Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
уж действительно: кому что, а курице просо...
- Думаешь, я не переживаю? - обиделся тот. - Что ж теперь, ни о чем
другом и думать нельзя? Ведь если подсумки полные, то это, самое мало,
полтора десятка обойм. Это ж сколько патронов!
- Да на кой они тебе, столько, без винтовки?
- Ты, Хветь, даешь, воще! Во-первых - порох: сыпнул щепотку - сразу
тебе и пламя, не нужно полчаса дуть-раздувать. А потом, мы не знаем, какая
винтовка была у томкиного бати: может, иранская. Я, к примеру, слыхал, что
иранцы помогают нам винтовками. А патроны к ним такие же, как к немецким.
- У тебя что, уже имеется немецкая винтовка?
- Нет, так будет! Вань, давай на обратном пути зайдем - ты найдешь то
место, где поцапался вчера ночью с полицаем?
- Она же, Мишок, без приклада.
- Ну и что? Сделаем обрез. Очень удобная штука! Фрицы - они, может, еще
долго продержатся. Вот и будет, чем отклацываться, если что.
Ванько посмотрел на него долгим взглядом, усмехнулся:
- Ты и вправду рассуждаешь, как взрослый... Ладно уж, зайдем. Все одно
спешить домой не с чем. Да и ближе, если напрямик.
- В этот раз, может, и не унесем, но хоть перепрячем понадежней! -
обрадовался "взрослый".
Солнце подбиралось к полудню, когда, решив возвращаться станицей, наши
герои отправились в обратный путь.
Живший продолжительное время у тети и неплохо знающий серединную часть
станицы, Ванько мысленно восстанавливал в памяти, начиная с конца, свой
вчерашний маршрут по ее ночным закоулкам. Правда, дальше "стадиона" -
неогороженного пустыря, что в нескольких кварталах от стансовета - куда
частенько бегал после школы погонять в футбол, ему бывать не доводилось, не
было такой надобности. Поэтому, ведомый вчера Тамарой, он смутно
представлял, куда они идут. От ее хаты они тогда направились к югу,
несколько раз забирая вправо, то есть ближе к центру. Этим же примерно путем
шли они и сегодня.
Припекало вовсю (сентябрь на Кубани - месяц жаркий), и кроме мелкой
детворы, иногда - козы на веревке да изредка нескольких кур в холодке под
забором, на полупустынных улицах им почти никто не попадался. Лишь на
подступах к центру замечено было людское оживление: толпа из женщин с
детьми, старух и, реже, стариков беспорядочно двигалась в одном направлении.
Заинтересовавшись, ребята свернули в проулок, приблизились. Выяснилось: по
дворам шастали вооруженные "фрицевские прихвостни" (их научились
распознавать по специальной униформе) и выгоняли жителей из домов.
Хотели вернуться, да поздно кинулись: конный полицай, едва не смяв
лошадью, преградил дорогу:
- Куд-дой драпаш, а ну назад! - замахнулся плеткой на Мишу,
оказавшегося ближе других.
- Че - назад? - увернувшись, огрызнулся тот. - Мы там и не были!
- Усех касается! Быстро назад!
Поскольку не успели отойти на достаточное расстояние и противиться
стало небезопасно, пришлось вернуться и смешаться с толпой. Здесь узнали:
всех гонят на стадион. Там-де состоится сход граждан, организуемый
германскими властями.
Цель "схода" прояснилась на месте: с верхней штанги футбольных ворот
свисало четыре коротких веревочных петли. Под ними уже стояла наготове
длинная скамья, какими обычно оборудовали клубные помещения.
Согнанных с окрестных улиц станичников, числом не менее трехсот, двое
конных и с десяток пеших полицаев, покрикивая, выстраивали полукругом метрах
в двадцати от импровизированной виселицы. Поняв, что отсюда удрать и вовсе
невозможно, ребята пробрались ближе к переднему краю.
- Догадываешься, для кого все это приготовлено? - Федя кивнул в сторону
футбольных ворот; они с Михаилом стояли впереди Ванька. - Надо ж было нам
сюда вляпаться!..
- Я уже и сам не рад, что подбил зайти за этой винтовкой, воще!.. Две
петли - для спиваков, а для кого ж остальные? - Миша глянул на Ванька,
неопределенно пожавшего плечом.
- Может, которых я вчера оглушил, решили повесить? Да вон уже, кажись,
везут.
Со стороны комендатуры на небольшой скорости к стадиону подкатили
легковая и следом крытая брезентом грузовая автомашины. Лимузин с четырьмя
военными, недоезжая, отвалил в сторону, грузовик подвернул к воротам. Со
ступенек кабины спрыгнуло двое гитлеровцев с автоматами, а еще двое, но уже
полицаев, - с кузова. Откинув задний борт, с помощью еще одного ссадили на
землю приговоренных - двух мужчин и женщину. Последняя была низенького
роста, худа, в темной юбке поверх ночной сорочки, с распущенными серыми
волосами; у нее руки связаны не были.
- Который из них томкин батя? - обернулся Миша к Ваньку.
- Разговаривай потише, - предупредил тот, покосившись на стоявшего
поблизости полицая. - Который справа. А другой смахивает на одного из
вчерашних, дежуривших ночью у кутузки. Перед уходом я советовал отцу врать,
будто они сами отпустили нас на все четыре стороны. Он, видать, так и
поступил. Но почему тогда сошло с рук старшому - непонятно...
- Хоть одного повесят - и то гадом меньше станет! - заметил Федя.
Из легковой вылезло трое офицеров - в фуражках с высокой тульей, в
щеголеватой форме с нашивками, начищенных до блеска хромовых сапогах, словно
готовились на парад. У самого длинного на глазу черная повязка. Он и еще
один, пониже, остались стоять, переговариваясь. Третий, едва автоматчики
заняли места перед притихшим "сходом", пружинистой походкой направился в
середину полукруга. Окинув холодным взглядом разновозрастную, застывшую в
напряженном молчании аудиторию, начал речь на высокой визгливой ноте:
- Феликий Германий... тавайт вам свапот! - с паузами, трудно подбирая
русские слова и уродуя их до неузнаваемости, выкрикивал он. - Шеланни свапот
от польшевицки тираний! Абер... атнака ми есть песпощатни к люпой, кто не
виполняйт унзере ноеоднунг, то ес нови немецки поряток! Ме прика-саль вас...
сопирай на каснь партисански пантит, котори...
Что-то еще в этом роде "тявкал" он (по мишиному выражению) некоторое
время, но наши ребята не слушали. Обмениваясь короткими замечаниями,
наблюдали за тем, что происходило у виселицы.
А там начиналось такое, от чего у многих забегали по спине мурашки,
сжималось сердце и глаза отказывались смотреть. Матери пятились с малышами в
глубь толпы, щадя их неискушенные души да и сами избегая поднимать глаза. Те
же, у кого хватало нервов смотреть, наверняка запомнили тот кошмар на всю
оставшуюся жизнь...
Подошел одноглазый и, похоже, распорядился начинать. Сейчас же один из
полицаев ухватился за край скамейки - держать, чтобы не опрокинулась раньше
времени. Еще двое прислужников подвели и подняли на нее сперва полицая,
затем тамариного отца. Первый, пока его вели, дергался, норовил пасть на
колени и что-то канючил; второй - не противился, последние шаги навстречу
смерти сделал самостоятельно, словно все, что с ним происходит, его
нисколько не волнует. И только скорбный взгляд в сторону жены говорил об
обратном.
Женщина тоже не просилась, не противилась; возможно, у больной для
этого уже не было сил. Спустив с кузова, ее прислонили было к боковой штанге
ворот, но она тут же осела и повалилась набок. Когда подошла очередь, к
скамье тащили, ухватя под локти. Поставив, пытались набросить петлю, но та
оказалась коротка. Тогда один из полицаев расширил отверстие (отчего веревка
еще более укоротилась), а другой - в нем ребята давно узнали Пантелея -
попытался сунуть головой. Сделать этого ему не удалось: женщина мучительно
раскашлялась, ртом хлынула кровь, обагрив рубашку спереди...
Сход отреагировал возмущенным гулом, а муж, забыв, где находится,
рванулся к умирающей. От рывка скамья опрокинулась, и оба повисших
задергались в предсмертных конвульсиях. Горе-вешатели неуклюже растянулись,
придавив безжизненное тело несчастной... Толпа, застонав, колыхнулась,
послышались негодующие возгласы. Стоявшая поблизости от ребят пожилая
женщина, отирая слезы, ворчала гневно:
- Ублюдки! Повесить по-человечески не могут, каты проклятые... Чтоб вас
самих так!..
- Идемте отсюда, - не выдержал Федя, потрясенный зрелищем. - Чокнуться
можно...
- Шандарахни одну лимонку в эту шакалью шайку! - прошипел Миша.
- Нельзя. - Ванько тоже стоял бледный, но не терял самообладания. -
Могут пострадать невиновные. Да и она еще, может, живая.
- Ее ведь все одно повесят. Видишь, скоко спешат на помощь!
К виселице устремилось несколько полицаев из числа следивших за
порядком. Даже автоматчики повернулись к толпе спиной и сделали по нескольку
шагов вперед.
- Смываемся, -показал Ванько на конных, тоже подъехавших сюда. - Может,
оцепления уже нет.
Протискиваясь, услышали сзади возню и истеричные выкрики: "Убивцы!
Душегубы прокляти! Пустить!"
- Вы идите, - сказал Ванько, - а я щас... гляну, что там произошло.
А произошло то, что одна из присутствующих, крупного телосложения
тетка, у которой наверняка сдали нервы, вырвалась вперед и, потрясая
кулаками, выкрикивая ругательства, тащила в сторону виселицы двух других,
помоложе и послабей, пытавшихся удержать ее от необдуманных действий. К
"дебоширке" уже спешили полицаи.
Смекнув, что и ей не миновать петли, оставшейся незадействованной,
Ванько кинулся к ним и едва успел втолкнуть бунтовщицу в расступившуюся и
тут же сомкнувшуюся толчею. Но и сам схлопотал прикладом между лопаток.
Тем временем общими усилиями карателям удалось-таки сунуть Клавдию,
уже, пожалуй, мертвую, головой в петлю. Шайка, как выразился о них Миша,
отошла в сторону - возможно, чтобы согнанным на "сход" лучше было видно
казненных; одноглазый, руководивший казнью, все еще находился с ними.
Обычно не терявший самоконтроля, Ванько в этот раз не сдержался (чему,
возможно, поспособствовала и боль от удара прикладом): не думая о
последствиях, он свинтил с лимонки колпачок, выдернул кольцо и с силой
швырнул гранату в сторону шайки. Проталкиваясь на выход, услышал взрыв и
одновременно вопли раненых там, у виселицы. Толпа после этого шарахнулась
врассыпную. Оцепление, если оно еще и оставалось, было наверняка смято. По
крайней мере, никто не пытался его задерживать. Федя с Мишей уже поджидали в
проулке. Заметив, что он возвращается, скрылись за углом, где и дождались
товарища.
- Все-таки дал им по мозгам! - одобрением встретил его Миша.
- И станичаны, кажись, отделались только легким испугом, - заметил
Федя. - Осколки навряд, чтоб достали, а автомата слышно не было.
- Глянуть бы хоть одним глазком, скольких укокошил.
- Попал, вроде, в самую гущу, - пояснил Ванько. - Слыхал, как взвыли.
Если и не укокошил никого, то раненые есть точно.
К великому мишиному огорчению, винтовки на месте не оказалось...
Т у м а н возвращение хозяина приветствовал радостным повизгиванием и
вставанием на задние лапы. Днем он бывал на привязи, и Ванько, проходя мимо,
никогда не упускал случая приласкать верного, преданного друга. Вот и в этот
раз: присев на корточки, первым делом почесал у него за ушами, огладил и
отвязал - пусть сбегает до ветру. Но если даже и подпирала нужда, пес
терпел: кто ж не любит ласки?
- Псина ты моя красивая... соскучился? - выдирая застрявший в шерсти
"репьях", ласково беседовал с ним хозяин. - Дай-ка лапу. Хорошо, молодец.
Теперь другую. Умница! Голос! Дай голос. - Пес трижды громко тявкнул.
- Не шумите, малыш уснул! - Мать вышла с глиняным горшком в руке,
послужившим, видимо, Валерику в качестве ночного.
- Мам, Тамара уже пришла? - с тревогой спросил Ванько.
- А она разве не с вами?
- Мы ее оставляли у Веры. Теть Лиза ушла в Майкоп, так она согласилась
помогать ей по хозяйству.
- Ушла, значит?.. Дорога ой, какая долгая да опасная!..
Больше всего хотелось ей поскорей узнать, что с матерью Тамары, но
спрашивать об этом не решалась; оттягивал с вестями и сын. Она прошла до
сортира, а он снова привязал собаку. Вернувшись, мать подсела к нему на
скамейку под алычой, посмотрела вопросительно в глаза.
- Полицаи опередили... Забрали еще ночью.
- Где ж вы пропадали до самого вечера?
- Случайно оказались еще и свидетелями казни. Повесили, гады, обоих - и
отца, и больную мать.
- Ой, господи! - всплеснула руками, ужаснулась Никитична. - И ее не
пощадили!.. А вы-то как там оказались?
- Возвращались домой, смотрим - люди на улицах. Полстаницы прошли - ни
души не встретилось, а тут вдруг толпа: и взрослые, и дети. Зашли узнать, в
чем дело, видим - полицаи из хат выгоняют всех на улицу. Ну, и сами тоже
влипли... А это их сгоняли на стадион, что неподалеку от стансовета.
Подходим, смотрим, а там приготовлено четыре виселицы...
- Ради бога, сынок! - остановила рассказ мать. - Мне и так кошмары
всякие снятся... - Помолчав, вздохнула. - А мы с Мотей так надеялись: может,
хоть больную-то не тронут, пощадят. Ведь ни в чем же не виноватая! Бедные
сиротки!.. Жить еще не жили - и такое горе. Как же теперь-то?
- Мы тоже об этом думали... Поживет у Веры, пока теть Лиза вернется, а
к тому времени что-то придумаем.
- Я, сынок, не о том. Как ей-то сказать об этом?
- Вот этого и я боюсь. Слез будет!.. А я их не переношу.
- Может, не след сказывать всю правду? Дома, мол, не оказалось, а куда
подевалась - неизвестно. Не у соседей ли, мол...
- Нет... лучше сразу сказать правду. И ребята за это: так честней.
- Ну, смотрите сами... А насчет остального, так тут и думать нечего:
приютим, прокормим, с голоду не помрем. Жалко, барахлишка вы вчерась не
прихватили. У обоих-то только то, что на них. Да и платьице на ней сам
видел, какое. Нынче ведь ни купить, ни пошить.
- Тут я, мам, сглупил дважды, - запоздало пожалел Ванько. - Надо было
зайти в хату хотя бы седни, что-нибудь из барахла наверняка ведь осталось! А
я совсем выпустил из виду.
- Ничего, сынок, как-нито выкрутимся.
- Мам, я вам не говорил? Мы ведь парашют нашли. Летчик, видать, бросил
- помните, случай был в начале августа. Громадный такой лоскутище настоящего
белого шелка. Он сгодится на платье?
- Посмотреть нужно, может, и пройдет. А он где?
- Спрятан в надежном месте. Только его нужно бы обязательно
перекрасить. Для безопасности.
- Можно и покрасить, дело нехитрое.
- А где щас краски найдешь?
- Краски, сынок, сколь угодно. Из ореховой кожуры - это тебе
коричневая. Прокипятить в луковой шелухе - цвет будет золотистый. А можно и
в темный, ягод глухой бузины до зимы полно.
- Так это ж замечательно! Завтра же мы вам его доставим.
- У Лизы и машинка швейная есть. Зингеровская.
- Значит, с платьями из затруднения выйдем. Там хватит не только
Тамаре, но и Вере со всеми ее брательниками и еще останется.
- Ты бы поел, цельный день ведь голодный, - спохватилась мать. - Я каши
молошной сварила - принести?
- Меня ведь ждут - не дождутся... Ладно, неси, я по-быстрому.
Ванько еще подкреплялся, когда пришел Борис. Поздоровался с матерью.
- Ты, Боря, уже третий раз здороваешься. Садись с нами ужинать, -
пригласила она.
- Спасибо, я не голодный, токо из дому, - отказался.
- А как там, все нормально?
- В общем, да. Хотя, конешно...
- Рассказывай при маме, - разрешил Ванько.
- Порывалась несколько раз туда. Пригрозил было связать.
- Ты результат уже знаешь?
- Виделся с Мишкой.
- Не представляю, как я ей скажу... Может, ты? Не в службу, а в дружбу.
- Я целый день убеждал, что все будет нормально, а теперь - с какими
глазами?.. - заупирался Борис.
- А я бы севодни все-таки не стала бы говорить правду, - вмешалась в
разговор мать.
- Оттяжка, мам, - не выход из положения.
Помолчали. Ванько перестал есть, задумчиво, невидяще уставясь в
какую-то точку в стене хаты.
- Ну, раз такое дело, ничего ей сами не говорите. У меня это мягче
получится, - предложила Агафья Никитична.
- Вот спасибо! Вы нас просто спасаете! - поблагодарил Борис.
У Шапориных в хате уже горела керосиновая лампа, также укрепленная на
стене. Трое мальцов сидело на стульчиках-чурках вокруг лохани с водой - Вера
мыла им ноги перед сном. Старший, Володька, готовил постель.
- Колек, не хлюпай воду, а то будет лужа и заведется гадюка, - сделала
она замечание самому меньшему из братьев.
- Какая, балсая? - поинтересовался тот.
- Вот укусит, тогда узнаешь!
- А я ее лозиной ка-ак тлесну!
- Это кто тут старших не слушается? - с порога спросил Борис. - Сичас
посажу в мешок и отнесу цыганам!
Тамара кинулась к Ваньку, с тревогой и надеждой глядя ему в глаза: -
Как там? Почему так поздно? Я с ума схожу!..
- Валерку мама принесла сюда. Он как раз уснул, когда я пришел...
- Я не про него. У нас были?
- А куда ж мы, по-твоему, ходили? Правда, задержались... Идем, проведу,
мама тебе все и расскажет. А то у нас с Борькой очень срочное дело.
- Ты, Вань, проводи, да недолго! - поддакнул Борис. - А то не успеем.
Никогда ничего не боявшийся, он сейчас трусил разговора с Тамарой. На
ее попытки узнать хоть что-нибудь отвечал уклончиво: дескать, не волнуйся
раньше времени, скоро все узнаешь. И облегченно вздохнул, когда та бегом -
оставалось два подворья - заспешила по укутываемой вечерними сумерками
улице. Подождав, пока свернула в калитку, вернулся в хату, где Вера все еще
воевала с детворой: уложила всех на просторном топчане, где они продолжали
вертухаться, хихикать и пищать.
- Сичас буду гасить лампу, - предупредила, набрасывая поверх них
накидку, - Колек, хватит баловаться, а то украдет хока!
Боязнь быть украденным "хокой" у малыша появилась лишь после того, как
сестра, постучав в дверь, спросила: "Это кто там стучится с мешком? Уходи,
хока, мы уже позакрывали глазки и спим".
- А куда это Борис задевался? - поинтересовался Ванько.
- Послала наносить в кадушку воды. - Управившись, подошла к нему: -
3начит, тамарины дела плохи?
- Хуже некуда!..
- Она, бедная, как сердцем чуяла. Места себе не находила...
- Верчик-Мегерчик, ваше приказание выполнено! - по-военному доложил
Борис, войдя и ставя ведро с водой на специальный табурет.
- Потише: дети токо-токо угомонились! - цыкнула на него хозяйка. -
Вынеси заодно и из лоханки.
- У нас к тебе дело, - сказал Ванько, когда она, прикрыв дверь,
вернулась. - Скоро освободишься?
- Да уже, считай, и управилась. - Вкручиванием фитиля загасила лампу и
предложила пройти во двор.
Тускнел закат, и первые звезды зажглись над рано отходящим ко сну
хутором. Свежий ветерок со стороны утратившего былую шумливость лимана делал
погоду нелетной для все еще многочисленных комаров.
- Говоришь, дело ко мне? - напомнила Вера, сев на завалинку между
ребятами.
- Если точней, то просьба. Ты не будешь против, чтоб Тамара с
брательником пожили пока у тебя? Покуда все утихомирится, и мы...
- Можешь причину не объяснять: я с удовольствием! - охотно согласилась
она, недослушав. - И веселей будет, и помощь мне, и ночью не боязно.
- А хочешь, седни переночую я? - предложил Борис. - Чтоб не так боязно.
- Один раз как-нито обойдусь!
- А если б не Тамара, как бы обходилась? - полюбопытствовал он.
- Если б да кабы... там бы видно было! Клаву бы попрос