Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
- Красивого ухажера! - добавила от себя Нюся.
Тамара медленно, без желания, выцедила содержимое стакана,
передернувшись.
- Так, молодец! Кто следующий?
Поддержать компанию согласились Борис с Ваньком.
Вернулась из кухни обслуга: Вера с миской жаркого, Клава - с тазиком и
ковшом с водой.
- Ополосните руки, а то у нас без вилок, - предложила новичкам.
Те без возражений подставили ладони, вымыли и вытерли полотенцем.
- Закусывайте из одной, - пододвинула к ним еще горячую зайчатину Вера.
И все снова принялись за прерванный ужин.
- Как вкусно! - похвалила Нюся. - Это у вас что за мясо?
- Не чуйствуешь, разве? - деланно удивился Борис. - Настоящая кошатина!
Переловили всех хуторских кошек и поджарили. Правда, одна была дохловатая,
но... - умолк, получив от Веры подзатыльник.
Гостья положила обратно культышку, которую начала было обгладывать
- Нюся, не слушай ты его, балаболку! Это зайчатина, честное слово, -
вынуждена была объясняться Вера.
- Точно, точно! - подтвердил Рудик. - Лично видел. Да вон на окне и
хвостик в доказательство!
Шутка всех развеселила, разрядила несколько натянутую вначале
атмосферу. Пирушка продолжалась в непринужденной обстановке, с разговорами,
шутками и прибаутками. Сказалось и воздействие "винца": у Тамары заблестели
глаза, загорелись щеки, с лица не сходила блаженная улыбка. Тем паче что
Борис то и дело подбрасывал комичные байки, запас которых, на все случаи
жизни, был у него неистощим. Впервые в жизни выпив да еще так много (около
ста пятидесяти граммов), она захмелела. А это, как известно, к добру не
ведет... Дошло до того, что поднялась из-за стола, вынула из графина самую
красивую розу и приладила к волосам Нюськи; заметив неодобрительные взгляды
тверезых подружек, подошла и обеих расцеловала.
Подкрепившись, Рудик снова взял бутылек; в нем оставалось еще граммов
около трехсот.
- Надо опорожнить посуд... Не нести ж добро обратно! Кто хочет? -
разлил поровну в два стакана; охочих не нашлось. - Нет желающих? Нюся, держи
ты!
"Полюбовница", принявшаяся было за оладьи, отрицательно тряхнула
богатой прической, но, передумав, протянула руку.
- Мы, мы желаем! - заявил вдруг Миша, сидевший бок о бок с Федей и
перед тем о чем-то с ним перешепнувшийся. Перехватив стаканы, добавил: -
Токо мы, воще, тут пить стесняемся, скажи, Хветь? Хочем выпить на кухне. -
Оба вышли; притворив дверь, процедил осуждающе: - Сам, воще, меры не знает и
ее, дуреху, спаивает!
- Не говори, - согласился Федя. - Ты вовремя смикитил. Его будто
подменили ивановцы - стал еще и курить да пить...
- И Ванько, морда, потакает, воще. Я вот ему седни выскажу!
Выплеснув содержимое в помойку, наполнили стаканы узваром и вернулись
обратно.
Накануне, готовя угощения аж на двух плитах, кухарки опасались, не
останется ли половина невостребованной, не прокиснет ли добро. Но напрасно:
аппетит собравшиеся демонстрировали настолько отменный, что Вера с Клавой
едва поспевали подносить добавки. Начали побаиваться другого - что до утра
все будет съедено и еще не хватит.
Но этого не случилось. Правда, по другой причине: сразу после полуночи
пирушка была неожиданно прервана... донесшимся снаружи непонятным стуком,
опять же в ставню. Все настороженно притихли.
- Вера, это я... открой, доченька, - расслышали голос за окном.
- Мамочка вернулась! - радостно вскричала Вера и кинулась отпирать
двери. Ванько поспешил следом - и кстати: поддерживая, они ввели в комнату
измученную дальней дорогой Елизавету. Она не села, а буквально рухнула на
кровать.
- Мама, что с тобой? Ты заболела? - захлопотала около нее дочь.
- Ничего страшного... немного нездоровится... да устала досмерти. Дайте
мне попить... здравствуйте, ребятки... что у вас тут за праздник такой? -
тяжело дыша, через силу улыбнулась она столпившимся возле кровати
подросткам.
Праздник закончился несколько раньше, чем предполагалось. Но никто не
сказал бы, что не удался: прощались и расходились восвояси довольные, от
души благодарили главных устроителей и друг дружку.
Клава оставалась помочь убирать со стола, перемыть посуду; Федя - чтобы
проводить ее после всего домой. Рудик, понятно, ушел с Нюськой;
они затянули было какую-то песню. Это побудило Мишу не откладывать
намеченный выговор Ваньку за его нейтральное отношение к вопиющим
безобразиям.
- Слышь, Ванько, - сказал он на подходе к подворью Кулькиных, - ты че,
воще... Одобряешь, что ли, эти рудиковы фокусы?
- Какие фокусы? - не понял тот.
- Ну как же! Он курит, пьянствует, с Нюськой обратно путается. А мы ни
гу-гу, вроде так и надо...
- Ты, Мишок, преувеличиваешь. И как вседа - торопишься, - возразил
старший товарищ. - Курить он обещал бросить и без нашего нажима. Думаю, так
и будет. А насчет пьянства - тут ты не прав: все-таки седни повод был.
- Я тоже не считаю это за пьянство, - поддакнул Борис.
- А насчет Нюськи... конешно, это непорядок. Мы с ним об этом
потолкуем.
Туман встретил у калитки. Как обычно, лизнул на радостях руку хозяину,
попрыгал. Но затем повел себя странным образом: стал, повизгивая, увиваться
вокруг Тамары.
- Че это с ним? - удивился Ванько. - Никак соскучился по тебе?
- Так я ж ему гостинчик несу, вот он и учуял, - показала она на сверток
под мышкой. - Забрала домой косточки.
- Вон оно что! Ты умница, что додумалась. Пусть и он полакомится.
- Ничего, что я так сказала - "домой"? - спросила она, как бы
извиняясь.
- Все правильно! Теть Лиза вернулась, теперь станешь жить с нами. Я
тебе не говорил, но мы с мамой в первый же день так и решили.
- Лучше б ты сказал... А то я все это время переживала: как жить
дальше?
- Будешь мне сестричкой. Двоюродной. Мама уже слух пустила, что ты...
что вы с Валерой ее племянники. Как, согласна?
- С большим моим удовольствием!
- Погодка седни на ять: месячно, тихо и не холодно, - сказал Ванько,
когда подошли к алыче. - Не хочется и в хату идти.
- И я спать ни граммочки не хочу!
- Ты глянь, как влюбленно он на тебя смотрит, - обратил он ее внимание
на пса. - Вон, возле будки, чугунок. Высыпь, а я щас вынесу что-нибудь
накинуть тебе на плечи.
Дверь заперта не была. Зашел тихо, но мать услышала, обозвалась:
- Ты, сынок? Что-то ищешь?
- Мам, тут где-то была шаль.
- Помацай в шкапу, справа. Зачем она тебе?
- Немного посидим с Тамарой под лычой. Вернулась теть Лиза, и она
попросилась домой.
- Ну и слава богу! А то я уж начала тревожиться. Как там Дмитрий, не
говорила?
- Нет: добралась домой уставшая и больная. Ну, я пошел.
Тамара, угощавшая пса с руки, наполнила чугунок, оставив немного и на
завтрак.
- Он теперь полюбит тебя больше, чем меня. Ишь, с каким удовольствием
набросился - аж треск стоит! - Ванько, сложив шаль по диагонали, набросил ей
на плечи. - Вот так. Чтоб не простыла. - Сели на лавочку.
- А ты - не замерзнешь?
- За меня не беспокойся, я закаленный.
- А как ты закаляешься? И я хочу.
- Пожалуйста: будем закаляться напару! Дело нехитрое: надо всего лишь
по утрам обливаться водой из колодезя.
- Ой! - зябко передернулась она. - И зимой тоже?
- Зимой можно просто обтираться. Или растираться снежком - знаешь, как
здорово!
- Я так не смогу-у... - призналась собеседница. - А железяки ты часто
поднимаешь? Ну, которые я за сараем видела, - гири, потом эти, колеса от
вагонеток. Я попробовала, так даже с места стронуть не смогла. В них сколько
весу?
- В гирях? Двухпудовые.
- Ого! А сколько раз можешь поднять одну?
- Выжать, что ли? Я, вобще-то, не считаю... Примерно, сто раз. Можно
завтра уточнить, если тебе интересно.
Говорить о своих физических возможностях Ванько, как правило, избегал.
Так же как и заноситься либо злоупотреблять. Но сейчас был случай, когда не
отвечать на вопросы считалось бы неприличным. Что же до Тамары, то задавала
она их не лишь бы о чем-то говорить - ей хотелось узнать о нем побольше.
Скромные, без рисовки, ответы можно было бы принять за похвальбу, если б она
не имела случай кое в чем убедиться лично. Она так и сказала:
- В жисть бы не поверила, что могут быть такие сильные мальчики! Это у
тебя природное?
- Думаю, что нет. По-моему, все рождаются одинаковыми. У нормальных,
конешно, родителей.
- Которые... А как это понимать?
- Нормальные - это которые совсем не пьют и даже не курят.
- Таких мало, особенно мужчин...
- Да. К сожалению. - Помолчав, вернулся к вопросу "одинаковости"
новорожденных. - И уже по мере взросления каждый человек, если захочет,
может сделать себя кем угодно - футболистом, кузнецом или, например,
силачом, как мой тезка Поддубный. Слыхала о нем?
- Не-е. Расскажи.
- Мне тоже довелось не много о нем прочитать... Знаю только, что Иван
Максимович Поддубный - знаменитый русский силач и борец - объездил весь мир
и нигде не был побежден, положен на лопатки. Его называют королем чемпионов.
У него даже трость весит двадцать килограммов. И силачом его сделали
постоянные тренировки.
- А мне думается, что всякие таланты и способности задаются человеку
еше до рождения, - не согласилась с его доводами Тамара. - Вот у Сережи,
моего соседа... бывшего, - поправилась она, вздохнув, - у него способности к
рисованию с раннего детства. А Клава хвалилась, что у ее Феди - к стихам. У
тебя вот - природная способность к силе.
Не надеясь, видно, на его закаленность (возможно, впрочем, что и по
иной причине), она поделилась шалью, прикрыв и его; при этом придвинулась
вплотную. Ванько не возразил против такой о себе заботы, напротив: положил,
видимо - для удобства, свою руку к ней на плечо.
- От природы у меня разве что любовь к спорту. Мне доставляет
удовольствие возиться с тяжестями, тренироваться, иметь крепкие мышцы.
Какая-то внутренняя потребность быть при силе.
- Мне бы такую потребность! Но я ужасно ленивая, особенно на
физзарядки.
- Тебе это и ни к чему. Хватит и того, что красивая.
- И вовсе я не красивая!
- Не скажи. И красивая, и симпатичная. Особенно была сегодня - Борька
не зря назвал тебя принцессочкой. С ним согласны Федя и даже Миша. Я сказал
"даже", потому что для него все девчонки на один манер: "вреднюги, уродины и
воще".
- Просто он сжалился надо мной. Или - в угоду старшим.
- Ничуть, - заверил Ванько. - Он хоть и малолетка, а вполне
независимый. И не подхалим.
- Ну, спасибо им, - поблагодарила она. И Мише, и остальным. Обо мне
таких слов мальчики еще не говорили.
- А мне, значит, как дальнему родственнику в спасибе отказано? - шутя
упрекнул "двоюродный брат".
- Так это ж я для них красивая! - нашлась Тамара. - От тебя я такого не
слыхала.
- Если на то пошло, то мне ты показалась красивой еще там, в каталажке,
- признался он. И пожалел: упоминать о том кошмарном дне сегодня бы не
следовало.
- Тогда спасибо и тебе. И еще за то, что спас нас с братиком. Мама
наказывала, - воспользовалась она случаем, - поблагодарить тебя и от ее
имени... - Умолкла, расстроенная нахлынувшими отнюдь не радостными
чувствами.
- Не будем седни об этом вспоминать, хорошо? - догадался о ее состоянии
Ванько. - А то я уже и не рад, что напомнил про каталажку. Испортил
настроение в такой вечер. Вернее, ночь. Правда чудная? Как будто и нет
никакой войны... Или, может, пойдем уже отдыхать?
- Нет-нет! - обозвалась она живо, незаметно смахнув не вовремя
набежавшие слезы. - Посидим еще трошки, это я так...
- Хорошо, продолжим нашу беседу. На чем мы остановились?
- Ты сказал про Мишу, что мы для него такие-сякие. А за что он нас
презирает?
- Он не то чтобы презирает, просто пока еще равнодушен к прекрасной
половине человечества... Еще не дорос: ему, по-моему, нет и двенадцати.
Годика через два-три и он досмотрится, что некоторые из вас... я не так
сказал - большинство из вас очень даже не уродины.
- Спасибо за комплимент... А сколько лет Рудику?
- Этот уже старик: под шестнадцать. Че это ты вспомнила о нем?
- Я слыхала о нем нехорошее... Это правда?
- Что именно? - спросил Ванько. хотя и догадывался. о чем и от кого
наслышана.
- Ну... что в девочках он ценит не любовь и верность, а... - поискала
подходящие слова, - легкомысленность и поддатливость.
- Любовь и верность!.. - вздохнул на этот раз уже он. - Красивые слова,
святое чувство... - После паузы - вспомнилась Варя - добавил: -Токо не все
на них способны.
Последние слова касались Нюськи. Помедлил, размышляя, следует ли
заводить разговор на столь неприятную тему. Но на вопрос отвечать надо, и он
сказал:
- Одна из таких как раз и попалась Рудику - легкомысленная и, как ты
выразилась, поддатливая. А он оказался не из привередливых; не берусь
судить, хорошо это или плохо...
- Из мужской солидарности?
- Н... не совсем. Ты слыхала такую поговорку: виноват медведь, что
корову задрал, но и корова тоже - что в лес пошла.
- Только не пойму, к чему ты это говоришь. .
- Можно и пояснить. Ты под нехорошим имеешь в виду их с Нюськой
отношения?
- Не Нюськой, а Нюсей, - поправила она. - Если девчонка родилась с
косоглазием, так что ж теперь - она и не человек? И ее ничего не стоит
обмануть!..
- Ты под "обмануть" имеешь в виду замуж?
- Ну, в шестнадцать лет жениться, конешно, рано, - согласилась она. -
Но зачем он уверял, что она ему нравится и что он ее любит? А, небось,
добился своего и теперь бросит. Это я и называю обмануть.
- Ни в чем таком он ей не клялся и не обманывал!
- Выходит, на него зря наговаривают?
- Футы-нуты! Не перевернуть ли нам пластинку!..
Ваньку претило говорить о пошлых вещах, да еще и называя все своими
именами.
- Я считала тебя справедливым, - заметила она обиженно. - А теперь и не
знаю, кому больше верить - тебе или девочкам.
В знак недовольства (сочтя, видимо, что тот просто-напросто
выгораживает беспутного дружка, поступаясь истиной) она попыталась спихнуть
его руку.
- Ну-ну, не обижайся, - мягко сказал он, поймав и слегка сжав ее
ладошку. - Я вовсе не собираюсь его оправдывать! Но справедливости ради -
раз уж ты настаиваешь - не могу не сказать: эта самая Нюся уже бывала не раз
обманывата задолго до Рудика и никаких заверений в любви не требовала.
Понимаешь, о чем я говорю?
- Догадываюсь. Только мне не верится. Это он так говорит?
- Ему можно б и не поверить. Но я имел случай убедиться в этом лично
- Так ты с нею тоже путался?! - с тревогой, если не сказать ревниво,
перебила его Тамара, безуспешно пытаясь при этом выдернуть ладошку и
отделаться от его полуобнимающей руки.
- Да нет, не путался, - поспешил успокоить ее Ванько. - Просто однажды
оборонил ее от хулиганов, которые хотели, извини за нехорошее слово,
снасильничать ее втроем. Их я нажучил, а ее - был поздний час - проводил до
двора. Ну и часа два поговорили. Только и всего.
- Извини, - отмякла "сестричка". - Я сдуру подумала, что и ты на такое
способен...
- Извинение принято. Так вот, она мне рассказала про свою жизнь...
Росла без отца, его убили незадолго до ее рождения. В пьяной драке. Он и сам
был, как я понял, спившийся мерзавец. Потому как под пьяную руку избивал
жену, то есть ее маму. Это она Нюсе рассказала спустя много лет, когда та
поинтересовалась, кто ее отец и где он пропадает.
- Какие ж есть, все-таки, подлые людишки!.. - заметила Тамара.
- Не зря же поговорка: дураков и подлецов в России на сто лет
припасено. Может, поэтому - я так думаю - и родилась она не совсем того -
косоглазенькой и не очень способной: два года сидела во втором классе и
столько же в третьем - все ее "университеты". После и мать пристрастилась к
вину, стала принимать у себя таких же выпивох. Безобразничали, и все это на
глазах у подрастающей дочери... Откуда в таких условиях взяться у нее
порядочности!.. А кончилось все это тем, что один из ее хахалей - это Нюся
сама же по простоте своей и выложила, так что извини - когда мать надралась
до беспамятства и дрыхнула без задних ног, он снасильничал и ее, а Нюсе не
было еще и тринадцати.
- Лучше умереть, чем пережить такое! - ужаснулась слушательница, вся
передернувшись.
- Кто ж заранее знает, что с ним случится завтра!..
- Я имела в виду, что после такого лучше не жить, - уточнила она.
- Ты и теперь сказала не подумавши. Умереть никогда не лучше, что б там
ни случилось!
На память снова пришла Варя, и Ванько помолчал в задумчивости.
- Не знаю, - заговорил наконец, - был ли у вас с девочками разговор о
Варе. Она была моей невестой. Так случилось, что в первый же день оккупации
фашисты надругались над ней, а потом и убили... Но если б осталась она в
живых, любовь моя к ней меньше из-за этого не стала бы. И я никогда, ни
одним словом не напомнил бы ей о случившемся. Но это я так, к слову.
- Ты ее до сих пор любишь?
- Теперь уж люби не люби... Вспоминаю часто. И помнить буду всю жизнь.
Но мы, кажись, опять отклонились. Спать еще не захотела?
- Нисколечки. А что было потом? Это я про Нюсю, - вернулась она к
рассказу о ее судьбе.
- Потом был суд, конешно. Скрыть преступление было невозможно, так как
тот подонок вдобавок вывихнул ей руку, и Нюся попала в больницу. Негодяя
присудили к расстрелу, а мать лишили материнства; правда, дали испытательную
отсрочку. После этого она пьянствовать перестала. По крайней мере, пока они
живут на хуторе, а это с июня месяца, за нею ничего такого не усматривалось.
А вот Нюська... Но про нее, если интересно, можешь узнать и от Веры. Теперь
сама и рассуди, такой ли уж Рудик распоследний сукин сын.
- Все равно он нехороший!
- Я его и не хвалю. Правда, до оккупации мы не видели в этом большого
преступления, хотя и не одобряли. Теперь - другое дело. Поэтому Миша - он
малолетка, а все понимает верно - на меня и недоволен.
- Ты его приструнишь?
- Рудика? Приструнишь - не то слово. И притом не я, а мы. Постараемся
внушить словесно... Может, пойдем уже бай-бай? 3автра, вернее седни с утра
нам предстоит работа.
- Ты вот сказал: умереть - не лучший выход, - словно не расслышав его
предложения, сказала Тамара. - А если б тогда сорвалось и тебя стали бить,
как папу или Степку... ты бы что?
- Не будем гадать о том, чего не было и быть не могло!
- А все-таки? Интересно знать, как бы ты поступил, если б их, полицаев,
оказалось больше и они тебя скрутили.
- Ну, смотря по обстоятельствам... Мне трудно это представить;
прикончил бы сперва как можно больше гадов... пока не застрелили бы. Но
больше - никаких вопросов! Идем, впереди у нас много времени, успеешь
наговориться, еще и надоем.
- Скорее я тебе, чем ты мне!
С этими словами они, наконец, и покинули скамейку под алычой.
Результатом затянувшейся беседы был у нее крепкий сон и позднее
пробуждение. Этому способствовала еще и полнейшая тишина в хате, какой
Тамара не знавала за все дни проживания в шумном верином семействе.
Новоприобретенная тетя старалась не грюкнуть и не звякнуть - "пущай девочка
выспится вдоволь!