реныш уложит.  Да, Димон?! -- и жутко хохотал, обнажая  белые
крепкие зубы.
 Димка согласно кивал головой.
 Впрочем,  "мявкать"  никто  не   собирался.  В   команду   подбира-лись
конкретные  люди  для конкретной  работы,  были  единодушны,  исполнительны,
управляемы. Знали на что шли.
 Смертники под командой Смерти сеяли смерть.
 Перед  дембелем  Димка подал рапорт на сверхсрочную служ-бу и собирался
оставаться в Афганистане до полной победы  со-циализма, но  тяжелое  ранение
уложило его в  госпиталь. Несмотря на его просьбы, его -- таки комиссовали и
отправили в санаторий для адаптапции и реабилитации.
 Димка ожил, появилось желание что=то делать. Остались, правда,  вспышки
бешенного  гнева при  разговорах о неправедно-сти той войны. В таких случаях
Димку выручала... скорость.  На подаренном отцом "москвичонке" он выезжал за
город и на пус-тынных участках трассы "отыгрывался" на машине.
 Вот   и   сегодня  после  работы,  сцепившись   с   сотрудником,  Димка
распсиховался.  Сотрудник со знающим видом стал  доказы-вать,  что советские
солдаты  тоже зверствовали  в  Афганистане,  что  так  нельзя  было. Поэтому
душманов поддержала вся страна. "Зна=ток, мать твою!  -- заводился Димка, --
и в армии=то не служил! "
 Взбеленился Димка, почувствовал -- нужно остыть, иначе беда будет, хотя
и понимал, что прав этот чертов пацан, а смириться с этим не мог.
 Долго носился за городом  Димка, вспоминал Дика,  Смерть, войну,  мины,
убитых друзей и афганцев.
 В  город  въезжал   уже  успокоившись.  Приветливо  горели  фо-нари  на
проспекте, машин было мало. Вечер=то поздний. Димка расслабился.
 Именно  в это  время  на середину дороги выбежала собака как  две капли
воды похожая  на Дика. Димка помертвел, поэтому и  не осталось  времени  для
плавного торможения.
 --   Ди-и-и-ик!   --   разметалось,  разнеслось  среди  жилых  домов  и
рассыпалось осколками лобового стекла около толстого придорожного тополя.




Глава 11. "Фатя и Тандем"

 Как только Жорка не вредил Федору!
 Если  за  целый день  не устроит  никакой каверзы,  хотя бы  про-сто не
обругает, считает -- день прошел зря.
 Эта неприязнь началась с первого дня знакомства. Черт его знает с чего!
Скорее всего из=за детской стычки с деревенскими мальчишками.
 Жорик -- Георгий --  истинно городской  житель. Для  него поня-тен  шум
широких  проспектов, тишина  и вдумчивость  библиотек,  грохот  динамиков  и
безумство  разноцветных прожекторов диско-тек,  парадность  и  праздничность
концертных залов.  Он  легко раз-бирался в  смысле  и сущности  классических
произведений, любил таинственную  узнаваемость  любимых с  детства музеев, с
восьмого   класса   посвятил   себя  экзотическому   спорту  --   каратэ   и
древневос=точной  философии.  Выросший  в  интеллигентной  семье,  с детства
получивший хорошее  воспитание и знакомство с манерами выс-шего  света, он с
некоторой  долей  презрения  относился  к   явле-нию,  которое  в  России  с
незапамятных времен пренебрежительно называют  "деревенщина". Георгий хорошо
помнил  те времена,  ко-гда он,  городской мальчик, в черных шортиках, белой
рубашечке,  с  обязательной  бабочкой  на  тонкой  шее,  на  чем  непременно
на-стаивал отец,  появился  в деревне  у  бабушки  -- маминой  мамы.  Помнил
недоумение деревенских  пацанов  при появлении этакого  бобочки  на  пыльной
площадке перед сельпо,  куда он  бездумно -- радостно  побежал  за  страстно
любимыми  им  ирисками "Золотой  ключик". Мальчишки  с  величайшей  радостью
искатали его  по зем-ле, разбили  нос, изорвали белую рубашечку, но особенно
их раз-дразнила та самая бабочка, которую они с большим трудом сорва-ли-таки
с него и  прицепили на  шею старого лохматого кобеля, на-пуганного не меньше
самого Жорика и  сбежавшего с  места  по-боища с визгом и  позорным лаем.  К
удивлению  самого  Жорика,  он  не  убежал.  Стоял  в  кругу  разлохмаченных
деревенских мальчишек,  сжимая кулаки  так, что ноготки впились  в  ладошки,
хлюпая  окро-вавленным  носом.  На  шум  драки и  собачий  визг из  магазина
вы-скочила толстая продавщица -- тетя Зина, но  не  успела и  рта рас-крыть,
чтобы  разразиться  басовитой руганью,  как через дорогу быстро  просеменила
бабушка,  раздвинула  рукой  уже испуганных  ребятишек,  схватила Жорика  за
локоть   и  потащила   его   домой,   по   дороге  успев  дать  подзатыльник
одному-другому  обидчику Геор-гия. Жорик  хотел было  подло  -- под  защитой
бабушки, -- сунуть зу-ботычину кому=нибудь из них, но потом гордо вывернулся
из  крепкой  бабушкиной  руки,   повернулся   к  пацанам  и  срывающимся  от
подступивших слез голосом тоненько выкрикнул:
 -- Мы еще встретимся.., -- и заплакал от переполнявшей его обиды.
 Федор прожил всю  свою  18-летнюю жизнь среди  простых нравов сельского
быта.  С  детства  занятый  тяжелым  трудом,  вос-питывался  в  рачительной,
прижимистой крестьянской  семье трак=ториста  и доярки больше по  дедовским,
чем по книжным законам. Дедовы законы гласили, что своя рубаха ближе к телу.
Не  такая  уж  древняя  память  о  барах  и  помещиках хоть  царского,  хоть
совет-ского времени учила не делиться с чужими, -- пусть сами зарабаты-вают,
-- крепко удерживать свое.
 Крепкий сельский "бычок" сразу не понравился Жорику.
 В минуты прощания перед посадкой  в воинский эшелон  мама  благословила
Жорика и,  тайком от  всех,  надела ему  на  шею древ-него серебра фамильный
дворянский прабабкин  крестик. Отец  же  скупо  --  сдержанно, высоко  держа
породистую седую  голову, крепко  пожал  руку,  и оба ушли, не  опускаясь до
того, чтобы пока-зывать людям горечь расставания.
 Георгий, с тоненьким  оранжевым польским рюкзачком на спине, направился
к вагону и стал невольным свидетелем того, как Федора провожал отец.
 Не  стесняясь  никого,  мужик  в  новом "спинжаку",  полосатых  брюках,
заправленных  в  сапоги,  хватая  сопровождавшего офицера за  рукав  кителя,
искательно  заглядывал  ему  в  глаза  и  упрашивал  оставить  сына  служить
где=нибудь поближе, с простой хитрецой повышая майора до звания полковника:
 --  Товарищ полковник, он у нас один.  А  хозяин, и-и-и! И за  скотиной
горазд посмотреть, и на комбайну тамошним летом вымпел и грамоту получил. Да
вот, товарищ полковник, посмотри-те! -- и мужик  торопливо зашарил в кармане
пиджака огромной за-скорузлой ладонью, но, увидев, что офицер уходит дальше,
зато-ропился следом, махнув рукой на неубедительную грамоту.  Сле-дом  шагал
здоровенный детина и противно тянул, смущаясь и стесняясь:
 -- Ну, фатить, батя! Ну, фатя!
 Жорик презрительно усмехнулся  и забрался  в  вагон.  В окно видел, как
отец  с  сыном,  когда  офицер все  же  ушел, едва-едва  за=толкали  в вагон
чудовищных размеров фанерный, еще времен гражданской войны, чемоданище.
 В дороге  выяснилось,  что  в  чемодане  продукты,  запасливо уложенные
материнской рукой своему "чадушке" в дорогу.
 И  "чадушко"  весь  путь  до  Ташкента  чавкало,  сопело,  отдува-лось,
благоухая  салом  с луком и чесноком.  Говорить ему  было не-когда. Только и
ответил на вопрос, как его зовут:
 -- Федюнька!
 А  в  ответ  на  предложение присоединиться к  трапезе  да  поде-литься
деревенскими харчами, промолчал  и через  некоторое  время  опять  засопел и
зачавкал.  Так,  ни с  кем и  не  поделившись, один и  умял  постепенно  все
содержимое.
 Пацаны отнеслись к этому снисходительно-презрительно, только и  отгоняя
жующего Федора, подсаживающегося послушать песни под гитару:
 -- Вали отсюда,  жлоб!  Гляди, обожрешься и  до места не дое-дешь! -- В
общем=то его не трогали -- армия исправит...
 Жорик, не понимающий такой жадности, полыхал благород-ным гневом:
 -- Боров! Сколько же он жрет! Да это же животное, а не чело-век!
 Федор благодушно  отрыгивал домашней колбасой,  почесы-вал  голову  и в
ответ только и говорил:
 -- Ну, фатит, ребя! Ну, фатя!
 От этого  искаженного "хватит" и  получил свое прозвище. Никто не  звал
его по имени, только "Фатя".
 Впрочем,  самого  Федора  такая  отстраненность  и  пренебре-жение   не
смущали. Он даже  не обижался,  отчего создалось впе-чатление, что он  еще и
туповатый.
 Когда попали в учебный полк, прошли курс молодого бойца, распределились
по  ротам, Жорик  и Фатя попали  в  один  взвод. Тут и  Жорик  получил  свое
прозвище. Перед отбоем болтали в курилке о гражданской жизни, об увлечениях.
Жорик рассказывал о каратэ, чем давно интересовались в роте. Видели в первую
неделю служ-бы, как  к Жорику  пристали  двое "черпаков", которых  он уложил
очень быстро и толково. На подмогу побежденным  кинулись еще трое, но Жорик,
умело  уходя с  линии  атаки,  ударами ног уложил  и этих,  праведным гневом
дышащих борцов за армейскую иерар-хию.
 Жорик  увлекался и переходил еще к одному  виду  спорта,  ко=торым стал
заниматься последний год перед призывом -- велоси-пед.
 Вот я и Фатя, как тандем. Только там на одном велике два гонщика ногами
усердно крутят в одну сторону, а у нас Фатя в другую педали вертит!
 Грохнули, посмеялись и Жору прозвали "Тандем".
 Зная  об  отношении  Георгия к Федору, их армейские товари-щи  получили
повод  к  бесконечным  армейским розыгрышам,  под-начиваниям,  грубым, порой
очень злым шуткам, как бы действи-тельно усадив их вдвоем на один велосипед,
только спинами друг  к другу, и заставляли на  потеху вертеть педали  -- кто
кого.
 Хотя  подыгрывать  Георгий  не  собирался,  получалось   что=то   вроде
соревнования. Выведет Фатю из себя Тандем или нет.
 Советчикам не было числа, и каждый изгалялся как мог.
 Самыми  мягкими  солдатскими шуточками были  налитые  во-дой  или мочой
сапоги,  гуталин в тюбике вместо зубной пасты, вы-нос крепко спящего Фати из
казармы к туалету  прямо вместе с койкой, портянка на лице храпящего Федора.
Так  что расползаю-щаяся из  вещмешка  после прибытия в Афганистан пустынная
не-чисть в виде  скорпионов, каракуртов и  прочих  тварей  была просто милой
усмешкой.
 Ненормальность таких развлечений была вызвана  грубым ар-мейским бытом,
войной, не терпящей сентиментальностей, непри-вычными условиями пустыни. Для
многих эти развлечения были средством для отвлечения от тягот, у  других  --
на большее не хва-тало интеллекта. Но все же, после первого рейда, донимания
жес=токого характера прекратились, все-таки автоматы всегда под бо-ком.
 Жора  не  принимал участия в этих развлечениях, но всегда интересовался
душевным состоянием Фати,  который с равнодуш-ным спокойствием  вне  палатки
вытряхивал вещмешок, отмывал сапоги и, начищая их гуталином из тюбика из=под
зубной пасты, гудел добродушно:
 Да фатить вам, робя!
 -- Ну, Фатя! -- взвивался Георгий. -- Ничего его не берет!
 Георгий уже понимал,  что Федор -- натура цельная, с крепки-ми нервами,
но никак не мог успокоиться и все думал, чем бы про-нять этого "бычка".
 Большим знатоком и любителем издевательских выдумок был Гусь. Именно он
придумывал новые  пакости,  сам их  подго-тавливал  и сам  же их исполнял. В
общем=то   Ванька  Гусев  был  труслив,  но,   чуя   поддержку  со   стороны
авторитетного  Тандема,  старался  услужить  ему,  понимая, чего  добивается
Георгий. Фатя же ни на йоту не менял своего добродушного настроения. Как все
крупные люди он обладал редким  спокойствием. Жорик знал та-кую породу людей
и ждал, когда же переполнится чаша терпения Федора, и во что, в какой ураган
выльется  его  гнев. Жорик  с зами-ранием сердечным  понимал, что  это будет
что=то  грандиозное,  и желал только одного,  чтобы  это свершилось при нем.
Страшно хотелось вступить в единоборство  с Федором,  ощутить  его натиск  и
огромную физическую силу, чтобы, как надеялся Георгий, в полной мере ощутить
вкус  победы.  А  то, что  Федор был  необы-чайно силен,  знали все. Он  мог
совершенно  спокойно  взвалить  на свои крутые плечи "Утес"  и тащить его  в
гору, да что там, с колена мог лупить из него очередями, только чуть краснея
от  натуги. Ге-оргий,  благодаря неприязни к Федору, тоже приналег на  физо,
подкачал и без того неслабые мышцы, но все же до "Утеса" было далеко.
 В одном из рейдов случилось так, что Фатя и Тандем оказа-лись в паре на
прочесывании ущельица,  ведущего к кишлаку. Че-рез который недавно проскочил
отряд духов. Георгий знал, что Федор хороший боец. Он одним из первых в роте
получил медаль "За отвагу", чем подхлестнул Георгия, зацепив его гордость, и
меньше, чем через месяц Георгия  представили к награде "За бое-вые заслуги",
которая досталась ценой огромного напряжения и риска.
 * * * * * * * * * * * *
 Когда  вошли в  устье ущельица,  Федор вопросительно глянул на Георгия,
признавая  в  нем  лидера.  Георгий хотел  было  послать  Федора вперед,  но
передумал  и  только  махнул  рукой:  "Прикры-вай!  ",  сам  пошел  впереди,
пристально поглядывая  на обступавшие  с обеих  сторон камни.  Федор  крался
следом, то и  дело резко обо-рачиваясь назад, сторожко водя стволом автомата
по пройденному пути. Дошли уже  до середины,  уже слышали журчание неширокой
горной  речушки,  как  Георгий  не  то услышал, не то  почувствовал движение
сверху, мгновенно отпрыгнул назад от шуршащего зву-ка, толканул в грудь Фатю
и, уже падая, засадил длинную очередь в источник тревоги. Фатя лежал рядом с
Георгием,  сосредоточен-но  разглядывая  сквозь  прицельную планку то место,
куда стрелял Жорик, и удивление читалось на его лице. От какой опасности его
оттолкнули?  Георгий  понял,  что  это была  просто-напросто  осыпь.  Может,
ящерица  пробежала  да  своей  лапкой камешек стронула, тот -- другой,  чуть
поближе, тот -- следующий. Вот тебе и источник шума
 Ладно, пошли! -- проворчал Георгий, толкая Федора в  плечо и не  совсем
справедливо добавил, -- Что разлегся?
 Фатя засопел, хотел сказать что=то, но промолчал. Пошли дальше.
 Дошли до кишлака. Остальных пар не было, вот-вот должны были появиться.
Георгий и Федор присели за большим валуном в  тенечке. Сели так, что Георгий
мог видеть  кишлачок, а спиной к  нему сидел  Федор, разглядывая ущелье,  из
которого  они только что вышли.  Георгий, давясь, жевал безвкусную галетину,
размыш-ляя, хлебануть воды или еще потерпеть. Фляга  почти  пуста, и так  не
хотелось брать  воду из мутной речушки. Решил, что  можно по-терпеть. Сонный
кишлачок, струящийся жарким маревом, нагонял сон. До еды ли здесь, по такому
пеклу?
 А вот Федор снял с плеч вещмешок, аккуратно развернул его,  вынул банку
тушенки, вскрыл  ее двумя короткими рывками штык-ножа, отломив кусок черного
хлеба   и,   продолжая  наблюдение,   принялся  аппетитно  жевать.   Георгий
представил, что там, в банке, на две трети жира  и немного волоконец мяса, и
его аж  передерну-ло от отвращения.  Хотел было поддеть,  обозвать пообидней
на-парника, но сдержался, скрипнув зубами  от нахлынувшей неприяз-ни. Только
покосился на блестящий от жира подбородок, да поду-мал: "Свинья... "
 Сидели молча.
 У Фати, как всегда, рот был набит едой, поэтому он крикнуть не смог, а,
увидев  стволы  автоматов,   невесть  откуда  выскольз-нувших  троих  духов,
направленные на них, подскочил и,  удиви-тельно проворно метнувшись, даже не
думая  схватить  автомат,  принял  в  грудь  очередь,  собой  прикрыв  спину
Георгия...
 Духам  не повезло.  Казалось --  вот она,  добыча. Осталось вон того --
одного, шлепнуть или взять в плен, на потеху. Но с горы ударили две двойки и
уложили сынов Аллаха.
 * * * * * * * * * * * *
 Нести Федора было тяжело, но Георгий никому не позволял помочь и  тащил
сам через бурную  речонку,  по кривым улочкам  кишлака, донес до площадки, с
которой их роту должны были за-брать  вертушки.  Осторожно положил Федора на
землю, устроив  его  голову  себе  на  колени.  Задыхаясь от жара и тяжести,
разгова-ривал с булькающим кровью Федором:
 -- Федор.  Федюня, как ты? Не  молчи, прошу тебя, не молчи!  Ты  прости
меня, Фатя! Прости!
 Только  на несколько  минут Жорик отдал  от себя Федора,  по-ка санитар
раздирал на  том  гимнастерку  и  обматывал  его грудь бинтами,  моментально
набухающими кровью, густой и черной.
 И  в  вертолете  не  отпускал от себя Георгий, сам, погрузил  Федора на
носилки, прикрыл его лицо краем серой простыни и, неожиданно, как в  деревне
у бабушки, заплакал от переполнявше-го его страдания.
 Побрел  Жорик  к своей  палатке  после построения.  Навстречу  ему Гусь
понесся и торопливо зачастил, торопясь порадовать Ге-оргия:
 Цел?  Слышали  мы,  досталось  вам.  Фатю  бинтуют?  Выживет.  Сельские
крепкие. Жалко. Прикол отложить  придется. Я такое от-мочил... Теперь=то  он
не выдержит,  сломается.  Ему  письмо при-шло.  Я  конверт вскрыл, письмо  в
клочки разодрал  и назад склеил. Представляешь, он  -- тупой -- куски  будет
складывать! Во поржем!
 Смысл  слов  плохо  доходил  до  Георгия.  Он машинально взял  конверт,
аккуратно надорвал его сбоку и  высыпал клочки письма в ладонь. Ветер лениво
выдул, понес кусочки бумаги, лишь самый большой клок Георгий успел ухватить.
 Зазубренным лезвием по сердцу полоснули строчки, написанные неуклюжей,
загрубевшей  рукой: "сыночек  дорогой... и  Машутка  плачет...  "Ждем  тебя,
Федюнька, деньки считаем... вроде уже фатить... "
 Жора медленно поднял  голову и молча,  как  волк, тяжелой серой  тенью
кинулся на глупо ухмыляющегося Гуся...


Глава 12. "Невдалый"

 Задиристый, белобрысый,  маленького роста  Игорь был первым забиякой  и
драчуном  во  всей  школе.  Стонали  учителя,  завуч, дирек=тор,  побитые  и
униженные ученики. Усталая мать Матрена Карповна, старая, седая, неграмотная
уборщица в школе только и слышала от педагогических работников: "А ваш... ",
"А Игорь... ", при  этом она съеживалась, становилась  еще  меньше ростом  и
худенькой ладошкой прикладывалась  к  сердцу.  Директор  беспомощно разводил
руками. В колонию -- мал,  да  и драки обычные,  мальчишеские,  неуголовного
ха-рактера. Считались  с  тем, что  мать растит Игоря одна,  да и уборщицы в
дефиците. Тем более, что Матрена Карповна, чтобы хоть как=то реабилитировать
себя  и своего  сына со все большим  старанием наво-дила порядок в  школьных
туалетах и коридорах, натирая  до блеска  старые  стены  и  битый  кафель  с
раннего утра до поздней ночи.
 Дома Игорь получал нагоняй.  Мать, пряча раздрызганные бо-тинки в шкаф,
наказывала  домашним арестом и горько вздыхала, хва-таясь за больное сердце:
"Невдалый,  был бы  отец, ужо всыпал  бы ума  через  задницу. Сладу с  тобой
никакого!  Вот вышибут из  школы  дура-ка,  куда пойдешь?! "  --  и тихонько
плакала при этом.
 -- А чо? В ПТУ, ясное дело, --  зыркая  исподлобья глазами,  огры-зался
Игорь, дожидаясь  того  момента, когда мать уйдет на кухню или на  рынок  за
жалкими продуктами,  чтобы своим,  давно уже подобран-ным  ключом  от шкафа,
достать  ботинки  и  умчаться на улицу  к друж-кам, с которыми и покурить, и
подраться, и деньжат у киношки "Ок-тябрь" у тех, кто потрусливей, натрясти.
 В ПТУ.... Как светлого дня ждали, когда закончит он  восьмой класс. Все
сделали  для того, чтобы  не остался в девятом, к тому же и  на  второй  год
оставался дважды в пятом и седьмом.
 На одногодичном обучении в ПТУ Игорь развернулся во  всей полноте своей
натуры. Теперь уже стонали  мастера, весь курс, район, в  котором находилось
ПТУ, и появилась непременная спутница -- финка в рукаве засаленного пиджака.
Игорь  изменил внешность: об-рос длинными волосами,  стал носить  широченные
клеши,  украшен-ные  по   вырезам   разноцветными   маленькими   лампочками,
включаю-щимися  вечером  от батарейки  в  кармане.  Стал выпивать  --  когда
сколько. "Под настроение, -- как он сам говорил. -- А чо? ".
 Однажды случилась страшная драка с соседним ПТУ.
...  До  суда  дело не дошло. Военный комиссар в  разговоре со сле-дователем
пообещал через  неделю забрать пацана по  призыву и  посо-действовать  тому,
чтобы попал Игорь в самую горячую точку...
 -- Невдалый, -- горько плакала Матрена  Карповна. -- Не  посадили,  так
ведь  убьют дурака=то,  достукался, дубина!..  -- и  нежно  гладила  су-хими
пальцами заты