Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
раста; возможно, по приезду их тут же демобилизуют как выслуживших
положенный срок. Платформа с рельсами и шпалами - на случай, если путя
окажутся поврежденными. Дрезинщики будут ехать впереди состава и
заблаговременно предупредят машинистов - так рассудили ребята. Теперь,
предположили они, ехать будут не только днем, но и по ночам.
Но ошиблись: еще не свечерело, как поезд снова остановился на каком-то
глухом полустанке. Как оказалось, на ночевку, и с наступлением сумерек у
вагона впервые поставили часового.
Андрея, Серегу и Сухаря это новшество огорчило, так как шанс "смыться",
прорезав в решетке лаз, сошел на нет. А у Марты появилась надежда, что
девочек - а значит, и ее - оставят в покое - неужели ж позволят себе
бесчинства на глазах у старших, которые годятся им в отцы? Подумав, Андрей с
нею согласился и разрешил умыться, привести в порядок волосы, а также убрать
(теперь уже с помощью подруг по несчастью) "обмотку", не позволявшую
вздохнуть полной грудью и до боли натрудившую "лепешки".
Прикорнувшие с вечера, ребята постарше устроились возле решетки
подышать свежим ночным воздухом родных мест; завтра, возможно, они будут уже
далеко... Разговаривая вполголоса, наблюдали за прохаживавшимся взад-вперед
часовым.
- А что, ежли заговорить с этим асмадеем? Может, хуть что-нибудь
удастся узнать, - предложил Андрей, когда тот присел на рельс и закурил,
посветив спичкой у циферблата часов; похоже, скоро должен был смениться.
- Слышь, фриц, сколько там натикало? - обратился он к нему.
- Ихь бин хайсе Отто, - ответил тот, добавив что-то еще, чего Андрей не
понял, за исключением последней фразы: - Унд руссише нихт ферштейн.
- Он сказал, что зовут его не Фриц, а Отто и что по-русски не понимает
ни слова, - перевела Марта. - Можно, я задам ему несколько вопросов
по-немецки? Судя по выговору, это интеллигентный человек.
- Ты так думаешь? Поговори.
- Онкель Отто, заген зи, битте, ви шпэт эс? - обратилась она к часовому
("Дядя Отто, скажите - который час?")
- Двенадцатый, - ответил он миролюбиво. - А почему вас это интересует?
- Так просто... Спросила, чтоб узнать, удостоите ли нас ответом. Можно
еще спросить?
- Спроси. Ты где ж это так хорошо по-нашему говорить научилась?
- В школе. Я была отличница.
- Похвально. До войны я работал учителем, и у меня тоже были
ученики-отличники. Вот только русский у нас не изучали. Так о чем же вы
хотите еще спросить?
- Заранее вам благодарны... Вы, видать, добрый человек и на фашиста не
похожи. - Немец ничего не сказал на это, и она продолжила: - А вопросов
много. Скажите, у вас дети есть?
- Есть и дети, уже взрослые, и внучок. Я понимаю, почему ты об этом
спросила... Но, хоть я и не фашист, а помочь вашему горю не смогу.
Марта переводила жадно вслушивавшимся в их разговор ребятам свои
вопросы и ответы на них "доброго нефашиста". Андрей вполголоса направлял ход
их беседы.
- У нас давно кончилась в баке вода, и мы умираем от жажды, - снова
заговорила она. - Не могли бы вы...
- Бедняжки! Вы, наверное, и голодны, - с полуслова понял ее Отто. - Ах,
я старый пень! Нет, чтобы самому поинтересоваться. Сейчас что-нибудь
придумаю.
Не успела Марта перевести ребятам, как он подхватился, чтобы идти к
своему вагону. Испугавшись, что вернется со сменщиком и она не спросит о
главном, окликнула:
- Если можно, воды потом... Скажите, нас везут аж в Германию?
- Думаю, намного ближе, - вернулся он к самой решетке.
- А куда - не скажете?
- Сказал бы, но и нам не объяснили.
- Как вы думаете, когда прибудем на место, нас отпустят?
- Затрудняюсь сказать... Возможно, так и будет.
- Спасибо, дядя Отто, это главное, что нам хотелось узнать! Не говорите
никому, что я с вами по-немецки, ладно?
- Обещаю.
Вскоре он вернулся, как и предполагала Марта, со сменщиком. Они
принесли ведро воды и три булки хлеба. Но, как поняла из их препирательства,
тот не разделял доброты напарника.
С рассветом состав двинулся дальше. Ехали, правда, на небольшой
скорости - возможно, из-за дрезины, державшейся на приличном расстоянии от
платформы.
Равнинная местность вскоре перешла в холмистую, и железная дорога все
чаще рассекала косогоры, поросшие густым кустарником, уже раскрашенным в
яркие цвета осени. Начало попадаться редколесье, впереди темнели лесистые
горы.
Для детворы, выросшей в станице и дальше нее не бывавшей, успевшей
повидать лишь хлебные поля, степи да лиманы, все было внове и интересно
настолько, что на какое-то время забылись тревоги и беспокойство о
дальнейшей судьбе. Так, по крайней мере, можно сказать об Андрее и Марте,
делившихся дорожными впечатлениями. Они сидели у самой решетки, свесив ноги
наружу, поскольку в дверном проеме места маловато, а смотреть хотелось всем.
- Как красива кубанская земля! - сказала Марта скорей печально, чем
восторженно. - Жаль, что повидать все это довелось таким вот образом...
- Не говори, - в тон ей обозвался Андрей, задумчиво наблюдавший, как
проплывают, оставаясь позади, лужайки, овражки, кустарники, купы деревьев -
они стали попадаться все чаще. - А скоро въедем в лес, там еще красивше.
Говорят, там навалом каштанов, фундуковых зарослей.
- Фундуки - это орешки, какие ты у Гапона нарвал? Вкусные! У меня аж
слюнки потекли... Ты точно уверен, что в горах много партизан.
- Ежли по правде, то не совсем. Выдаю, как ты однажды сказала, желаемое
за действительное.
- Я вижу, мои подсказки не остаются без внимания: твой выговор
становится грамотней и чище. Но еще много всяких "ежли", "хуть", вместо
"если", хотя" или вместо "опять" - "обратно". Неужели не замечаешь?
- Привычка - дело труднопреодолимое. Но я стараюсь. А почему ты
спросила про партизан?
- Помнишь, мама сказала, что они, возможно, знают про эшелон. Может, им
как-то сообщили уже и про нас?
- Про нас - навряд, чтоб успели... Разве что по рации.
Между тем достигли предгорий, и железная дорога уже не рассекала
препятствия, а обходила их стороной, часто изгибалась то в одну сторону, то
в другую. Одинокие купы деревьев и небольшие заросли сменил густой и
высокий, казавшийся непроходимым, лес.
На равнине дрезина придерживалась дистанции в сто, а то и двести
метров; теперь расстояние сократилось метров до пятидесяти. Заметно снизил
скорость и поезд.
- Боятся, - заметил Андрей. - Значит, есть причины.
- Что ты имеешь в виду - нападение партизан? - обеспокоилась Марта.
- Вce может быть, но скорей просто порча колеи. А это, если прозевать,
дорога под обрыв.
- Ты меня пугаешь... Это ведь верная смерть и для нас.
- Чему быть, того не миновать - есть такая пословица. Ты, никак,
разуверилась в талисмане? Не потеряла его случайно?
- Он все время напоминал мне о себе, словно испытывал терпение.
- Как это? - не понял он.
- Пришелся не плашмя, а ребром и сильно беспокоил.
- Надо было сказать, я бы помог развернуть. А что это мы вроде как
останавливаемся... Точно: слышишь, тормоза скрежещут?
Поезд резко сбавлял ход, а затем и встал вовсе. Все тут же отхлынули от
решетки и стали укладываться ничком на пол. В пути Андрей, взявший на себя
роль старшого, дважды напоминал, как следует себя вести, если вдруг нападут
партизаны. С Сергеем Попченко, смышленным и волевым пацаном, они поделили
заложников на две группы с тем, что если придется убегать, то половина
должна держаться Андрея, другая - его заместителя; а также выполнять все
распоряжения беспрекословно.
Оставаясь у решетки, старшой просунул голову наружу и стал наблюдать за
тем, что происходит впереди, поскольку и выстрелов не слышно, и не трогались
с места. Благодаря изгибу полотна видна была дрезина, а сразу за нею - куча
наваленных на рельсы деревьев. Несколько солдат растаскивали завал,
остальных видно не было - похоже, залегли в ожидании нападения.
- Метрах в стах отсюда кто-то накидал на рельсы деревьев, - сообщил он
обстановку товарищам. - Фрицы сбрасывают их под откос. Скоро, наверно,
поедем дальше. Хотя... чтой-то не пойму... два, три, пятеро солдат и с ними
начальник эшелона спешат сюда. Как бы не за нами...
Догадка подтвердилась: офицер распорядился откинуть решетку и, когда
это было сделано, приказал:
- Стат! Фсем виходит нис, пистра, пистра!
Но "пистра" не получилось: Андрей распорядился "тянуть резину", и
желающих добровольно оставить вагон не нашлось. Поднялся солдат, в ход пошли
пинки и подзатыльники. На насыпи ребят хватали за шиворот и по двое уводили
за платформу, где строили в колонну по два. Андрей вполголоса напоминал
каждому становиться в свою команду и быть готовым ко всяким неожиданностям.
- Нами хочут прикрыться от партизан, - делился своими догадками. -
Завал - это верняк ихняя работа... а за ним, может, еще и рельсы
развинтили... ждут, пока станут ремонтировать.
Последними привели группу из четырех человек, из них две девчонки. Еще
издали все заметили кровь на лице Лены. Андрей знал уже, что в ту
злополучную ночь над нею измывался начальник эшелона. Как рассказали они
Марте, в вагоне их сначала попытались "угостить" ужином. Все наотрез
отказались. Тогда стали заставлять выпить шнапсу, а когда и из этого добром
ничего не получилось, стали силком, каждой поотдельности, вливать из фляжки
в рот, пока не напоили допьяна. Что было потом, помнили смутно, как дурной
сон. Лена, по словам Марты, поклялась: если такое повторится - "выколоть
гаду бельмы" . Похоже, подумал Андрей, она не стала дожидаться повторения и
набросилась на мучителя при первой возможности, за что и поплатилась
расквашенным носом. Однако на лице офицера царапин видно не было.
Держа наготове пистолет, он скомандовал:
- Фсем шагайт перет! Кто будет убегайт, ме будет стреляйт, как сапак!
Метрах в десяти за дрезиной один из стыков был разворочен взрывом, о
мощности которого говорили растрощенная шпала, согнутый рельс и глубокая
воронка. От дрезины принесли ящик с ключами и другой инструмент, и несколько
солдат, прикрываемых ребячьми шеренгами, принялись развинчивать болтовые
крепления. Тем временем с платформы сбросили запасные рельсы и шпалы.
Видимо, гитлеровцы и мысли не допускали, что среди ребят есть кто-либо,
понимающий по-немецки, а потому говорили меж собой без опасения быть
понятыми; не придавалось значения и шушуканью ребят.
Отто Марту не выдал, и она все пыталась угадать его среди других
пожилых немцев, оставленных ремонтировать железнодорожное полотно. Не этот
ли, присматривающийся к девчонкам и прислушивающийся к их голосам? Пару раз
он посмотрел и на нее, но недолго - видно, она не внушала доверия своей
искуственной неопрятностью. А вот Андрея, пожалуй, вычислить сумел и даже
догадался, что он здесь за вожака: все время поглядывал в его сторону.
Фашисты ужасно нервничают, опасаясь, как бы не нагрянули партизаны,
сообщала между тем Марта, переходя иногда на "немецкий", которому обучил ее
Андрей; торопятся, хотят успеть с ремонтом засветло. Начальник,
поторапливая, ходил от одной группы ремонтников к другой, успокаивал:
дескать, партизаны не откроют стрельбу из-за детей, а если все-таки решатся
сделать хоть один выстрел, он тут же пристрелит пару выродков и пригрозит
так же поступить с остальными заложниками. Эти русские дикари ради своих
зверенышей пойдут на любые уступки - не раз, дескать, проверено на практике.
Эти его намерения заставили Андрея не на шутку встревожиться. Он
напряженно искал выход из могущего создаться положения. Знать бы, что
партизаны действительно где-то поблизости и ведут наблюдение, ожидая
подходящего момента, можно бы и не ждать этого выстрела. Сговориться и всем
разом - под обрыв и врассыпную; но могут быть убитые... А может, никаких
партизан и нет: взорвали путя на всякий случай и ушли. Откуда им знать, что
именно седни проследует товарняк да еще и с детьми в переднем вагоне... Нет,
в это тоже не верится: зачем тогда устраивать еще и завал? Эх, стрельнули бы
хоть раз, хоть в воздух - мы, мол, здесь, будьте готовы. Что ж придумать?. .
- Слушай, Марта, - поделился он, не глядя, впрочем, в ее сторону,
предосторожностью, - нужно объявить всем, чтоб знали: как только я свистну,
нехай сразу падают и скатываются с насыпи. Это будет после первого же
выстрела из лесу.
- Думаешь, они где-то здесь поблизости?
- Вполне возможно . И хоть тянут резину, но какой-то план у них есть.
По цепочке в обе стороны был передан приказ: услышишь свист - падай и
катись вниз.
Снятие гнутых рельсов и установка новых, закрепление их на шпалах
заняло немало времени. Когда брали на болты последний стык, солнце уже
висело над лесом низко. И все это время - ни намека на кaкoe-либо
присутствие партизан. Может, ждут, пока отремонтируют?
Гитлеровцы заметно повеселели: они уверовали в отсутствие опасности.
Офицер отдал команду группе прикрытия подняться наверх. Ремонтники уже
складывали инструмент, когда он отправился к паровозу отдать распоряжение
машинисту. Партизаны, видимо, только этого и ждали: в промежутке между
дрезиной и платформой он был сражен короткой пулеметной очередью из леса.
Не мешкая Андрей сунул в рот два пальца и издал пронзительный свист. И
если для гитлеровцев стрекот пулемета стал полной неожиданностью и привел в
замешательство, то ребята сигнала для себя ждали давно - их как ветром сдуло
всех до одного. Подрастерявшуюся охрану точас накрыл свинцовый ливень.
Скатываясь с насыпи, ребята слышали лишь дикие крики раненых, не успевших,
похоже, даже вскинуть оружие. Когда стихла стрельба, только несколько
человек сидя подняли руки над головой.
Появились и сами нападавшие; детвора спешила им навстречу, многие на
радостях кидались обнимать своих спасителей.
Марта, найдя среди других Андрея, поспешила к нему и тоже обвила его
шею руками; следом подошла Лена.
- Мне показалось, что тот гад, которого подбили первым, - показала в
сторону дрезины, - он вроде еще живой: ворочается. Я хочу задушить его
своими руками! - добавила она с недетской ненавистью в голосе.
- Вон, по-моему, идет партизанский командир - бежим к нему, может, он
разрешит, - сказал Андрей.
Заметив бегущих, мужчина остановился, поджидая. Пожилой, судя по бороде
с проседью, буденновские усы; одет в гражданское, но подпоясан кожаным
армейским ремнем с портупеей, на груди - бинокль. Это и позволило
предположить в нем начальство.
- Товарищ командир, - обратился к нему Андрей, - вон тот фриц, которого
подстрелили первым, он еще живой.
- Офицер?
- Да, начальник эшелона. Он вооружен пистолетом, будьте осторожны. Если
б вы знали, какой это гад! Лена хочет задушить его своими руками
- Он ударил меня по лицу так, что я умылась кровью, - поспешила она
объяснить причину ненависти, побоявшись, что Андрей проговорится о
настоящей. - Я плюнула ему в харю, когда он хотел помочь мне сойти по трапу.
Командир приставил бинокль к глазам.
- Кузьма Петрович! - обратился к сопровождавшему его партизану. -
Займись-ка вон тем субъектом: он еще живой. Будь осторожен, у него в левой
руке пистолет. Если сможешь, пока не добивай.
- У нас к нему особый счет, - пояснил Андрей. - Мы хочем
собственноручно.
- Есть! Попробую разоружить.
Пока другие партизаны проверяли убитых и раненых, Кузьма Петрович
подкрался к дрезине, понаблюдал и, с автоматом наизготовку, подошел к
раненому офицеру вплотную. Снизу было видно, как, ударом сапога выбив
пистолет, он поднял его и подал знак подойти.
Ребята, первыми вскарабкавшиеся наверх, приблизились к Петровичу. В
метре от них лежал скрюченный, окровавленный начальник эшелона. Ранен в обе
ноги выше колен, прострелена кисть правой руки ("вот почему не
отстреливался, - подумал Андрей. - Как и когда-то комиссар, не смог взвести
пистолет"). Жалкий, беспомощный вид фашиста не вызвал сочувствия, а глаза
Лены горели ненавистью пополам со злорадством.
- Что, не нравится? - сквозь зубы процедил Андрей. - Собирался нас
"стреляйт, как сапак", а вышло по-другому? Товарищ командир, так вы
разрешаете Лене прикончить этого гада? Не только за то, что раскровянил ей
нос, он...
- Он держал нас впроголодь и мучил жаждой, - перебила его Марта, не дав
пояснить истинную причину мести.
- Да уж ладно... хотя мне и не следовало этого делать. Петрович,
покажи, как обращаться с пистолетом.
- Я умею, - едва ли не выхватил Андрей пистолет; взвел, протянул Лене:
- Держи двумя, вот так, а когда прицелишься, нажми на этот курок.
Та дрожащими руками обхватила рукоятку, направила дуло на недавнего
мучителя, зажмурилась, но стрелять не решилась.
- Не могу, сделай это за меня ты...
- Что у вас тут происходит? - строго спросил подошедший со стороны
дрезины безбородый, одетый по-военному партизан.
- Да вот, комиссар... Уступил просьбе ребят: уж очень им необходимо
собственными руками. Видать, крепко насолил офицеришка.
- Не надо бы этого делать, командир! Это же дети...
- Нет, надо! Видели б вы, как они с нами обращались!. . - Андрей
выхватил у Лены пистолет и, боясь, что комиссар запретит, направил его в
живот еще более съежившегося фашиста: - Это тебе за Лену! За Нэлю! 3а Свету!
- Третью пулю всадил промеж глаз, после чего тот перестал дергаться .
- У них, похоже, веские причины для мести, - приняв пистолет, заметил
командир явно не одобрявшему происшедшее комиссару. - Что там у вас? -
кивнул в направлении дрезины, откуда донеслось несколько одиночных
выстрелов.
- Приказал пристрелить раненых... А один оказался невредимым; уверяет,
что немецкий коммунист.
- Говорит по-русски?
- Лепечет по-своему: Тельман, мол, гут, а Гитлер капут.
- Это, случайно, не Отто? - схватила Марта за руку Андрея. - Дядя
комиссар, пожалуйста, не убивайте его! Мы его знаем, он не фашист. Он
хороший, правда, Андрей?
- Если тот, то конешно. Товарищ командир, можно глянуть?
- Туда - нельзя! - завернул его комиссар. - Чем же он вам понравился?
- Этой вочью, когда мы стояли на каком-то полустанке, он дал нам
напиться воды и еще - три булки хлеба. И по разговору мы поняли, что он не
как другие.
- Он говорил с вами по-русски?
- Нет... Но вот она хорошо говорит и понимает по-ихнему. У них в школе
изучали немецкий.
Комиссар пообещал, что немца убивать не будут, и Петровичу приказано
было собрать всех бывших заложников и увести в глубь леса.
Здесь, у небольшого ручья со вкусной водой, они впервые за несколько
суток вволю напились, умылись, привели себя в порядок. Подошедшие вскоре
несколько партизан принесли поужинать - хлеб, консервы, галеты.
Подкрепившихся и повеселевших, их построили в колонну по одному и едва
различимой тропой, а часто и без таковой, повели вниз по ручью. Переход был
трудный, особенно для босоногих, но недолгий: через какие-нибудь
час-полтора, когда ручей кончился, влившись в более широкую и шумную горную
речку, добрались до небольшой деревянной избушки. Здесь и устроились на
н