя губа его распухла и посинела. - Че это у него с губой?
- Бжолку хотел попробовать на язычок... Так, сынулечка? Прям бида с им!
Даве чевой-то съел нехорошее - животиком маялся. Ноне прибегаю, а оно,
бедненькое, лежить, плачеть и жар як от печки... Тем сорвиголовам токо бы
бегать, за дитем присматривать некогда. Ух они какие, нехорошие! -
повернулась к младшенькому: - Вот отхожу усех мокрой тряпкой, так будут
знать!
Трое сорвиголов тем временем, сидя за столом, уплетали кавун,
принесенный матерью с работы. Как ни в чем не бывало, хихикая, постреливали
друг в дружку арбузными семечками.
- Ото не будеть усе у рот тащить, - назидательно заметил самый старший,
семилетний Никита. - А то как че - так и на язык.
- А я, крестная, к вам по делу, - напомнил Андрей.
- Ой, я и спросить-то забыла!.. Не с мамкой ли чего? А то мы с ей седни
в разных местах работали.
- Не, с мамой нормально; я по своему. Вы мне кресная или не кресная?
- Вот те на! Чиво ето ты засумлевался? - удивилась крестная.
- Это вы, видать, во мне засомневались. Мы же с вами договорились: надо
чего - только намекните. Хочете, мы вам картошку выкопаем, переберем и в
погреб занесем?
- Выкопайте... Но ее ежли с мешок наберется, то и хорошо.
- Как это? - в свою очередь удивился Андрей. - Мы ведь с вами весной
вон какой клапоть засадили!
- Ой, сынок! Токо ить и еды, что картошка. С июня, почитай, начала
подрывать. Кагала хуть и мала, а кажен день исть просють... И красноармейцы
немного помогли: перед тем, как уйтить совсем, зербаржанцы у меня стояли.
Голодные, худые, замученные, просють: курсак, мол, балной - кушать нечего.
Ну, я и разрешила накопать немного на дорогу. Свои итъ, жалко.
- А мы своим молодой кукурузы наварили. Правда, с колхозного поля, -
заметил Андрей. - Тогда, может, кукурузу выломать, она почти вся поспела.
- И выломать бы и кочаны на горище поднять, и бадылку срубить на корм
коровке. Тожеть не знаю, чем зимой кормить стану...
- Завтра же с ребятами займемся вашей кукурузой!
- Но у миня, сынок, и заплатить-то вам нечем.
- А никакой платы и не надо. Батьки наши кровь проливают - о плате не
думают. Это самое, - поспешил он переменить тему разговора, не желая
выслушивать обычные в таких случаях "ну, дай вам бог" или что-нибудь вроде
этого. - Вы и вправду меня крестили или понарошку кресной доводитесь?
- Ну как же, конешно крестила!
- Прям у попа в церкве? - спросил с пренебрежением; как пионер он не
признавал бога, с предубеждением относился к религии и попам.
- Не в церкве, но крестил батюшка настоящий. Та чи матъ